Немытая Расея. История любви. Часть II

Из окна моей кухни просматривалось корявое горбатое дерево. Я жил на первом этаже. Казалось: открой окно и поймай узловатую ветку руками.
Чуть ли не сутками я зависал за покрытым клеенкой столом. Утром – хлебал кофе без молока. Днем – пустой желтоватый чаек. Вечером – тоже чай, но позаваристее. Я изучал кольцеобразные пятна на клеенчатой скатерти – за много лет оставленные кружками и подстаканниками. А чаще – уставлял немигающий взгляд в окно. На дерево-горбуна. Я следил, как с ветвей слетает старая – желтая и коричневая – листва, точно лоскуты мертвой кожи.
Я думал: это дерево – нелепое, как карлик Нос. Росло бы в лесу среди собратьев – оно имело бы цену повыше. А так, затерянное в царстве бетона и асфальта – оно не стоит даже дров, на которые могло бы быть порублено. И я смеялся колючим кислым смехом, который комом застревал в горле. С горькой улыбкой прибавляя к своим мыслям: я сам как мое дерево, только хуже. Я дуралей. Да, я дуралей – такой же жалкий, как кривой клен под окном.
Я воображал: размещу текст в интернете, отправлю несколько писем в важные инстанции – и поставлю мир с головы на ноги. Но это так не работает. Если загадочный темный гений Лейба Толстый своей книжкой тиражом в две тысячи экземпляров не спас Расею – почему должно было получиться у меня с моей поверхностной записью в бложике?..
Мою публикацию прочли пятьдесят семь человек. Пользовательница под ником «Алиса-мартышка» лаконично отметила: «Бре-е-ед!». «Ромбический питон» не менее экспрессивно поддержал: «Автору – галоперидолу!» Чуть более развернуто и по существу высказался «Кот ученый»: «Красивая сказка. Но именно что сказка. Цветастая утопия в стиле Чунга-Чанга – ешь кокосы, жуй бананы. В нашей стране и с нашими людьми такое не реализовать. Продолжаем лежать на печи и хлебать щи лаптем». Наконец, читатель «Национал-либерал» не на шутку возмутился, обвинил меня в отсутствии моральных принципов и в покушении на свободный рынок и демократию; присовокупил, что по мне плачут тюрьма либо психушка.
Вот и все комменты. Я вызвал не волну, а только легкую рябь раздражения. Никого не поразил в самое сердце. Не открыл никому глаза. Не заставил мучительно размышлять. Все, что я сделал: состряпал по мотивам умной книги дурацкую писульку. Я не совершил никакого подвига, который рисовал в своих мечтах.
С письмами, отправленными почтенным властям, все обстояло еще хуже. Прошло две недели – а я не получил ни ответа, ни привета. Ни хотя бы уведомлений, что мои обращения приняты в работу. Ха!.. А чего я ожидал?.. Президент, премьер и министр соцразвития – солидные и занятые господа. Тупо было бы предполагать, что они сидят и ждут, пока какой-нибудь юнец – проедающий родительское наследство – сподобится просветить их по поводу жилищной политики.
Когда я отстукивал на клавишах ноутбука свою никчемную статейку – я был точно надышавшийся винных паров. Но теперь закономерно пришло похмелье – против которого бесполезен и огуречный рассол. Меня будто поставили перед зеркалом – а зеркала не лгут – и я увидел, что я все тот же, кем и был. Червь и слизняк. Нет. Еще больше слизняк и тысячекратно скользкий дождевой червь.
Я вообразил, что как-то повлияю на вещи?.. Тут в пору моим тапочкам давиться от хохота. Я могу подкармливать котов и собачек – а ни на что другое не гожусь. Никому не интересно, что за слюни я пускаю в блоге. Я жалкий уголек, который понапрасну коптит небо. Кое-как живу, не зная зачем. Жизнью мухи, таракана или колорадского жука. Вселенной нет от меня никакого толка.
В лотерее судьбы мне выпал почти джек-пот: деньги в банке и квартира. Вот я втайне и трепещу за свой комфорт, к которому так привык. Я не разделю свою жилплощадь с тем, кто в этом нуждается. А буду про себя радоваться, что уж мне-то не приходится вкалывать до седьмого пота за узкую и жесткую койку в каком-нибудь покосившемся бараке – где пахнет краской и сыростью.
