Под знаком торжествующей змеи

                ПОД ЗНАКОМ ТОРЖЕСТВУЮЩЕЙ ЗМЕИ,
                или Как предотвратить Троянскую войну?

    1
               
    Троянская война, как известно, получила своё имя от древнего города Трои, некогда процветавшего на малоазийском побережье. Поводом к ней послужило похищение троянским царевичем Парисом Елены Прекрасной, жены спартанского царя Менелая. Ради возвращения украденной жены законному супругу, с одной стороны, и ради удержания ещё и похищенной казны, с другой, ахейцы и троянцы воевали друг с другом почти десять лет, обоюдно нагромождая горы трупов. И виной тому была женщина, согласившаяся бежать от мужа с новым возлюбленным.

    Мы помним, что именно женщина вкусила в библейском Едеме от запретного плода, в результате чего в безмятежный дотоле мир пришли  болезни, страдания, смерть и страх за свою неизбежно кончающуюся жизнь. Другая женщина - Пандора из древнегреческой мифологии, нарушив запрет, открыла из любопытства отданный ей на хранение ящик, в котором томились в бездействии разного рода бедствия, недуги и всевозможные напасти. Так что бежавшая от мужа спартанская Елена, вызвавшая этим кровопролитие, затянувшееся на многие годы, не первая и не последняя в этом ряду. Правы французы, некогда сказавшие: «Ищите женщину!».

    А можно ли было предотвратить эту войну, начавшуюся по столь прозаическому поводу, стоившей стольких жизней и изломанных судеб, а самой Трое, оказавшейся в руинах, исчезновением? Если да, то как?

    Похищение Елены и последовавшая за ним Троянская война, произошли, как считают учёные, примерно в 13 веке до Рождества Христова. Эту войну отделяют от нас, ныне живущих, более трёх тысячелетий. Так есть ли смысл ворошить столь давнее прошлое, бесследно канувшее и помнимое разве что благодаря бессмертным поэмам великого Гомера? Есть ли смысл теперь, в начале двадцать первого века, затевать разговор на тему войны, канувшей в небытие? Или всё-таки все войны, вспыхивающие, и по сей день то тут, то там, несмотря на различия, имеют между собой и нечто общее? Ведь они отнимают у людей самое драгоценное - их жизни.

    Была ли Троянская война роковой и непредотвратимой неизбежностью, или же она оказалась в большей степени необязательной случайностью? Устранила ли эта война проблемы, которыми была вызвана? И, наконец, совпадает ли повод, приведший к войне, с её истинными причинами?

    Троянская война завершилась победой ахейцев. Справедливость как будто бы восторжествовала: Троя, за стенами которой скрывалась беглянка из Спарты, была взята и разрушена. Елена и похищенная вместе с ней казна возвращены их владельцу. Так что не надо было Парису похищать чужую жену и чужие ценности, чтобы не оказаться среди дымящихся руин родного города со стрелой, угодившей  прямо в сердце.

    2

    Парис не сам задумал похищение Елены. Мог ли юноша, во младенчестве подобранный на горе сердобольным пастухом и не ведавший о своём царском происхождении, замахнуться на такое хотя бы в мыслях - заполучить в жёны прекраснейшую из женщин, да к тому же ещё и дочь самого бога Зевса, вокруг которой в своё время с самыми серьёзными намерениями толпились титулованные женихи?

    На похищение Елены его толкнула Афродита, когда он оказался втянутым в спор трёх богинь - Геры, Афины и Афродиты, не по своей воле став судьей в этом споре.

    Увидев однажды ослепительно красивого юношу, пасшего коз на опушке леса, они тут же потребовали от него определить, какая из них прекраснейшая. Этот вопрос мучил богинь уже давно, с тех пор, как они побывали на свадьбе одной из своих подруг - морской богини Фетиды, выходившей замуж за смертного царя мирмидонян Пелея, куда были приглашены исключительно все значимые боги. Не приглашённой оказалась только Эрида, богиня раздора: не то её забыли пригласить, не то - не захотели. Скорее всего, не пригласили намеренно, сделав вид, что просто забыли. Кому же нужна за свадебным столом богиня, чьё присутствие было неизменно чревато всякими непредсказуемыми неприятностями?

    Задетая этим Эрида решила отомстить своим обидчикам. И сумела сделать это виртуозно: в самом разгаре пиршества коварно подбросила на стол, за которым беспечно веселились небожители, яблоко, на котором было написано: «Прекраснейшей».

    Не могло быть случайность и то, что это яблоко, дразнящее гордыню, упало как раз между тремя главными богинями, каждая из которых имела все основания именно себя считать прекраснейшей, тем более что каждая из них, так или иначе, состояла в родстве с верховным богом громовержцем Зевсом: Гера была небесной женой Зевса, Афина - его небесной дочерью. Что же касается Афродиты, то её происхождение было запутано и противоречиво: не то и она была дочерью Зевса, как Афина, не то дочерью Урана.

    Так кто же из них, в самом деле, прекраснейшая? К кому бы они не обратились с этим вопросом, никто не мог или же не хотел дать на него ответ: никому не хотелось, выбрав одну из богинь, обрести злейших врагинь в лице двух других.

    Правда, по другой версии Зевс сам поручил своему побочному сыну - богу Гермесу, отвести их на гору Ида, где Парис в это время пас коз.

    Но в любом случае, как только на глаза богиням попался прекрасный юноша, они тут же адресовали ему свой вопрос. Причём, Гера, обещала юноше, что если он выберет её, сделать его самым могущественным из земных царей, Афина - храбрейшим воином, Афродита пообещала ему в жёны прекраснейшую из живущих на земле женщин. Парис, не колеблясь, отдал пальму первенства Афродите, и она с той поры стала его помощницей и защитницей.

    Когда же Парис отправился в Трою, рискнув принять там участие в состязаниях, на которые были допущены лишь сыновья знатных родителей, и победил на них, он был узнан своей сестрой  царской дочерью и пророчицей Кассандрой. Тайна происхождения спустившегося с горы молодого, никому дотоле неизвестного пастуха, носившего имя Парис, раскрылась. Стало ясно, что он и есть тот самый сын, которого во младенчестве оставили погибать на безлюдной горе.

    Дело в том, что его мать, троянская царица Гекуба, незадолго до рождения второго сына увидела сон, будто бы она, вместо ребёнка родила факел, который поджёг Трою. Прорицатели истолковали этот сон однозначно: сын, который должен родиться у царицы, станет виновником гибели Трои. Поэтому, как только ребёнок появился на свет, царь Приам распорядился отнести его на близлежащую гору и бросить там, надеясь, что младенец погибнет, неминуемо растерзанный дикими зверями.

    Но всё, как видим, сложилось совсем по-другому. Парис не только уцелел, но и появился в Трое, став там победителем.

    Кассандра, узнав в Парисе родного брата, вовсе не обрадовалась и, помня давнее пророчество, даже попыталась его убить, уверенная, что этим спасает родной город от надвигающегося уничтожения.

    Однако попытка убийства не удалась, Кассандре пришлось смириться. А грядущий виновник Троянской войны по наущению Афродиты спешно отбыл в Спарту, и там, воспользовавшись гостеприимством Менелая, а затем его вынужденным отсутствием, разрушил его семью, а страну лишил казны, открыв дверь будущей войне.

    3

    Троянская война началась не сразу. Обнаружив пропажу, не кинулись за Парисом вдогонку, наспех собрав войско. По предложению старшего брата Менелая - царя Агамемнона - для начала направили в Трою переговорщиков с целью решить всё миром, без битв и кровопролитий, если Парис согласится возвратить похищенное. Переговорщиков было двое: сам пострадавший муж - Менелай и приданный ему в помощь Одиссей, прозываемый хитроумным. Теперь слово было за Парисом.

