Спасти париж 6

               

                Часть третья

                НА ПОРОГЕ ВОЙНЫ


«Эта война с гигантскими разме¬рами своего театра была бы полна опасностей. Примеры Карла Двенад¬цатого и Наполеона, доказывают, что самые счастливые полководцы лишь с трудом выпутываются из экспеди¬ций в Россию ...это большое бедствие ...даже если бы военное счастье улыб¬нулось, то и тогда географические условия сделали бы бесконечно труд¬ным доведение этого успеха до кон¬ца...»

                Первый рейхсканцлер Германской Империи Отто
                Бисмарк.
 
                Глава первая
                ВОЙНА РОССИИ

     В семь часов сорок пять минут утра 31 июля Герман¬ская Империя ввела в стране «Положение, угрожающее войной». Но предмобилизационное положение уже было введено в стране одновременно с австрийской мобилиза¬цией, и в этом отношении немцы обогнали русских на це¬лых пять дней.

     В первом часу дня в Берлине узнали, что в Российской Империи началась общая мобилизация. Тут же правитель¬ственный кабинет Берхтольда объявил в Германии общую мобилизацию, правда, поскромничав, назначил её первый день на 4 августа 1914 года. Это был блеф, игра в миро¬творчество, на фоне полной готовности кадровой герман¬ской армии.

     В последний день июля, в последний раз, государствен¬ные мужи Европы пытались остановить большую войну, кто искренне, а кто лживо... Германский кайзер Вильгельм II ещё телеграфировал русскому царю Николаю II: «Евро¬пейский мир всё ещё может быть сохранён, если Россия согласится приостановить военные мероприятия, угрожа¬ющие Германии и Австро-Венгрии». На что Николай II сразу же искренне откликнулся ответной телеграммой: «Наша долгая испытанная дружба должна с Божьей по¬мощью предотвратить кровопролитие. С нетерпением жду твоего ответа».

     Австрийцы тоже пытались обмануть русских, и их по¬сол Сапари сообщал в Петербург, что австрийское прави¬тельство готово вступить в обсуждение по существу предъявленного Сербии ультиматума. Министр иностран¬ных дел России Сазонов немедленно вступил в перегово¬ры с Австро-Венгрией, а Николай II вновь слал германс¬кому кайзеру Вильгельму телеграмму о том, что не пред¬примет никаких вызывающих действий и извинялся, что пока не может остановить общую мобилизацию. Он писал ему: «Подлую войну объявили слабой стране. Я прошу Вас во имя нашей старой дружбы остановить ваших союз¬ников, чтобы они не зашли слишком далеко...» Над этими миролюбивыми посланиями русского царя германский им¬ператор цинично смеялся в кругу вельмож:

— Слабак! Русские на несколько часов раньше объяви¬ли общую мобилизацию, из-за этого их можно обвинить в начале войны...

       Тем же вечером Вильгельм II выступил с публичной речью в Берлине и сетовал, кивая на русских: «Нас заста¬вили взять в руки меч... после срыва посреднических уси¬лий, я вправе предъявить России германский ультиматум с требованием прекратить в течение 12 часов общую моби¬лизацию...»

      Германский кайзер в последние дни июля буквально затерроризировал русского царя, обвиняя его перед всем миром в разжигании войны в Европе. Ночная телеграмма Вильгельма II от 31 июля лучше других характеризует этого великосветского интригана: «Если Россия мобилизу¬ется против Австрии, то моя роль посредника, которою ты любезно облёк меня, будет поставлена в опасность, если не совсем разрушена. Вся тяжесть решения лежит только на твоих плечах, которые несут теперь ответственность за мир или войну...»

       Германия предъявила в полночь на первое августа уль¬тиматум России: «Если в течении следующих двенадцати часов мобилизация не будет прекращена, то в Германии будет объявлена мобилизация...» Медленно, мучительно медленно текли утренние часы нового месяца в Берлине и Петербурге. В полдень германский кайзер и правитель¬ство не получили ответа от русских на свою ультиматив¬ную ноту. Лишь в пять часов дня по берлинскому времени Германия объявила войну России, и кайзер издал декрет о всеобщей мобилизации...