Кого я обманывал, когда вывешивал в сети свою писульку – вдохновленную книжкой экстремиста Лейбы Толстого?.. Я хотел помочь народу?.. Как бы не так!.. То была шалость сытого принца, который сам себе пытается доказать, что хоть что-то да значит.
Но я ничего не доказал. А только с размаху сел в лужу. Размещать в блоге пересказ книги Толстого – было не плодотворнее, чем на поляне посреди глухого леса фальшиво петь арию Фауста, в надежде, что тебя заметят и пригласят в консерваторию. Я не мыслитель и не герой – а аморфный слизень. Великие дела мне под силу совершать разве что в своих лихо закрученных снах да в видеоиграх.
Половина расеян так и будет ютиться по трущобам. А мой удел: в своей удобной квартирке гонять чаи с кубиками сахара вприкуску. И стараться не думать о том, какая я бесполезная вошь. Да, может быть, иногда пролистывать сочинение Лейбы Толстого. Так жирная утка с подрезанными крыльями изредка глядит в небеса.
Если я не сидел на кухоньке с чаем или кофе – я бессмысленно шатался по квартире; как заводной – из угла в угол. Я изводил себя самоедством. В голове клубилось дымное облако. Ничего не хотелось делать. Я перестал нормально питаться – обходясь банкой мерзлой тушенки в день. Не выходил в магазин. Забыл своих котиков и песиков. Зубы чистил – и то через раз. Я упивался отвращением и презрением к своей скучной персоне.
Сквозь сумбур в моем мозгу проскребывалась спасительная мысль: надо вскрыть заначку бумажных денег, которую я храню под матрасом – и топать в кабинет психотерапевта. Последний раз меня водили к врачевателю душ еще мальчиком – когда я страдал от кошмарных снов и писался по ночам. Настало время повторить визит. Пусть доктор выдаст мне рецепт на волшебные пилюльки, которые снова сделают меня счастливым дураком. Избавят от тяжелых дум и от грызущей совести. Хочу снова угощать куриными потрохами уличных животных – и верить, что я молодец. Трындеть в бложике о ерунде – и получать от этого удовольствие. Лучше зреть овощем на грядке – чем терзаться сознанием собственного ничтожества.
Но события меня опередили. Психиатрия – в лице бравой команды – явилась за мной сама. И в жизни моей произошел крутой перелом. Как будто мирно катящуюся вагонетку разогнали до бешеной скорости и столкнули с рельсов под откос.
Поздно вечером в четверг я – как всегда – хандрил за чашкой горького чаю. За окном стояла чернота. Тусклое оранжевое пламя фонаря подсвечивало несколько веток моего смешного клена. Но вот желтые лучи фар прошили тьму. Под кленом припарковался неизвестно откуда вынырнувший микроавтобус. Раздались голоса. Из машины выпрыгнуло несколько силуэтов – чтобы сейчас же слиться с мраком. Голоса смолкли. Не успел я почесать в голове – в дверь квартиры позвонили. «Кто еще на ночь глядя? – подумалось мне. – Сектанты, что ли, с брошюрками пришли?.. А пиццу я вроде бы не заказывал».
Мне в ум не пришло связать неурочный звонок с микроавтобусом и тенями – увиденными в окно. Я влез в тапочки – и двинулся открывать. А мне бы стоило десять раз подумать – годится ли пускать на порог гостей, которых не ждешь. Только щелкнул замок…
Дверь широко распахнулась, чуть не припечатав меня к стенке. В прихожую тесной гурьбой вломились плечистые великаны. Не люди – быки. Ходячие шкафы. И сразу не осталось места, где тощей селедке упасть. Тяжелые шипастые ботинки вечерних пришельцев топтали мой линолеум. И казалось: продавят пол.
Я окаменел, пораженный. Откуда ко мне пожаловали мордовороты и что им надо?.. Перед глазами у меня так и мельтешились их черные длинные куртки; скакали дубовые – непрошибаемые – лица. Один бык поймал меня за грудки; сунул мне в глаза удостоверение и золотую кругляшку:
- Дисциплинарно-психиатрическая служба!..