    Троянский царевич, оказавшийся в положении воришки, схваченного за руку, отплатившего чёрной неблагодарностью хлебосольному хозяину, принявшему его в свой дом как желанного гостя, отпираться не стал и согласился казну вернуть. А вернуть супругу, сбежавшую от Менелая, не захотел. Он считал её подарком небес, расставаться с которым был не намерен.

    Попытались воззвать к благоразумию отца Париса - убелённого сединами царя Приама. Не получилось: царь однозначно принял сторону сына. Так ни с чем ахейцы и отбыли, пригрозив вскоре вернуться.

    Неизбежность войны, начавшаяся было отодвигаться, становилась снова реальностью. Над безоблачной Троей стали сгущаться грозовые тучи.

    4

    Тем временем на ахейской стороне начали собирать войско. На это ушло какое-то время. В военной кампании обязаны были принять участие все без исключения бывшие женихи Елены, некогда претендовавшие на её руку. Их требовалось собрать в месте предполагаемого отплытия уже на собственных кораблях и с войском, готовым сражаться за утраченную супругу Менелая.

    Желавших в своё время связать свою жизнь с внебрачной дочерью Зевса Еленой было множество - 85. Перед номинальным отцом Елены - царём Тиндареем, стояла непростая задача: выбрать одного из восьмидесяти пяти, не сделав при этом врагами всех остальных.

    Решение, удовлетворяющее этим двум противоречивым требованиям, вскоре нашлось. Однако в вопросе о том, кто именно оказался его автором, есть разночтения: по одной версии им стал Одиссей, по другой - Агамемнон, к тому времени уже спартанский царь, сменивший на троне Тиндарея, и одновременно муж его дочери Клитемнестры, земной сестры Елены. Короче говоря, Елене было предложено самой выбрать себе мужа - неслыханное по тем временам дело. Такой вариант устраивал всех. К тому же все женихи, оставшиеся ни с чем после выбора Елены, обязывались не только не чинить никаких козней счастливому избраннику и не воевать с ним, но, при необходимости, даже и поддерживать его во всём, что потребуется, в том числе и с оружием в руках и с войском.

    Елена выбор свой сделала: её избранником стал младший брат царя Агамемнона - Менелай, на что дальновидный Агамемнон, очевидно, и рассчитывал. Теперь Агамемнон должен был возглавить войско, нацелившееся на Трою.

    5

    Кроме бывших женихов, на предстоящую войну кликнули ещё и союзников, отозвавшихся тут же. Победа над Троей (как стало известно через прорицателя Калханта) не могла состояться без участия в походе юного Ахилла, которого ещё предстояло отыскать. По молодости лет он не мог оказаться в числе бывших женихов Елены, или его отговорил от участия в этом сватовстве его бывший учитель - мудрый кентавр Хирон.

    Правда, с одним из ведущих героев надвигающейся войны - Одиссеем, вышел конфуз. Хотя он и не был женихом Елены, но был обязан отправиться в Трою, так как состоял с Еленой в некотором родстве. Дело в том, что ему приглянулась двоюродная сестра Елены - Пенелопа, которая хотя и не была дочерью бога, но вполне его устраивала. И Одиссей женился на ней, что и обязывало его теперь участвовать в назревающем мероприятии. Но ему так не хотелось оставлять тёплое семейное гнёздышко, недавно устроенное, да и без него в этом полном опасности походе вполне могли обойтись, ведь он - не Ахилл, и о нём в пророчестве ничего не говорилось. Казус же состоял в том, что по прибытии к Одиссею посланцев от собиравшегося Агамемноном войска, он решил симулировать сумасшествие: запряг, якобы для пахоты, вола и осла, погоняя их, стал пригоршнями бросать в землю соль, изображая сеяние. Одним словом, принялся делать то, что ни один нормальный человек делать не станет.

    Но Паламед, посланный за Одиссеем, легко смекнул, в чём дело и в его сумасшествие не поверил. Чтобы уличить Одиссея в притворстве, он положил на пути вола и осла только что родившего сына Одиссея Телемаха, и Одиссею ничего не оставалось, как перестать изображать из себя сумасшедшего. Поневоле вынужденный принять участие в дальнейшем походе, отрываемый от своей молодой жены и разлучаемый с сыном, Одиссей, затаив в душе жажду отмщения своему догадливому разоблачителю, отправился заманивать на войну юного Ахилла.

    6

    Ахилл, без участия которого в войне, как гласило пророчество, взять Трою было невозможно, был сыном смертного царя Пелея и морской богини Фетиды, тех самых, на свадьбе которых богиня раздора Эрида подкинула Гере, Афине и Афродите злополучное яблочко. Правда, на богиню Фетиду в своё время, посматривал сам Зевс, намеревавшийся жениться на ней. То же самое планировал в отношении Фетиды и другой бог, брат Зевса Посейдон. Но когда через прикованного к скале Прометея стало известно, что сын, родившийся у Фетиды от брака с богом, превзойдёт своего небесного отца, то оба бога от своих намерений тут же отказались: сын-соперник, способный превзойти собственного отца, в их планы не входил.

    Но, отказавшись от намерений в отношении Фетиды, Зевс всё же решил позаботиться о её будущем и подыскал ей в мужья подходящую кандидатуру - царя мирмидонян Пелея. Мальчик, рождённый от морской богини и смертного отца, должен был оставить о себе память в истории человечества.

    Богиня-мать знала и то, что её сын неизбежно будет поставлен перед выбором: долгая, но безвестная жизнь или жизнь яркая, сопряжённая со всемирной славой, но короткая. Как мать, она, естественно, не могла желать сыну ранней смерти, пусть даже и овеянной немеркнущей в веках славой. И поэтому спрятала юношу на острове Скирос во дворце царя Ликомеда. Ещё не так давно он воспитывался у мудрого кентавра Хирона, где с малых ногтей для обретения храбрости вскармливался внутренностями львов, медведей и диких вепрей. Заодно он был обучен пению и игре на сладкозвучной кифаре. Теперь же он коротал время среди служанок одной из царских дочерей - Деидамии, одетый для конспирации в женское платье. Поскольку Ахилл не входил в число женихов Елены, то он не был обязан защищать честь её мужа, оставленного женой.

    Теперь же, когда в участии Ахилла в готовящемся походе на Трою назрела необходимость, через того же Калханта стало известно место его пребывания. Снарядили депутацию во главе с Одиссеем, переставшим изображать сумасшествие. Прибывшие на Скирос для надёжности прикинулись купцами и, оказавшись во дворце, соблазняющее выложили перед царскими дочками разные женские побрякушки, среди которых, как бы невзначай, оказался меч и ещё кое-что из оружия.

    Затем, по наущению Одиссея, изобразили внезапное нападение на дворец. Перепуганные царевны вместе со своим служанками разбежались, забыв про побрякушки. Зато Ахилл схватился за оружие, чем мгновенно выдал себя и был узнан. Уговорить его, томившегося в бездействии в чужом дворце, не составило труда. Экспедиция к Трое была спасена от срыва.

    7

    На подъёме отплыли, грезя скорой встречей с Троей, обещавшей вот-вот появиться на горизонте. Но по ошибке приплыли не туда, высадившись не на троянском берегу, а совсем в другом месте - в Мисии. И, не разобравшись, кинулись с ходу разорять и грабить.

    Царю Мисии Телефу, поначалу вышедшему к ахейцам с распростёртыми объятьями, поневоле пришлось взяться за меч.

    Хотя Телеф и был сыном самого Геракла, что обязывало его к готовности участвовать в любых заворушках, к тому же царь являлся ещё и другом ахейских царей, он, тем не менее, не оказался в числе отплывающих в Трою союзников вооружённой до зубов армии Агамемнона, поскольку был женат на одной из дочерей троянского царя Приама и не хотел воевать с тестем.