      В это время в Петербурге у здания министерства инос¬транных дел остановилась тёмная машина, и из неё вышел пожилой господин, одетый во всё чёрное. Он медленно, будто нехотя вошёл в большой дом и стал подниматься по широкой лестнице, направляясь в кабинет министра Сер¬гея Дмитриевича Сазонова. Тот весь день просидел у себя как на иголках и только в семь часов вечера услышал от секретаря роковые слова:

—Ваше превосходительство, к вам германский посол Пурталес...

      Они стояли друг против друга с мрачными лицами: Са¬зонов стоял прямо и сверлил глазами трясущегося Фрид¬риха Пурталеса, бледного и почему-то озирающегося, хотя это была аудиенция. Немецкий посол дрожал от страха от свалившейся на него огромной ответственности объявить войну Российской Империи. Руки Пурталеса тряслись как в лихорадке, держа сразу два взрывоопасных документа: две германских ноты войны отличались немного друг от друга. Сейчас одну из них посол должен был вручить рус¬скому министру, в зависимости от его ответа на вчераш¬ний ультиматум. Но Пурталес, давно и хорошо знавший Сазонова, до того разнервничался, что молча отдал ему обе ноты войны. Министр, внимательно прочитав сразу два варианта и поняв коварство немецких дипломатов, не удержавшись, воскликнул:

—На вас падёт проклятие народов!

      Пурталес, стараясь отстраниться от обвинения, в отча¬янии врал и краснел:
—Неправда! Мы защищаем нашу честь! Его Величе¬ство Император, мой Августейший Повелитель, от имени Империи принимая вызов, считает себя в состоянии войны с Россией.

      Сазонов в гневе указал пальцем вверх, не принимая его жалкую защиту:
—Ваша честь здесь ни при чём. Но есть ведь суд Все¬вышнего...

                Вторая глава
                НАРОДНОЕ ЕДИНЕНИЕ

       Утром и днём первого августа, ещё до официального объявления Германией войны России, царь Николай II ходил по покоям Зимнего дворца, не находя себе места. Он предчувствовал неотвратимость военной грозы для империи, переживал за судьбы народов своей страны. Как только император узнал о германской ноте войны, так вос¬кликнул:

— Меня заставили ввязаться в эту ужасную войну!

       Николай II ещё не раз повторял приближённым эти слова, пока ему не сказали и он сам не увидел людское море на Дворцовой площади. К нему, к вождю и помазан¬нику Божьему пришёл его народ, сам, без понукания. В мрачную минуту русские разных сословий тянулись к царю, чтобы увидеть и послушать своего пастыря, узнать свою судьбу... и он вышел к своему народу... многие десятки тысяч людей слушали царский манифест, обращенный к ним с призывом и пожеланиями: «Чтобы в этот год страш¬ного испытания внутренние споры были забыты, чтобы союз царя с народом укрепился и чтобы вся Россия, объе¬динившись, отразила преступное наступление врага». ...Цер¬ковные иерархи вынесли на всеобщее обозрение икону Казанской Божьей матери. Народ рыдал и пел: «Боже царя храни» и «Спаси Господи». Царь, на балконе перед стоты¬сячной массой людей, стоящих на коленях, с иконами, национальными знамёнами и его портретами, тоже запла¬кал. Они, все прощались с мирным временем и набира¬лись духовных сил перед великими бедами...

      Народное единение захлестнуло и Государственную Думу России.

Патриотические заявления сделали полно¬мочные представители поляков и латышей, евреев и му¬сульман, литовцев и балтийских немцев. Все они были пронизаны преданностью Российскому государству и го¬товностью защищать общую Родину. Политические партии сделали заявления в прессе: «Мы боремся за освобождение Родины от иноземного нашествия, за освобождение Европы и славянства от германской гегемонии... в этой борьбе мы едины, мы не ставим условий, мы ничего не требуем. Мы просто кладём на весы войны нашу твёрдую волю победы... наш первый долг сохранить нашу страну единой и неделимой и защищать её положение мировой державы, оспариваемое врагом... Первая и единственная наша задача — поддержать наших солдат, внушая им веру в наше правое дело, спокойное мужество и надежду на победу нашего оружия...»

