Нефертити или Прекрасная пришла

Начало 14 века до новой эры. В Древнем Египте тысячи богов и тысячи жрецов, которые крадут власть у фараона Аменхотепа Третьего. Но подрастает Аменхотеп Четвёртый, более известный как Эхнатон, который считает себя сыном Солнца - единственного египетского бога Атона…

Эхнатон заявил, что женится на Нефертити ещё в детстве, когда впервые увидел отважную девочку, которая на его глазах спасла упавшего в озеро котёнка. В её мокрых волосах запутался  лотос – любимый его цветок. С этого дня они не расставались: вместе играли, вместе учились. Он посвящал ей стихи, делился своими недетскими мыслями о том, что Бог на всех один, а все жрецы лгунишки, и он, когда станет царем, изгонит их из храмов. Даже заказал юному каменотёсу Тутмосу вырезать всех ложных богов из камня, чтобы их растоптать. Шло время, мечты Эхнатона сбывались. Он стал царём, женился на Нефертити, провозгласил Атона – единственным богом египтян, на пустынном берегу Нила  построил город своей мечты Ахет-Атон, а своему другу и главному скульптору Тутмосу поручил запечатлеть в камне каждый миг своей счастливой семейной жизни. Единственное, что не удалось ему, перестроить людей. Жрецы бунтовали, египтяне втайне придерживались старых традиций. И даже ему, сыну Солнца, в угоду старому закону пришлось взять в гарем вторую жену. Мечты и реальность перестали совпадать. Боль, ревность, зависть  разбили сердца многих, но только не Нефертити. Она оставалась прекрасной и верной, о чём засвидетельствовал Тутмос, создавая её знаменитый бюст. Врагам царя-реформатора удалось разрушить Ахет-Атон.  Погребённые под песками руины пролежали в безвестности более трёх тысяч лет, пока благодаря другим мечтателям, не были обнаружены. И мир услышал прекрасную историю любви…

Прекрасная пришла

И жизнь, и слёзы, и любовь царицы Нефертити

Действующие   лица


АМЕНХОТЕП ТРЕТИЙ                - фараон Египта, отец Эхнатона

ЦАРИЦА ТЭЙЕ                - царица, мать Эхнатона

АМЕНХОТЕП ЧЕТВЕРТЫЙ, ЭХНАТОН – фараон Египта

НЕФЕРТИТИ                - законная жена Эхнатона

ТУТМОС                - главный скульптор Египта

ААНЕН                - первый жрец бога Ра,
     брат царицы Тэйе

ТИИ                - мать Нефертити и Мутноджемет

ЭЙЕ                - воспитатель Аменхотепа младшего,
   муж Тии

МУТНОДЖЕМЕТ                - младшая сестра Нефертити

МЕРИТАТОН                - первая дочь Нефертити и Эхнатона

МАКЕТАТОН                - вторая дочь 

АНХЕСЕПААТОН                - третья дочь 

КИЯ                - жена гарема Эхнатона

СМЕНХКАРА                -  первый сын Эхнатона и Кии

ТУТАНХАТОН                - второй сын Эхнатона и Кии

МАЙ                - ученик Тутмоса, носитель опахала
     справа от царя

ХАРЕМХЕБ   - военачальник, муж Мутноджемет, фараон, разоривший
Город Солнца.



Часть первая

На восходе Солнца

Глава  первая

1

Солнце только проснулось. Было нежным, как пяточка новорожденного ребёнка. Белые лепестки лотоса розовели в его лучах, как юные девы, только что познавшие любовь.
Ладья «Сияние Атона» скользила по озеру, нежащемуся в каменном ложе, искусно вырезанном руками рабов. Берега охраняли львы, естественно, тоже каменные. Бог земли Геб любил египтян: когда надо, превращал скалы в масло.
Дворец в Малькатте – подарок фараона царице, любящего мужчины любимой женщине - исходил запахом разгорячённой плоти. Его колонны были так высоки, что солнце разгуливало по анфиладам с утра до ночи: царь с царицей не скрывали своих чувств ни от кого, как Осирис и Исида повелевали природой и людьми.
На фронтоне дворца Аменхотеп Третий распорядился рядом со своим именем лазурью вывести имя законной жены, признавая её богиней Египта. Ни один из фараонов ещё не осмелился на такое…
Тэйе торжествовала.
Но этим утром в ладье была не богиня, не жена, а мать, чей пятилетний сын  напоминал ей саму себя неравнодушным умом и жаждой перемен.
- Вырасту, женюсь на тебе, - торжественно провозгласил Аменхотеп младший, и поджал губы, выразительно демонстрируя: слов на ветер он не бросает.
- Знаю, любишь меня, но жениться, - мягко возразила царица.
- Папы дочек любят и женятся на них. Значит и сын может жениться на маме, - заупрямился мальчишка.
- Твой ум течёт против течения. Это ни хорошо, ни плохо. Это опасно, сынок.
- Почему?
- Люди не любят перемен…
- Почему?
- Такими их сотворил бог.
- И я буду богом, и переделаю людей! – пухлые детские губы задрожали от возбуждения.
Весло с размаху ударило по стеблю лотоса в воде, срезанный цветок   шлёпнулся к ногам царицы.
- Смотри, котёнок прыгнул, наверно, хочет покататься с нами, - не обращая внимания на лишённое жизни растение, которое мать поднесла к губам, пытаясь воскресить его своим дыханием, сын фараона потянулся к борту, протянул руки отважному пловцу.
Тут на берег выбежала девочка, крикнула: Сыночек Солнца, я тебя спасу, нырнула за котёнком и… скрылась под водой.
От неожиданности все замерли. Только один из гребцов не растерялся. Несколько сильных взмахов, и на его руке повисла малышка, прижимающая к себе фыркающего котёнка.
- Я спас её и тоже на ней женюсь, - заявил Аменхотеп младший, когда отважную девчонку потрясли вверх ногами, из неё вылилась лишняя вода, и она открыла глаза.
- А мой Сыночек Солнца? Ты его спас? - увидев  рыжего любимца, мотающего мокрой головой, с любовью посмотрела на  отважного мальчишку Нефертити, и будто насмотреться не могла.
В шёлковых волосах девочки запутался цветок. Аменхотеп младший высвободил нежные его лепестки.
- Лотос – отец бога Ра, а моё сердце – твой дворец, - сорвались с его губ слова… новорождённого поэта.
- Раньше тебе нравилась сказка, в которой бог солнца был сыном небесной коровы, - лукаво напомнила сыну царица Тэйе.
Но маленький Аменхотеп не слышал её.


2

- Моя львинолицая жена, я жду тебя! – Аменхотеп Третий появился у причала, который более казался театральной бутафорией – так ажурно были выточены из алебастра  перила сходен; но овальные гранитные ступени, к которым вплотную могла подойти ладья «Сияние Атона», не вызывали чувства нереальности.
Фараон стоял, раскачиваясь с носков на пятки, будто нагоняя волну, которая поторопит его драгоценную супругу.
- Что это, у меня в глазах двоится? – шутливо спросил он, когда ладья подлетела к берегу.
- Мне тоже подумалось, уж не родила ли я двойню? И не похитили ли у меня дочь, как две капли похожую на нашего сына? – протянула руку и щёку для поцелуев царица Тэйе.
- Кажется, это дочь придворного Эйе. Его жена приносила мне показать девочку…
- Ты не рассказывал мне…
- Тии хотела, чтобы я дал её дочке имя.
- Не удивлюсь, если ты… дал ей дочку.
- Проказница, ты знаешь, моё сердце принадлежит только тебе, - театрально поднёс руку жены к своей груди Аменхотеп Третий и рассмеялся.
- Но у тебя есть ещё кое-что…
- Кое-что?!
- Хорошо, не кое-что, а маленький львёночек, которым я хотела бы тоже обладать безраздельно…
- Золотая моя, солнце обогревает не только Египет, где живет его сын, а и…
- Не продолжай. Знаю, фараон по ночам обязан превращаться в пахаря, а его маленький львёночек – в обыкновенный плуг, - нежно потёрлась щекой о плечо мужа Тэйе.
- Недаром твой лоб обвивает змея.
- Тогда скажи, какое имя ты дал этой девочке? – подал голос Аменхотеп младший, не сводя глаз с отважной пловчихи с котёнком на руках.
- Нефертити, что означает… Прекрасная пришла.
- Не пришла, а приплыла, - звонко рассмеялся сын фараона, отключаясь от родителей.
- Отныне Тии будет зваться не матерью, а няней девочки, - властно заявила Тэйе. – А её муж, воспитателем нашего сына! Надеюсь, он присмотрит за своей супругой, а заодно за нашим сыном и своей дочерью, которые, похоже, не захотят больше расставаться. – Царица отомщёно улыбнулась.
- Пусть будет, как ты сказала. День разгорается, кровь закипает, пойдём, приляжем, - решил ещё больше умилостивить свою богиню фараон.
- Моя кровь течёт спокойно, как воды Нила, - наигранно нахмурилась Тэйе. - Другая закатила бы тебе скандал. Отгрызла ухо. А я… тебя прощаю.
- Моя царица, - вздохнул Аменхотеп Третий с облегчением. – Одна ты умеешь меня понять.

Тут между финиковых пальм показалась стройная фигура молодой женщины с гривой рыжих  волос.
- Тити, девочка моя, где ты? – испуганно кричала Тии, оглядывая каждый куст, будто только там могла найти себе убежище её дочь.
Тэйе ступила вперед, загораживая массивным телом детей, и басовитым голосом, нарочно придавая хрипотцы, сказала: отныне твоя дочь – моя по праву.
Тии онемела.
- Я спасла ей жизнь, - гипнотическим взглядом впилась в неё царица.
- Но что случилось?
- Мама, котёнок не знал, что не умеет плавать, - пролепетала Нефертити.
- Ты тоже не знала, - уточнил Аменхотеп младший.
- У этого озера есть богиня. Она не дала пропасть моей малышке, - упала на колени Тии.
- Замолчи! Услышат люди, объявятся жрецы, усядутся на берегу, начнут молиться, призывая народ вознести дары новому богу, «Сияние Атона» не даст уединенья! – извергла из души громкий стон Тэйе.
- Жрецы считают себя выше нас, - поддержал мать пятилетний сын.
- Мальчик мой, как будущий бог, ты должен знать: амбициозный жрец – добыча крокодила, - удивился заключению сына Аменхотеп Третий. – Ни имени в загробном мире, ни могилы. Такую участь выбрать себе дороже…
- Воспой лучше гимн Нефертити, - потрепала за щеку сына Тэйе, взяла мужа за руку, потянула в покои.


3

- Так я прав, усыпляя богов войны? - спросил Аменхотеп Третий, любуясь белоснежными пилонами, воздвигнутыми перед вратами нового дворца, строительство которого подходило к концу. – И Амамат (1) не съест моё сердце, когда я умру?
- Не беспокойся. Богиня истины Маат уравновесит чаши, и твоя душа попадёт в Поля Иару (2), - поцеловала плечо мужа Тэйе.

(1) Амамат – страшное чудовище, полульвица с головой крокодила, пожирательница сердец, сидящая на высокой скамье перед Осирисом, вершителем суда над умершими.
(2) Поля Иару – рай.

Царственная чета любила пешие вечерние прогулки. Придворным приходилось растворяться в воздухе, изображая благоденствующих горожан.
 Кто-то из них  роптал: фараон не настоящий! Рождён чужеземной  принцессой. Не выбран из гарема первой дочерью фараона, а назначен преемником Тутмосом, который, как известно, делал всё во вред жрецам. И сына женил на пастушке, вернее, дочери начальника стад, с которой тот носится, будто с короной. И эти кожаные сандалии… простолюдина.
Тэйе кожей ловила настроение стражи, придворных, жрецов. Но, ещё она чувствовала в себе силу Исиды, богини волшебства. Могла усмирять волны зависти, страха; гасить тлеющие огоньки измен и предательств. Единственное, чего она не могла, так это заставить народ жить с любовью, открыто, как  умеют дети.
Хотелось радовать - приходилось казнить.
Мало кто из её окружения был сам собой. Большинству легче было повиноваться сонму богов и духов, плодить детей, которым земля в достатке дарила пищу. Корней лотосов и стеблей тростника хватало желудкам всех бедняков. А щедрые яства, приготовленные богом для человеческих душ, оставались нетронутыми.
Пожалуй, только муж и сын искренне разделяли её стремление к красоте и свободе… чувств и мыслей.
- Мои ноги в мягких сандалиях чувствуют ласку земли, насыщаются её молоком, и… сейчас побегут, - кивком головы пригласил Аменхотеп жену к соревнованию.
Она, дурачась, пробежала от колонны до колонны, остановилась, раскинув руки, в которые охотно угодил муж, попросила: прикажи расписать пилоны сценами любви, дорогой.
- Нашей любви? – лукаво уточнил фараон.
- Вообще любви. И тогда все скажут: ты не боялся жить как настоящий Атон.
- Ты – мой бог. Этот храм построен в твою честь, здесь египтяне будут приносить дары к алтарям в честь нашей любви! – горделиво выпятил грудь Аменхотеп Третий.
- Но у меня один алтарь любви, он всегда со мной, и ему нужны только твои дары, которые с годами прибывают, - лизнула ухо мужа Тэйе.
- А Египту нужно золото, которое скорее убывает, чем прибывает, - прижал к себе жену фараон. - Ассирия с Вавилоном, вместо того, чтобы платить дань, ждут, что я верну им прежнее богатство.
- Ты прав. А митаннийский царь не ждет, а требует. Прислал письмо не друга, а врага…
- Если бы мой отец не женился на митаннийской принцессе…
- Тогда бы на свет появился не ты, а кто-то другой!
- Поэтому я так себя люблю? – проказливо скосил глаза Аменхотеп старший.
- Угроза небытия немногих заставляет наслаждаться жизнью, - шлёпнула его по ляжке Тэйе.
- И что он пишет, этот прожорливый родственник?
- В стране моего брата золота, как пыли, более чем моему отцу, пошлет мне мой брат, - плотоядно выговаривая каждое слово, вспомнила дерзкое послание царица.
- И я должен послать?
- Бог никому ничего не должен.
- Тогда Нил станет цвета  крови. А я отец ему…
- То, что завоевали твой прадед и дед, спасти может только…
- Что?
- Единый бог.
- Но у нас только главных… девять! А повседневным счёта нет. Вдруг взбунтуются? – упавшим голосом заметил фараон.
- Ты сам мне говорил неоднократно, что тысячи богов крадут у тебя власть. Но кто их видел? Один бог Ра сияет нам с небес…
- Жрецы восстанут.
- Жрецы… за власть и стол послужат и Атону! А люди… их не любят.
- Не любят, но боятся. А страх… убивает не только чувства, но и разум.
- Без страха люди не умеют жить. И все же, согласись подумать. А сейчас  хочу войти в свой храм.
- Но там ещё груда камней…
- Камни Египта податливы, как плоть влюблённой женщины…
Аменхотеп Третий не мог отказать просьбам своей ненаглядной жены. И царственная чета обогнула дворец с востока, чтобы увидеть, как происходит самое чудное чудо – превращение горы в храм.
Работы уже заканчивались, но строителей ещё было столько, сколько скелетов животных послужили образованию белых гор.
Люди, запорошенные известковой пудрой, сами были похожи на камни, двигались по какому-то только им понятному маршруту, не мешая друг другу и себе выполнять заданную работу.
Многометровые колонны шлифовались пластинами крокодильей кожи. На каменных заготовках  размечались столешницы алтарей.
Кирки, пилы, зубила, полые медные трубки, скребки – исполняли своё предназначение в умелых руках.
- Эти мягкие горы созданы богом, чтобы воспеть в камне его сыновей, - раскатисто пропел Аменхотеп Третий.
- И дочерей, - уточнила Тэйе.
- Одну дочь. Тебя!
- У солнца меньше лучей, чем у твоих подданных рук, - польстила мужу царица.
- Смотри, как сладострастно мальчишка режет камень, - обнял  супругу Аменхотеп Третий, показывая на подмастерье лет десяти, усердно, с высунутым языком, пытающегося что-то вырезать из золотистого песчаника.
- Как тебя зовут, и что ты делаешь? – медовым голосом спросила Тэйе.
- Я – Тутмос. А это, - поднял кудрявую голову юный скульптор и показал глазами, зрачки которых чуть не выпрыгнули наружу, на бесформенный еще кусок камня, - это  котенок…
- Похож на Солнечного Сыночка Нефертити, – навострилась царица.
- Кажется, её так зовут, - опустил глаза мальчишка, но не смог сдержать чувств, – она красивая.
- Ты видишь красоту? – приподнял пальцем подбородок Тутмоса эстетствующий фараон.
- Мои пальцы видят.
- А ты чей? – поинтересовалась Тэйе, чувствуя в ребенке «породу».
- Я – сын гарема Тутмоса Четвертого, - в голосе мальчишки зазвучала гордость.
- Тебя назвали в честь моего отца? – переспросил Аменхотеп.
- Возможно, он твой брат, - промурлыкала Тэйе.
- В гареме сказали, мои руки прокормят меня, - смело посмотрел Тутмос в глаза  владыке Нила.
- А ты бы мог вырезать меня из камня? Как человека, - неожиданно для самого себя задал вопрос Аменхотеп. – С моим широким носом…
- Который бы украсил льва – царя зверей, - добавила царица.
- И который по своему разумению посмели приукрашивать камнерезы, - заметил фараон. – Не буду  позволять им более тягаться с богом…
Казалось, царствующим супругам собственные недостатки были сродни  достоинствам.
- Посмотри, он сам будто выточен из камня, - провела пальцем по загорелому плечу мальчика Тэйе.
- Но истинного лика фараона никто не должен видеть, - неожиданно заявил Тутмос.
- Почему же? – недоуменно вскинул брови Аменхотеп Третий.
- Чтобы никто не мог вселить в него болезнь или проклятье, - опустил голову десятилетний мудрец.
- Но разве можно в камень что-то вселить? Разве он не мертвый? – почуял интерес к беседе фараон.
- Камень живой! Всё понимает. Даже разговаривать умеет, - прижал к груди кусок песчаника юный скульптор.
- Разговаривать? Тогда я разрешаю ему сказать, что он думает обо мне. Или камни не могут думать? – восхищаясь своим хитроумием, соорудил Аменхотеп ловушку из слов.
- Ему не надо думать. Он просто знает, потому что долго живёт, - простодушно улыбнулся Тутмос.
- И свои знания высекает значками на скалах? - подыграл ему владыка Верхнего и Нижнего Нила.
- Нет. Шепчет моим пальцам, - посерьёзнел мальчишка.
- И о чём же он тебе шепчет? Мы тоже хотим послушать, - сладкоголосо пропела Тэйе.
- Повелеваю камню поведать Тутмосу тайну моей жизни! - полушутя, полусерьёзно скомандовал Аменхотеп.
Тутмос послушно опустил глаза, приложил кусок песчаника ко лбу, в сомнамбулическом сне стал произносить слова, переводя с каменного языка: «Фараон Аменхотеп Третий славен тем, что любит жизнь, предпочитая строить, не разрушать. Он и от споров уходит, разрешая думать, кто как хочет. И ко всему прекрасному любовь его нежна. Но духи, боги и жрецы, коих расплодилось слишком много, его желание жить в мире и гармонии со всеми,  принимают за слабость. Грозят карой за вольнодумство. Но ещё слабы. Сын фараона власть его продолжит. Своими мыслями оплодотворит  все вокруг: воздух, Нил, несчётные отроги гор, которые ему послужат верно, и Город Солнца вырастет в пустыне. Но люди понесут от новых мыслей неохотно, беременность свою скрывая, и от плодов незрелых избавятся, как только Эхнатона  захоронят…»
Тут мальчик замолчал, глубоко вздохнул.
Он не помнил, что говорил. Но чувство единения с Творцом, для которого и фараон – песчинка, потрясло его до умопомраченья. Он ждал кары…
- Я буду д-думать… над словами камня. А т-тебе разрешаю, когда з-захочешь, быть моим г-гостем во дворце. З-завтра мы с тобой ещё поговорим, - от страха перед загадочностью мира стали двоиться буквы на языке Владыки Нила.
Он был обескуражен. Тэйе тоже не могла произнести ни слова. Впервые царствующие супруги столкнулись с тем, что было неподвластно им.
Одна мысль: этот мальчик, умеющий говорить с камнем и видеть пальцами, достоин… быть приближенным, или убитым, – свила гнездо в обеих головах.
- А что напророчил бог камня тебе? – спросила не терпящая неопределённости царица.
- Сказал, я стану самим собой, - с гордостью сообщил юный скульптор.