    Разобрались с тем, что произошло лишь после битвы, собирая на поле павших и раненых. Раненым оказался и сам Телеф. Ахейцы стали искренне горевать о случившемся, высказывая сожаления и поднося пострадавшему царю дорогие подарки, но ни тем, ни другим не удавалось ни исцелить полученную Телефом рану, ни сгладить нанесённую ему обиду. С тем и отплыли домой.

    Так что же произошло? Дружественная Мисия, сгоряча принятая ахейцами за обречённую им на заклание Трою, - это случайность? Нелепая ошибка? Рядовое, ни о чём не говорящее недоразумение? Или же тревожный сигнал с небес, взывающий к благоразумию?

    Сигнал этот, разумеется, услышан не был. Идея разорения Трои не умерла. Её осуществление лишь отсрочилось на долгих десять лет. Срок достаточный для того, чтобы остыть, протрезветь, погасить в себе жажду бойни, несущей с собой не одни только подвиги и победы. Но не остыли и не протрезвели.

    Хотя первая попытка похода на Трою не удалась, она не стала единственной, то есть первой и последней. Необходим был лишь повод, стечение обстоятельств, тот или иной толчок, чтобы завертелись колёса, готовые двинуть этот заряженный на деяния (вернее, на злодеяния) механизм. И они завертелись.

    Между тем рана, нанесённая ахейцами Телефу, не заживала, продолжая терзать царя. Оказалось, что исцелить её можно лишь тем же, чем она и была нанесена (то есть подобное подобным). Древние греки уже тогда были знакомы с принципами гомеопатии.

    Поскольку ранен Телеф был мечом Ахилла, то немощно ковылявшему царю пришлось искать встречи с юным героем. Это привело его в Авлиду, где о Трое не только помнили, но и активно готовились к очередному походу. Конечно же, и Ахилл был в Авлиде, ведь без его участия Троя не могла быть взята, так как именно ему и предстояло сразить главного защитника Трои Гектора, старшего сына царя Приама и старшего брата Париса. Приняв близко к сердцу затянувшуюся беду Телефа, а ещё ближе - собственную вину в ней, с меча Ахилла щедро наскоблили ржавчины и посыпали ею рану царя. Рана быстро затянулась. Выяснилось, что Телеф знает путь к Трое и готов показать его ахейцам. Можно ли было отказаться от такого предложения?

    Как раз в это время и случилось в Авлиде происшествие, взволновавшее всех. Когда войско собралось вокруг жертвенника, готовясь принести богам жертвы, из-под алтаря выползла громадная змея, взобралась на верхушку высокого платана, подобралась к видневшемуся птичьему гнезду и поглотила всех, кто в нём был: восьмерых птенцов и их мать, после чего сама змея превратилась в камень. Жрец Калхант истолковал это событие так: девять проглоченных змеёй птиц означают, что война с Троей будет длиться девять лет. Лишь на десятый год ахейцы сумеют взять Трою, от которой не останется камня на камне.

    Но ведь случается, что одно и то же пророчество оказывается возможным истолковать по-разному. Такой вариант, в частности, зафиксирован в мифологии муисков (современная Колумбия). Вот как это было. Правитель-тиран Тискесуса однажды увидел знамение: вода купальни, где он омывал своё тело, окрасилась в цвет крови. Тискесусу объял ужас. Но жрецы успокоили его, истолковав это как благоприятное знамение: он якобы искупается в крови своих врагов. Однако нашёлся жрец, который осмелился не согласиться с этим, и истолковал увиденное тираном иначе: да, Тискесуса искупается в крови, только не в чужой, а в своей собственной. Тискесуса ему не поверил, и расплата не заставила себя ждать. Тиран вскоре был убит.

    Так не ошибся ли и Калхант, предрекая ахейцам успех и победу над Троей? А что если видение змеи, поглощающей птиц имело совсем иной смысл? Может быть, оно не только не побуждало ахейцев к походу, но, напротив, предостерегало от него? Может быть, оно говорило ещё и о том, что в затеваемой войне победителей не будет? Ведь погибли не только птицы, но и сама змея, превратившись в камень. Похоже ли это на знак победы, обещанной Калхантом?

    Тем более что Калханту ещё однажды случится не заметить в пророчестве предостережения. И это будет пророчество о нём самом: он ошибся в истолковании пророчества, что стоило ему жизни. Оно гласило, что Калхант не должен встретиться на этом свете с прорицателем, который сумеет превзойти его. Калхант понял напророченное в свою пользу, решив что этого случиться не может, так как такого прорицателя не существует. Однако вопреки ожиданиям, Калхант с таким прорицателям встретился и, вступив с ним в состязание, потерпел поражение. И умер от горя, не в силах это перенести.

    Но всё это ещё впереди. А тогда Калханту с радостью поверили. Наверное, потому, что всем уж очень хотелось оказаться в Трое. Обещание того, что война продлится девять с лишним лет, никого не смутило. Его скорей всего пропустили мимо ушей, услышав лишь про победу. И долгожданная встреча с Троей приблизилась ещё на один шаг.

    8

    Когда всё было готово к отплытию, возникло ещё одно препятствие: не было попутного ветра. Паруса, наводя уныние, висели на мачтах, как тряпки.

    Объяснение случившемуся, как водится, тут же нашлось. Предводитель ахейского войска Агамемнон недавно подстрелил лань, опекаемую богиней охоты Артемидой, и к тому же, убив священное животное, ещё и похвалялся тем, что в меткости стрельбы способен превзойти саму Артемиду, за что она обиделась на ахейцев и потребовала возмещения за нанесённое ей оскорбление. Стремясь изменить ситуацию, решили наказать виновника, принеся в жертву его дочь Ифигению. Агамемнон поначалу пытался сопротивляться, но потом уступил. Войску не терпелось вкусить победу над Троей, а такая мелочь как жизнь одной девчонки, положенная на чашу весов, никого уже не интересовала.

    А может быть, дело было вовсе не в Агамемноне и не в подстреленной им лани? Может быть, боги всё ещё не хотели этой войны и потому продолжали всячески препятствовать ахейцам в их устремлениях: сначала помогли им сбиться с пути и причалить в безвинно пострадавшую Мисию, а теперь лишали их корабли попутного ветра? Может быть, боги всё ещё надеялись удержать ахейцев от этого шага, ведущего в пропасть?

    Но такое никому в голову не приходило. И потому спешно послали за Ифигенией, для правдоподобия изобразив, будто бы её прямо перед отплытием намереваются выдать замуж за Ахилла. Ахилл возмутился этой ложью, категорически не соглашался становиться приманкой для девушки, обрекаемой на смерть. Но его быстро урезонили, выставив на первый план интересы общего дела. Соблазнительно рисовавшаяся издали Троя, манившая своими сказочными богатствами, уже окончательно завладела всеми.

    Ифигения смиренно приняла выпавшее ей испытание, стойко, без слёз и упрёков перейдя из ранга невесты, поджидаемой нетерпеливым женихом, в положение овечки, подготавливаемой для заклания. Агамемнон же в этот момент подписывал самому себе смертный приговор. Уцелевший во время войны по возвращении домой он будет зарезан любовником собственной жены, все эти годы вынашивавшей в душе план возмездия за безжалостно погубленную им дочь.

    Наконец, задобрив богов, сжалившихся над людьми, истомившимися в ожидании, тронулись в путь. Караван из 1186 кораблей (по версии Гомера, а согласно Аполлодору их было 1013), уловив в паруса попутный ветер, взял курс на Трою.

    Но если боги действительно не хотели этой войны, то почему же они не воспрепятствовали её началу хотя бы ещё раз? Почему они всё-таки позволили ветрам задуть в нужном направлении? Почему они не прибегли ещё к какому-нибудь способу удержать ахейцев от шагов, приближающих их к этой никому не нужной войне?