Он слегка подвинул меня здоровенным локтем – и я сам не заметил, как переместился в спальню. Быки немедля подтянулись следом. Прямо на ходу они принялись переворачивать все вверх дном. Опрокинули кактус с подоконника. Вытряхнули мои шмотки из комода. Вырвали ящик из письменного стола и высыпали на пол гору скрепок, авторучек и старых записных книжек.
- Что?.. Что происходит?.. – еле ворочая языком, пролепетал я.
Из-за спин амбалов вдруг выскочил – как гномик – плюгавый старичок в белом халате, брат-близнец знаменитого Айболита. И – тряся козлиной бородкой – тоненьким голоском проблеял:
- Не беспокойтесь, голубчик!.. Конечно: вы представляете опасность для себя и для общества – но теперь мы о вас позаботимся.
А быки продолжали свой варварский обыск. Казалось: они задались целью вывернуть комнату наизнанку. Они залезли и под кровать – но кроме моего дырявого вонючего носка ничего не нашли. Перетряхнув матрас – обнаружили мою денежную заначку. Она их, впрочем, не заинтересовала. На кресле лежала раскрытая книга Лейбы Толстого. У ближайшего громилы скривился рот – как от глотка микстуры. Ручищами в латексных перчатках амбал взял книгу – как скорпиона или змею. Тем временем другой бык заматывал в прозрачную пленку мой ноутбук.
Я был ошарашен, растерян, напуган – аж слюна высохла. Но в голове начал складываться пазл.
Дисциплинарно-психиатрическая служба. Как же – слышал в новостях по ТВ. Натыкался и в интернете. ДПС – союз полиции и медиков-мозгоправов. Государственная структура, которая занимается профилактикой и подавлением политического и морального экстремизма. Ужасные террористы, извращенцы, враги духовности и демократии – вот клиенты Службы. Юридические методы воздействия на преступников ДПС сочетает с медикаментозными. В поле зрения Службы – вероятно – попала моя детская статейка по жилищному вопросу. Опытные сыщики отгадали, что я писал не из головы, а пересказывал известного злыдня Лейбу Толстого.
Но неужели Толстый Лейба и по части квартирных дел был подлая гадюка?.. Мне-то его идеи показались человечными и здравыми. Или изверг обязательно изверг во всем?.. И повторить за экстремистом какую-нибудь общеизвестную истину – вроде «небо голубое» или «Волга впадает в Каспийское море» – значит сказать жуткую непростительную ересь?..
Но я явно не имел привилегии проявлять любопытство.
- Ну что, ребята, оприходуем соколика нашего?.. – противно пропищал Айболит. Он замахнулся шприцом, увенчанным длинной сверкающей иглой. Амбалы в черном вмиг меня скрутили и спустили мне штаны. Хихикающий коротышка-доктор всадил иглу в мою левую ягодицу. Не знаю, что за лекарство он мне вколол – но перед глазами у меня все поплыло, а пол под ногами будто заколыхался.
Дальнейшее я помню, как сквозь дымку и в рваных фрагментах. Меня, точно мешок с отбросами, выволокли из квартиры (в моем мозгу еще вспыхнула на секунду тревожная мысль, что дверь осталась не запертой), из подъезда. Впихнули в тот самый микроавтобус, который сейчас же рванул с места. Не представляю, долго ли мы ехали и в каком направлении. В салоне микроавтобуса меня по-прежнему со всех сторон зажимали сумрачные «быки». Я, кажется, был пристегнут ремнями к какому-то подобию медицинских носилок. Я то приходил в полу-сознание и жалобно стонал, то проваливался в кромешную тьму. А доктор все качал надо мной своей козлиной бороденкой и повторял со смешком:
- Не волнуйтесь, молодой человек. Вы в надежных руках. Так-то.
Потом – голая комната с белыми стенами. Я в круге света прожектора; все остальное погружено в полумрак. Стук крови в висках меня оглушает. Пульс – зашкаливает. Во всем теле разлита слабость. Я готов переломиться, как сухая тростинка. Или растечься по своему стулу, как медуза.