4

- Признайся, ты в Тутмоса влюбился, - неожиданно заявила Тэйе после вечерней молитвы, когда Аменхотеп предложил ей покататься перед сном на их любимой  ладье из полированного кедра.
- Этот мальчик поможет мне освободиться от сомнений, - как будто сам себе ответил фараон.
- До сих пор я освобождала тебя…
- Мне нужен этот мальчик, - нервически вспылил Владыка Нила. – Этот несмышлёный предсказатель.
- Ты пригласишь его в спальню? – голос супруги взял басовые струны.
- Так ты об этом? Не беспокойся. Попки мальчиков меня не возбуждают. Я не любитель пробираться в спальню с чёрного хода. Я, перед которым распахиваются парадные двери … твоего дворца.
- Прости. Я тебя ревную, как тысяча гаремных жён, - поцеловала плечо мужа Тэйе.
- Кстати, они все недовольны мной.
- Пора их приструнить!
- Подскажи, как? Тебе внимают иноземные цари, - привлек к себе жену Аменхотеп Третий.
- Пусть забеременеют! Лучшее лекарство…
- Вот так рецепт. А говоришь, ревнуешь…
- Минута для  семяизверженья – и год спокойной жизни.
- Что ж, потружусь.  Но мы с тобой как будто избегаем …
- Я… Тутмоса боюсь. И… меня влечёт к нему, как к тайне. Заметил, какие у него уши? – от волненья потеряла дар речи Тэйе.
- Уши? – переспросил фараон, чуть не оступившись.
Ладья качнулась, приняв на борт знакомых пассажиров. Весла поднялись и опустились, выровняв скольженье по воде.
- Что у него с ушами? – не захотел терять нить разговора Аменхотеп.
- Они напоминают капитель, нежно вылепленную любящими руками…
- И эти уши слышат шёпот камня…
- А, может быть, он всё это придумал? Конечно, ведь сына нашего зовут не Эхнатон! И… он тоже сочиняет сказки. Вчера захожу в спальню, воспитатель спит. А маленький Аменхотеп, заложив ногу за ногу, что-то бормочет. Хотела разбудить Эйе, но сын не разрешил. Сказал, что сочиняет сказку... про Город Солнца, в котором все люди будут жить счастливо, где бедняки разбогатеют, -  львицей замурлыкала Тэйе.
- Мой сын будет хорошим фараоном. А я? Хотел бы увидеть себя в камне таким, какой я есть.
- Увидишь, скульптор подрастает.
- Он будет в камне продлевать жизнь сына, а не мою. Я же присмотрел скульптора Бека, у которого в руках камень оживает. Не то, что у других. Как будто они сами все мертвы. Или напуганы…
- Так и есть, напуганы!
- И чем же?
- Криком матери. Многие женщины кричат во время родов, чтоб боги их услышали. Но боги все давно заткнули уши. А новорождённых пеленает страх, который как рубашка носится до смерти!
- Ты тоже кричала?
- Нет! Я слагала гимн сначала сыну, потом и Сатамон…
- Ей бы родиться мальчишкой…
- А сыну – дочкой?
- Может быть. Тогда по праву власть могла бы быть в его руках…
Эта прогулка по озеру не была похожа на все остальные, когда супруги вдоволь насладившись дарами и картинам природы, обычно приступали к познанию друг друга, умудряясь находить и вкушать неведомые плоды в своём шатре из льняной ткани, раскрашенной сценами победоносных похождений гривастых львов. Тогда гребцы слышали перемежающиеся с рыком стоны.
Ночь разговоров вместо ночи любви произвела на них, похоронивших слова в глубоких лабиринтах душ, непонятное впечатление: будто царствующие супруги всю ночь трудились как рабы…


5

В Фивах полюбили Амона со времен князя Яхмоса, изгнавшего гиксосов, правивших Египтом полтора века. Амон взбодрил кровь египтян. Жрецы объявили его Верховным богом Верхнего и Нижнего Египта.
Бог мстил за годы униженья, а фараоны побеждали в войнах, даже в тех, которые не зародились в мыслях. И, откупаясь наперёд, цари Вавилона, Ассирии и хеттов слали Египту несметную дань.
Аанен, первый жрец Амона и брат Тэйе, задумался…
В народе ходят слухи: жрецы выдумывают богов для собственного прокормления. Глупцы! Не понимают: один бог – две армии заменит…
Больше богов – меньше соглядатаев, а, значит, полнее казна…
Человек смиреннее, когда повсюду боги…
Он усмехнулся. Отец перед смертью сказал: мы, жрецы, рождаем богов, управляем фараонами, чтобы колесо жизни крутилось, правда, он метался в  горячке…
Фараона не зря объявили сыном  Амона, сын не пойдёт против отца…
А что делать с папашей, вековечным Ра, солнцем обоих горизонтов?
Испечём бога по имени Амон-Ра…
Оружие жреца не стрелы…
Аанен спохватился: время послушнику принести голенастых ибисов, и заспешил в храм. На ровном месте споткнулся. Вопросительно посмотрел в небо. Сердце замерло. Жёлтые тучи улеглись берегами вдоль зеленой реки, по которой плыл красный крокодил. Он зажмурил глаза: плохой знак!
Нил течет по небу, так всегда было.
Но крокодил! Огромный и… красный.
Не к добру: друг обманет, недруг ужалит больнее.
Впрочем, разве могут быть друзья у жреца? Родная сестра, и та задумала что-то. Её сын дерзит…
С врагами проще!
Аанен покачнулся, открыл глаза: крокодил плыл, оставляя кровавый след.
Кровь… к удару в спину.
Спасибо, небо, за предупрежденье!
Жрец заспешил. Вынул из кармана в складках накидки связку ключей: от западных дверей, потайных комнат подземного лабиринта, где ещё прадед его занимался магией.


6

- Меня фараон пригласил, - гордо заявил Тутмос, вырываясь из рук стражника.
- Кто ты такой, что удостоен чести быть гостем фараона? – рассмеялся громила.
- Я – скульптор!
- Пусти его, - крикнула с мостка галереи Тэйе. – Аменхотеп его ждёт.
- Проходи, - подтолкнул мальчишку под зад удивлённый солдат.
Царица встретила гостя словами: а бог камня с тобой?
- Он в моём сердце, - ударил себя в грудь юный ваятель.
В подтверждение сказанного, его окружила туча известковой пыли.
Тэйе чихнула.
- Я не хотел, - извиняющимся голосом сообщил мальчишка.
- Возможно, твой бог – человек с огромным носом, вместо головы…
- Нет!
- А какой он? Ты его видел? – с любопытством посмотрела на Тутмоса земная богиня.
- Нет. Я могу его только слышать…
- А-а, юный оракул?! – обрадовался Аменхотеп Третий.
Он возлежал на толстой циновке у бассейна, обложенного фаянсовыми плитками цвета лазурита, голова покоилась на каменной подушке из бирюзы, подогнанной по форме головы и шеи фараона.
- Я тут веду беседу с богиней воды…
- И что она вам говорит? – доверчиво распахнул глаза Тутмос.
- Говорит: ты станешь главным скульптором моего сына, фараона Аменхотепа Четвёртого, - на ходу сочинил наречённый сын Ра и Амона.
- Я согласен.
Тэйе рассмеялась. Ей всё больше нравился этот мальчишка. Она решила устроить ему экзамен, заговорщически подмигнула мужу.
- Тогда скажи, - немного призадумалась, чтоб высказаться проще, - чем больше богов, тем лучше?
- Нет! – обрадовался простоте вопроса Тутмос.
- Почему?
- На себя любви не хватит! – как само собой разумеющееся, резюмировал мальчик.
- Тебе сейчас бог подсказал? – поинтересовался фараон.
- Я сам знаю: одно сердце – один бог!
- Да ты, еретик! -  восторженно воскликнул Аменхотеп, двигая в сторону мальчика блюдо с финиками.
Тутмос испугался незнакомого слова, но вида не подал, чинно взял жирный финик, засунул в рот: с фараонами безопаснее молчать!
Тэйе разгадала манёвр, и, отдавая должное ребёнку, взяла инициативу в свои руки.
- Ты прав. Даже когда в Египте было два бога, Геб и Нут, они постоянно ссорились между собой. Дошло до того, что бог земли назвал богиню неба свиньёй, поедающей собственных детей…
Тутмос при этих словах подавился, закашлялся.
Тэйе ударила его между лопаток, продолжала…
- Иногда звёзд не видно из-за туч, а Геб думал: Нут их ночью ест…
- Даже два бога много, - тяжело вздохнув, подыграл жене фараон.
- Говорят, земля процветала, когда единовластно правил Ра. Чего ещё желать? Бог утром всходит, даёт тепло и свет. Протягивает свои лучи деревьям, птицам, людям, - принялась рисовать благостную картину Тэйе.
- И львам, - добавил Аменхотеп.
- А ночью люди оставались без бога? – от удивления Тутмос не донёс  очередной финик до рта.
- Ночью Ра делал людям детей! – не удержалась от смеха царица.
- Камни – тоже его работа, - со всей серьёзностью добавил фараон.
- Тогда я не против него, - сладким ртом согласился с единобожием будущий главный скульптор Города Солнца.   