    Боги не стали больше препятствовать ахейцам, очевидно потому, что опасались, как бы они, настроившиеся на войну, в своём рвении достигнуть Трои несмотря ни на что, после Ифигении не лишили бы жизни ещё многих. О таком настрое богов может свидетельствовать, к примеру, и тот факт, что самой Ифигении боги погибнуть не дали. Они, якобы, перенесли девушку в Тавриду, вместо неё подставив на алтаре под жертвенный нож овечку, как это произошло и тогда, когда библейский патриарх Авраам собирался принести в жертву Богу своего сына Исаака.

    9

    Первой остановкой на пути ахейцев, отплывших из Авлиды, был остров Тенедос. И там тоже не обошлось без убийств. Ахилл убил сразу двоих: царя Тенеса, по имени которого и был назван остров, и его отца Кикна, выступавших на стороне Трои.

    Второй остановкой стал остров Лемнос. Причин, побуждавших задержаться на нём, было несколько. Во-первых, там находился жертвенник, воздвигнутый некогда Ясоном, направлявшемся в Колхиду за золотым руном. Во-вторых, на этом жертвеннике приносил жертвы богам Геракл, как раз и отправлявшийся ранее походом на Трою. Поэтому жертвоприношение на Лемносе представлялось добрым предзнаменованием: удача, сопутствующая Ясону, сумевшему-таки добыть золотое руно, и Гераклу, разрушившему тогда Трою, сулила не отвернуться и от войска, возглавляемого Агамемноном.

    Гераклом Троя была разрушена в отместку за оскорбление, нанесённое славному герою царствовавшим тогда Лаомедонтом. Как-то после очередного подвига проплывая мимо Трои, Геракл увидел на берегу девушку, прикованную к скале, предназначенную в жертву морскому чудовищу. Это была Гесиона - дочь Лаомедонта. Геракл был готов спасти девушку, если её отец согласится отдать ему за это бессмертных коней, некогда подаренных Лаомедонту самим Зевсом в качестве компенсации за похищение младшего сына царя - прекрасного юноши Ганимеда. Юный Ганимед так очаровал Зевса своей красотой, что тот унёс его на небо, не поставив в известность его отца. Ко-ней Лаомедонт пообещал, но своего обещания не сдержал. Геракл так и не получил вожделенных коней, за что Троя и поплатилась разрушением.

    Морское чудовище, которому была предназначена Гесиона, то же было наслано на Трою не случайно. Боги Аполлон и Посейдон как-то подрядились к Лаомедонту возводить городские стены. Но, когда пришло время раскошелиться, Лаомедонт не постеснялся надуть даже богов, не получивших заранее оговоренной платы.

    Что же касается жертвенника, в своё время сослужившего добрую службу, как Ясону, так и Гераклу, то его нахождение никому, кроме знаменитого лучника Филоктета, известно не было. Он-то и указал путь на Лемнос. К тому же лук и незнающие промаха стрелы Филоктет унаследовал от самого Геракла, к тому времени уже ушедшего на небо. Без этих стрел и лука взять Трою было невозможно. Тем более что от одной из этих стрел и должен был пасть сам Парис, главный зачинщик этой войны, теперь уже стоявшей у самого порога.

    Но тут случилось непредвиденное: Филоктета ужалила на Лемносе змея. Рана источала такое зловонье, а страдания, причиняемые ею, были так нестерпимы, что вопли его и стенания не прекращались ни на минуту. Измученные этим, не выдержав такого испытания, партнёры Филоктета решились оставить его умирать на крошечном безлюдном островке близ Лемноса, положив возле него лук со стрелами. Тогда они ещё не знали, какую роль во взятии Трои должно сыграть это брошенное на островке оружие, а когда узнали, то за Филоктетом пришлось вернуться.

    Вернувшиеся пообещали Филоктету, проведшему на безлюдном островке уже девять мучительных лет, возвращение на родину. А когда, выйдя в море, повернули в противоположную сторону, Филоктет обо всём догадался и, возмущённый нынешним обманом и давним предательством, готов был броситься в море, лишь бы не плыть с ахейцами. Его остановило то, что в решающую минуту ему явился призрак Геракла, велевший плыть с ахейцами к Трое, так как только там найдётся средство, способное его исцелить.

    Была ли вмешавшаяся в ход событий змея случайным препятствием на пути ахейцев к Трое? Или ею оказалась очередная попытка богов предотвратить войну, уже хищно скалившую свои зубы?

    10

    Тут будет уместно вспомнить другой античный сюжет - поход семерых против Фив. Сущность этого похода состояла в том, что один из сыновей небезызвестного фиванского царя Эдипа - Полиник претендовал на трон в Фивах в то время, когда там правил его брат Этеокл. Вынужденный бежать из Фив Полиник нашёл пристанище у аргосского царя Адраста, женился на его дочери и убедил тестя возглавить объединённое войско, состоявшее из семи отрядов по числу городских ворот Фив, которые предстояло штурмовать. Из пророчества стало известно, что из семи вождей этих отрядов живым вернётся домой только один - сам Адраст. К тому же, когда войско проходило через Немею, где правил тогда царь Ликург, нянька малолетнего царевича Офельта ненадолго оставила ребёнка без присмотра для того, чтобы показать пришедшим воинам источник питьевой воды. Пока нянька отсутствовала, выползшая откуда-то змея смертельно ужалила царевича. Змею тут же убили, с нянькой расправились должным образом, но никаких выводов не сделали. И поход остановлен не был.

    Почему же, если о печальном финале похода было известно заранее, он всё-таки состоялся? И даже бывшая дурным предзнаменованием смерть царевича поход на Фивы остановить не сумела? А ведь аргосский прорицатель Амфиарий предвидел гибельный конец главных участников этого похода и поначалу даже отказался принять в нём участие. Но его жена Эрифила, подкупленная дорогим подарком Полиника, мечтавшего сесть на фиванский трон, спихнув брата, уговорила мужа участвовать в походе.

    Эфирила была сестрой царя Адраста, известного своей злопамятностью и изощрённым  коварством. Поговаривали, будто бы Адраст, зная родственный ему нрав своей сестры, выдал её замуж за Амфиария с намерением отомстить ему, испортив зятю жизнь таким супружеством. И это ему удалось. В поход Амфиарий отправлялся с тяжёлым сердцем, наперёд зная его печальный для многих исход. Этим походом земная жизнь прорицателя и завершилась.

    В преддверии фиванского похода всё-таки нашёлся человек, сумевший посмотреть трезво на происходящее, хотя и не сумевший ему противостоять. Ситуация перед началом Троянской войны оказалась совсем безнадёжной: в стане ахейцев такого человека не нашлось, хотя в Авлиде собралось тогда сто тысяч воинов, готовых швырнуть свою жизнь под ноги любым случайностям и превратностям кровожадной войны. Даже прорицатель Калхант находился во власти общих заблуждений и своими пророчествами невольно подыгрывал им. Ответственность каждого человека не только за самого себя, но и за всех других, живущих рядом с ним, ахейцам была неведома. Все рвались покорять Трою с закрытым сердцем и спящей душой.

    11

    Наконец, обозначилась на горизонте Троя. Уже отчётливо были видны зубцы её стен, горделиво смотрящие в небо. Но тут выяснилось, что первый, кто ступит на троянскую землю, погибнет. Побед и успехов хотелось всем, а умирать, да ещё и первым, не хотелось никому.

