Нарцисс Араратской Долины. Глава 55

Мой друг художник Миша По, где-то в феврале месяце, уехал заграницу, в Будапешт. С ним также поехала в этот венгерский город, расположенный по обе стороны голубого Дуная, наша подружка - художница Таня, о которой я уже писал, и с которой я имел непродолжительную связь. Девушка в очках с фигурой мальчика-подростка. Их пригласил один  венгерский галлерейщик, с которым они познакомились на Арбате. Они поехали, чтобы там пожить месяца два, нарисовать много картинок, и устроить совместную выставку-продажу. Что говорить, я им, конечно же, позавидовал.  Сам я уже больше года жил без паспорта, и даже если бы меня куда-то там пригласили, то я, всё равно, никуда бы не смог поехать. Тогда это было не так просто. Нужен был и загранпаспорт, и разрешение на выезд за пределы СССР, и въездная виза того государства куда едешь, и кучи всяких справок. И, конечно же, приглашение от иностранцев, которые тебя там примут, и поселят у себя, и будут тебя кормить, и за ручку водить, как глупого младенца. Наша страна только-только начала открывать свои границы, и кое-кто уже Там побывал. И поток наших граждан Туда с каждым годом становился всё шире и глубже. Почти все мы художники мечтали Там оказаться. О, этот таинственный и манящий Запад! О, как нам грезились эти выставки и прекрасные иностранные города. Копенгаген, Роттердам, Цюрих, Вена, Мюнхен, Стокгольм! Ну и, конечно же, Нью-Йорк и Сан-Франциско!.. Только там были и Свобода Мысли, и Свободная Эротика! В этих странах, выбравших путь капитализма, где люди могут путешествовать куда захотят, и работать, где захотят, и наслаждаться благами человеческого комфорта. То, что это не совсем так, мы, «совковые граждане» стали узнавать постепенно; но, всё равно, не переставали мечтать стать настоящими европейцами! Дремучими азиатами мы быть совсем не хотели… Во всяком случае, я себя азиатом и скифом никогда не считал…

                Сам же я на Западе впервые окажусь только через 10 лет, в сентябре 2000 года, и это будет даже не совсем Запад, а одинокий островок любви в восточной части тёплого и очень солёного Средиземного моря, с чудным названием Кипр. И этот будет моим первым местом, где никогда не было ни советской власти, ни памятников Ленину, ни райкомов, ни других следов нашей великой распавшейся державы. Честно говоря, мне там будет немного грустно. К тому времени, я уже буду чувствовать себя немного старичком. В ночной Айя-Напе будут веселиться в барах толпы пьяных англичан и англичанок. На пляжах будут загорать без лифчиков молодые европейки. Мы с моей будущей женой будем жить в пятизвёздночном отеле. Всё вроде бы будет отлично. А мне же будет как-то грустновато. Хотя меня очень порадуют море, скалы и кипрское солнце. Как будто я здесь когда-то уже жил. Мне будет грустно от того, что это будет только на какие-то две недели, и потом надо будет возвращаться в холодную дождливую Москву, и опять париться по поводу регистрации, так как я ещё буду не москвичом, и даже не россиянином, а гражданином Армении. И я буду немного шугаться милиции, которая будет останавливать всякого человека неславянской внешности и проверять его документы. К моему счастью я всегда выглядел как настоящий москвич. В этом смысле мне здорово повезло. У меня - европейская внешность. Хотя, я напрочь лишён европейской вальяжности и самодовольного спокойствия. Я так и останусь немного пугливым и суетливым. Как будто я у жизни что-то украл, и за мной непременно придут и меня накажут. И это я остро почувствовал именно на этом островке. Я там почувствовал себя совершенно чужим. Вроде бы надо веселиться и расслабляться, а мне грустно. Глядя на загорающих европейцев, я тогда особенно остро ощутил Закат Европы!  Я – очень сенситивный и возможно обладаю каким-то древним астральным ясновидением…