      Объявление войны Российской Империи неожиданно объединило грызущиеся между собой политические партии и различные слои населения. Перед лицом мощного, ко¬варного врага не только утихли революционные выступ¬ления, но и повсюду начались демонстрации в поддержку царя и правительства. Оборонительную войну приняли благосклонно даже такие отъявленные революционеры как Плеханов и Кропоткин, а что было говорить о простых людях. На мобилизационные пункты явились все, кого призывали. Крестьяне гордо шли на войну, несмотря на августовскую страду, на уборку урожая. Из чувства пат¬риотизма в добровольцы стали записываться самые извес¬тные люди страны: Есенин, Блок, Гумилёв…        Первого августа 1914 года не свистели пули и не раз¬рывались снаряды, не горели деревни и не разрушались города, не гибли люди, но сразу эту большую войну стали называть Второй Отечественной или Великой. И зазвуча¬ли в разных уголках огромной Российской Империи слова из только что сочинённой песни: «Вставай, страна огром¬ная, вставай на смертный бой с тевтонской силой тёмною, с германскою ордой...»



                Глава третья
                ФРАНЦИЯ С РОССИЕЙ

      В предвоенной европейской лихорадке ультиматумов и мобилизаций французское правительство Пуанкаре реши¬ло наглядно показать миру — кто агрессор, а кто потенци¬альная жертва нападения. 30 июля на специальном засе¬дании правительство сделало неожиданный ход: везде от-вести французские войска на десять километров от гер¬манской границы от Люксембурга до Швейцарии. Это был первый шаг вернувшегося из Петербурга Пуанкаре. Он, обманутый германскими державами, провёл несколько тре¬вожных дней, вынужденно болтаясь на броненосце «Франс», сначала в Балтийском, а потом в Северном море.

     Французское правительство объяснило этот жест доб¬рой воли как возможность полностью исключить на гра¬нице нелепые ситуации и откровенные провокации. Боль¬шую войну могли вызвать и стычки пограничных патру¬лей, и случайные выстрелы, и оскорбительные жесты, и слова. Начальнику французского генерального штаба ге¬нералу Жоффру ничего не оставалось, как подчиниться верховной власти' под бурные уличные крики: «Viva la Frans!».

    Агрессивная Германская Империя не оценила фран¬цузский жест доброй воли и на следующее утро огорчила Париж наглым ультиматумом. В те горячие июльские дни грозные германцы раздавали своим европейским недругам ультиматумы налево и направо. Франции достался вот такой: Германия предлагает Франции сохранение нейтра¬литета в случае войны немцев с русскими, но с залогом — отдать восточные французские крепости: Тульи, Верден...

     Президент Раймон Пуанкаре, возбуждённый случив¬шимся за день, лишь поздним вечером вернулся в свою резиденцию и далеко не сразу сумел заснуть. Сон его был краток: в два часа ночи президента разбудила прислуга. Пуанкаре сидел на постели и протирал глаза, когда ему сообщили: «Пришёл русский посол...»

     Через несколько минут наскоро одетый президент явился в свой кабинет, где с его секретарём сидел посол России: печальный и сгорбленный Извольский. Увидев Пуанкаре, пожилой Извольский по-юношески вскочил и возбуждён¬но спросил:

—Что намерена предпринять Франция в свете демар¬шей Германии против России?
      Президент широко развёл руки, и устало улыбнулся:

—Моя позиция неизменна. Я с Россией до конца...
 
 
 
      Извольский этим не удовлетворился и продолжал на¬пирать:

- Меня волнует не ваша позиция, господин президент! Меня волнует позиция французского парламента. Он мо¬жет не ратифицировать наш военный пакт, в котором ска¬зано: «Если Россия подвергнется нападению со стороны Германии или Австрии при поддержке Германии, то Фран¬ция использует все имеющиеся у неё силы для выступле¬ния против Германии...» Меня волнует, что сейчас войну хотят объявить только России.

- Вы сомневаетесь во французском парламенте? — ра¬зочарованно спросил Пуанкаре.
- Да, господин президент! — отрезал Извольский. — Меня очень волнует, что ваш парламент никогда не знал условий секретного договора с Россией...

- Не знает, — вздохнул Пуанкаре, — но ведь парламен¬тарии себе не враги: никто из французов не хочет остаться один на один с Германской Империей после поражения русских.

- Хорошо, — неуверенно согласился посол. — Давайте поговорим конкретнее. В секретном договоре есть пункт: как только Германия или Австро-Венгрия с Германией объявят мобилизацию, то Франция и Россия немедленно и одновременно мобилизуют все свои силы и перебросят их как можно ближе к границам... с тем, чтобы Германии пришлось сражаться сразу на западе и на востоке...