    Горящими глазами смотрел на запертые ворота Трои самый молодой из участников похода - Протесилай, в нетерпении стоявший на носу корабля. Всего за несколько дней до отплытия он вступил в брак, но без колебаний оставил ещё не обжитый дом и юную жену. Несмотря на молодость, он тоже успел побывать одним из женихов Елены и теперь, может быть, сильнее всех остальных жаждал славы. Он привёл к Трое сорок кораблей и теперь ему, способному бегать по полю быстрее ветра, не терпелось отличиться. Однако заминка, возникшая на его пути к славе, грозила затянуться. Но выход и тут нашёлся. Правда, не столь хитроумный, сколько коварный. Одиссей, зная о пророчестве и, конечно же, не имея желания стать первой жертвой ещё не начавшейся войны, сбросил с корабля на берег свой щит и прыгнул на него, не коснувшись земли.

    Обманутый этим маневром Протесилай соскочил на сушу вслед за ним и тут же рухнул, настигнутый копьём, пущенным меткой рукой с высоты стен затаившейся в ожидании Трои. Его ранняя гибель была объяснена тем, что спеша на корабль, он, якобы, не успел принести положенные жертвы Афродите, чем очень обидел богиню, за что и поплатился.
   
    А если бы на месте Протесилая оказался кто-нибудь другой, успевший задобрить жертвами всех, обеспечивающих успех богов? Чем бы тогда ахейцы могли объяснить его гибель?

    И разве предупреждение о том, что первый, кто, будучи обуреваем жаждой победы, рискнёт ступить на чужую землю, погибнет, не было косвенным запретом начинать войну, платой за нарушение которого была тут же отнимаемая жизнь?

    Только запрет этот никем услышан не был. Первая жертва была принесена, и ахейцы решили, что теперь путь к воротам Трои для них открыт.

    12

    Но взять Трою, ощетинившуюся градом летящих с её стен стрел, донимавшую противника массой успешных вылазок и попыткой поджога ахейских кораблей, чтобы лишить противника даже спасительного бегства на родину, оказалось не так просто, как это прежде казалось. В такой ситуации обе стороны стремились выведать настроения друг друга, посылая по ночам лазутчиков в стан врага.

    Ахейцев не могли не интересовать секреты, позволяющие троянцам держаться так долго, несмотря на многократное численное превосходство противника: ахейцев под Троей было сто тысяч, тогда как троянцев - всего двадцать. Правда, на их стороне воевали ещё и тридцать тысяч союзников и наёмников, призванных на помощь. Однако наёмники оказались самой ненадёжной частью держащего оборону города, поскольку ими в этой чужой для них войне чаще всего двигали лишь интересы наживы.

    В одну из ночей со стороны ахейцев в стан троянцев вызвались идти Одиссей и Диомед, сын этолийского царя Тидея и дочери Адраста Деипилы. В это же время на стороне троянцев тоже подыскивали кандидатуру лазутчика в стан ахейцев. Пробраться к ахейцам напросился троянец Долон, сын богатого человека. Но готов он был идти в лагерь противника лишь при одном условии, что ему клятвенно пообещают после победы над ахейцами (в близости которой никто из троянцев тогда не сомневался) коней Ахилла. Кони вообще давно стали большой слабостью Долона, тем более, бессмертные кони Ахилла. Эти кони были подарены Ахиллу самим богом Посейдоном, претендовавшим некогда, наряду с Зевсом, на руку и сердце морской богини Фетиды, но выданной за Пелея и ставшей матерью Ахилла.

    Но Долону, мечтавшему о бессмертных конях, и ради них готовому даже рискнуть собственной жизнью, не повезло: он тут же попал в руки Одиссея и Диомеда, той же ночью направлявшихся в троянский лагерь. Будучи схваченным, Долон сначала попытался откупиться, но из этого ничего не вышло. Двух, крепко схвативших его ахейцев, интересовало совсем другое: им требовалась информация. И тогда Долон выболтал абсолютно всё, что знал, даже то, о чём его не спрашивали. Среди выболтанного им было имя фракийского царя Реса, лишь за день до этого прибывшего в троянский лагерь и ещё не успевшего поучаствовать ни в одном из сражений, но, тем не менее, уже очень заинтересовавшего ахейцев.

    Дело в том, что троянцам было пророчество, ставшее теперь известным и ахейцам. Пророчество о том, что Трою невозможно будет взять, если кони царя Реса отведают троянского корма и напьются воды из троянской реки Скамандр.

    Позванный Приамом Рес моментально отозвался и прибыл под Трою с двенадцатью своими соратниками и при конях, как этого требовало пророчество.

    Долон рассказал о прибытии Реса и выдал место, где в преддверии утренних битв мирно спал под открытым небом ничего не подозревавший фракийский царь. Рядом были привязаны бесценные для троянцев кони, не подозревавшие о выпавшей им роли. Предательство Долона стоило Ресу и его соратникам жизни. Коней же ахейцы увели с собой. Не поздоровилось и Долону: он тут же был убит как трус и предатель. Кони Ахилла ему больше не понадобились.

    13

    Шли дни, месяцы, годы, а Троя так и оставалась нерасколотым орешком, уводя из жизни с обеих сторон самых отважных и дерзких. Убит Ахиллом троянский герой Гектор. Жертвой войны вскоре станет и сам Ахилл, настигнутый стрелой Париса, не самого храброго из троянских воинов. Та же участь не обойдёт и Париса, и он будет убит.

    Правда, бесстрашному Ахиллу вскоре найдут замену, послав Одиссея на остров Скирос, за Неоптолемом - сыном павшего героя от царевны Деидамии, среди служанок которой Ахилл был вынужден ходить в женской одежде.

    О необходимости участия Неоптолема в Троянской войне ахейцам стало известно от того же Калханта. Кроме того, Калхант сказал, что для успеха в безнадёжно забуксовавшей войне необходимо взять в плен Гелена, троянского прорицателя и одновременно одного из сыновей царя Приама и брата Париса. Зная, каким бедствием обернётся для Трои похищение Елены, Гелен в своё время отговаривал Париса от поездки в Спарту. Но тот, поощряемый Афродитой, его не послушал.
   
    Гелена ахейцам требовалось взять в плен для того, чтобы вызнать известные ему тайны стойкости Трои, раскрытие которых неизбежно приведёт их к желаемой победе.
 
    Выкрасть Гелена не составляло большого труда. Поссорившись с братом Дефиобом из-за овдовевшей после гибели Париса Елены, на которой каждый из них мечтал жениться, но которая предпочла Дефиоба, он жил не под защитой стен Трои, а вне их, на горе Иде. Там ахейцы его и схватили.

    У Гелена сумели выведать, что Троя будет оставаться неприступной до тех пор, пока в её главном храме, находящемся в царском дворце, будет храниться Палладий - священная статуя богини Афины, некогда упавшая на землю с неба.

    Узнав об этом, Одиссей, чтобы не быть узнанным, изуродовал себе бичом лицо, а Диомед переоделся нищим, якобы страдающим болезнью, отталкивающей от него всех. В таком виде они проникли ночью в храм и похитили священный Палладий.

    Однако даже и это не помогло. Троя так и оставалась неприступной. Правда, когда кроме Неоптолема, к Трое был доставлен ещё и Филоктет со своим луком и не знающими промаха стрелами, одной из которых и будет настигнут Парис, с этого момента война приняла несколько иной характер: троянцы больше не рисковали выходить из-за стен города. Но для ахейцев Троя и теперь оставалась неприступной.

    Тогда ахейцы стали подумывать о том, чтобы подкупить какой-нибудь из отрядов троянских наёмников, подговорив их ударить троянцам в спину и открыть ахейцам запертые накрепко изнутри городские ворота.

    Пока колебались в выборе отряда, созрел вариант и получше: соорудить деревянного коня, внутри которого спрятать группу вооружённых ахейских воинов.

    14

    Хотя сама идея соорудить такого коня принадлежала, разумеется, Одиссею, не зря прозванному хитроумным, осуществить этот замысел должен был мастер Эпей.