                Художник Миша По с художницей Таней сели в поезд, и радостно отбыли в западном направлении. Вроде бы я их провожал? Честно говоря, этого я не помню. Скорей всего, в проводах я принимал участие. А был ли там оркестр? Граждане пассажиры поезд «Москва – Будапешт» отбывает с пятого пути. Всем провожающим немедленно покинуть поезд... В общем, я остался жить в мишиной квартире с его молодой женой Ольгой, которая находилась на пятом месяце беременности. Художник Миша не был ревнив. Надо сказать, что мы находились тогда в каком-то лёгком и довольно фривольном умонастроении. Я не к тому, что мы постоянно нарушали морально-этические нормы. Вовсе нет! Просто, мы были довольно весёлыми художниками, и допускали некие свободы в отношениях между собой. В этом отношении, мы немного опередили наше совковое окружение. Хотя, не дошли до цинизма шведов. Между мной и Олей в тот период ничего не было. Во всяком случае, я не припоминаю. И я вёл себя честно по отношению к своему другу, которого Судьба послала впервые заграницу. Его жена иногда на меня ворчала и посылала в магазин, и я с ней не ругался и не спорил. Иногда она уезжала к своим родным, и я оставался один; если не считать соседку по коммуналке, - незлобивую и очень приятную бабушку, которая меня совсем не напрягала. Один раз, правда, она закрыла изнутри дверь, и я не смог попасть в квартиру, и было уже очень поздно. Мне пришлось ехать ночевать на Ленинградский вокзал. Я был воспитанный молодой человек и не хотел никого будить, громко стуча в дверь. На вокзале я встретил одну знакомую барышню. Про неё я уже писал в главе, где упоминалась красавица Лера.  Как я там встретил пьяных музыкантов, и они увезли меня в Ленинград. И я там провёл один день. И это было самое начало весны 1991 года...

                И так вот наступила моя двадцать пятая весна. Последняя весна нашего доброго СССР. И мы про это совершенно не догадывались. Никто не думал, что держава так стремительно рухнет. Вернее не рухнет, а то, что Россия станет «независимой» от других республик и, скинув этот баласт, поплывёт к Свободе и Капитализму. Оставив миллионы своих бывших сограждан за пределами своих российских границ, и меня сделав иностранцем. И мою русскую маму, которая, после московского института поехала на западно-южные рубежи, в маленький городок Кафан, рядом с границей с Ираном. Благодаря чему,  я и родился. Если бы моя мама не уехала из Москвы, то она, вполне возможно, так и осталась бы незамужней, - о чём она любила часто говорить. Сколько этих незамужних москвичек, которые боясь потерять драгоценную московскую прописку, не смогли решиться на побег из нашей Столицы. Таких москвичек очень много. И я с ними был знаком. Очень печальное зрелище. В Москве – сильная конкуренция в борьбе за мужчин. Нормальных мужчин – крайне мало. Особенно непьющих. Моя мама не любила алкоголиков, и она всю жизнь очень мало пила, и только по праздникам, она могла немножко пригубить, да и то под нажимом моего папы; который, хоть и не был алкоголиком, но любил выпить и хорошо закусить. В Армении все мужчины любят немного выпить и хорошо закусить. И поговорить за столом на разные темы. И никто не падает лицом в хашламу или в хаш. И если и бывали в Ереване алкоголики, то это была такая редкость. Видимо, поэтому то, я и не спился, простояв столько лет на улице Арбат, и потом уже на Крымском Валу, в эти драматичные девяностые годы, когда у нас наступили капиталистические отношения с недобрым оскалом, и со свободой слова. Говори, что хочешь. Никто за тобой не придёт в ночи, и не отправит в морозную Сибирь рубить дрова, и добывать другие нужные для державы минералы, необходимые для освоения Космоса и строительства ядерных ракет…

                И что же я помню о той весне 1991 года? Признаюсь, я помню не много, но кое-что сохранилось в моей памяти. Помню, как я пошёл на киносеанс в кинотеатр «Ударник», и смотрел там замечательный фильм «Портрет в семейном интерьере», итальянского режиссёра Лукино Висконти. Я вообще был киноманом и любил культурные фильмы в кинотеатрах смотреть. Это меня вдохновляло и успокаивало мои нервишки. Как я уже писал, мы с моим другом архитектором Колей иногда хаживали в тот же кинотеатр «Иллюзион» на старые зарубежные фильмы. Это было очень культурное место. И находилось оно в сталинской высотке на Котельнической набережной. Коля туда частенько захаживал и меня туда тоже приглашал, и даже билет мне покупал. Про Николая Николаевича я написал довольно много, про то, как я с ним дружил и духовно общался. Помню, он мне рассказывал про чикагскую школу архитектуры, и я его не очень внимательно слушал. Знал ли я тогда, что через много-много лет, окажусь в этом самом Чикаго, где и буду пописывать мемуары, про свою непутёвую молодость. Нет, я этого тогда не знал. А Коля очень любил про архитектуру поговорить, и про всякие американские фильмы. Он и сам был очень похож на актёра. Да и я тоже был довольно кинематографичен. Да и друзья мои художники тоже были яркими личностями. Того же художника Петра вспомнить. Это был просто какой-то ураган, а не человек.  Пётр Евгеньевич частенько появлялся на Арбате, и тоже был таким вот для меня духовным маяком, в той ярко-абсурдной жизни. Пётр мог бы сыграть роль индейского вождя, а Коля – сурового, но справедливого шерифа. А какую бы сыграл роль я? Ну, уж точно не ковбоя! Мой образ совершенно не для американских фильмов. Я бы мог сыграть в фильмах Пазолини или того же Висконти. Мой образ был всегда слегка порочен. С моей ехидной широкой улыбкой и застенчиво-андрогинной внешностью. Николай Николаевич говорил мне, что во мне что-то такое есть. Вряд ли он стал бы со мной дружить, если бы во мне не сидел какой-то чёртик. Мы не знаем себя, и не знаем, откуда мы пришли на эту Землю. Опять меня потянуло в пафос и в словоблудие…