Входят двое. Часто хлопая глазами от слишком яркого прожектора – я с трудом могу разглядеть, с кем мне предстоит иметь дело. Один – вышагивал по-солдатски. Он сверкал на меня стеклами очков. Фуражка. Золотые погоны. Гитлеровские усики. Вслед за военным семенил на полусогнутых ножках все тот же подленький Айболит.
- Ты – такой-то такой-то?!. – проревел солдафон мои Ф.И.О. (Я подумал мельком, что он скорее не солдафон, а полицай – но из бывших военных, судя по выправке).
- Н-да… - еле выдавил я и еще кивнул – из боязни, что меня не услышали.
- Ты выступаешь за экспроприацию жилищных собственников и домовладельческих фирм?.. Недоволен конституцией, президентской формой правления и рыночной экономикой?.. Грубо попираешь общественную мораль и основы государственного строя?.. Читаешь и хранишь запрещенную литературу?..
Полицейский чин прокричал свои вопросы мне прямо в лицо – так что забрызгал слюной мои щеки и лоб. Пустился ходить вокруг меня по часовой стрелке. Тень полицая так и металась по стенам. Докторишка стоял чуть в сторонке и хихикал в кулачок.
- Н-нет… - промямлил я, с трудом переваривая тираду полицейского. – Н-ничего такого.
- А как ты объяснишь, что при обыске в твоей квартире было найдено экстремистское сочинение известного врага правопорядка и законности Толстого Лейбы?!. – прорычал офицер, снова передо мной останавливаясь. От гнева он раздувался, как рыба фугу. – Откуда ты достал книгу?.. Признавайся!..
Золотопогонник схватил мою руку и стал выворачивать. От боли я согнулся пополам.
- Я не знал, что та книга тоже запрещенная, - корчась, прохрипел я. – Я нашел ее на помойке.
- Мне нужна правда!.. – рявкнул полицай, заламывая мне руку еще сильнее.
- Я подобрал книжку на помойке, богом клянусь, - чуть не задохнулся я.
- Сколько будет семью семь?.. – подал вдруг тонкий голосок Айболит.
- Сорок семь. То есть сорок девять, - из последних сил ответил я. Я думал: сейчас я вырублюсь. Доктор – похоже – проверял мою адекватность.
Не знаю, поверил ли полицай моим словам насчет помойки. Но он отпустил меня. Пыхтя, как паровоз, сделал еще кружок по часовой стрелке. Снова подступился ко мне:
-Ты признаешь, что разместил в своем блоге мерзостную статейку, в которой пропагандируешь подрывные взгляды Лейбы Толстого?.. И также отправил электронные послания высшим государственным чиновникам с призывом к антиконституционным преобразованиям в сфере жилищной политики?..
Я затрепетал, как осиновый лист. Казалось: мое сердце выскочит из груди, а мозги вместе с кровью хлынут из ушей. Глаза слезились и чесались. Точно ли я не сплю?.. Или все-таки вижу кошмар?.. Как получилось так, что со своей уютной кухоньки – где я наливался чаем – я перенесся на суд инквизиции в качестве обвиняемого?.. Мой мучитель грозно сверкал на меня очками и разве только не клацал челюстями. Напоминанием о недавней пытке – в моей левой руке пульсировала боль. Я понял: железный полицай сделает со мной все, что угодно, если я хотя бы не попытаюсь оправдаться.
- Послушайте!.. – начал я, чуть не скуля от страха. – Вы ошибаетесь. Я не пособник террористов и не распространитель крамолы. За всю жизнь у меня не было антигосударственных мыслей. Я добропорядочный гражданин, сторонник главенства закона, и даже ходил на выборы – голосовать за нашего любимого президента. А глупый опус, который я вывесил в своем интернет-дневнике… Так я просто хотел, чтобы все расеяне жили в тепле и комфорте. Без тараканов, тесноты и арендной платы. Удобное и дешевое жилье для каждого – разве это противоречит демократии и духовным скрепам?.. Я и в министерство писал затем, чтобы законно избранные власти мирно, путем реформ, разобрались с жилищным кризисом…
Я думал: мой лепет убедит полицая, что я белее ягненка. Что нет причин меня бить и унижать. И что вообще меня надо отпустить домой. Но я только сильнее раздразнил тигра.