    Корпус коня напоминал корабль с крытой палубой. Под четырьмя конскими ногами были укреплены катки, заменяющие колёса, чтобы коня можно было катить. Внутри коня спрятались самые отважные хорошо вооружённые ахейские воины. Первыми среди них были Одиссей как инициатор и главный архитектор замысла и Эпей как исполнитель этого замысла. Затем Менелай, более всех заинтересованный в победе над Троей. Далее, Филоктет и Неоптолем, без которых теперь не могло обойтись ни одно существенное мероприятие этой затянувшейся войны. Был тут и Диомед, бывавший в любых самых отчаянных задумках всегда рядом с Одиссеем. И ещё Аякс по прозвищу «Малый».

    Каких исполинских размеров был этот конь, если внутри него, в его полом брюхе, смог поместиться целый отряд вооружённых ахейцев. Так что не могло быть и речи о том, чтобы втащить коня в город через ворота. Для этого троянцам непременно придётся сделать пролом в городской стене. Именно на это ахейцы и рассчитывали. Как только стена будет разрушена, город утратит свою неприступность, позволявшую отражать натиск врага, на протяжении уже десяти лет приводя этим в отчаяние ахейцев, рассчитывавших на быстрый успех.

    При первом разрушении Трои, которую штурмовал с сотоварищами Геракл, нагло обманутый троянским царём Лаомедонтом, стена, защищавшая город, тоже была проломлена. Правда, тогда деревянный конь, начинённый вооружёнными воинами, не понадобился. Обошлись без него. Тем более Геракл - не Одиссей и на такие изощрённые хитрости не был способен.

    Оставив гигантского коня на виду, ахейцы, зная, что троянцы наблюдают с высоты неприступных стен за каждым их перемещением, стали усердно изображать подготовку к отплытию: подожгли ставший теперь ненужным лагерь, погрузились на корабли и благополучно скрылись за ближайшим островом, откуда намеревались вернуться назад с наступлением темноты.
   
    Как и ожидалось, троянцы тут же высыпали на берег и с любопытством стали разглядывать диковинного коня, громко обсуждая, что с ним делать. Их дебаты вскоре были прерваны стонами, доносившимися из ближайших кустов. Там обнаружили связанного и громко стонавшего, взывающего о помощи человека. Это был Синон, один из переодетых ахейских воинов, намеренно оставленный Одиссеем на берегу и изображавший страдальца.

    Когда его развязали, он рассказал, что его, якобы, хотели принести в жертву богам ради благополучного возвращения на родину, и что ему чудом удалось избежать гибели. Он объяснил всё и про коня: будто бы конь посвящён богине Афине, сооружён по совету жреца Калханта, чтобы загладить вину ахейцев за похищение Палладия из храма. Объяснил он и гигантские размеры коня: он сделан таким большим, якобы, специально для того, чтобы троянцы не смогли втащить его в город, и чтобы там он не мог сделаться охранителем Трои, способным заменить собой утраченного ими Палладия.

    Синону охотно поверили, тут же решив, что коня, несмотря на его устрашающие размеры, надо непременно доставить в город как знатный трофей и установить его там перед царским дворцом.

    Ни одному слову Синона не поверил троянский жрец Лаокоон. Он даже вонзил копьё в бок деревянного коня, надеясь этим посеять сомнение в троянцах. Но на троянцев это не подействовало.

    Не поверила Синону и прорицательница Кассандра, сестра Париса, некогда мечтавшая убить его, чтобы спасти от гибели Трою. Она предупредила, что этот конь принесёт Трое погибель. Но и на её слова тоже не обратили внимания. Тем более что по приказу богини Афины из моря выплыли две гигантские змеи, накинулись на прозорливого жреца и двух его сыновей, обвили их кольцами и задушили.

    Никто не кинулся на помощь жрецу, потому что и тут нашлось объяснение. Троянцы сочли, что появление из моря этих гигантских змей было местью богини за непочтительное отношение жреца к посвященному ей коню. На самом деле смысла происходящего никто не понял. Они стали свидетелями того, что Лаокоон стал жертвой за всех и ради всех. Ему, единственному человеку, знавшему правду, дали умереть, и это был образ близящейся гибели Трои, которую ещё можно было предотвратить.

    Окончательно укрепившись в мысли, что коню необходимо стоять не на задворках, а в центре города, троянцы тут же кинулись осуществлять своё намерение.
Вдохновляемые тем, что им уже никто и ничто больше не угрожает, они дружно налегли на городскую стену, сделав в ней нужный пролом, и через него втащили в самое сердце города коня с затаившимися внутри вооружёнными ахейцами.

    Пока троянцы, опьянённые не столько вином, сколько сознанием внезапно рухнувшей им в руки победы, праздновали её, Синон, с наступлением темноты выбрав момент, открыл затвор в брюхе коня, как и было условлено, и выпустил томившихся там воинов. Затем просигналил замершим вдали кораблям, обозначив факелом место пролома в стене, в который, бесшумно покинув корабли, хлынули лавиной заждавшиеся сигнала ахейцы.

    К утру всё мужское население Трои, почти не оказавшее сопротивления, было перебито. Часть взята в плен и обращена в рабство. А город разграблен и разрушен до основания. Так с помощью хитрости ахейцев и предательства троянцев удалось овладеть Троей.

    Исключение составил отряд воинов, покинувших Трою во главе с Энеем, сыном смертного пастуха Анхиса и богини Афродиты. Под покровом ночи они сумели добраться до кораблей и незаметно, не зажигая огней, отплыть в ту неведомую даль, где им надлежало начать новую жизнь. Это не было трусливым бегством из гибнущего города. Это было исполнением воли богов. Там, вдали от родины, они обоснуют поселение, ставшее впоследствии великим Римом, открывавшим новую страницу в мировой истории.

    15

    Можно ли было предотвратить эту войну, стоившую обеим сторонам стольких страданий и жертв? И если да, то как?

    Причиной этой затянувшейся войны принято считать похищение Парисом чужой жены.
   
    Надо ли было Парису мчаться сломя голову в Спарту, втираться в доверие к спартанскому царю Менелаю, чтобы затем, воспользовавшись его кратковременным отсутствием, соблазнить его жену, красивейшую из земных женщин, как это и было обещано ему Афродитой?

    Между прочим, у библейского Иосифа хватило мудрости и порядочности, будучи в рабстве, отвергнуть притязания жены хозяина, у которого он служил домоправителем. А ведь и он тоже был тогда молод и несказанно красив, и к тому же, оторван от всех близких, то есть был более одинок, чем Парис, успевший к тому времени узнать о своём царском происхождении и утвердиться в нём.

     Брат Париса Гелен сколько мог удерживал его от этой поездки, уговаривая сидеть дома. Как и Кассандра, Гелен тоже обладал даром предвидения и потому знал, чем грозит Трое похищение Елены. Парис брата не послушал и отправился в Спарту.

    Однако это был не единственный шанс избежать войны даже тогда, когда Елена была похищена, и когда Менелай и Одиссей прибыли в Трою и пытались убедить Париса вернуть Елену и похищенную казну. Но, как известно, Елену он вернуть отказался.

    А мог ли Парис, послушав благоразумного брата, отказаться тогда от  поездки в Спарту? Казалось бы, мог. Но это лишь казалось. На самом же деле, после того, как он признал прекраснейшей богиню Афродиту, он оказался у неё в добровольном рабстве. Она, так или иначе, направляла все его шаги. Он был бессилен противостоять её влиянию, даже если бы захотел. Но ведь он и не хотел. И она, уже целиком распоряжаясь его судьбой, направила его в Спарту.

    Что же толкнуло Париса сделать именно такой выбор? Почему он не выбрал тогда, скажем, Афину или Геру? Ведь тогда бы Троянской войны могло и не быть. И Афина и Гера обещали ему дары ничуть не меньшие, чем Афродита, а даже большие. Так что Парис делал свой выбор не столько между самими богинями, сколько между дарами, которые ему сулила каждая из них.