    Извольский закашлялся, но успел донести до Пуанка¬ре важный пункт русско-французского соглашения. По¬сол, едва отдышавшись, патетически вопрошал:
—Признает ли это французский парламент? Ведь бук¬вально несколько часов назад французское правительство заявило, что армия отводится от германской границы на десять километров. Добровольно! Вот в России абсолют¬ная власть, и я спокоен за принятые решения.

       Пуанкаре передёрнуло, но он мягко улыбнулся:

—Какая власть лучше: абсолютная или рес¬публиканская — это ещё большой вопрос.
       Извольский не успокаивался, продолжал пенять:

-Вот вы уверены в нас. Однако во Франции правитель¬ство бессильно без одобрения чего бы то ни было парламентом, который до сих пор не знаком с текстом франко-русского дого¬вора. Где гарантия, что ваш парламент поддержит Россию?
     В ответ было молчание...

     Первого августа на утреннее заседание французского кабинета министров явился взволнованный последними ев¬ропейскими событиями генерал Жоффр, ставший главно¬командующим французской армии. Его полное лицо выра¬жало гнев и досаду на гражданские власти, способные за¬болтать своей нерешительностью и погубить страну. Он, взяв слово, донёс до министров настоящий ультиматум:

-Дальнейшая задержка приказа о всеобщей мобилиза¬ции на сутки приведёт к потере двадцатикилометровой зоны французской приграничной территории. Если приказ не будет отдан теперь, то я снимаю с себя обязанности глав¬нокомандующего.

    Генерал сел на своё место, а вокруг него холёные гос¬пода в безупречных фраках начали долгие прения, так как министры входили в разные политические партии. Сам премьер-министр Рене Вивиани спокойно сидел во главе стола заседаний и по-прежнему выжидал, надеясь, что европейский конфликт сам по себе рассосётся...

    После заседания Вивиани поспешил в министерство иностранных дел на встречу с германским послом, кото¬рый очень упорно просился на аудиенцию. Седовласый посол фон Шён явился к Вивиани с самодовольным ли¬цом, явно не скрывавшим своё удовлетворение от наме-чавшейся встречи. Он едва сдерживал себя от смеха, ведь сейчас посол просто тянул время, чтобы спутать карты странам Антанты. Шён был прекрасно осведомлён, что уже этим вечером германские войска начнут свой первый акт агрессии - нападут на беззащитный Люксембург. Ма-ленькому герцогству очень не повезло расположиться как раз между враждующими странами у Рейна. А фон Шён на встрече с Вивиани задал волнующий немцев вопрос:

-Останется ли Франция нейтральной в русско-герман¬ской войне?

    Французский премьер, глядя в упор на германского посла, гордо ответил:
—Франция будет действовать в соответствии со своими интересами...

      Едва простыл след немецкого посла, как в кабинет фран¬цузског
о премьера буквально ворвался русский посол Из¬вольский. Он до того запыхался, что едва произнёс, про¬тягивая листок бумаги:

—Германский ультиматум России... началось...

     Рене Вивиани поник головой: только сейчас его послед¬ние сомнения в отношении поддержки России исчезли. В середине дня был, наконец, отдан приказ о всеобщей мо¬билизации, и почти сразу на парижских улицах появились белые плакаты, взывающие к защите Родины. Над Пари¬жем зазвучала «Марсельеза», раздавались восторженные крики «Viva la Frans!»

     Военный агент России во Франции Алексей Алексее¬вич Игнатьев шёл на встречу к военному министру Мессими и удивлялся: улицы столицы пустели с каждым часом, машин становилось всё меньше и меньше. Потом он дога¬дался: военное министерство начало реквизировать авто¬транспорт. Это подтвердил и довольный Мессими. Худо¬щавый жизнерадостный министр по поводу объявления всеобщей мобилизации радостно повторял:

- Дело сделано! Дело сделано!
    Алексей Игнатьев даже перекрестился:

- Слава Богу! Мы вместе против общего врага.
- Да, — утвердительно сказал Месссими и тут же по¬просил: — Прошу вас, немедленно пошлите телеграмму в российское военное ведомство.
- Хоть сейчас, — улыбнулся Игнатьев и приготовился писать. — Диктуйте ваши пожелания. Они уйдут в Россию сегодня же.