- Ах ты, генетическое отребье!.. – взорвался полицай, давая мне затрещину. – Ты покусился на прибыли компаний и частных лиц, которые зарабатывают на сдаче жилплощади в аренду. Это процветающий бизнес, в котором варятся крупные деньги. По-твоему, ликвидировать целую отрасль экономики возможно без нарушения собственнических прав и слома общественных устоев?!.
- Так может считать только дурачок, - ввернул Айболит.
- Я не… - хотел было я что-то сказать, но осекся.
Полицай поймал меня в иезуитскую ловушку. Я ведь действительно и не прикинул, какими путями прекрасный проект Лейбы Толстого воплотится в жизнь. Захотят ли собственники добровольно расстаться с жирными барышами?.. Что ж тогда получается – благими намерениями вымощена дорога в ад?.. И доктор прав – я дурачок?.. Я был опустошен и раздавлен. Расколотое сердце болело сильнее, чем вывернутая рука. Вот я единственный раз попробовал сделать что-то хорошее – поделиться с миром спасительными идеями, которые подглядел в толковой книжке. А в итоге вышло, что замахнулся на святое. Чуть ли не подрубил столпы, на которых держатся общество и государство. Как же так?.. Почему?.. Почему?.. Или я на самом деле экстремист – и страшный полицай прессует меня за дело?..
- Ты дурачок, - со своеобразной лаской сказал мне плюгавый доктор.
В моей памяти слабо отпечаталось продолжение допроса. Снова – только обрывки воспоминаний. Вроде бы – полицейский чин хватал меня за плечи и встряхивал. Тушил о мои волосы сигарету. Облил меня холодной водой из ведра. Засыпал меня бесчисленными каверзными вопросами – на которые я бог весть что отвечал. Казалось: моя душа витала отдельно от тела. Время от времени выплывал смешливый доктор и спрашивал полицая:
- Не думается ли вам, господин полковник, что нам с вами попался дурачок?..
…Очнулся я на жесткой койке – которая заскрипела подо мной, едва я повернулся с боку на спину. Надо мной нависал камфарный потолок. Я повертел головой, оглядываясь. Тумбочки. Умывальник. Кровати в ряд. Белая дверь. Через две кровати от меня – завернутый в одеяло мужичок. Лежит, как мумия – не шевелится. Похоже, я в больничной палате. Хотя решетки на окнах – как в тюремной камере. Уфф… Можно, по крайней мере, надеяться, что сегодня меня больше не будут допрашивать «с пристрастием».
Я тоже был под одеялом. И на мне не было ничего, кроме трусов. Тело ныло. Осмотрев себя, я насчитал немало фиолетовых синяков. «Гитлеровские усики» крепко надо мной поработали. На спинке кровати висела какая-то пижама – зеленая и в горошек. Видимо, мне заботливо подготовили одежду. Преодолевая гудеж в руках и ногах и ломоту в пояснице – я сел на постели и напялил пижаму. Надо разведать, действительно ли я больницу я попал. Я встал и решительно направился к двери.
Дверь оказалась не запертой. Из палаты я попал в длинный коридор – по которому медленно прогуливались взад и вперед бедолаги в пижаме вроде моей. Они с трудом волочили ноги, а руки безжизненно свисали – как плети. Я зацеплял взглядом восковые – лишенные выражения – лица. Передо мною были будто бы зомби. Один дедок сидел на кушетке и – открыв рот с единственным обломком зуба – таращился в выключенный телевизор. Меня вдруг осенило: я не просто в больнице – а в психушке. Пациенты накачены нейролептиками – потому и напоминают ходячие трупы. От мыслей об участи, уготованной и мне – я почувствовал холодное покалывание в груди.
- Проснулись?.. Вас-то мне и надо, – ловко (для своего веса) лавируя между маячащими «зомби» ко мне направлялась толстая – в синей униформе – медсестра. – Вам надо показаться лечащему врачу. Идемте.
Медсестра повела меня за собой. Я потащился покорным бараном, весь в своих невеселых думках.