    Но Париса не прельстила ни слава героя, обещанная Афиной, ни величие политика, предлагаемое Герой. Он захотел (всего лишь!) стать мужем прекраснейшей из смертных женщин и потому отдал предпочтение Афродите. Участие в роли судьи в споре богинь было для Париса испытанием на внутреннюю зрелость, и он его не выдержал. В итоге его выбор и спровоцировал войну.

    Перед необходимостью выбора пришлось оказаться не только Парису. Через подобное испытание прошёл некогда и Геракл. Ещё в ранней молодости, отправляясь в первый самостоятельный путь, он встретил по дороге двух девушек. Одна из них олицетворяла наслаждение, другая  - служение. Он выбрал служение. Древние греки хорошо понимали, что такое служение и умели ценить готовность к нему.

    Если Геракл уже в юном возрасте выбрал служение, то Парис фактически избрал удовольствие и поплатился за это не только собственной жизнью. Делая тот или иной выбор, человек всегда должен помнить о своей тройной ответственности за него: перед собой, перед Богом и перед другими, поскольку этот выбор может оказаться судьбоносным не только для него самого, но и для многих, как это и случилось с Парисом.

    16

    Если всё началось со спора трёх богинь из-за под-брошенного яблока для прекраснейшей из них, то только ли Париса мы вправе считать виновником Троянской войны. Может быть, эти три небесные соперницы ещё больше ответственны за случившееся тогда десятилетнее кровопролитие? И зачем только небожители вовлекают земных смертных в решение своих, для них одних насущных проблем? Почему они не решают их сами? Ведь, как правило, участие человека в небесных распрях кончается для него плохо.

    И не только богам не следует впутывать людей в свои проблемы, но и людям не надо вмешиваться в деяния богов, касающихся людей, потому что и это вмешательство добром не кончается.

    Так, мать Ахилла, богиня Фетида, надеясь сделать своего земного сына бессмертным, закаляла его над огнём, держа ребёнка за пятку. Его смертный отец, ничего не понимавший в таких делах, увидев это, ужаснулся и отнял ребёнка у матери. Богиня обиделась и покинула семью, чтобы теперь уже издали продолжать помогать сыну, так и не обретшему бессмертия. А ведь не вмешайся тогда отец со своими представлениями смертного человека в ритуал, совершаемый богиней, всё могло бы быть по-другому: Ахиллу не грозила бы гибель от стрелы Париса, угодившая прямо в пятку, единственное уязвимое место его тела.

    Для убедительности можно привести ещё один подобный пример, имевший ещё более печальный исход. Когда богиня Деметра, скитавшаяся по земле в образе безвестной старухи, разыскивала свою похищенную дочь, она нашла приют в царской семье и под видом кормилицы воспитывала царского сына Демофонта. В знак благодарности, желая сделать своего воспитанника бессмертным, она тоже тайно закаляла его по ночам над огнём. Но однажды мать царевича Метанира увидев, как приблудная нянька держит её сына над огнём, закричала от ужаса. Деметра вздрогнула, уронила ребёнка в огонь, и он сгорел.

    Теперь вернёмся к нашим богиням и попробуем рассудить их спор несколько иначе, чем это сделал Парис, посмотрим на ситуацию иными глазами.
 
    Какая же из них имела большее право претендовать на яблоко, подброшенное им богиней раздора Эридой? Какая из них на самом деле могла считаться прекраснейшей? А что, если все три богини были прекрасны в равной степени, но каждая прекрасна по-своему? И, значит, каждая имела право претендовать на владение коварно подброшенным Эридой яблоком. Так что дело тут как будто не столько в них самих, выбираемых, сколько в нас, выбирающих. Выходит, что наш выбор - это, так или иначе, наш собственный духовный портрет, вне зависимости от того, понравится он нам или нет.

    Но поскольку все три богини были прекрасны, а значит, каждая из них имела право на то яблоко, то не разумней ли было иметь в руках не одно яблоко, а три, и тогда каждая из богинь могла чувствовать себя удовлетворённой. Однако у Эриды были свои коварные планы.

    Между прочим, двенадцатый подвиг Геракла как раз и состоял в том, чтобы своему работодателю Эврисфею достать из сада сестёр Гесперид три золотых яблока от яблони, подаренной на свадьбу Гере богиней земли Геей. Но когда Геракл исполнил это поручение, Эврисфей отказался принять яблоки. Очевидно, не знал, что ему с ними делать. Тогда Геракл преподнёс эти яблоки богине Афине, а она вернула их в тот же сад, откуда они и были взяты. Богиня Афина была достаточно разумна (не зря же она была богиней мудрости), чтобы не присвоить их себе одной. Так что яблоки, с трудом добытые Гераклом, так и остались невостребованными. Случайно ли это?

    Что же требовалось от Париса, встретившегося с поссорившимися из-за яблока богинями? Ему надо было решить для себя, какая из трёх родов красота должна господствовать в его душе. Это значит, что ему было необходимо определить место каждой из трёх богинь на той вертикально стоящей лестнице, которой надлежит находиться в каждом из нас.

    Как же решил для себя этот вопрос Парис? Как мы знаем, на верхнюю ступеньку своей духовной лестницы он поставил Афродиту.

    Да, она была, безусловно, красива. Красота её прямо-таки бросалась в глаза. Но это была красота исключительно внешняя, телесная, чувственная, легко узнаваемая. Не случайно же Афродита нередко изображалась рядом с Паном, рогатым и козлоногим богом. Оба они, хотя и по-разному, олицетворяли присутствие животного начала. Выбрав Афродиту, Парис тем самым показал, что именно стоит для него выше всего в системе ценностей.

    А ведь действия Афродиты бывали временами столь тираническими, что древнегреческий философ Платон, чтобы обосновать подобную дисгармонию, даже ввёл в диалоге «Пир» различие двух Афродит: Афродиты Урании (то есть Небесной) и Афродиты Пандемос (то есть Пошлой). И хотя обе они носили одно и то же имя, каждая оказывалась носительницей своего типа любви: первая - любви небесной, возвышенной, вторая - низменной, заземлённой, животной. Ни Афина, ни Гера не были им подвергнуты такому раздвоению.

    Но если богине Афродите, вопреки выбору Париса, надлежало бы оказаться на самой нижней из трёх ступенек нашей духовной лестницы, то, как могли бы разделить два оставшихся места Афина и Гера?

    Про Афродиту, богиню любви, известно, что от неё были зависимы не только все люди, но и боги. Боги даже побаивались её проделок. Вне её власти находились лишь богини-девственницы: Афина (богиня мудрости), Артемида (богиня охоты) и Гестия (богиня домашнего очага).

    Следовательно, Гера, как и многие другие боги, была подвержена влиянию Афродиты. Гера не должна оказаться на самой нижней ступеньке духовной лестницы, но не может претендовать и на её верхнюю ступеньку. Удел Геры - выше Афродиты, но ниже Афины.

    Каждая из трёх претендовавших на первенство богинь, имела в душе Париса своё владение. Признав прекраснейшей Афродиту, он признал право на главенство во внутреннем мире человека именно за животной душой. Он показал, что его путеводной звездой является исключительно земное, чувственное, плотское, иначе говоря, животное.

    Так неужели из-за неразберихи в душе всего одного человека смогла случиться эта десятилетняя война? Чтобы предотвратить войну, а не спровоцировать её, Парис должен был сделать правильный выбор, а для этого и сам должен был стать другим.

    Выбор Париса не только привёл впоследствии к войне, но и самих богинь поставил в этой войне по разные стороны. Получив от Париса пальму первенства, Афродита, естественно, стала поддерживать троянцев. Обиженные на Париса Афина и Гера помогали ахейцам. Значит, и боги отстаивают, прежде всего, свои интересы. Неужели, они так же корыстны и прагматичны, как и люди? Или же боги таковы лишь в представлении людей?