   Мессими облегчённо вздохнул и деловито заговорил:
—Повлияйте на Сербию, попросив её поскорее перейти в наступление. Требуются ежедневные сведения о герман¬ских корпусах, направленных против России. Уведомите о сроке вашего выступления против Германии...







                Глава четвёртая
                БЕЗ ИЛЛЮЗИЙ, С ХОЛОДНЫМ РАСЧЁТОМ

    К августу 1914 года гигантская военная машина Гер¬мании была уже под парами, её честолюбивые генера¬лы давно подготовили империю к большой войне на два фронта. Но сам император Вильгельм II в глубине души всегда мечтал разделаться с Францией или Рос¬сией поодиночке. Неожиданно приятную возможность хода военных событий Вильгельму II предоставил гер¬манский посол в Англии граф Лахновский.
Ему в по-сольство первого августа позвонил министр иностран¬ных дел Англии сэр Эйвард Грей, и у них состоялся довольно длительный, телефонный разговор.

В^ конце этой беседы Лахновскому, отчаянно не высыпавшему-ся в последнюю кризисную неделю июля, послышалось в трубке от сэра Грея очень удивительное предложе¬ние: «В том случае, если мы не нападём на Францию, Англия останется нейтральной и гарантирует нейтра¬литет Франции...»
Вполне возможно высокопоставлен¬ный англичанин так и сказал, учитывая вечно провока¬ционную, двойственную политику Англии, стремящую¬ся направить главный удар всесильных немцев против русских. Но факт остаётся фактом, что Лахновский по¬спешил высказать свою непроверенную информацию прямо самому кайзеру Вильгельму. Тот несказанно об¬радовался такому повороту событий. Сбывалась мечта Германии: разбить своих врагов по одному. Вильгельм тут же после разговора с Лахновским поспешил выз¬вать в Потсдамский дворец начальника генерального штаба Мольтке, который, не смея ослушаться, немед¬ленно явился к своему императору.

    Перед германским кайзером стоял навытяжку высо¬кий и грузный, лысый военный с грустным от забот стар¬ческим лицом. Мольтке можно было понять: на нём ле¬жала вся ответственность за успешное начало Великой войны, сценарий которой пришлось воплощать ему, Моль¬тке Младшему — ученику и последователю фельдмарша¬ла Мольтке Старшего и гениального генерала Шлиффе¬на. К вечеру первого августа 1914 года мечта двух поко¬лений германских генералов воплощалась в жизнь:
ог-ромная немецкая армия сосредотачивалась у границ Бель¬гии и Франции, а до захвата маленького Люксембурга оставались считанные часы... и тут, в кабинете императо¬ра от самого Вильгельма, радостного и возбуждённого, Мольтке услышал:
—Теперь мы можем начать войну только с Россией! Мы просто отправим всю нашу армию на восток!

      Мольтке от этих слов пришёл в ужас. Его и так невесё¬лое лицо побледнело, и на лбу выступил пот. Из-за спон¬танного желания императора мощная мобилизационная система Германии летела под откос. Первое августа 1914 года  должно было стать великим днём для немецкой ар¬мии — моментом истины. Сорок лет вынашивались, гото¬вились планы большой войны в Европе, и она непременно начиналась только с сильного, нокаутирующего удара по Франции. За Мольтке стоял весь генералитет Германии, и он решился возразить Вильгельму II:

—Ваше Величество! Это невозможно. Нельзя сейчас переместить миллионы солдат, вот так, просто, на восток. Наши войска не будут готовы к бою, ибо превратятся в неорганизованную вооружённую толпу, не имеющую сис¬темы снабжения. Для того, чтобы создать такую систему, потребуется год. Нельзя разработанные и утверждённые военные планы изменить.

      Германский кайзер, наделённый неограниченной влас¬тью, не ожидал таких возражений от своего подданного и стал его упрекать:

—А ведь твой дед — Мольтке Старший был для меня и верным другом, и хорошим советчиком.

     Мольтке Младший согласно кивал лысой головой:

- Я никогда не обманывался и не считал себя равным фельдмаршалу Мольтке... но сохранить мир между Фран¬цией и Германией в условиях мобилизации обеих стран невозможно...