   Глава вторая

    1

Окончание строительства очередного храма отпраздновали пышно. Рабами, рабочими, строительными чиновниками, знатью и самим фараоном было выпито столько молодого вина, что кровь переполнила вены.
Все жаждали кровопускания…
Тэйе по совету мудрого брата приказала наскоро построить амфитеатр и объявила о боях гладиаторов с дикими львами.
- Твой муж отказывается от войн, так пусть прольётся кровь на арене, - сумрачно подсказал Аанен. – И хоть добычей станет не золото, а страх, на время ропот прекратится.
Тэйе знала, вернее, догадывалась о том, какими магическими свойствами обладает кровь. Будь она царицей всех земель, построила бы Богине Крови храм невиданной красоты, и стала при нём жрицей.
А если бы, вдруг, рассердившись на людей, Богиня выпустила из них всю кровь, в огромном красном море снова зародилась бы жизнь, потому что человек не может без крови, а кровь без человека…
Царица улыбнулась, вспомнив, как муж, пролив в брачную ночь её кровь, едва не потерял сознание. Его сердце из всех чувств выбрало… любовь, остальные, как нелюбимые жёны в гареме, тихо возмущались: к чему эти вечные схватки и битвы, и отчего чужие земли непременно надо покорять?
Аменхотеп Второй устраивал походы в завоёванные его отцом Тутмосом Третьим Палестину и Сирию, Нубию и Ливию, Митаннию и выходил к Ефрату, когда реки из караванов с золотом, чёрным деревом, благовониями и другой данью становились менее полноводными.
Её же муж, похоже, был сыном богини мира и гармонии Маат. 
Аанен прав: за миролюбием крадётся кровожадность.
И пусть лев разорвёт человека, и поставит лапу на его грудь. И гордо посмотрит вокруг. И каждый увидит, что похож он на фараона. И ужаснётся. И возрадуется, что их владыка силён и победоносен. Так будет! - наполняла словами мысли, как тестом чаны, чтобы испечь хлеб будущего, царица Тэйе.
Когда ряды деревянного Колизея стали заполняться, никто не обратил внимания на то, что арена была огорожена зиявшим дырами камышовым забором.
Не привыкать! Не зря же первые ряды предназначены рабам. Нет ничего надёжнее живого щита…
Глаза зрителей ещё до боя налились кровью.
Первыми на арену выпустили трёх гладиаторов. Их лица были скрыты за кожаными масками, а грудь защищена медными пластинами и ремнями из кож.
Из груди монстра по имени «зрители» вырвался боевой клич.
Ворота загона, скрытого от любопытных глаз под шатром из воловьих шкур, распахнулись, и три льва, один за другим, чинно пожаловали на сцену.
То ли они не были голодны, то ли набивали себе цену, вкрадчиво ступая по золотистому песку, не обращая внимания ни на  зрителей, ни на гладиаторов, ведомые духом состязания, кто знает?
Но страсть искусной танцовщицей пронеслась по рядам, разжигая костры тёмных, неподвластных людям сил.
Рёв в стане зрителей нарастал. Казалось, они сами готовы были выбежать на арену и разорвать друг друга...
Война в миниатюре.
Победить себя?
Или остаться самим собой?
А, может, раствориться в безумном гоне обезумевшего стада?!
Что может победить ленивость львов? Запах крови? Так ею пахло!
Наконец, винный перегар трибун достиг арены.
Львы потянули ноздрями. И стали пьяны.
Аменхотеп старший полусонно ласкал тело жены.
Аменхотеп младший, воспользовавшись недоглядом, спустился вниз по ступенькам, поиграть со львами.
Тут гладиаторы, вспомнив о своём назначении, принялись дразнить зверей, те тоже вспомнили о своей природе, встали на дыбы.
Дойдёт ли до рукопашной схватки?
Или в ход пойдут стрелы?
Мир отступил.
Глаза жаждали напиться крови.
Самый большой лев, лев-фараон, издал, наконец, рык войны. Ударил хвостом так, что щелчок услышало небо.
Ничто уже не могло остановить схватки.
Но тут на арене появился сын фараона: пролез сквозь щель в заборе.
Колизей протрезвел, ахнул от страха.
Утомлённая любовными потугами мужа Тэйе, наконец, бросила взгляд на арену. Её сердце задохнулось от собственной крови.
- Сын мой! Спасите!
Но никто не услышал её.
Львы пошли на мальчика.
Сейчас, для разминки они разорвут его на куски. Потом примутся за взрослых дядей, не умеющих вести себя с царями зверей.
Аменхотеп младший, не подозревая о бушующих страстях, чувствовал себя фараоном из сказки. Поднялся на ноги, выпятил грудь, поднял руку и… царственным голосом приказал волшебному зверью охранять его от злых богов. Потом перстом приказал сесть рядом и слушать дальше.
Львы удивились, но сели. От мальчишки шло сияние, как от солнца. Он казался своим детёнышем. Храбрый и забавный. Конечно, его стоило бы вывалять в песке, ведь он, можно сказать, испортил долгожданную драку, лишил победной трапезы. Но что взять с малыша? Да и не такие уж эти люди вкусные. От страха их мясо горчит. А этот человеческий ребёнок… такой сладкий. Лев-фараон улыбнулся. И растянулся у ног мальчишки.
Многотысячная толпа похолодела, как будто кровь превратилась в воду. Чистейшая роса, а, может, слёзы всех богов потекли по жилам, остужая страсти.
- Сынок, не бойся. Лучники убьют их. И мама тебя ругать не будет, - не повиновался язык Тэйе.
Она не то хотела сказать.
Увязавшаяся за царицей Нефертити, пролепетала: Хотеп, хочу к тебе.
Тут сотни стрел впились в тела зверей. Жизнь их покинула. Только на морде льва-фараона застыла улыбка, хотя в его последнем вздохе была печаль:  как мог он принести собратьев в жертву своей наивной вере в то, что человек их брат?
Вина за совершённое людьми злодейство опрокинула будущего Владыку Нила на землю. Он стал биться в судорогах. Изо рта пошла пена, розовая, окрашенная невинной кровью. Тэйе толкнула забор, он упал. Ещё секунда, она склонилась над  сыном, прижала к земле, гася судороги…
- Лекаря!
Нефертити стало жаль друга, в  которого, наверно, вселился дух льва, она легла рядом с ним, стала что-то шептать, поцеловала в ухо.
Тело Аменхотепа младшего обмякло, он открыл глаза, улыбнулся: Тити!


2

Всю ночь царица провела с сыном.
Сердце её всё ещё дрожало от страха, а мозг рождал картины: одна ужасней другой...
…Вот львы разрывают тельце её первенца, доедают останки, превращаясь в людей. Страшных, косматых, кровожадных. У каждого – лук и стрелы. Много стрел. Они летят все сразу, охотятся за ней. Пробивают тела придворных, те падают, бездыханные. Горы тел. И всё же стрелы догоняют…
…Её сын жив, но жить предпочитает в пустыне. С дикими львами. И сам становится львом. Фараоном зверей. Мягко опускает лапы в песок, крадётся, затихает. И вдруг прыжок. Она чувствует его когти на своей шее, груди. Её сердце болтается ненужным кусочком  тряпки. А пасть льва в розовой пене…
Тэйе гонит сон. Тело её бодрствует. А душа улетает в сочиненные кем-то страшные сказки.
Но жизнь – не сказка. Как растолковать это сыну?
Собственный вымысел для него реальнее подлинной жизни. Почему?
Неужели он соревнуется с богом? Или… слышит его подсказки, так же, как Тутмос слышит своего каменного бога?
Он – не еретик.
Устои жизни нужно иногда менять, как платье, истлевшее от давности, в котором стыдно показаться на званом пиру.
А жизнь – и есть званый пир!
Как мог фараон так напиться, потерять себя, чуть не лишиться ребёнка и её, своей супруги, которая  ни минуты не жила бы после смерти сына?
Мужчины – странные созданья.
Отчего солнце оплодотворяет землю, но не женщин? В лучах его так много тепла и неги, что можно понести от одного желанья…
И девочек рожать!
Но сотню дочек она не променяет на одно дыханье своего Аменхотепа. Как будто у них одна на двоих душа…
Что это, я разговорилась сама с собой? – укоризненно подумала Тэйе, не спеша открыть глаза, решила удостовериться, что сын рядом. Рука наткнулась на что-то мягкое. Мяу. Пришлось проснуться окончательно.
Рыжий котёнок, Сыночек Солнца, удобно устроился рядом с будущим Владыкой Нила и, разбуженный нескромною рукой, приоткрыл глаза.
- Он лечебный, - со знаньем дела пропела из-за полога Нефертити. – Когда у меня болело ухо, я спала на нём, как на подушке…
- Девочка моя! Я рада тебе и котёнку! Иди ко мне. Будешь моей дочкой, настоящей. Единственной.
- А ты не прикажешь, чтобы его папу разорвали львы? Мама сказала: бог вина сыграл с ним злую шутку, и он уснул, как раб.
- Думаю, теперь… его папа будет воздержанней, - взяла девочку на руки Тэйе. – Поцелуй Хотепа. Вчера он пришел в себя после твоего поцелуя...
- В лоб поцеловать?
- Куда хочешь…
- Я поцелую ему руку, потому что он спас меня и котёнка, - решительно произнесла Нефертити, юркнув в кровать Аменхотепа.
Её недетская смышлёность, искренность чувств и живость заставили Тэйе улыбнуться, хотя тень горя ещё лежала покрывалом на всём, что окружало царицу. Её любимый сын тоже был как тень, пока его рука не оказалась в маленькой ручке солнечной девочки, поцелуй которой заставил дрогнуть его ресницы.
- Я разрешаю тебе будить меня каждое утро, - важно заявил он, увидев Нефертити, нисколько не удивляясь её появлению в его спальне.
- Я сделаю всё, чтобы ты просыпался от её поцелуев, - охрипшим голосом произнесла Тэйе, удостоверившись, что сын здоров.
- Смотри, котёнок тоже тебя поцеловал, - обрадовалась Нефертити.
- Мама, а что, сегодня мой день рожденья? Почему ты здесь? – спросил Аменхотеп младший. – И все меня целуют…
- Ты вчера ещё раз родился, - предательски осел голос матери.
- Вчера? Я ничего не помню. Вчера мне не дарили подарков. Вчера был день рожденья у папиного храма, – напряг память будущий фараон, чтобы проверить достоверность материнских слов.
- Он забыл про львов, - прошептала Нефертити.
- Пойдем, ты поможешь мне строить город, - подскочил на кровати пятилетний Хотеп.
- Надо умыться, почистить зубы солью и поесть, - чинно заявила девочка. – И пригласить ещё кого-нибудь…
- Зачем?
- Быстрее строить…
Тэйе была счастлива: бог решил уберечь её сына, стерев память о случившемся в амфитеатре.
Уж и задаст она воспитателю Эйе, хоть он и считается отцом Нефертити!
Солнце встало.
Дары солнцу!
А теперь пришла очередь поговорить с мужем…

- Почему ты покинула меня, моя богиня? – протянул ей навстречу руки страдающий с перепоя фараон.
- Вставай, почисти зубы солью и поешь, - не заметив, что повторяет  распорядок утра, придуманный Нефертити, скомандовала Тэйе.
- Не могу пошевелить ни одним членом, - пожаловался муж. – Бог, видно, тоже осушил вчера немало кубков…
- Да, наверное, был пьян, как ты, и спал смертельным сном! Нет! Что я говорю!? – остановила себя Тэйе. – Он был трезв! Разве не он заставил львов, как слепых котят, улечься у ног нашего сына?! Атон спас жизнь будущему фараону! Диск солнца задержался вчера на небе, чтобы не случилось беды…
- Но… беда случилась. Мне плохо. Я бы выпил пива, - пробормотал владыка Нила, Верхнего и Нижнего.
- Ты можешь утонуть в вине или пиве, но должен выслушать всё, что я скажу! – села Тэйе рядом с мужем,  придавив рукой его солнечное сплетение так, что фараон совсем ослаб.
- Ты меня не любишь, - простонал фараон.
- Если для тебя любовь – постель, то я люблю тебя час в сутки!
- Кто тебя так разозлил, моя богиня?
- Ты! Ты не фараон, а плуг феллаха, по ночам, как вор, обрабатывающий чужие земли! Ты, пропивший и проспавший сына!
- И эта фурия – моя жена? – заморгал глазами так, будто желал стереть возмутительное изображение, Аменхотеп старший.
- Законная жена! Мудрая жена! Пока ты развлекаешься, я вынуждена править Египтом и всеми землями. Тебе же письмо лень написать соседям. Правители в Иерусалиме и Сирии бьют тревогу.  Твое пренебрежение делами бог чуть не наказал вчера!
- Вчера? Что вспоминать вчера? Оно ушло. Сегодня бог сотворил новый день. Такой несносный день. Наверное, у него, - ткнул фараон пальцем вверх, -  тоже голова болит…
- Ты ничего не помнишь?
- А что я должен помнить? – икнул Аменхотеп Третий.
- Вот, что: следующим сыном бога Ра будет наш сын! Ты сделаешь его преемником своим ещё при жизни, как только женишь его на Нефертити!
- Но-о-о, - ошалело застрял на букве, замученный икотой фараон.
- Никаких, но!
- Хорошо, как скажешь. Какой противный сон, - открыл высохший рот, будто рыба, засыпающая без воды, несчастный сын всех богов Египта.
- Бог указал мне путь, - снова припечатала мужа тяжёлой рукой Тэйе.



3

Слухи о том, что ярко жёлтое солнце, по диску которого ползали красные змеи, вдруг остановилось, стало белым и спасло сына фараона от неминуемой гибели дошли до Аанена быстро.
Но с утешениями и восхвалениями богов к сестре он не спешил. Надо было о многом подумать.
Никогда ещё небо не было таким разговорчивым. Сначала… красный крокодил, потом красные змеи и… парализованный белый диск.
Он не раз видел, как бледнеют и становятся деревянными, укушенные аспидами люди.
Но, чтобы солнце?!
Кто посмеет к нему приблизиться?
Или Ра ослабел?
Аанен поёжился: хорошо, прочитать мысли главного жреца главных богов: Амона и Ра, никто не сможет.
И ещё хорошо, что он предусмотрел отступление.
История о том, что бог солнца родил бога луны Тота, призвал его к себе и сказал: будь на небе, пока я шагаю под землёй, ты – мой заместитель, с детства запала в душу. Тогда и решил он стать тайным жрецом бога луны, мудрости и счёта. Ведь именно Тот ведёт счёт жизням людей, взвешивает на весах их сердца после смерти.
А смерть интересовала Аанена больше жизни. Вот почему в каждое полнолуние он приносит богу с человеческим телом и головой ибиса жертвы – мумии двадцати восьми голенастых птиц.
Никто об этом не знает, и никогда не узнает.
У мальчика-раба, который ловит для него ибисов, отнялся язык: хватило сотой доли яда его любимой исполинской кобры по имени Ма. Бывшей… любимой.
Сейчас его сердце принадлежит песчаной Эфе.
Небольшая, упругая, с пятнами лунного цвета поперёк плотной спины. Она сворачивается двойным полумесяцем, припадает на бок и скользит по песку, выписывая острыми чешуями послания Тота.
Прибыла случайно… с возом дани. Дани, которую теперь многие забывают платить, от чего скудеет казна, а фараон – воин только в… постели.
Вот что значит, нарушить традицию: не дорога власть тому, кто назначен отцом, а не выбран, по обычаю, сестрой.
И ждать хорошего от Аменхотепа Третьего не приходится. А уж, тем более, от его сына, по вине которого поблекло солнце, отравленное клубком красных змей…
Не могло же это привидеться всем, хоть все и были пьяны?
Не приснилось же!
Неважно!
Видение змей – к приближению зла. И, скорее всего, это зло – племянник Аменхотеп, который вместо того, чтобы бегать со сверстниками, целыми днями строит города на песке.
Надо бы спросить Эфу, что она думает по этому поводу…