Меня закрыли в психиатричку?.. Конечно!.. А куда я мог попасть из одетых в ежовые рукавицы лап следователей ДПС?.. Только сюда – или на нары. Видимо, меня посчитали больше идиотом, чем экстремистом. За это я должен благодарить плюгавого Айболита – который так усердно повторял, что я «дурачок». Признали бы меня умственно полноценным – не катал бы я сейчас тачку в исправительном лагере?..
Понурый, я шел по коридору за слонихой-медсестрой. Только дернулся, когда встречный псих врезался в меня плечом. Как мне сейчас хотелось на ручки к покойной маме!.. Чтобы она унесла меня домой, положила в люльку и убаюкала. О, знала бы мама, в какой омут засосало ее дорогого сыночка!.. Что со мною будет?.. Когда меня отпустят?.. И отпустят ли?..
Перед кабинетом врача медсестра остановилась и пропустила меня вовнутрь. Мой врач оказался высоким, как дуб – и с пристальным взглядом. Кивнул мне на кресло, сам уселся напротив, закинул ногу на ногу и сразу заговорил по-деловому:
- Вы понимаете, где находитесь?..
- В психиатрической клинике, - высказал я догадку.
- Верно!.. – лечащий врач даже похлопал в ладоши. – А как попали к нам – осознаете?..
- Дисциплинарно-психиатрическая служба… - промямлил я.
- Именно, - сказал врач. И лицо его стало суровым. – Вы здесь по путевке Службы. Вы были арестованы за серьезное преступление против общепринятых ценностей и государственных основ. Но, к вашему счастью, авторитетная комиссия установила: вы не отвечали за свои аморальные действия. Вы не экстремист по убеждениям, а скорее психический урод. Склонны учиться плохому. Оттого и клюнули на грязную левацкую пропаганду и сами стали ее рупором. Вами двигала также больная – сверхценная – идея изменить жизнь народа. Все потому, что вы не в состоянии смотреть на себя объективно – а мните, будто бы вы герой, способный повлиять на мир.
Я опустил голову и закусил губу. Припомнил свои мечты о сказочных подвигах. И сны, в которых я был рыцарем, рубящим головы драконам и великанам. Да, по всему видно: виртуозы дисциплинарно-психиатрической службы как следует покопались в моем сером веществе.
- Что теперь со мной будет?.. – спросил я упавшим голосом.
Рот врача растянулся в подобии улыбки:
- О, не тревожьтесь. Здесь – в клинике – вы под наблюдением квалифицированного персонала. Мы подберем вам терапию. Современные аппараты утром, в обед и на ночь – и вы будете как огурчик. Почти как честный гражданин и нормальный человек.
- А когда я поеду домой?.. – робко поинтересовался я.
Физиономия врача снова сделалась непроницаемой и жесткой. Он постучал костяшками пальцев по столу:
- Очевидно, вы не вполне улавливаете. Я вам сказал: вы за себя не отвечаете. Комиссия Службы вынесла четкий вердикт: вы частично недееспособны. Отныне вы не имеете права самостоятельно распоряжаться вашей жилплощадью и счетом в банке – а не то что покинуть клинику. Нет гарантий, что вы будете добровольно посещать диспансер по месту прописки и принимать таблетки. В вас опять взыграет болезнь.  В ваших же интересах – мы вынуждены удерживать вас в закрытом отделении.
Сердце мое екнуло:
- Так я никогда отсюда не выйду?..
Врач усмехнулся:
- Зачем же никогда?.. Или вы надеетесь, что наше доброе государство всю вашу жизнь будет снабжать вас дармовыми харчами?.. Нет. Мы предпримем все усилия, чтобы найти вам опекуна. Кто-либо из родственников должен взять вас под крыло. Принять на себя заботу о ваших деньгах, движимом и недвижимом имуществе. А главное – о вашем душевном здоровье.
- А если родственников днем с огнем не отыщете?.. – тихо спросил я.
- Ну тогда, - ответил врач спокойно, как если бы речь шла о целлюлозно-бумажном производстве, - тогда делать нечего. Мы передадим вас в дом умственно-нравственных инвалидов. Где под надежным присмотром вы и будете куковать до самых своих похорон, которые будут устроены – конечно – за счет налогоплательщиков.
- Извините. Можно мне воды?.. – слабым голосом попросил я.