                Кинотеатр «Ударник» был одним из моих любимых. Я его частенько посещал, когда там шёл какой-нибудь хороший фильм. К тому же он находился рядом с домом моей тётушки, в пяти минутах ходьбы. А напротив, через Большой Каменный мост – Кремль. Честно говоря, в самом Кремле я так никогда и не был. Не сподобился пойти туда с какой-нибудь экскурсией. Там иногда экскурсии проводил мой друг Сева, но мне это всё было малоинтересно. Мне больше нравился бассейн «Москва», который находился по другую сторону от Кремля. Вот туда бы я пошёл. Я всегда, когда проходил мимо, завистливо наблюдал, как там плавают москвичи и москвички. Особенно зимой было здорово за ними наблюдать. Снаружи минус двадцать, и от огромной акватории открытого бассейна поднимается густой пар! Очень жалею, что мне там не удалось поплавать. Но это тоже было не просто. Нужна была медицинская справка и что-то ещё, чтобы купить абонемент. Возможно, что не москвичам абонемент не продавали. К тому же, у меня не было паспорта. Без паспорта меня точно бы туда не пустили. А в кинотеатр без паспорта можно было ходить. Покупаешь билет, заходишь в зал, садишься в кресло и смотришь. На полтора часа уносишься в другую реальность. Ну и, в какой-то там солнечный весенний денёк, я пошел на дневной сеанс, и там было очень мало зрителей. И кого же я там встретил? Я там встретил в кафе, эту барышню из Ленинграда, с которой я встретился в декабре месяце 1990 года. И которая жила с подружкой, в районе Тишинского рынка, и к которой мы с моим другом Лёшей заходили пару раз в гости, и весело проводили время. И потом я гордо ушёл в сторону, ибо почувствовал себя немного униженным. Я вообще довольно обидчивый человек. Обидеть меня легко, и я потом не могу забыть обиду. Это, конечно же, гордыня и я это прекрасно понимаю. Лучше всё прощать и подставлять все свои щёки и остальные части своего греховного тела. И всегда быть униженным и оскорблённым. И получать от этого удовольствие…

Не могу сказать, что эта барышня сильно мне обрадовалась. Вовсе нет. Вероятно, она хотела побыть одной, получая удовольствие от этого киношедевра великого Лукино Висконти, а не болтать с каким-то арбатским художником. И я даже это как-то почувствовал и тоже не стал изображать буйную радость от этой неожиданной встречи. Мы довольно прохладно поздоровались, и она вежливо пригласила меня в гости. Дала свой адрес и телефон. И мы как-то разошлись в разные стороны. Честно говоря, я был даже расстроен. Ещё она спросила, что я сейчас рисую, и я сказал, что рисую сейчас цветом по картонкам. И это её немного заинтересовало, и она захотела что-то посмотреть. В ней чувствовалась надменность, и она изображала из себя такую вот английскую Леди. Я же был грустноватым клоуном. Леди соизволила пригласить клоуна в гости на чай. Я, конечно же, не побежал тут же, как Буратино, с мешком картинок к ней в гости. И эта Леди (буду называть её так) потом сама, через какое-то время, пробегая по Арбату, подошла к моим работам. И ей даже что-то там понравилось, и она захотела у меня приобрести цветную картинку, только я сам должен свою картонку занести. Я не помню, что там было нарисовано. А мой друг Лёша в это время был в городе Иваново, куда он ездил к своей жене на побывку, и чтобы порисовать новые рисунки в провинциальной тиши. Со мной же в этот момент стоял художник Пётр, который тоже был сильно очарован этой Леди. И я помню, что мы с ним вместе к ней пришли вечером в гости. А проживала она тогда на улице Стасовой, в районе Донского кладбища. Они с подружкой сняли трёхкомнатную квартиру на первом этаже. И платили за этот флэт какие-то большие деньги в долларах. И моя жизнь после этого визита сильно поменялась, и я лишился душевного спокойствия. И я фактически на три месяца стал её полу-тайным бойфрендом. По-русски это будет – «любовником», но мне не нравится это глупое слово.  На самом деле, я сперва стал у неё беби-ситтером. С проживанием. У неё был маленький сын, которому тогда было два с половиной годика, и с ним надо было иногда гулять и что-то там ещё делать. Я оказался очень полезным. Если бы не её маленький сын, которого звали Маркуша, то я не думаю, между нами что-то там было бы...