 
4

А Тутмос с утра, тут как тут! Примчался во дворец, узнав, что львы чуть не съели Аменхотепа, а Нефертити поцеловала его.
Тэйе прогуливалась по галерее, увидела юного каменотёса-оракула, приказала пропустить. Взяла за плечи, встряхнула, спросила строго: можешь построить маленький храм для маленького фараона?
- Могу, но сначала мне надо с ним поговорить, - смело посмотрел на царицу подмастерье.
- У тебя глаза, как финики, - ответила поощряющим взглядом Тэйе, и поинтересовалась, - а зачем тебе разговаривать с Аменхотепом?
- Я должен понять его «ба», узнать, чего он хочет…
- Но…это подарок. Пусть рядом с храмом, что построен в мою честь, вырастет детский дворец для сына, и пол в нём будет выложен плиткой с драгоценными бабочками.
- Хорошо. Тогда я просто поговорю о том, что он любит…
- Он любит сочинять сказки.
- А я люблю их слушать. Недавно мне гора рассказала сказку о двух солнцах, - доверчиво признался Тутмос, но спохватился, - а для дворца мне нужны инструменты и люди.
Что за дети пошли? – удивилась Тэйе, сожалея: дворец – это слишком, а трон на согнутых львиных лапах – в самый раз.
Но каменных дел подмастерью она поведает о своём решении позже: ей хотелось узнать границы его амбиций. Тех, кто о себе низкого мнения, она не любила.
- Пойдём! Аменхотеп в саду строит очередной город, - взяла Тэйе за руку Тутмоса, повела  в сад за северной стеной дворца.
Сын фараона стоял на коленях, усердно укладывая камешек за камешком. Все они были овальной формы, наверно, рабы выточили их вместо игрушек. Рядом, под пальмой, сидел воспитатель Эйе. Его дочь Нефертити лежала на животе, руководила «строительством».
- У Нила нет ни конца, ни  начала. Зато есть два берега. Надо построить лодки, кататься…
- Кататься будем потом, когда построим дворцы, храмы, и дома для  крестьян. У каждого будет своя молельня: пусть люди разговаривают с богом без свидетелей, - ощущал себя зрелым государственным мужем пятилетний наследник престола.
- У меня тоже будет своя молельня? И свой бог? – предвкушая положительный ответ, радостно распахнула глаза девочка.
- Бог будет один на всех, – как что-то давно решённое сообщил Аменхотеп младший. – Атон. Солнечный диск. Он  недавно приходил ко мне. И спас меня. – Лоб его наморщился, припоминая что-то. Но это что-то, лохматое как сто львов, ускользало, пряталось в тень, выжидая удачное время, чтобы напасть из засады.
- Хочу познакомить тебя с юным жрецом бога камня, - опустилась перед сыном на колени Тэйе. – Он знает сказку о двух солнцах.
Сын фараона насупился: не любил ни старых, ни молодых жрецов, но  вспомнил урок матери: надо быть ко всему готовым, не выпускать ситуацию из рук, - собрался, медленно, от голых загорелых ступней до открытых, почерневших от солнца глаз, прошёлся взглядом по неожиданному гостю…
- Назови своё имя!
- Тутмос.
- Так зовут фараонов.
- Он сын гарема, - поспешила объяснить Тэйе.
- Тогда расскажи свою сказку!
- Только сказку, - жестом предостерегла царица Тутмоса от лишней болтовни. – А я пойду, дела.
- Двух солнц не бывает, - гордо задрал голову Аменхотеп младший, когда мать скрылась из вида.
- Раньше… были, - миролюбиво заметил юный камнерез.
- Очень интересно, - копируя няню, всплеснула руками Нефертити.
- Ладно, рассказывай.
- Когда-то, очень давно, на небе жили два солнца, одно утреннее, другое вечернее, - стал припоминать Тутмос странный сон, приснившийся ему, когда, однажды, ночь застала его в пещере, где он случайно обнаружил толстый пласт золотистого песчаника.
- Выходит, ночи тогда не было, – скептически заметил Аменхотеп.
- А людям не было времени отдыхать. Земля была лысой, приходилось много любить, мечтать и фантазировать, чтобы украсить её…
- Мечтать и фантазировать – одно и то же! – не смог перенести сын фараона восхищённый взгляд Нефертити, направленный на дерзкого сказочника.
- Мечты живут на земле, а фантазии – в небе…
- А бегемота тоже люди намечтали? – недоверчиво спросила девочка.
- Всё! И цветы, и деревья…
- И Нил, и пальмы, и Египет, - взял инициативу в руки будущий Владыка Нила.
- И кошку? – затаила дыхание Нефертити.
- С кошки всё и началось! – придал голосу трагизма и загадочности Тутмос. – Почему кот закрывает глаза и урчит, будто ему хорошо, подумал один человек…
- Закрыл глаза и уснул? – высказал предположение Аменхотеп.
- Так и сделал. Уснул, а во сне увидел других людей, другие страны, всё-всё другое. Проснулся, и… как закричит: вечернее солнце крадёт у нас сон! Пошёл вон, воришка! Люди подхватили: утопить вора в Ниле!
- А что сказало утреннее солнце? – дрожащими губами спросила Нефертити.
- Спасайся, брат, я заменю тебя! – героически выпятив грудь, предположил сын фараона.
- А говорил, не знаешь эту сказку, - улыбнулся Тутмос.
- А что… ответило… вечернее солнце? – почти беззвучно прошептала заступница котят и солнц.
- Я спасусь, но с этих пор… половина жизни у людей станет чёрной, - заплакало вечернее солнце и закатилось.
- Поэтому наступила ночь? – всхлипнула Нефертити.
- А вечернее солнце раскололось на луну и звёзды? – высказал догадку Аменхотеп.
- Чтобы люди не заблудились.
- Получается, он спас себя и людей? – въедливо переспросил будущий фараон.
- Не знаю, по-моему, лучше бы людям светили два солнца, - задержал взгляд на маленькой красавице Тутмос.
- А у меня итак два солнца: Атон и Нефертити! – с облегчением выдохнул спасшийся мечтатель. – Лучше скажи, что ты умеешь делать?
- Вырезать из камня разные фигурки…
- Тогда вырежи мне всех богов Египта! Их много. Тебе понадобится целый год, или два, чтобы ни одного не забыть. Забудешь, лишишься головы!
- Зачем тебе столько богов? – уловив что-то зловещее в необычном желании Аменхотепа, спросил Тутмос.
- Я растопчу самозванцев! – поднялся, затопал ногами юный еретик, желая показать, сколько сил ему понадобится, чтобы стереть с лица земли ненавистных идолов.
Бил ногами о землю, пока сам не упал, не забился в судорогах.
Эйе с размаху рухнул на него, прижал к земле бьющегося в конвульсиях воспитанника.
- Дух льва хочет войти в него, - объяснила случившееся разом повзрослевшая Нефертити. – А ты не бойся, твою голову я спасу.
- Спасёшь? – с необъяснимой робостью посмотрел на неё юный каменотёс.
- Хотеп добрый, сейчас я поцелую его, и он выздоровеет, - выбрала  маленькая целительница удобный момент, чтобы приникнуть губами к побелевшему  лбу юного поклонника единобожия.
Аменхотеп младший затих. Воспитатель подхватил его на руки, побежал во дворец...


                5

- Надеюсь, его имя не улетит на небо, как имя моей мамы, - сочувственно проводил взглядом Тутмос сына царицы.
- Твоя мама на небе? – удивилась Нефертити. – Мою маму и няню зовут Тии. А твою…
- Просто, мама. Она умерла, когда я родился. Наверно, мне называли её имя, но я забыл. Помню только, карабкался в горы, как мог высоко, и кричал: «мама!», чтобы она меня услышала.
- Хочешь, я буду твоей мамой? – неожиданно поцеловала сиротскую руку Нефертити.
- Ты? Нет! Будь лучше… моим солнышком, - смущённо и восторженно посмотрел на девочку Тутмос, в качестве дара вытаскивая из кармана сливочно-жёлтую фигурку котёнка.
- Сыночек Солнца! – обрадовалась богиня его сердца.
- Если хочешь, я и тебя вырежу… из камня.
- Меня? Зачем? Я уже большая…
- Даже богов вырезают. И фараонов…
- А львов?
- И львов!
- А ты сможешь?
- Смогу.
- Ты волшебник?
- Нет. Я скульптор, - доверительно сообщил Тутмос.
- А я… не знаю кто. Просто девочка, которая любит петь, танцевать. Играть на систрах. Бегать за котёнком. Всё люблю, понимаешь?
- И меня… любишь?
- И тебя. Но больше… Хотепа, - легко призналась Нефертити.
- Почему?
- Он спас меня…
- А тайны ты умеешь хранить? – спросил Тутмос и, не дожидаясь ответа, предложил, - хочешь, вместе будем строить для сына царицы дворец? Чтобы он не знал.
- Почему, чтобы не знал?
- Это будет подарок!
- Хорошо, - согласилась девочка.
- Тогда приходи завтра к новому храму…
- Тити, ты где? Пора на урок, - раздался грудной голос мамы-няни.
- Я приду.
- До завтра, - прошептал вслед сверкающему пятками солнышку Тутмос.


6

Царица не пришла спеть гимн уходящему на покой Амону…
И арфы звучали растерянно: звуки не летели слаженно, как стая птиц, а наскакивали друг на друга, будто не могли поделить добычу…
И алтарь почти пустовал: лепёшки козьего сыра, да горки фиников…
Возможно, воспитатель Аменхотепа младшего Эйе принёс что-то более ценное, но, накрыв дар руками, ещё молился.
Наблюдая за ним с кафедры, Аанен ликовал: бог луны Тот благословляет его! Стали понятными рисунки и иероглифы Эфы…
Время не в ногах, а в голове.
Ребёнок появился раньше времени.
Зелёный плод ядовит.
Как он был глуп, когда спрашивал: это ты написала, или я сам придумал?
Бог говорил с ним… через песчаную Эфу!
Значит, Тот принимает его жертвоприношения!
Аанен улыбнулся.
Охота на ибисов всегда успешна. Внутренности птиц он скармливает Эфе, а тушки мумифицирует, и хоронит с подобающими почестями в пещере, которая становится длиннее и длиннее. Если понадобится, верный раб продолжит усыпальницу от края земли, до края…
- Остановись, Эйе, хочу поговорить с тобой! – очнулся Аанен, когда воспитатель, оставив на алтаре горсть самоцветов, собрался уходить. – Скажи, почему Тэйе не явилась на службу?
Жрец специально назвал сестру по имени, без полагающихся регалий. Он знал, в глубине души Эйе считал себя во всём первым, а не вторым, тем более, не третьим, и притаился до времени…
- Сын фараона всё ещё болен, - ответил Эйе.
- Разве гимн Амону – не лучшее лекарство?
- Царица считает: Амон – бог Фив, а не всего Египта, - охотно сдал вельможа жену фараона.
- Она одна так считает? – вкрадчиво спросил Аанен.
Эйе спохватился, уклончиво ответил: чего хочет царица, того хотят её муж и сын…
- Аменхотеп младший ещё несмышлёныш…
- Тогда почему Атон уложил львов у его ног?
- Атон! Атон! – рассердился Аанен. – Разве боги в человеческом теле не ближе?
- Мне, ближе, - взвизгнув голосом, подчёркнул Эйе.
- Если бы на троне был такой, как ты, Египет бы процветал! – с умыслом вылил бочку лести Аанен. – Воспитай будущего фараона подобным себе, и кто знает…
- Аменхотеп младший не похож на обычных детей!
- Сегодня я говорил с Амоном, он просит тебя…
- Бог… просит меня? – чуть не вылезли из орбит глаза воспитателя.
- Разве Амон не отец нам? Не даёт наставления?
Эйе вернул на место глаза, подрос, выпятил грудь: Фивы – столица Египта, Амон – главный бог всех земель, Эйе – самый верный из его сыновей!
Аанен был доволен: чем больше стражей Амона у трона, тем крепче власть жрецов, истинных повелителей феллахов и… фараонов.
Естественно, его зацепили слова Эйе о том, что Аменхотеп не похож на обычных детей. Конечно, не похож, ведь мальчик – его родной племянник…
И вдруг мысль-молния разверзла лоб: а не сделать ли его жрецом бога Луны? Провести по тайным комнатам лабиринта. Познакомить с Эфой? Открыть дверь в мастерскую лекарственных настоев и благовоний.
Какой мальчишка не потеряет разум от желания стать чародеем?
Надо попробовать…
Перед глазами проплыла первая строчка Эфы.
Время не в ногах, а в голове.
Что это значит?
Не надо торопиться?
Тьма накрывает свет только в день солнечного затмения.
А если…
Если Аменхотеп Третий объявил жену богом, то почему бы ленивцу не назначить её фараоном? Подсказать вовремя, в сумерки, когда сознание раздваивается, ноги бегут, не зная, куда, а руки могут подписать какой угодно указ.
Заломило в висках: безымянный бог сумерек мстил за своё отсутствие     в пантеоне египетских богов…

А Эйе уже строил свои планы: богов много – трон один. Слепому видно: сын фараона положил глаз на его дочь. Подрастут немного, поженятся. Он всё сделает, чтобы Аменхотеп младший стал фараоном: сядет на трон, Нефертити превратится в царицу. Тогда Тэйе перестанет задирать перед ним нос! И он, равный ей, отец царицы, сумеет расквитаться за разнос, который она ему учинила. Не он строил этот дырявый забор! Не он проморгал ребёнка, потому что лихорадка свалила его, и он метался в постели дома…
А там, кто знает…
Иные фараоны долго не живут, слабнут здоровьем…
- У Аанена своя игра, у меня своя, - вслух подвёл он черту под своими мыслями, и испугался.
Слава всем богам, рядом никого не было!


7

Утро в царской спальне не было солнечным.
Аменхотеп Третий чувствовал себя прескверно. Много раз говорил он себе: не мешай вино с пивом, и каждый раз сам себя не слушал. Что за нрав, идти наперекор здравому смыслу? И вот наказание: солнце не хочет всходить, прячется за тучами…
Но настоящую грозу учинила ему жена. Превратилась в грозного сфинкса. Сначала испепелила взглядом, потом дротиком метнула фразу: ты – не фараон, ты – плуг феллаха! И скрылась.
И вот уже второй день не видит он свою ненаглядную.
Свою богиню.
Свою жрицу.
И ноги становятся, как пух камыша. Нет сил, встать.
Жена – его сила.
А он обидел её.
Но… это ей захотелось крови! Вот и… чуть не заплатила кровью сына… за потакание тёмным инстинктам толпы.
В то время как он, фараон, всегда против насилия.
Хотя… иногда и в нём просыпается бунтарь. Тогда он один готов идти против всех! Но… только не против своей жены.
Чего только о ней не говорят самые преданные предатели - придворные!
Она знает заветное Слово…
У неё шашни с самим богом Ра…
Правители многих земель слушаются её, как дети…
А он не послушал…
- Тэйе! Богиня моего сердца…
- Ты снова жив? – прозвучал рядом родной и дерзкий голос.
- Жена моя, спаси…
- Бек давно ждёт тебя. И Тутмос пришёл. Ты обещал познакомить его со своим скульптором. Ещё я заказала построить дворец. Маленький дворец для маленького фараона.
Аменхотеп не мог насмотреться и наслушаться, в смысл слов не вникал.
- Ты помнишь, что обещал назначить сына своим преемником?
Фараону показалось: в спальне снова началась гроза.
- Если обещал, - неуверенно пробормотал он.
- Вставай, любимый! И почисти, наконец, зубы!
К фараону вернулись силы, ноги пружинили, сердце порхало…

- Бек, возьми в ученики этого мальчишку. Он знает бога камня, его ладони видят, - поморщился Аменхотеп от боли в затылке.
- Царица поручила мне построить дворец, - важно прибавил Тутмос.
- Дворец? Тебе? – удивился Бек, который каждое утро внушал себе ничему не удивляться, что произойдёт в течение дня: такими непредсказуемыми были фараон со своей женой, и всё же, он по-своему любил их… за то, что они поощряли его к свободе.
Бывало, даже, себе удивлялся не меньше, чем им…
Но заказать дворец малышу?!
Тэйе выбрала время выйти из-за колонны.
- Думаю, работы следует начать с трона… из белого камня. С сиденьем и подлокотниками из чёрного дерева. Ножки в виде согнутых …
- Львиных лап, - звонко опередил Тутмос.
- Я не камень, а ты читаешь мои мысли, - улыбнулась ему Тэйе.
Бек поразился смелости подростка, формы которого сами обещали стать произведением искусства… через несколько лет. Но уже сейчас в мускулах мальчика чувствовалась физическая сила, а в блеске глаз – сила духовная.
- Ведь львы покорились ему! – без тени сомнения объяснил Тутмос своё решение. – И я видел камень в горах: белый, с золотыми прожилками. Почти готовый трон со спинкой в виде капюшона кобры.
- Выучи его, Бек, своему искусству, - приказала царица, - а фараону сегодня позировать трудно. 
Взяла мужа под руку и увела.
- Запомни, мальчик, скульптор – бог камня, он так же, как Ра, рождает людей, -  не стал откладывать первый урок Бек.
- Я думал, бог камня живёт в горах, - признался Тутмос.
- Он живёт в твоём сердце, и позволяет твоим рукам видеть линии…
 

8

А сын фараона строил не трон, не дворец. Целый город! На песке…
Храм Атону возвышался в центре. От него шли улицы-лучи.
- Ты будешь жить в храме? – спросила Нефертити, сбежав от няни, не поощрявшей её свиданий с Аменхотепом младшим.
Вид ровных построек привёл её в недоумение.
- Забыл! Самое главное! Дворец, где мы будем жить… вместе с тобой! – растерянно посмотрел на дело своих рук верный поклонник Атона, и рассерженно стал рушить ногами мокрые постройки.
Эйе улыбнулся: его дочь имеет над сыном фараона явную власть. Как воспитатель наследника, он упрочит эту зависимость будущего владыки Верхнего и Нижнего Египта, ведь Нефертити обещает вырасти красавицей.
Не иначе, как она была зачата с божьего благословения!
И, выйдя замуж за Аменхотепа младшего, станет не только царицей, но и жрицей!
Не так уж и прозорлив этот Аанен…
- Лучше послушай гимн, который я сочинил в твою честь, - отвернулся спиной к развалинам более удачливый, чем строитель, поэт. – Во мне слов столько, сколько песчинок в пустыне!
Лицо его озарилось изнутри солнечным светом, он показался девочке самым красивым на свете.
Каждое утро восходит Атон
Посмотреть на свою дочь Нефертити,
И озаряет землю лучами,
Чтобы сын его, Эхнатон,
Мог разглядеть её божественные черты! 
- Кто такой, Эхнатон? – запрыгала девочка в радостном танце.
- Это тайна. Но тебе скажу: это я, сын Атона! – важно поднял рано заострившийся подбородок Аменхотеп младший.
- Нефертити, девочка моя, пора на урок, - вкрадчивым голосом сообщила няня, бросив недовольный взгляд на мечтательно улыбающегося мужа.
Тии знала: её дочь вставала на дыбы, стоило заговорить с ней властным тоном, а перед лаской пасовала.
- Приходи завтра, - погасло в Аменхотепе солнце.
- Обязательно приду!

- Ты забыла, Тутмос пригласил тебя посмотреть трон, - расцеловала тугие щёки девочки Тии.
Ей нравился этот работящий мальчишка. Он мог бы стать надёжным мужем её дочери, которую властолюбивая Тэйе прочит в жены своему сыну, болезненному и капризному.
Она чувствовала заговор вокруг своей крошки, заранее сочувствовала ей, пыталась защитить. Но как? Если у людей, которые молятся сонму богов,  каменеют сердца… 
Может, любящее сердце Нефертити само спасёт свою хозяйку?
Тии подхватила дочку на руки, заторопилась: сам главный скульптор Бек прислал посыльного, сказать, что хочет встречи.