- А я настаиваю! — перебил император. — Франция, не говоря уже об Англии, могут сохранить нейтралитет, пока мы расправимся с Россией...

     Закончилась эта кошмарная ситуация для германских генералов через несколько часов, когда из Англии пришла следующая телеграмма от посла графа Лахновского. В ней всё было расставлено по местам: «Позитивного предложе¬ния от Англии в целом ждать не следует». Император Вильгельм II сразу успокоился и согласился с Мольтке:

—Теперь вы можете делать всё, что хотите...

      А Мольтке и не останавливал нацеленные на западную границу миллионные германские полчища. Всё шло по заранее разработанному плану: в семь часов вечера мыши¬ного цвета немецкие части перешли границу Люксембурга и захватили железнодорожную станцию. Так без шума и пока без крови начиналась мировая война...

     Все тёмные дела обычно совершаются по ночам. Сце¬нарий и воплощение в жизнь мирового конфликта 1914 года не было исключением. В короткие июльские ночи зачинщики Великой войны собирались в узком кругу в Берлине, обычно в каменном доме германского канцлера Теобальда Бетмана-Хольвега. Кроме хозяина неизменно заседали граф фон Мольтке Младший и адмирал Альф¬ред Тирпиц. Если в июле они обсуждали и сочиняли свои чёрные планы агрессии, писали ультиматумы Бельгии и России, то теперь, в ночь на второе августа пришёл черёд их очередной жертвы — Франции. Уютно расположившись в мягких креслах, трое пожилых мужчин бурно рассужда¬ли о только что произошедших событиях. Шестидесяти¬пятилетний Тирпиц наморщив лоб, выражал собеседни¬кам своё недовольство:

—Зачем господа вообще нужно было вручать ультима¬тум России, объявлять ей войну и брать на себя позор стороны, совершающей нападение, если сейчас Германия не планирует вторжение в Российскую Империю? Ведь мы намеревались возложить на Россию всю тяжесть вины за развязывание войны, чтобы убедить свой народ в том, что он сражался лишь в целях самообороны.

     Премьер Бетман, тяжело вздохнув, нехотя ответил:

—Видите ли, адмирал, была цель заставить Австро-Венгрию начать войну с Сербией, а значит и наверняка с Российской Империей. Если бы мы не объявили войну русским, то австрийцы так бы и болтали в своей Вене и никогда бы, ни на кого бы, не напали...

     Граф Мольтке, примиряя оппонентов, решил сменить тему:

- Господа, оставим жалкие сомнения и угрызения со¬вести. Нация превыше всего! На повестке совещания втор¬жение в Бельгию и объявление войны Франции.
- Да, да, коллеги, — ехидно улыбнулся Бетман. — Я направил нашего посла в Бельгии уговорить тамошнее правительство пропустить паши доблестные войска через эту нейтральную страну.

- Это было бы великолепно! — воскликнул Мольтке. — Мы бы зашли во фланг французской армии и марширова¬ли бы прямо на Париж, без больших препятствий.
- Я велел быть послу настойчивым, — продолжал пре¬мьер, — он должен повлиять на ответ бельгийцев на наш ультиматум, путём вброса некоторых фактов...

    Адмирал Тирпиц, догадавшись, мило улыбнулся:
- Вы не о тех «фактах», что мы придумали: так назы¬ваемой французской бомбардировке Германии в районе Нюрберга? О ней уже кричат немецкие газеты. А может быть о «перестрелке» на франко-германской границе?
- Да-а-а, — неопределённо протянул премьер-министр, — нет дыма без огня...
     Его с жаром поддержал всё тот же Тирпиц:

- Нет сомнений в том, что французы, по меньшей мере, в душе агрессоры... наше вторжение в Бельгию представляет собой «чисто чрезвычайную меру» может неправиль¬но воспринято, как грубый акт насилия».

- Ничего страшного, — успокаивал себя и всех Мольт¬ке. — Нация превыше всего...


                Глава пятая
                ЗАПАД РЕШИЛ СРАЖАТЬСЯ

    Второго августа республиканская Франция встала-таки на бой против грозной военной силы Германской Импе¬рии, а утром третьего августа и маленькая нейтральная
Бельгия дала решительный отказ немцам на пропуск их войск через свою территорию. Бельгийцы заняли всеми своими шестью дивизиями границу против Германии.