    17
 
    Троянскую войну мог бы предотвратить не только один Парис, но и его отец, троянский царь Приам, если бы не стал поддерживать его в удержании Елены. Такая снисходительность Приама к поступку Париса объясняется не только тем, что он был его сыном, но ещё больше тем, давним и незабываемым грехом перед ним, брошенным во младенчестве умирать на горе, когда узнал из пророчества, что ещё не родившийся сын станет причиной гибели его царства - Трои. Долг царя перевесил тогда личное, семейное и толкнул его на преступление, подсказав избавиться от опасного сына.

     Теперь, когда Троя по-прежнему процветала, а Приам дряхлел, приоритеты изменились, и он стал на сторону сына.

    Если продолжать размышлять о возможности предотвратить Троянскую войну, то кроме Париса и Приама, на роль спасителей могли бы стать  и другие кандидаты, например, и мать Париса, царица Гекуба.

    Что если увиденный ею сон, о том, что она родила не ребёнка, а горящий факел, угрожавший сжечь Трою, не имел никакого отношения к младенцу, ещё не начавшему жить, а говорил совсем о другом? Ведь факел - это не только огонь, но ещё и свет. Факел, грозящий стать причиной пожара, уничтожающего город, и факел, способный стать источником света, делающего человека духовно зрячим - это два разных пути, ведущих в противоположные стороны. Один путь - к гибели, другой - к спасению. Каждый из этих путей определяется умением (или же неумением) различать добро и зло. Троянцы поверили лгавшему им Синону и не поверили говорившему правду Лаокоону. Выбрав Синона и отвергнув Лаокоона, троянцы показали, что добро они считают злом, а зло - добром. «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом», настойчиво и не однажды предостерегает нас Библия. (Ис. 5:20)

    Сон Гекубы предупреждал троянцев о том, что они стоят на краю бездны, в которую рухнут, сделав ещё хотя бы один неверный шаг.

    Горящий факел- это и свет, позволяющий человеку увидеть многое не только вокруг себя, но ещё и в самом себе. Факел сожжения и факел прозрения оказались тогда совмещёнными в одном образе, о чём требовалось догадаться. Не догадались. И потому, случилось то, что случилось, Троя действительно была сожжена.

    Тема огня в мифе о Троянской войне всплывает неоднократно, внося в его толкование различные смысловые оттенки и подчёркивая разные аспекты его содержания.

    Взмахами зажжённого факела из пролома в стене подаёт сигналы своим соплеменникам Синон, вызывая их из укрытия, в то время как троянцы, празднуя победу, уверены, что таким образом он празднует вместе с ними.

    С огнями связана также и месть Навплия, отца Паламеда, загубленного наветом Одиссея. Одиссей не смог простить Паламеду разоблачение его мнимого сумасшествия, придуманного чтобы уклониться от участия в походе на Трою. Как только представился случай, Одиссей оклеветал своего разоблачителя, назвав его изменником, якобы подкупленным троянцами. В доказательство Одиссей указал на золото, спрятанное в палатке Паламеда, которое сам же там и закопал. Ахейцы поверили ему и осудили не сумевшего оправдаться Паламеда на смертную казнь, забив его камнями. Узнав об этом, Навплий поклялся отомстить ахейцам за сына. И сделал это. Когда ахейцы, ликуя, с победой плыли домой, Навплий ложными огнями навёл их на скалы, и многие корабли, разбиваясь, вместе с победителями ушли на дно. И до Спарты удалось добраться немногим, но и там их ждали несчастья.

    Правда, и самого Навплия ждала та же участь. Судьба посмеялась над ним, и он погиб точно так же, как погубил других: поверив разложенным кем-то обманным огням, напоролся на скалы и вместе с продырявленным кораблём сгинул в морской пучине. Не зря говорят: не рой яму другому, сам в неё попадёшь.

    Плохую службу оказали огни и для главнокомандующего ахейской армии Агамемнона, разложенные им самим. Отправляясь в поход, Агамемнон пообещал жене, царице Клитемнестре, что, возвращаясь домой, едва причалив к родному берегу, он велит разжечь костры на ближайшем холме, чтобы его благоверная заблаговременно узнала о его возвращении и сумела приготовиться с радостью встретить победителя. И она приготовилась, только совсем не так, как ему бы хотелось. Вместе со своим любовником Эгисфом она призвала (как бы на готовящийся пир) заговорщиков со спрятанными в рукавах ножами.

    Несмотря на десятилетнее отсутствие, Агамемнон не забыл о своём обещании и в точности исполнил его, думая, что зажженными кострами обрадует заждавшуюся царицу. На самом деле, таким образом он давал сигнал заговорщикам приготовиться к его убийству.

    И здесь не обошлось без участия Навплия. Его прижизненные «подвиги» не ограничивались только обманными огнями, отправлявшими на тот свет ахейских мужей. В отместку за гибель оклеветанного сына, в предательство которого он не верил, он стал распространять среди ахейских жён слухи о том, что мужья изменяют им, развлекаясь с красавицами-троянками. И это принесло свои плоды: жёны принялись отвечать мужьям тем же. И Клитемнестра в этом ряду стала первой. Возможно, что откровения Навплия окончательно укрепили уже давно зревшую в ней мысль об убийстве мужа и за согласие на убийство их юной дочери, и за измену ей самой. И она сошлась с Эгисфом, ставшим не только её любовником, но и убийцей Агамемнона.

    Предполагаемая измена мужа стала поводом и для неверности жены Диомеда Эгилы. Тем же способом Навплий сумеет разрушить и семью критского царя Идоменея, одного из бывших женихов Елены и участника Троянской войны, жена которого Меда в его отсутствии сойдётся с возмужавшим воспитанником Левком.

    Незавидной оказалась участь победителей Трои, даже уцелевших в войне, даже сумевших, избежав гибели в бурях, добраться до дома.

    Как видим, всюду и у ахейцев и у троянцев процветали хитрость, коварство, предательство и ложь. Зло рядилось в добро, а перед добром всюду захлопывались двери. Показная мнимость торжествовала над спрятанной за кулисами реальностью: мнимое сумасшествие Одиссея и мнимое отплытие ахейцев из Трои, готовясь захватить Трою обманным путём. Обещание мнимого замужества юной дочери царя Агамемнона, на самом деле готовясь принести её в жертву. И наконец, думая, что становятся спасателями Трои, бросают умирать на безлюдной горе ни в чём не повинного младенца, впоследствии, выжившего и возмужавшего, ставшего главным виновником этой трагедии, в которой и сгинет Троя.

    Принося в жертву юную Ифигению ради так необходимого им ветра в сторону Трои, ахейцы ликуют, когда ветер, оплаченный чужой, насильственно вырванной ими жизнью, наполняет их паруса, чтобы вести их навстречу победе.

    Итак, война, длившаяся почти десять лет и начавшаяся лишь со второй попытки, завершилась: для ахейцев -победой, для троянцев - сокрушительным поражением. Что испытывали при этом побеждённые, догадаться нетрудно. А победители, радостно покидавшие Трою на нагруженных трофеями кораблях, не догадывались о том, что они тоже побеждены, что победа не принесла им счастья. Судьба их была жестокой. Триумф осязаемой победы оказался поражением. Война явилась ярким примером необузданных страстей, алчности, оскорбленного самолюбия, толкающих людей на необдуманные и лишённые всякой логики поступки.
 
    Путь ахейцев в Трою был усеян множеством предостерегающих намеков, ни один из которых услышан не был. Ахейцы, сумевшие победить троянцев, сами были побеждены собственной слепотой, тьмой своих незрячих, непробуждённых к свету душ. Может быть, в этом и состоял главный секрет троянской войны, не имевшей победителей. Да и могло ли быть иначе?