- Пришла? – обрадовался Тутмос.
- Не своди с неё глаз, а мне надо поговорить с Беком, - спустила дочку на землю Тии.
- Пошли, я сделал трон, - взял девочку за руку Тутмос. - И посвятил его тебе.
- А Хотеп сегодня посвятил мне гимн! – доверчиво сообщила Нефертити.
- И где он, этот гимн? Исчезнет в воздухе. А камень живёт вечно! – тряхнул смоляными волосами Тутмос.
- И слова можно высечь в камне, - миролюбиво заметила Нефертити.
- Ладно! Я хочу, чтобы ты…
- Что?
- Посидела на троне.
- Зачем?
- Проверила, будет ли твоему Аменхотепу удобно, - недобро сверкнул глазами Тутмос.
- Смотри! Чёрная кошка! – ахнула девочка, увидев расположившуюся на спинке трона гладкошёрстную красавицу.
Тутмос хотел согнать самозванку с места, но Нефертити приложила  ладошку к его губам: пусть сидит! И уселась сама, повернув лицо к кошке.
Зелёные глаза смотрели на неё насмешливо, сверху вниз.
Девочка поёрзала под взглядом кошки, опустила свои, не менее зелёные,  примерилась к подлокотникам, инкрустированным золотыми дисками.
Трон ей не понравился.
Не из-за кошки.
Смутили глаза Тутмоса, превратившиеся в жирные финики.
Ей стало душно… на троне, который он посвятил ей.
Обещал построить дворец, для неё и Аменхотепа, а сам…
Нефертити сползла с трона, обернулась к кошке: красавица, иди ко мне.
Тутмос всё понял, сердце его сжалось: надежды рухнули.

- Милая моя, - вовремя подоспела няня.
Тии с интересом осмотрела маленький трон. На него, что ли, посадят её дочь с сыном фараона, чтобы изобразить на фронтоне нового дворца, рядом с фараоном и его женой? Бек сказал: Тэйе заказала скульптурную группу двух фараонов. К чему бы это? Неужели так решили боги?..

Когда Тии с Нефертити ушли, Тутмос согнал кошку, приложил ладони к спинке трона, похожей на раскрытый капюшон кобры.
Хочешь быть рядом с Нефертити, подружись с Аменхотепом младшим, - сладкоголосо пропели золотые прожилки из белого камня.
- Спасибо! Теперь я знаю!.. Я вырежу ему… богов Египта!
Надежда снова поселилась в сердце юного скульптора.
Как выглядит бог камня, он не знал, да, если бы и знал, никогда не отдал бы на поруганье. А вот изображения других богов ему были известны…
Бог солнца Ра – стройный мужчина с длинными ушами и факелом в руке.
Бог воздуха Шу – человек, обнимающий небо.
Его жена, богиня влаги Тефнут – грозная львица.
Богиня плодородия, Исида – женщина, с рогами коровы на голове.
Длинноклювый Сет – бог грозы.
Грудастая богиня неба – Нут, её муж с плёткой – бог земли Геб…
Кто ещё?
Восседающий на троне, вершитель суда над мёртвыми, бог Осирис.
Богиня загробного мира Нефтида.
И, конечно же, бог мёртвых – Анубис, человек с головой шакала.
Кстати, надо спросить, не закажет ли себе Аменхотеп младший гроб с усыпальницей?
Мысль вырвалась помимо воли.
Нет! Смерть не решает проблему, а только переносит её из одного мира в другой…
Тутмос поднял голову к небу: однажды он видел, как на перистом облаке проплыла его безымянная мать.
- Мама!
Солнце ослепило глаза.
- Тутмос, ты где? – послышался громоподобный голос Бека.
- Бегу!

 

Глава третья

1

Интересно, почему дни бывают длинными, а годы короткими, думал Аанен, мумифицируя очередную порцию ибисов.
Десять лет пролетели с тех пор, как по небу проплыл красный крокодил, оставляя кровавый след. Тогда он решил - это знак: кто-то хочет нанести удар в спину.
Но!
Солнце – лучшая нянька, раскачивает колыбель жизни: утро – вечер,  день – ночь.  Дети, то есть, люди спят или дремлют. Ничего не происходит…
Вернее, происходит то, чему положено происходить: зреют плоды, колосья, дети. Старики умирают. Молодёжь стремится показать себя…
А он, Аанен, как и прежде, ведёт переговоры с богом луны, мудрости, счёта и письма Тотом, который посылает ему с данью песчаных змей. Только любимица Эфа, которую он давно похоронил в саркофаге из чёрного дерева, была всех мудрее. Ему удалось разгадать все её послания… кроме одного, предсмертного: Амок.
Возможно, так зовут бога сумерек.
Возможно…
Прошедшие годы научили его не торопить событий, избегать границ в суждениях. Нил, и тот, выходит из берегов, принося пользу всему, что дышит, размножается, произрастает…
Владыка Нила пользы своему народу не принесёт!
Права была Эфа: зелёный плод ядовит!
Его племянник, Аменхотеп младший, в свои шестнадцать лет – сложившийся еретик.
Ничто не помогло его исправить.
Даже сестре не удалось, хотя повлиять обещала!
Тэйе, взгляд которой завораживает пуще ста змей, превращает в истуканов иностранных посланников, отшибает ум и волю у придворных, не может справиться с собственным сыном…
Или не хочет?
Хорошо ещё, она по-прежнему в его власти: притирки, от которых не стареет кожа, гипнотизирующие духи, бальзам для фараона  - сделали своё дело.  А в рукаве ещё одна тайна: ритуал обретения душой нового чрева через миг после смерти.
Переходящий от отца к сыну рецепт бессмертия – последний козырь в его борьбе за…
За что?
Аанен задумался.
Вспомнил…
- Луна толстеет и худеет, птицы знают, когда им прилетать, когда улетать, звери – когда спариваться. Реки не выбирают русло. Звёзды не воюют друг с другом. Я прикажу людям понять: в заведённом Атоном порядке – их счастье! – смело, в храме Амон-Ра, защищал перед ним свою позицию младший Аменхотеп всего день назад.
- Тогда почему звёзды иногда падают? – задал он каверзный вопрос.
- Атон казнит непослушных, - без тени сомнения ответил племянник.
Нет, со смещением Аменхотепа Третьего, торопиться не стоит!
Пусть народ ропщет…
  Египет теряет земли. В провинциях князья подняли головы…
Дождемся, что восстанут боги!
Фараон одряхлел. Посмотрим, как он проведет хеб-сед. Говорят, у него одышка: пробежать кросс не сможет…
В Египте  здоровье фараона – свидетельство любви богов!
Дряхлеет фараон – засуха съедает урожаи, скот падает, воины теряют силу...
Да, в последние лет пятьдесят народ Египта празднует победы на стройплощадках. Возведено столько дворцов и храмов, сколько нет ни в одной земле…
Аанен вздохнул: люди не ценят того, что имеют.
В старину фараона, не сдавшего экзамен хеб-седа, могли убить, ликуя:  сын соединился с небесным отцом! И шли за молодым фараоном завоёвывать новые земли.
Интересно, сколько земли нужно человеку для счастья? – пронеслась мысль.
Жрец отогнал её. Помнил урок отца: мысли, как птицы, прозеваешь, усядется незнакомая хищница на жёрдочку извилины, склюёт весь мозг.
  О чём он думал?
Вспомнил: о проваленном хеб-седе, наказании фараона. Жаль, сейчас вместо кровавой расправы – инсценировка. Смешные похороны в ложной гробнице – кенотафе. А народу вместо безудержного ликования… дозволено свистнуть, воровски пряча глаза.
Впрочем, что ему до услад народа?
Египет надо спасать!
А спасение, как ни странно, в… продлении жизнелюбивого правления фараона Аменхотепа Третьего.
Так что…
Ждёте хеб-седа?
Дождётесь!
Он, Аанен, приготовил чудесный бальзам!


2

Во дворце накалялись страсти: Аменхотепу младшему  шестнадцать лет, а он… холостой!
Царица Тэйе проела мужу плешь: сын созрел!
- Пусть женится на Сатамон, и станет фараоном по закону! – не в меру заупрямился Аменхотеп Третий.
- Но он не может жить без Нефертити!
- Возьмет её в гарем, и все дела.
- Мой брат Аанен, уверяет: брак с Нефертити благословлён богами!
- С твоей подсказки…
- Ты выжил из ума!
- Зато о моём царствовании скажут: Египет при Аменхотепе Третьем был силён законом!
- Законы или корыстны, или глупы. Твой отец не побоялся возвести на престол любовь, нашу с тобой любовь, если память тебе не изменила! И ты будь сыном своего отца! Тем более, закон не будет попран: разве Нефертити не твоя дочь, хоть нянька и не признаётся?
- Скажи ещё: все юноши и девушки Египта… мои дети, - тоном баловня судьбы произнёс фараон.
Легче сдаться жене, и плыть дальше по реке жизни на мирной ладье… 
- Ну, ладно, ладно, если ты настаиваешь, - романтически закатил глаза Аменхотеп в знак благодарности своей счастливо разделённой любви.
- Боготворю тебя, мой львинолицый муж! – чмокнула фараона в щёку Тэйе. –  Обещаю: ты будешь выглядеть юношей на этом глупом зрелище – хеб-седе.
- Папа, ты обещал, – плаксиво обнаружила своё присутствие при разговоре родителей Сатамон. – Я замуж хочу, не брат, так сам на мне женись!
- Не сомневалась, чьи это проделки, – будто в первый раз увидела рано созревшую дочку Тэйе. – Обещаю найти в мужья тебе лучшего заморского принца, если дашь клятву ничем не вредить брату.
- Самого лучшего? Заморского? Принца? – расслабилась Сатамон.
- Конечно, ты же у меня красавица.
- Красавица? А Мутноджемет говорит…
- Не слушай эту уродину! Вообще, кроме матери, никого не слушай. Я выносила тебя, знаю, ты будешь блистать! – распалилась Тэйе, чуть не сказала: на троне, но вовремя остановилась.
По привычке взвесила, чего ей больше хотелось: защитить сына или обезвредить дочь? Решила: это одно и то же.
Сатамон она не планировала, странно, но капли Аанена всего раз не помешали зачатию…
Её миссия была: родить единственного сына!
Тэйе вспомнила, схватки уже начались, а ей привиделось: солнце превращается в тысячелепестковый лотос, она вдыхает его аромат, дышит так глубоко, что лучи-лепестки проникают в неё, прорастают собственным солнцем.
Тут и подал голос… сын Атона.
С Сатамон всё было иначе. Бёдра не хотели пускать на свет ту, что посягнула разделить с братом материнскую любовь.
От боли она теряла сознание, ей виделась полульвица с головой крокодила, пожирательница сердец Амамат, которая цепким хвостом секла её  тело, голодными  зубами терзала плод.
Когда увидела дочь, подумала: бессердечная, и не ошиблась…
С тех пор пила тройные дозы капель, приготовленные пристыженным братом. Чрево стало бесплодным…
   

3

За спиной Нефертити шептались: сын фараона не спешит жениться, поиграет, бросит, и как прочим египетским девушкам придётся ей выбирать, кем быть: жрицей, танцовщицей, акушеркой или плакальщицей. Хотя плакальщицей она не смогла бы стать, даже если бы очень захотела. Она любила смеяться, и смех её звучал сладостнее серебряных систр. Более того, при звуке её голоса всем хотелось улыбаться…
В свои пятнадцать она казалась девочкой, разбуженной утренним лучом солнца. От неё пахло росой. На неё нельзя было насмотреться: так ласкали глаза   линии её лица и тела.
Природа редко посылает людям образцы совершенства, несмотря на то,  что гармония - единственный закон бытия.
Но… почему-то… красота вызывает больше зависти, чем поклоненья.
Уродливые жаждут превосходства.

Озеро в Малькатте заросло кувшинками. Ладья «Сияние Атона»  больше времени проводила у берега. Нефертити любила спускаться на её борт, чтобы побыть одной, поговорить с богиней озера. Иногда она брала с собой котёнка, рыжего потомка Сыночка Солнца, который когда-то нырнул за сверкнувшей серебром маленькой рыбкой, и которого она бесстрашно бросилась спасать.
Как давно это было!
И почему с тех пор её сердце принадлежит тому, кто её спас?
Кто иногда её пугает.
Кто слагает ей, будто богине, гимны.
И кто не хочет жить, как все иные люди.
Изобретает истину в беседах со сторуким Атоном, которому невдомёк, что её избраннику пора жениться.
- Богиня озера, однажды ты меня вернула к жизни. Теперь прошу: дай мне надежду, без которой моя любовь иссохнет, как ручей в пустыне. Я знаю,  озеро твоё вырублено в камне по веленью фараона. Но любовь искусственной быть не может. Я не умею приказать ей жить, плескаться радостно. Мне стало мало его стихов. Его слова ласкают только уши. А тело увядает, как пальма без полива, как виноградная лоза без дождя. Дай мне испить любви, - просила Нефертити, перевесившись через борт, ловя своё изображение в зеркале воды…
- А-а, вот ты где! – раздался голос Тутмоса.
- Ты слышал, о чём я говорила?
- Нет, но… не трудно догадаться.
- Ведь ты мой друг, скажи…
- Я и пришёл, поговорить с тобой.
- О чём?
- О любви. Принёс тебе золотую змейку – подарок отца моей матери. Единственное, что осталось… от их любви.
- А ты? – улыбнулась Нефертити.
- А я… хочу жениться на тебе! – булыжником о рёбра ударилось сердце молодого скульптора.
- Ты же мне брат!
- Ну и что? Разве в Египте сёстры не выходят замуж за братьев?
- У нас и отцы женятся на дочерях! – вспыхнула девушка. – Будто мы не люди, а коты и кошки!
- Но я же… не настоящий твой брат, - запрыгнул в ладью Тутмос.
Нефертити не услышала его, продолжала говорить о казавшемся ей оскорбительном сходстве уклада жизни людей и животных, хоть и царственных.
- У них больше свободы! Любой дворцовый кот может найти себе по душе кошку, хоть в лавке торговца, хоть на вонючей улице, где живут скорняки.
- Но если в кошачьем сердце и есть любовь, то… она живёт лишь миг.
- Вчера Мутноджемет гостила у Сатамон…
- Причём тут твоя сестра? – от запаха спелой айвы, исходящего от волос Нефертити, закружилась голова у Тутмоса.
- Не перебивай! Она рассказала: дворцовая кошка для своих родов выбрала постель сестры Аменхотепа. Сатамон увидела, рассердилась, схватила кошку за шкирку, хотела выбросить из спальни, да наступила на котёнка, который выпал, понимаешь, и раздавила его…
- Не знаю, что сказать…
- Не знаешь, не говори! От испуга она швырнула кошку опять на постель, и та родила ещё пять котят, разных мастей, от разных котов!
- Я же говорил: любовь может сотворить только сердце человека, – улыбнулся Тутмос.
- Ничего смешного! Сердцам многих людей всё равно…
- Моему, не всё равно! Ты – его звёздочка! Одна на весь Египет, на весь мир, на всю жизнь…
- Звёздочка? – разочарованно повторила Нефертити. – А настоящая любовь – солнце!
- Откуда ты знаешь? – ревниво спросил Тутмос.
- Когда любишь, дышишь солнцем, а я… не могу надышаться Аменхотепом, так говорит моя няня.
- Но его плоть вместо семени извергает слова! Прости, не знаю, что на меня нашло, - смутился Тутмос. – И жена - не няня! – не ожидая от себя такой смелости, обхватил он руками тонкий стан девушки, прижал к себе.
- Щекотно, твоё дыхание горячее десяти солнц, - колокольчиками рассыпался смех Нефертити.
- Во мне всё горит, поцелуй меня, - прошептал Тутмос так отчаянно, будто его действительно жгли на костре.
- Тогда тебе необходимо охладиться…
- Давай нырнём вместе, вдруг богиня озера подарит нам любовь, - наклонился над бортом, потянул за собой девушку пылкий влюблённый.
Золотая змейка выскользнула из его руки, рассекла воду, а он и не заметил.    
 