От¬важные бельгийцы всё же надеялись, что наглые герман¬цы не переступят порог нейтрального государства, побо¬явшись всемирного осуждения. Но судя по приготовле¬ниям, немцы были настроены как никогда агрессивно, что и выразилось в ещё одном ультимативном послании. На этот раз шантажистом выступал сам кайзер Вильгельм II, обратившийся к бельгийскому королю Альберту. Германский император потребовал ни много не мало сдать нейтральное королевство без сопротивления. Но Альберт был мужественным королём, который прилюдно гордо заявил:

—За кого он меня принимает! Я принимаю на себя верховное командование и приказываю немедленно взор¬вать мосты через реку Маас у Льежа и железнодорожные туннели, и мосты на границе с Люксембургом...

      Он, облачившись в военный мундир, и на заседании парламента выступил с пламенной речью:

—Конгресс 1830 года создал независимую Бельгию... Господа, решили бы вы без колебаний сохранить в непри¬косновенности священный дар наших предков!

      Ему в ответ был хор дружных восклицаний:
—Да! Да! Да!

      Короля-героя радостно поддержал и народ, выйдя на улицы Брюсселя с бурными криками:

- Да здравствует независимая Бельгия!
- Долой немцев!...

      Как раз в это время, за мрачными стенами германского посольства у окон стояли высокородный посол фон Белов и его пожилой секретарь Штумм, который качая головой, недружелюбно повторял:

—О, несчастные глупцы!

      Надменный в своём величии фон Белов не переставал удивляться, глядя свысока на протестующих бельгийцев:

—Почему они не уйдут с дороги, по которой на них движется паровой каток? Мы не хотим делать им больно. Если они останутся на нашем пути, мы втопчем их в грязь, смешаем с землёй!

      Из всех западных союзников России дольше всех выжи¬дала и определялась коварная Англия. Островная империя по-настоящему забеспокоилась, когда немцы нацелились напасть на бельгийцев. Вот тут-то в Лондоне пошли нескончаемые заседания и в парламенте, и в кабинете мини¬стров. Ведь от Бельгии до Англии совсем небольшое рас¬стояние. Телеграфные сообщения с континента приходили одно тревожнее другого, и английский кабинет министров проголосовал за мобилизацию. Зато никак не мог это сде¬лать парламент, погружённый в бесконечные прения раз¬ных политических партий. Тогда туда, из правительства, направили министра иностранных дел сэра Грея, и он выс¬тупил с трибуны демократии с незабываемой речью:

—Я прошу палату общин подумать, чем рискуем. Если Франция будет поставлена на колени... если Бельгия па¬дёт... а затем Голландия и Дания... мы потеряем, как мне кажется наше доброе имя, уважение и репутацию в глазах всего мира...»
       Парламентарии около двух часов слушали сэра Грея и поверили ему, после чего проголосовали «за»...

       Парижские улицы уже давно были заполнены солда¬тами в красных штанах и тёмно-синих мундирах. Этот воен¬ный поток не иссякал целыми днями: ехали повозки и авто- мобили, проходили полки и гарцевала конница. Вся воору¬жённая армада перемещалась к Северному и Восточному вокзалам Парижа и направляясь к германской границе.

      Власти Франции, по крайней мере, премьер Рене Ви¬виани и большая часть министров очень хотели остано¬вить надвигающуюся войну. Им ещё третьего августа ка¬залось это возможным, пока в шесть часов вечера Вивиа¬ни не позвонил американский посол Геррик. Дипломат говорил срывающимся голосом:

—Ко мне только что обратились с просьбой взять под своё покровительство германское посольство и поднять там американский флаг... это война...
       Вивиани положив трубку, тихо сказал:

— Господи, началось...

       Действительно, вскоре в кабинет министров пришёл с визитом немецкий посол с нотой войны: «Франция обви¬няется в организованных нападениях и воздушных бом¬бардировках Нюрберга и Карлсруэ. Вследствие этих дей¬ствий Германская Империя считает себя в состоянии вой¬ны с Францией». Кайзер Вильгельм II тогда хвалебно за¬явил: «Я солдат школы Наполеона Бонапарта и Фридри¬ха Великого, которые начинали войны с предупреждения».