Стакан, который подал мне доктор, едва не выскочил из моих трепещущих пальцев.
Невозможно и стихами рассказать, что со мной творилось. Меня бил озноб, зубы стучали, а горло забил ком. Я чувствовал себя заточенным в черном подвале – отрезанным от воздуха и света. Еще недавно моя жизнь в родительской квартире казалась мне серой и скучной. Но теперь, когда я понял, что рискую потерять эту жизнь навсегда – грудь мою пронзила острая мучительная тоска.
Как ни убого я жил – я был сам себе хозяин. Каково же мне придется на вкус полусвободное существование под оком и рукой опекуна – если такой и впрямь выпрыгнет, как чертик из табакерки?.. Когда деньги на продукты – и то придется выпрашивать?.. И отчитываться: мол, на этой неделе я посетил участкового психиатра и не забываю глотать свои «колеса»?..
Впрочем – я полагал – опекун навряд ли мне грозит. У меня есть какие-то дальние родичи – но сомнительно, чтобы они взяли надо мной опеку. Я их совсем не знаю – никогда с ними не общался. После смерти мамы и папы я остался в целом мире один. Так что мне надо готовиться ко второму исходу – дому инвалидов. В родную квартирку я больше не вернусь. По собственной глупости в цвете юных лет я попал под надзор докторов и санитаров – да так и состарюсь за стальной дверью казенного учреждения.
Выпотрошенный, раздавленный – вышел я из кабинета лечащего врача. Не надо было дожидаться переселения в дом инвалидов. Жизнь, похожая на тюремную, началась для меня здесь – в психиатрической клинике.
Утром, днем и вечером мне давали по горсти таблеток – белых, светло-желтых и красных. Усердные медсестры залезали мне в рот – убедиться, что ни одну пилюльку я не спрятал за щекой. Еще мне не забывали колоть уколы – после которых на меня наваливался неодолимый сон.
Должно быть, от нейролептиков – голова моя стала как разбухшее от сырости полено, а чувства притупились. Как и мои товарищи по несчастью – я тоже теперь напоминал зомби. И если не валялся, залитый слюнями, в палате – то шаркающими шагами мерил коридор, в толпе других бедолаг. Мозг мой точно дремал, я будто ничего не видел и не слышал. Казалось: разорвись рядом пушечное ядро – я только медленно гляну через плечо и побреду дальше в сторону сестринского поста.
Но где-то глубоко во мне прятались отчаяние и боль. Желание взвыть волком и грызть решетки на окнах. О, если бы не решетки!.. Я разбил бы оконное стекло и, прихватив осколок поострее – сиганул бы в зияющий проем, не боясь покалечиться при прыжке с третьего этажа. Только бы вырваться на свободу, вдохнуть полной грудью. А если меня догонят санитары – порежу своим осколком себе вены.
Нас кормили три раза в день. Самое обычное для больницы меню: каша, перловый суп, вареные яйца, запеканка. Механическими движениями я поднимал и опускал ложку. Кое-как – без аппетита – жевал. После ужина нам ненадолго включали телевизор. В компании сморщенных несчастных старичков я смотрел какой-нибудь фантастический боевик или сопливый латиноамериканский сериал.
Меня водили к психологу. Я решал тесты с дикими вопросами вроде «Хочется ли вам расчленить и съесть труп?», «Составляли ли вы когда-нибудь список людей, которых мечтаете убить?», «Когда последний раз вы видели во сне половой акт с животным?». Меня заставляли рассматривать черную кляксу на белом листе и выпытывали, не кажется ли мне, что эта клякса похожа на мертвое тело, на размазанные по полу кишки, на отрубленную голову или на скорчившегося от боли младенца. Я вздыхал и отвечал: нет; пятно напоминает мне старуху с клюкой, лампочку, озеро, сову.
Каждое утро – до завтрака – меня проведывал лечащий врач. Прощупывал мне пульс, замерял температуру, интересовался, как мне спалось. Настойчиво выспрашивал, нет ли у меня мыслей о революции, государственном перевороте и вообще о глобальных изменениях страны и мира. Не раздумываю ли я по ночам над поправками к конституции. Я откликался, не поднимая глаз: о конституции я не думаю, но вот вчера на ужин опять дали невкусное рагу.