4

Веки твои тяжелы, чтобы на ночь плотнее закрыться, душу чистую пряча от демонов ада, чтоб наутро с невинной душою родиться, – послышался вдохновенный голос Аменхотепа младшего, сочиняющего гимн Нефертити, чтобы прочитать ей на богослужении в честь ухода солнца на покой.
Похоже, он не замечал ничего вокруг. Но путь его был к озеру.
- Эхнатон, мы здесь, - окликнул Тутмос, разжимая объятия.
- Ты, как лев, а Нефертити похожа на маленькую птичку, на которую ты не позаришься, потому что она не утолит твоего голода, - обрадовался будущий владыка Нила неожиданной встрече. – Как вы узнали, что я буду здесь?  Тутмосу, конечно, открыли тайну камни. А тебе… владычица приязни, подсказало сердце? Ладно, гадать не буду. Я и сам не знал, что ноги приведут меня сюда. Народ Египта так ленив, что придумал самое скорое письмо, где значок заменяет слово, иначе глины не хватило бы на пластинки, которые итак кончаются, стоит только начать писать. К тому же поломались рыбьи кости. Такая страсть меня обуяла, потерял контроль. Нажим – и хрусть! И хрусть! И хрусть! Не только не на чем писать, но и нечем! Тогда решил я погулять, чтоб поучиться красноречию у финиковых пальм, - с восторгом  уставился Аменхотеп на друзей детства, и, вдохновившись, снова продолжал. - Кстати, твои глаза, приятный собеседник гор, похожи на финики. И знаю, твои руки плодоносят, хотя, ты до сих пор не выполнил одной моей просьбы. Она все ещё в силе. Ты принёс мне фигурки только главных богов, которые я растоптал. Но в Египте их сотни! Ладно, даже хорошо, что ты не поспешил. Теперь я поступлю иначе: запру их в чулан! Ведь, согласитесь, многие из богов – чудовища, страшно на них смотреть! Представляю, как будет ликовать народ, когда узнает, что бог один. Всегда на небе. Всех одинаково ласкает. Вовремя взойдет, жизнь заново творя. И спрячется, даря покой, вернее, смерть нестрашную. Накройся покрывалом, спрячься от воров и ядовитых змей. А утром возродись. Любовь моя, с тобой мы будем встречать Атона и провожать, молясь и принося ему дары, - Аменхотеп младший протянул Нефертити руку, приглашая сойти на берег.
- Жду приглашения на свадьбу, - выпрыгнул вслед  Тутмос.
- На свадьбу? – удивился сочинитель гимнов.
- Ты же сказал… - онемел жрец камней.
- Конечно, но сначала надо до последнего дома построить столицу Ахет-Атон! – одарил улыбкой окружающих будущий владыка Нила.
- Небосклон Атона? – растерянно уточнила Нефертити.
- Тебе нравится?
- Нравится.
- А тебе, Тутмос?
- Лет через двадцать, тридцать, построим, - спрятал усмешку в уголках искусно вылепленных губ некоронованный король камня.
- Я имел в виду… в голове. Ведь Атон был прежде пустоты, и не вышел на небо, пока всё не продумал! И людям дал круглую голову, чтобы рождала солнечные мысли…
- А помнишь сказку о двух солнцах? – спросила Нефертити. – Тутмос рассказывал.
- О двух? – напряг память сын фараона. – Да! Люди наказали вечернее солнце за то, что… им хотелось спать. И теперь мой любимый Атон зовётся Солнцем двух горизонтов! И Тутмос, запомни, храм в его честь будем строить с востока на запад.
- Когда приступим? – буркнул скульптор.
- Приходи завтра. Мама забросила дворец в Малькатте. А я люблю его. Здесь, на берегу, мы будем тебя ждать…
Голову не забудь, хотел съязвить Тутмос, но промолчал: если Нефертити дышит Аменхотепом, разве он вправе унижать его в её глазах?
Кажется, все кошки Египта решили поточить когти о его сердце…


5

Дома у него не было, Тутмос отправился в горы. Его голова, как богиня Нут, рождала и пожирала собственных детей – мысли.
Аменхотеп болен недержанием слов…
Считает себя властителем мира…
Глупец, каменные изваяния пережили стольких фараонов…
Нефертити, открой глаза, твой избранник сумасшедший!
Помнишь, как он плакал над оторванным крылышком стрекозы?
А однажды пообещал отрубить мне голову…
Как можно любить юношу, похожего… на мечтательную девушку?
Если я тебе – брат, то он… сестра!
Тутмос остановился, мысли с лёту вонзились в лоб.
Прости, Нефертити, дочь вечернего солнца, не вовремя заговорил я о своей любви, понадеялся, раз обо мне говорят люди…
Фараон восхищён, царица подарила золотой браслет…
Я и сам думаю: аллея удалась.
Спасибо Беку, доверил заказ…
Мысли о работе вернули хорошее расположение духа. Год назад жена фараона Тэйе приказала обозначить дорогу ко дворцу двумя рядами сфинксов. А он, Тутмос, взял на себя смелость переиначить задание: открыл аллею группой диких львов, готовых разорвать любого, кто намеревался придти с недобрыми намерениями. За львами резвились львицы со львятами. За ними, будто выслеживая добычу, распластались молодые львы…
И только у самого дворца, на постаменты, он посадил пару сфинксов в капюшонах встревоженных кобр. Физиономии сфинксов напоминали лица фараона и его жены.
Бек наблюдал за его работой, посмеиваясь, но каменотёсам велел во всём слушаться молодого скульптора.
А он старался изо всех сил, надеялся: увидит избранница его творения, поймёт, каким богатством наградил его бог камня, полюбит…
Но! Львы – те же кошки. Любовь их сердца мимолётна. А Нефертити ищет вечного спасения… в незрелом сердце Аменхотепа.
Тутмос не заметил, как очутился у стены известняка, из которой каменотёсы вырезали заготовки для будущих скульптур.
Солнце садилось, унося с собой краски. 
Горы согласны погубить себя ради того, чтобы воскреснуть в тысячах статуй, пронеслась мысль, в них тоже живёт тяга к совершенству…
- Бог камня, ответь, разве мы с Нефертити не созданы друг для друга? – закричал Тутмос так, что Атон на западе вздрогнул.
Её жребий – быть царицей Египта, отозвалось эхо.
- Но я хочу быть рядом с ней! Всегда!
В гробнице, одной на двоих…
- Тогда… да здравствует загробная жизнь, в которой нас никто не сможет разлучить!
Воспев хвалу загробной жизни, Тутмос почувствовал недомогание.  Казалось: спустившиеся на землю тени вползают в его тело, в извилины мозга. Он выхватил из кожаной сумки резец, стал бить им по камню. Ему хотелось раз и навсегда разделаться с соперником. Или, хотя бы, с его дерзкой просьбой…
Странно, наперекор природе, сумерки в душе сменились светом. Резец успокоился, привычно стал размечать размеры задуманных заготовок.
Простите меня, боги Египта, вам предстоит каменное рабство…
Никому не желаю смерти.
Всегда думал, можно спастись любовью…
Хотел даже во спасение рассказать Аменхотепу, что Нефертити чувствует себя с ним  нянькой, да не смог: для мужчины это униженье…
Для мужчины, у которого формы… округлы?
Спрашивал себя: не выставить ли напоказ его уродство?
В ответ услышал: солнцепоклонник будет восхищён, в окружностях увидит и воспоёт своё родство с Атоном!
Нет выхода.
Остаётся ждать, когда жизнь, как Нил, утечёт в подземное царство…
Когда закончил работу, Тутмос увидел: руки его в крови.
Вдруг вспомнил: золотая змейка, где она?
Эхо донесло слабый всплеск воды.
Он улыбнулся: урей утонул, но его любовь никогда не утонет! Сам бог камня пообещал ему вечную загробную жизнь с Нефертити!


   6   

Утром, прежде чем открыть глаза, Тутмос глубоко вдохнул пахнущий солнцем воздух. Для того чтобы ожить, одного глотка показалось мало…
Нефертити права: солнцем можно дышать!
Даже живот радуется Атону, прозаически подумал ночной отшельник.
Ещё вдох. Ещё… пока солнечный смех не защекотал струны души, не вырвался наружу.
Кажется, я смогу быть счастливым!
Тутмос подскочил, раскинул руки, хоть лепи с него бога Шу. Увидел небо цвета молодой бирюзы, красноватое золото солнца, нескончаемые отроги известняка, закричал: вот оно, счастье!
Слова родили невиданную энергию. Он решил вернуться в мастерскую, рассказать Беку о полученном от сына фараона задании, взять инструменты, людей…
Сколько богов в Египте?
Больше двух тысяч!
Ничего, справлюсь, приветственно помахал Атону будущий главный скульптор Египта. 
 
На пороге мастерской его ждал знакомый желтолицый лекарь.
Пленный раб, он сам освободил себя, излечивая от болезней жителей квартала каменотёсов. Впрочем, жители других кварталов тоже протоптали тропы к его саманному домику.
Из-за спины лекаря выглянули огромные глаза чумазого мальчишки.
Тутмос поймал его взгляд, будто охотник добычу.
Загнанность зверя, желание жить…
Страх и отвага…
И ещё… насмешка над временными трудностями.
Пожалуй, такой палитры чувств даже ему не приходилось переживать в сиротском детстве.
- Вот, привёл тебе вора, - сказал лекарь, встряхнув за шкирку пацана лет семи, милостиво добавил, - который ничего не украл, потому что у него лицо… не вора.
Услышав замечание азиата о лице, Тутмос приготовился слушать.
- Залез ко мне в дом, был голодный, но... съел глазами… только твою двуликую статуэтку. Помнишь?
Ещё бы не помнить?!
- Иногда искушение может превратить царя зверей в козла отпущения, - сказал безымянный раб на заре их знакомства. – У зверей самое большее – два лица, у людей – много. Для вас главное имя, для нас… лицо, единственное, своё, которое сначала надо найти, потом… не потерять, чтобы дать богу шанс  подарить ему вечность.
Тогда он мало, что из сказанного понял. Но двуликого льва-козла из золотистого песчаника вырезал, подарил лекарю своей сиротской души.
- Как тебя зовут? – спросил мальчишку Тутмос.
- Май. Я видел, как ты делал львов. У одного кисточка хвоста слишком маленькая, камня, что ли, пожалел? – неожиданно бойко представился оборванец.
- Ого! – не смог скрыть удивления Тутмос.
- Слушай, слушай, у него лицо друга, - хмыкнул довольный лекарь. – Не будет у тебя вернее ученика, если, конечно, возьмёшь его к себе…
- Если так, возьму. Но, ты никогда не говорил, нашёл ли я своё лицо?
- Нашёл. Сегодня утром.
- Лицо камня?
- Лицо любви, - стал бить поклоны всезнающий раб, давно нашедший своё… лицо лекаря.
- Лицо любви? – переспросил Тутмос.
- Любовь – лучший скульптор, - загадочно ответил азиат.
Захотел быть счастливым, и, кажется, уже началось, подумал создатель будущих шедевров изобразительного искусства.


Часть вторая

Мечты, мечты…

Глава первая

       1

- Смотри, «Сияние Атона» грустит, как привязанный сокол, но солнце ещё отражается в его полированном кедре, а, значит, он жив, и готов помчаться по водной глади, - взял за руку Нефертити восторженный сын фараона.
- Качается в колыбели, как ребёнок, - нежно заметила девушка.
- Здесь ты из озера явилась как богиня…
- Я помню, огромный нубиец из гребцов тряс меня вверх ногами…
- И брызги летели, как дождь, и сверкали, как маленькие солнца. С тех пор они окружают меня, помогают слагать гимны всему живому, а мёртвого нет на земле…
- Музыка твоих слов меня чарует, - прислонилась Нефертити к плечу солнечного поэта.
- Твои уши созданы для них. Ладно, признаюсь заранее, скоро я построю тебе семь спален…
- Почему семь?
- Число жизни. В нём живёт магия. Оно – хвост ящерицы, который вырастает вновь и вновь. И у нас с тобой будет семь детей. Шесть сыновей, и одна дочь. Ты будешь жрицей Атона. Утром, вместе отслужим ему молебен,  потом возляжем на ложе, показать Владыке Небе, что я следую его примеру, оплодотворяю лучами землю. Ты – моя земля. И небо. Потом подкрепимся вином. Выйдем в сад, где всё будет благоухать, и радовать глаз. Тебе в подарок я посажу аллею финиковых пальм…
- А я тебе – цветочную поляну, куда будут прилетать бабочки со всего Египта, - нашла момент, чтобы подать свой голос Нефертити.
- А потом мы будем спускаться в город. Смотреть, как люди трудятся. В нашем городе все будут при деле…
- Ты говоришь о Фивах?
- Нет. Я же сказал, мы построим Ахет-Атон. Солнечный город. Его уже много у меня в голове…
- А Тутмос украсит храмы и дворцы статуями и барельефами?
- Он воздаст благодарность Атону в камне. Каждый миг нашей жизни станет вечностью, - ещё больше вдохновился Аменхотеп, и вдруг побледнел. - Не понимаю, кто придумал ночь, ведь она – смерть?
- Не грусти, ты же сам говорил, жизнь как ящерице: голова – день, хвост – ночь. Оторвётся, вырастет новый, - убаюкивающее произнесла Нефертити.
- Не грусть разрывает мне сердце, а опасение, что, построив солнечный город, не разрушу мрачные крепости, которые люди соорудили в своих головах. И многим их придётся лишиться. Чтобы гармония восторжествовала…
- Ты пугаешь меня, - отстранилась Нефертити, чтобы посмотреть в лицо будущему  владельцу двойной короны.
- Я и сам себя… иногда пугаюсь, - дрогнул голос юного реформатора.
Что-то дёрнулось в его лице. Нефертити показалось, сейчас Аменхотепу младшему вновь  придется сражаться с духом льва-фараона, и… она приникла губами к его губам. Он растерялся. Поцелуй сначала показался ему насилием. Но губы девушки были так нежны и прохладны, что ему захотелось приникнуть к ним, как к источнику в пустыне. Жар опалил его. И он отстранил Нефертити, чтобы воспеть этот костёр, впервые разожжённый в нём женщиной…
Шестнадцатилетний сын фараона был девственником.


2

Тутмос видел этот поцелуй.
Поцелуй любящей няни, не больше…
- Друг, ты вовремя, – обрадовано приветствовал своего архитектора Аменхотеп. – Я выносил мысль: в Городе Солнца мы построим улицы в виде лучей и дисков. А в центе будет стоять храм Атону, высотою до неба, чтобы он мог спускаться к нам в гости. Вокруг соорудим девять дворцов фараона: один мой, другой – Нефертити, шесть для сыновей, один для дочери. Малый диск. Дворцы соединим галереями. Второй круг составят дома знати, может, и третий: бог любит богатых людей! А вот, как устроить торговцев с ремесленниками, ещё не решил…
- Ремесленники должны жить рядом, чтобы учить друг друга лучше печь хлеб, варить пиво, шить сандалии, чеканить кубки, - заразился Тутмос азартом строителя.
- Согласен! Можешь сделать макеты?
- Конечно, могу…
- Когда пойму, что маленький Ахет-Атон готов, стану фараоном, женюсь на Нефертити, и…
- Начнём перестраивать Фивы? – с затаённым дыханием спросил Тутмос.
- Пока не скажу, - на миг нахмурился Аменхотеп, и снова засиял. – Знай только, это будет самый красивый город Египта, в котором детям будут рассказывать самые красивые сказки. Я уже их сочинил. В них никто никого не будет бояться…
- А сказку о двух солнцах мы будем рассказывать своим сыновьям? – нежно спросила Нефертити.
- Нет! Им хватит одного! – без тени сомнения принял решение будущий фараон и отец. - Пример солнца двух горизонтов полезнее. Будут с детства трудиться, как Атон, или как Тутмос. Вчера перед вечерней молитвой я долго гулял в аллее сфинксов. Твои львы, как живые. Особенно понравился один, лев-фараон: дремлет, но вот-вот проснётся, чтобы навести порядок…
- В архитектуру некрополя тоже надо будет внести изменения, - авторитетно заметил Тутмос.
- Зачем нам некрополь? Загробного мира не будет. Сколько раз взойдёт утром Атон, столько и проснутся солнцеголовые люди. И больше о гробах ни слова!

Самая смешная сказка, которую я когда-нибудь слышал, подумал главный жрец Ра, прячась за пышными кустами цветов, интересно, что скажет по этому поводу мудрый бог Тот?

Нефертити насчитала семь солнечных пятен, румяными лепёшками крутившихся у головы будущего фараона и супруга.
Тело её ныло от истомы: ещё бы, предстояло родить семь детей, а голова пыталась произвести на свет хотя бы одну солнечную мысль: подожду, пока  Аменхотеп не начнёт претворять свои сказки в жизнь…

Солнце всегда всходило, а людей хоронили; бог камня мудрее сочинителя сказок, беззлобно рассудил Тутмос. Аменхотеп впервые предстал перед ним в… неземном сиянии, показался красивым, пальцы услышали музыку его души и потянулись к податливой глине…   


3

Вся деятельность воспитателя сводилась к слежению за тем, чтобы сын фараона вовремя принял пищу. Духовно он был сыт постоянно. Поучительных бесед не переносил.
Эйе вспомнил, как однажды нравоучительно заметил: бог Амон помог Тутмосу Третьему совершить  семнадцать походов против Сирии и привести в Египет сотни тысяч пленных, на что воспитанник отреагировал критически: больше всех сирийцев, вместе взятых? И разошёлся: гиксосы попрали власть нашего Ра, навязали Амона с разными головами: то барана, то шакала. Не говори мне больше о нём!
Сам Эйе был куда покладистее. Отца слушал во всём. Прошло много лет, а он наизусть помнит…
На троне правит Амон, а не фараон!
Бог, меняющий головы, нам – лучший друг.
Жрецы Амона – самая сильная партия Египта.
Держись Аанена, он помог сестре стать царицей, поможет и тебе…
Женись на сводной сестре фараона, рыжеволосой Тии…
Я выхлопотал тебе должность начальника архива, а ты припиши Амону подвигов, сколько краски хватит…
Ему и в голову не приходило, возражать.
А этот несносный мальчишка где-то набрался… своих слов, чужим не верит. Вообще, ни на кого не похож: в спортивных состязаниях не участвует, не охотится, не бегает за девушками…
Верен своей Нефертити! Что, впрочем, хорошо…
В благословенный час он, Эйе, превратится в отца царицы, тестя фараона, а там, кто знает, Аанен обещает, но об этом, пока, лучше помолчать…
  А Тутмосу уже сейчас быть рядом с его дочерью… не место! Смотрит, как крокодил на ягнёнка. Играет мускулами. И… кто знает? Кто, вообще, поймёт этих женщин? Что им надо?
Надо…
Надо что-то делать!
Эйе понял, что…
Мутноджемет подросла. Налилась соком, груди как наконечники стрел. Не сводит с каменотёса глаз. И ей он – завидный жених. Потому что, не скроешь, младшая дочь не удалась. Не вышла ростом…
Ноги коротки, да разум долог!
Уговаривать её не придётся: слушает отца, как он когда-то принимал на веру каждое слово предка. Соблазнит, глазом не моргнёт! С глазами, кстати, у неё тоже не всё в порядке: один зелёный, другой коричневый. Но живости не занимать.
И язык… острее дротика, не промажет, не помилует.
Кстати, Аанену надо подсказать: дети подросли, пора старому фараону на покой, а то на ногах уже не стоит, распухли, как колоды.
И раньше-то толку не было.
Вся власть в руках… пастушки Тэйе.
Впрочем, о сестре жреца лучше помолчать.
Женщины в Египте имеют большую силу. И, кто знает, может, сбудется пророчество жреца Амона: дочери усадят его на трон фараона…


4

Аанен открыл ключом потайную комнату, где жила в загородке молодая песчаная Эфа. Залюбовался жёлтыми кругами, нарисованными неизвестным художником на её спине. Кстати, такие же солнечные пятна плавают в воздухе рядом с племянником.
Аменхотеп, Аменхотеп!
Как понять, кто ты: сочинитель сказок, или бунтарь?
В шестнадцать лет… дитя малое.
А что, если… вместо игрушки… подарить ему…
Мысль заартачилась.
Подарить ему! – натужно выкрикнул жрец.
Змея сложилась полумесяцем, гремя чешуями, отползла в дальний угол, оставляя клинописную строчку: изгони страх из Фив…
- Спасибо за послание, бог Тот! Пусть будут неисчислимы ибисы, которых принесу я тебе в дар! – обрадовано пробормотал Аанен.
Решение созрело, мысль выскользнула из извилин, простая и безобидная, как уж.
Вместо игрушки сыну фараона следует подарить… возможность построить сказочный город на берегу настоящего Нила, где неосвоенных земель сколько угодно!
  Уговорить сестру не составит труда.
Заказывала сыну маленький трон, закажет и город… в обмен на эликсир для своего муженька.
Сдаст Аменхотеп Третий экзамен хеб-седа, и она не выпустит власть из рук! А ради власти, на что не пойдешь…
Изгоним сына фараона из Фив, заживём, как прежде…
Тэйе, надо воздать должное, управляет ближним и дальним Египтом умело. Баркасы плывут по Нилу, везут дань. Прибывают караваны верблюдов. Люди имеют страх, несут дары богам…
Благостное настроение исчезло, как только Аанен вновь взглянул на послание.
Изгони страх из Фив!
Изгони… страх.
Ну, не вообще же…
Страх страху рознь. Иной, слаще мёда.
Скорей всего, Тот указывает на Аменхотепа, решившего уничтожить загробный мир.
Неужели бог испугался мальчишки?..


5

- Отчего, моя законная супруга, ты ещё как девочка бегаешь. А мои члены тянут меня к лежанию? – капризно спросил Аменхотеп Третий накануне хеб-седа. – Завтра я не пробегу и десяти локтей. А если присяду, не встану. Знай, любимая моя жена: не исполнишь своего обещания, мою статую похоронят, а Сатамон выберет себе жениха из гарема, будущего фараона. И это будет по закону!
- Любимый мой муж, - с медью в голосе начала свой ответ царица Тэйе. – Разве когда-нибудь я не выполняла своих обещаний? Завтра Фивы увидят фараона Аменхотепа Третьего, прыткого, как молодой лев. Народ тебя любит. Помнит наши пешие прогулки, когда ты раздавал беднякам лепёшки, а усердных строителей награждал золотыми кубками. Убедившись в бодрости твоего духа, египтяне возрадуются! А вскоре ты провозгласишь нашего сына фараоном-соправителем, и подаришь ему долину, чтобы он построил там храм Атону!
- Кто помнит былое? - заупрямился владыка Верхнего и Нижнего Нила.
- Не скрою, пришлось освежить память народа.
- Освежить? И как же?
- Уже месяц, как верные люди растворились в воздухе Фив, чтобы где-то напомнить, как щедр ты был, и своим миролюбием сохранил египтянам много крови. В другом месте рассказать, что у ног нашего сына львы ложатся, как кошки, чему свидетелями были тысячи, и что является знаком избранности будущего фараона. К тому же, завтра в Фивы войдёт караван с золотом, душистыми специями, ладаном и другими благовониями. Народ Египта решит:  ты им нужен!
- Спасительница!
Ровно в полночь царица открыла заветный флакон.
Фараон выпил жгучую жидкость, оставшиеся капли Тэйе втёрла ему в кожу груди.
Вскоре дух его встал на дыбы.

Церемония началась при большом скоплении народа, под пение женского хора. Платья из тонкого гофрированного льна скорее раздевали, чем одевали певиц. Голоса их звучали сладко, и пьянили как медовая брага. Они объяснялись в любви фараону, лучшему из всех, кто был до него, и тех, кто будет. Хотелось им подпевать…
- Я родил шесть сыновей, шестнадцать дочерей. Потрудился на славу! – гордо поднял львиную голову Аменхотеп Третий. – С помощью дипломатического искусства выиграл множество войн, вернее, погасил их, некоторые ещё тлеют, но, обещаю, не разгорятся. И мужья будут при жёнах, и дети будут рождаться!
- Пусть живёт фараон вечно-вековечно! – раздались отрепетированные голоса.
Фараон ещё больше воодушевился.
- Не может пожаловаться на мою скупость народ Египта. Я щедро делился данью с Амоном, покровителем Фив, за что он платит мне крепким здоровьем, награждает богатым урожаем. Надеюсь, сегодня он подарит мне силу духа пройти испытание хеб-седа и доказать, что на троне не дряхлый старик, а фараон в полном здравии ума и тела!
- Слава фараону, любимому сыну Амона! – грянул гром голосов, заглушивших ропот сомнения…
- Скоро некому будет работать: рабы умирают, и нет им замены…
- На словах все фараоны скоры…
Иногда благо плохо слышать, а слух фараона давно полюбил тишину, поэтому он продолжал, сам себя вдохновляя.
- Смотрите, кто из вас во мне не признает гимнаста, если я до земли склоняюсь в молитве. Руки мои без хруста в плечах тянутся к небу, когда я прошу благ для своего народа! Если же я бегу за тенью своих несовершенств, то всегда обгоняю! – Аменхотеп Третий еле согнулся, более успешно поднял руки и пробежал на месте, стараясь выше поднять коленки.
- Где уж согнуться, когда на спине вырос горб жира, как у верблюда, - раздалось из толпы земледельцев.
- А сейчас я спляшу перед вами. Вы спросите: кто танцует на своих похоронах, так как, следуя закону, жрецы сейчас меня похоронят, и моё второе тело соединится с небесным отцом?
Будто с неба хлынули печальные звуки арф. Но весёлый перезвон систр изменил настроение.   
- Слава Амону, в кенотафе замуруют мою безглазую статую, - улыбнулся фараон.
В рядах знати рассмеялись.
Хохоток пробежал и по толпе воинов, ремесленников.
Владелец двойной короны, покачивая бёдрами, сделал несколько па.
- Аменхотеп Третий – наш фараон! – разом выкрикнули несколько лужёных глоток.
- Аменхотеп Третий – наш фараон! – взревел народ.

Первая часть плана выполнена, подумал Аанен.
С коронацией сына затягивать не стоит, - пронеслось в голове Тэйе.
Аменхотеп младший на экзамене отца не присутствовал: скопище народа вызывало в нём предчувствие липуче-чёрного провала в памяти.   


Глава вторая

1

Когда время не в ногах у людей, а в голове, тогда его не надо подгонять.
Пять лет пробежали быстро.
Измена, написала на песке Эфа и уползла в дальний угол.
Измена!
Аанен решил: время пришло. Аменхотеп Третий мучается ногами, не явился на вечернюю молитву. Тэйе строит сыну дворец в Фивах, будто не было договорённости о том, что столицей фараона-соправителя будет Ахет-Атон, которым он все уши прожужжал. И о свадьбе одни разговоры…
- Брат, помоги! Дай ещё мази со змеиным ядом, только она помогает мужу, - поднялась на кафедру после вечернего молебна царица Тэйе.
- Сестра! Обманывать жреца, всё равно, что обманывать бога! – ответил заготовленной фразой Аанен.
- И в чём мой обман? – деланно удивилась царица.
- В сыне. Сколько лет прошло, пора фараону назначить новый хеб-сед, а мой племянник до сих пор не женат, не объявлен соправителем и не покинул Фив. Наоборот, ты строишь ему прекрасный дворец. Чего ещё ждать? Гонений на богов и жрецов Египта?
- Нет. Ты же знаешь, мне приходится править…
- Власть не потеряешь, - перебил Аанен. – А вот сына…
- Что ты хочешь сказать?
- Разве ты не была молодой? Не хотела свободы? Любви? Дай и сыну возможность себя проявить не на словах, на деле. Мои люди вниз по течению Нила нашли долину в отрогах гор. Нет лучшего места для строительства города. Позволь сбыться мечтам Аменхотепа, или, как он велит его звать, Эхнатона! Фивы на него действуют дурно. Решит ещё переименовать столицу, а потом и  Египет...
- Устала я, брат. В провинциях неспокойно, - нахмурилась Тэйе. – Ладно, завтра объявим о свадьбе…
- И на свадьбе же фараон объявит сына своим соправителем, - непререкаемо заявил Аанен, и тихо добавил, - в отдельно взятом городе…
- Тогда готовь аромат, чтобы в первую же ночь Нефертити зачала сына, - условием на условие ответила царица.
- Будет тебе и аромат, и мазь для ног мужа, и эликсир бодрости для тебя, чтобы не уставала, трудилась на благо… богов и народа Египта, - засуетился жрец, выполнивший миссию спасителя Фив.


2
   
Приготовления к свадьбе заняли не один месяц. На празднество, которое обещало быть двойным, были приглашены наместники, правящие в покоренных странах от имени Египта. Князья соседних государств.
В Фивах все были заняты делом. Ювелиры из золота и дорогих камней изготовляли украшенья. Мастера краснодеревщики по просьбе Тэйе трудились над новым троном. Его высокая спинка была вырезана из драгоценного черного дерева, привезенного из Нубии. В центре сиял золотой Атон, сторукий, добрый и властный - инкрустация, выполненная волшебными руками иноземного мастера. Ножки трона из слоновой кости изображали лапы огромного льва.
Суда сновали по Нилу, привозя тюки материи, преимущественно льна, тончайшего, как воздух. И вина в бочках, и соленую икру красных рыб. Глиняные горшки и посуду из серебра и золота. Казалось, изделия всех мастеров мира стремились удивить глаза молодожёнов, чтобы внушить им уважение к труду.
Но более всех в Фивах не разгибали спин строители, их было так много:  каждый положит камень на камень - дворец сам вырастет до небес. Но чтобы хаос превратился в произведение искусства, нужна была воля одного человека  - скульптора Тутмоса. Хотя начальником строительства официально был назначен архитектор Бек.
Дворец Аменхотепа младшего был почти возведён. Сто колонн держали его кровлю.
Вровень им должна была вознестись статуя нового правителя Египта.
И камень ни в чём не должен был погрешить против творения Атона…
- Чтобы не дрогнула моя рука, и резец не нарушил ни одной линии твоего лица, я должен снять маску, - объяснил Тутмос год назад Эхнатону свой приход с кулём глины и горшком масла.
- Маску? Что ж, никто не скажет, что я боюсь себя, или собою недоволен. Никто не должен морщить нос перед своим естеством. Бог дал мне складку на животе, как у женщины после родов. Но разве я не родил целый город? Удастся маска, станешь скульптором нового искусства. Искусства естества! – нашёл ещё один повод для вдохновения будущий фараон.
И снова… взгляд, как мёд, и речи – паутина, из которой не выбраться живым, лучше и не пытаться. Эту способность друга Тутмос не раз испытал на себе. Но то, что Эхнатон, как скарабей отгадывает тайные желания, открылось впервые.
Тутмос жаждал творить, подобно солнцу.
И если будущий фараон даст ему такое право, то… долгий день своей жизни он подарит ему, а свою вечную ночь… припасёт для себя.
На этом свете воспоёт свою любовь в камне, все горы Египта изведёт, чтобы мир украсили тысячи статуй его богини, его вечернего солнышка…
А загробный мир?
Загробный мир он превратит в сказочное царство богини Нефертити!


- Тутмос! Сколько стоит твоя работа? Вылепишь мой бюст за поцелуй? Или за ночь любви? – раздался за спиной озорной голос Мутноджемет.
Глаза бы её не видели! Не даёт проходу.
- Может, свадьбу сыграем? Завтра! Нефертити с уродом, и я с красавцем! Не пожалеешь! Мне гадалка нагадала быть царицей…
- Не мешай. Тороплюсь закончить мизинец.
- Такой кривой?
- А у тебя ноги кривые, - зло буркнул Тутмос.
- А у тебя, - не найдя недостатков в облике избранника, перебила себя младшая сестра Нефертити, - да мои ноги, как заброшу их тебе на плечи, в раба превратишься!
- Я? В раба? Кто бы говорил…
- Соглашайся! А не то, стану царицей, прикажу разрушить всех твоих истуканов!
- Правда, любишь меня? – неожиданно сменил Тутмос тон.
Мутноджемет насторожилась. Она давно стала рабыней своенравного, несговорчивого юноши с каменным сердцем. Из своего порабощения научилась извлекать сладчайшие чувства. Неудовлетворённая истома возвышала её в собственных глазах.
- Люблю тебя? – переспросила она и нечаянно ответила, - а ты любишь мою сестру! Все говорят. Только Аменхотеп не видит. Скажу ему, он отрубит тебе голову!
- Глупая! Его-то я и люблю, и он знает об этом, - продолжил злую игру Тутмос.
- Ты… любишь… мужчину? Так вот почему?! – испепелила извращенца взглядом разноцветных глаз Мутноджемет. – Ненавижу тебя!