Я уверен был: в клинике я надолго. Пока там длятся бесплодные поиски опекуна. И неизвестно, сколько будет решаться вопрос о переводе меня в дом инвалидов. Но – к немалому моему изумлению – сложилось иначе. Однажды, когда я – как всегда – бесцельно слонялся по коридору, передо мною выросла толстуха-медсестра и сказала:
- Пройдите в комнату посещений. К вам приехал дядя.
Глаза у меня сделались квадратными. Точно я увидел снег посреди Сахары. Какой еще дядя?.. Ведь я и правда – сколько себя помню – не поддерживал связей с родственниками. Дяди и тети могли видеть меня разве что младенцем – пищащим у матери на руках.
Но в комнате приемов меня и впрямь ждал какой-то человек. Длинный. В плаще и очках. Неаккуратно выбритый. В одной руке посетитель держал пакет, другой – приветственно мне махал. По лицу незнакомца расползлась улыбка.
- Привет, племянничек!.. – пропел он. – Как только мне сообщили, что ты в больнице – я сразу примчался.
Я молча стоял и таращился на будто бы с облаков свалившегося дядюшку. Понятия не имея, о чем с ним говорить и что про него думать. Последние две недели события били меня по голове, преподнося сюрприз за сюрпризом. Сначала в дом ко мне вламываются громилы. Потом меня по-иезуитски допрашивают и помещают в психиатричку. И под занавес невесть откуда объявляется действительный или мнимый родственничек.
- Я помню тебя ма-а-леньким!.. – пустился сюсюкать дядя. – Когда ты лежал в детской кроватке и все плакал. А я щекотал тебе в пупке. Пару раз я даже подгузники тебе менял.
Мы сели за столик – и дядя принялся выкладывать из пакета гостинцы. Йогурты. Апельсины. Бананы. Бутерброды в полупрозрачном пластиковом контейнере. В больничном меню таких вкусностей не было – у меня аж слюнки потекли.
- Ешь, племяшка!.. – ободрил меня дядя.
Я не заставил себя упрашивать. А дядюшка ударился в воспоминания о моих родителях, с которыми – как получалось с его слов – был в большой дружбе. Кое-что из его рассказов совпадало с тем, что я сам слышал от папы с мамой. Так что приходилось признать: передо мной, по-видимому, мой реальный дядя – а не просто аферист. Дядюшка заливался соловьем. Я слушал, усердно жевал и иногда кивал. Напоследок дядя сказал, что очень меня любит и не допустит, чтобы я заживо сгнил в доме инвалидов.
- Ты вляпался в историю, приятель, - дядя положил мне руку на плечо. – Но это не значит, что твоя молодая жизнь должна быть сломана и выброшена в урну. Я оформлю над тобой опеку и заберу тебя отсюда. Я уже подал документы. Скоро мы поедем домой.
Дядя ушел. Из комнаты посещений я притопал в свою палату. Лег на жесткую скрипучую кровать и погрузился в нерадостные мысли. Вроде бы, надо плясать от счастья: меня выпустят из закрытого отделения; я возвращаюсь в свою уютную квартиру. Но я становлюсь на всю жизнь зависим от дяди – которого совсем не знаю. Мои деньги и жилплощадь – поступят в его полное распоряжение. Еще неизвестно, как мы поладим.
Дядины хлопоты по оформлению опеки не затянулись. Уже через несколько дней меня вызвали в кабинет лечащего врача. Там поджидал сияющий дядя. Лечащий врач вернул мне паспорт (который, очевидно, забрали «быки» при обыске) и ноутбук. Поздравил с выпиской:
- Смотрите, исправно посещайте диспансер и принимайте таблетки – если не хотите снова у нас оказаться.
В паспорте я обнаружил синий штамп, возглашавший, что я частично недееспособен.
Дядя пожал врачу руку и обещал позаботиться обо мне. Потом пригласил меня:
- Идем, племяш!..
Слониха-медсестра выпроводила нас из отделения. У крыльца клинического корпуса уже стояло заранее вызванное дядей такси.
Я провел в больнице около двух с половиной недель.