3

- Дочь моя! В моих руках бесценный дар. Шкатулка такая маленькая, что тень удивленья пробежала по твоему лицу. Не удивляйся. В ней амфора из изумруда, время которого неисчислимо. И пробка притёрта так плотно, чтобы не каждый день желала  ты её открыть, а только в ночь, когда захочешь зачать сына. Твой муж загорится как сто солнц и тысяча львов, как мой загорался, стоило ему унюхать аромат, - царица Тэйе опустила веки, уносясь в прошлое.
- Там аромат? – удивилась Нефертити.
- Говорят, бог неосторожно пролил на землю благоухание своей любви, и мало кто успел собрать его в сосуд. Женщины моего рода собрали и сохранили. Я пользовалась им умело и бережливо, бог свидетель. Для плотской страсти его не нужно. Желание вкусить земных утех испускает такой острый запах, что всегда найдется исполнитель. Я говорю о страсти и любви небесной, когда трепещет тело от предчувствия. А, впрочем, я всё уже сказала. Ты умна. Но… должна стать ещё умнее. Нежна. Ещё нежнее! Не жалей себя. Но поцелуи прибереги. Твои поцелуи дорогого стоят. Люби глазами всех, а телом только моего сына, - Тэйе перешла на шепот. - Он задумал великое. В веках ему будут петь гимны, ибо он освободит людей от ига угнетателей-богов и их прожорливых жрецов. Он даст народу Египта и покоренных земель свободу поклоняться богу, которого все знают и любят. Который появляется на небе и уходит в одно и то же время. Затмения которого просчитаны на века вперед. Люди поймут, что жизнь вечна, и души их пробудятся от сна. Сердца станут добрее. Зло, зависть, войны исчезнут. Мир, труд, любовь воцарятся в Египте и во всём мире. Но мы ещё поговорим об этом. А пока… возьми. Владей моим сыном, как только истинная женщина может владеть мужчиной. Дай сил ему воплотить всё, что он задумал, - с этими словами царица вручила Нефертити маленькую шкатулку, поднесла указательный палец к её губам, припечатала тайну, и быстро ушла, будто боясь передумать…
Будущая жена будущего фараона взболтнула пузырек: движенье не разбудило ничего внутри. Попробовала выкрутить пробку. Скупая стража почти не поддалась. Но всё же сладостная волна божественного аромата вырвалась наружу, опьяняя. Ожили ночные грёзы. Каждая клеточка тела затрепетала.
Скоро она, Нефертити, станет настоящей женщиной, и… царицей.


4

Свадебный пир был в разгаре. Вина и пива лилось столько, сколько в  Ниле воды, не дай бог обмелеть его руслу!
Мужчины пускали слюни, глядя на новобрачную. Её черные волосы отливали синевой, и их было так много, что не понадобился  праздничный  парик, без которого ни одна уважающая себя замужняя женщина не могла показаться на людях. Золотых украшений и драгоценных каменьев в её наряде было так много, что их блеск мог украсить уродство. Но красота Нефертити затмевала всё золото мира, как солнце затмевает свет луны. Казалось, источник её красоты бил фонтаном, и живительные брызги счастья могли попасть на тех, кто рядом. Вот почему все стремились подойти к ней поближе. Её улыбка светилась загадкой, как у жрицы неразгаданных тайн.
Аменхотеп младший переминался с ноги на ногу, ожидая оглашения. Казалось, отец забыл обещание: торжество привычно крутилось вокруг закусок, политических разговоров, придворных  сплетен…
Одна Тэйе, пожалуй, была трезва. Ей предстояло много дел. Сирийский князь отбился от рук. Митанния бурлит. В Палестине зреет недовольство. Страна сплошных болячек. И сладкими речами их уже не вылечить…
Царица посмотрела на сына, чужого на этом пиру. Аанен прав: пора! Когда-то она мечтала построить ему игрушечный дворец. Теперь пусть сам строит… игрушечный Египет. Свои полномочия она оговорила. И молодому фараону ещё долго не придётся быть дипломатом, угощать подвластные народы то рахат-лукумом, то плетью. Дружить с врагами, присматривать за теми, кто клянётся в дружбе…
Она подала мужу знак.
Аменхотеп Третий поднял правую руку.
- На радость Египту объявляю своего сына, Аменхотепа Четвёртого, фараоном-соправителем. Львы ложатся покорно, как кошки, у его ног. Атон отечески защищает его. Это значит, его золотые лучи принесут богатство всем египтянам! Урожаи на ваших полях станут весомее. Нил загустеет от рыбы…
- Да будет его власть вечной, вековечной! – провозгласил Аанен.
Ещё три жреца окружили Аменхотепа Четвёртого.
Один пристегнул к поясу хвост быка, другой вручил скипетр, третий – цеп с тремя нитями бисера.
- Сын мой! Отныне двойная корона будет твоею по праву! – с трудом водрузил на голову сына главный символ царского дома Египта Аменхотеп старший.
Атон царит голым. А эти почитатели придуманных богов хотят меня украсить, как игрушку. Нет! Игрушкой в ваших руках я быть не собираюсь! Лишу жрецов и храмов и земель! Богатства всех богов отныне будут служить Атону. Но, промолчу… пока, мать права: сначала надо построить Ахет-Атон,  затаилась усмешка в уголках капризных губ молодого фараона. 

А главный жрец Амона молился: не оставляйте меня, Ра и Тот! Укрепите мой дух. Растопите ослиное упрямство племянника своим нетленным, солнечным и лунным светом, пусть живёт как все: правит словами, а не богами. И пусть простит сестра, чтобы восстановить закон, её муж, фараон должен жениться на своей дочке. Сатамон будет рада выбрать отца в мужья, если брат не оправдал её ожиданий. Племянник – не от мира сего:  глаза его видят то, что хотят видеть. Племянница же – дитя земли, знает: в пустыне путник рад тени даже от высохшего дерева. И, благослови меня, Амон, я позаботился: в семье еретика не будут плодиться похожие на отца сыновья…


5

- Смешные люди, всё хотят украсить! Не понимают, нет ничего красивей естества. В Ахет-Атоне мы будем голыми гулять в саду, - усадив молодую царицу на кровать из слоновой кости и кедра, заявил новоиспечённый муж.
Полог из тонкого льна был разукрашен виноградной лозой. Голубь клевал гроздь янтарного винограда.
- Там будет столько любопытных глаз, - несмело возразила Нефертити.
- Пусть любуются детьми Атона. Теперь ты его дочь, я сын. Ведь солнце к нам является нагим, нисколько не смущаясь тысячи тысяч глаз. Жаль, Тутмоса нет с нами. Но ничего, завтра утром, после того, как мы соединимся, я поведу тебя смотреть первую правдивую статую, которую он сотворил в честь того, что я стал фараоном, - ушёл в себя Аменхотеп младший, постоял изваянием, тяжело вздохнул. - Признаюсь, я никогда не полюблю Фив, здесь запах гниения   преследует меня с детства. В Ахет-Атоне будет пахнуть… тобой, женой любимой, чьим образом доволен владыка новых земель…
- Ты взволнован, иди ко мне, - попыталась направить мысли супруга в более подобающее для первой брачной ночи русло Нефертити.
- Нет, подожди, до восхода солнца мне многое ещё тебе надо сказать. Ведь в брачную ночь не спят? Тутмос, наверно, тоже болеет бессонницей.  Завтра он обещал удивить меня…
- Мутноджемет сказала, мизинец на твоей ноге похож на каменную улитку. А лица не видно, так высоко!
- Мой скрюченный мизинец!  - с умилением посмотрел на правую стопу  молодой фараон. – Можно надеяться, камень точь-в-точь повторит мои глаза, нос и уши. Ну, и Тутмос! Если сложит гимн правде, подарю ему золотую цепь, а если хоть что-то изменит, не сносить ему… головы. Шутка. Голова его слишком дорого стоит. Бог дал ему смелость думать, в отличие от  тех, кто живёт чужим умом, по законам, рассыпающимся в прах от дуновения свежего ветра! Нелегко мне будет ваять из них… новых людей. Но Тутмос же не побоялся! Камень искрит под его руками, сопротивляясь, а он делает своё дело. И я не дрогну. Всех, кто мешает… в сторону! Нефертити, ты спишь? Ты права, не спать в брачную ночь – предрассудок. Солнце село, а я предаюсь мечтам, хотя мечтать ночью опасно: мечты умрут, не воплотившись в жизнь…
Не раздеваясь, Аменхотеп Четвёртый укутался покрывалом с головой.
Нефертити проснулась на рассвете. Воздух был ещё безжизненного цвета, не хватало золотой россыпи, которой одаряет Атон земных детей, когда восходит, чтобы подвигнуть их к пробужденью.
Рядом с ней лежало плотно завёрнутое в покрывало тело мужа.
А он действительно боится ночи, подумала Нефертити, и вспомнила, что…  не стала женщиной.
Ничего, с первыми лучами Атона она испробует великое таинство!
Молодая царица вытащила из-под подушки маленькую шкатулку с подарком свекрови. Помолилась пробке волшебного сосуда, которая поддалась смиренно.
И словно джин любви вырвался на волю из тысячелетнего заточенья…
Она разделась, прижала изумрудную амфору к груди. Маслянистая капля упала в ложбинку между двух холмиков с задиристыми сосками, готовыми к бою за свое счастье.
Фараон подал признаки жизни, обнажил жаждущий небесного аромата нос. И тут же прочь полетело покрывало.
Аменхотеп увидел, что был одет, неожиданно для себя смутился.
- Дай, я раздену тебя, мой супруг…
Накрытый облаком желания, говорун потерял дар речи, заплетающимся языком едва промолвил: Атон благословляет нас, и…
Пляска страсти была такой безумной и ненасытной, что солнце поднялось уже к зениту, когда у молодоженов иссяк любовный дух.
- Я думаю, ты зачала, - удовлетворенно произнёс муж.
- Сына, - погладила плоский живот Нефертити.
Фараон сделал дело, и… почувствовал прилив сил: воспеть свой труд оплодотворенья в гимне, слова которого нелегко будет подобрать.


6

Явление статуи мужа глазам Нефертити было удручающим. Огромное лицо его можно было увидеть только с большого расстояния. Рядом со статуей казалось: на голову вот-вот упадет живот. Пупок был похож на клубок змей.  Кривые ноги не вызывали желания припасть к ним в восхищении…
Но Аменхотеп был рад!
- Впервые предстал я в истинной сути! Тутмос, отныне ты мой главный скульптор. Мою жену тоже покажешь богам и людям во всей красе! Построишь храм в Ахет-Атоне, где в её честь зазвенят систры. Запомни, к рожденью сына храм должен быть готов, - перескакивал с мысли на мысль от возбуждения молодой фараон. – И отныне все зовите меня Эхнатоном!
- Ты беременна? – будто в укор, неслышно сбросил с губ вопрос Тутмос.
- Возможно, - опустила глаза Нефертити, таким желанием пахнуло на неё от человека-горы, что голова закружилась.
Земная любовь свои изобретает эликсиры…
- Завтра же мы поплывем искать место Ахет-Атону, - с жаром заявил Эхнатон. – Тутмос, мизинцем я тоже доволен, как будто ты снял с него маску, точь-в-точь вторишь богу, - обернулся к жене, - любовь моя, отец твой и мой воспитатель Эйе, с детства мне говорил: лень – мать фантазий. Поработаем же во славу Атона, друзья! Завтра, после молитвы, Тутмос, ты поплывешь с нами. Прихвати чертежи, и закажи больше форм для глиняных табличек…
- Разве экспедиция уже готова? – спросил Тутмос, оторвавшийся во время работы над статуей от жизни.
- Баркасы ждут!
- Тогда я прихвачу котёнка, которого нашёл в ладье «Сияние Атона», иначе он умрёт с тоски, - нагнулся Тутмос, поднял рыжий клубок, не отстающий от него ни на шаг с тех пор, как он вместо потерянной золотой змейки наткнулся на живой золотой самородок.
- Наверно, это внук Сыночка Солнца, – взгрустнула Нефертити.
- Всё живое имеет право на жизнь! – произнес Эхнатон, прислушиваясь к своим словам.
Они ему понравились, он закричал: всё живое имеет право жить!

Царица Тэйе была довольна не статуей, но видом сына, который за одну ночь возмужал. Она отдала все распоряженья, чтобы вояж молодожёнов был плодотворным.
Пусть дети предаются любви вдали, построят свой город, и, кто знает, может Ахет-Атон победит Фивы, и тогда она выиграет самое трудное в своей жизни сраженье…


Глава третья

1

На пристани Тэйе подошла к сыну, шепнула на ухо: обрати внимание, тремя днями вниз по Нилу расположилась несравненной красоты долина, окружённая отрогами остроконечных, как пики стражников, гор. 
- Подарок Атона? – сам не зная, почему, спросил Эхнатон.
- Ведь ты его сын, - покорно склонила голову царица. – Но твоя столица ещё… здесь. Оставь там Тутмоса, пусть начинает стройку, а сам возвращайся. Молодая царица должна родить сына в Фивах, чтобы все видели…
Тэйе оборвала себя на полуслове. Ей очень хотелось заткнуть глотки тем, кто распускает слухи о мужском бессилии наследника первого сластолюбца Египта.

Когда Эйе увидел сцену прощания молодого фараона с матерью, ослабил руку, выпустил Мутноджемет, которой не терпелось отомстить дерзкому каменотёсу за безразличие, за враньё, а если за правду, то горькую…
- Сестрица, - подошла она к молодой царице. – Остерегайся Тутмоса. Он любит твоего мужа, как мужчина любит женщину, понимаешь?
- Что ты хочешь сказать? – удивилась Нефертити.
- То, что он может оказаться в гареме у фараона!
- Мут, - позвал Эйе, перехватив недовольный взгляд свояченицы.
Он просил Тэйе пристроить к каравану младшую дочь, но в ответ на отказ огорчился не очень, хоть и считал себя равным царице с тех пор, как его старшая дочь стала женой фараона, и вправе сам был принять решение. Но истерика, учинённая Мутноджемет по поводу странной любви скульптора к Эхнатону, несколько развеяла его опасения  о дурном влиянии Тутмоса на Нефертити. По опыту знал: собственная скудная эмоциональная жизнь заставляет людей, как шакалов, набрасываться на тех, кто умеет испытывать сильные чувства…

Эхнатону не терпелось скорее покинуть лживую свиту, этих несчастных, которые на каждый соблазн накинули бога-невидимку.
- Слава Атону! – поднял он руки к солнцу, сияющему на безоблачном небе, поднялся по сходням, и… увидел отражение солнца в реке.
Хороший знак! Нил – дорога к новой жизни, к новому счастью, и, в конце концов, к новым людям.
- Нефертити! Иди ко мне, милая, - подал знак жене.
Тутмос поддержал царицу под локоть. 

Пока солнце светило над головой, Эхнатон слагал гимны всему, что видел. Слова выпекались в печке его мозга, чтобы накормить окружающих, чтобы духовный голод не превращал людей в рабов своих желудков, чтобы… не демоны зла руководили их поступками.
Тела освежив омовеньем, одежды надев,
Молитвенно руки подняв,
Люди восход славословят.
Верхний и Нижний Египет берутся за труд.
Пастбищам рады стада,
Зеленеют деревья и травы.
Птицы из гнезд вылетают,
Взмахом крыл явленье твоё прославляя.
Скачут, резвятся четвероногие твари земные…
Корабельщики правят на север, плывут на юг.
Любые пути вольно выбирать им в сиянье денницы.
Перед лицом твоим рыба играет в реке.
Пронизал ты лучами пучину морскую…

Тутмос был голоден, а потому зол, ведь есть, когда фараон произносит речи – верх неприличья!
Ему нужна аудитория, все равно какая, раз он гребцам не сделал замечания, что они, развесив уши, гребут в полсилы, - пробурчал он вместе со своим желудком.
Нетронутой осталась и кисть винограда в руке Нефертити.
А стол был полон яств. Жареные гуси манили золотистой корочкой. Светилась жиром вяленая рыба. Лепешки испускали свежий дух. Корзины фруктов. Бочонки с пивом и вином.
Девушка-рабыня, накормила гребцов, а господа сами знают, когда им есть. Пища не так скоро стремится попасть в желудок, когда её запасов не счесть. Изобилие убивает голод. И всё же…
- Мой муж, перед отходом ко сну, надо бы вкусить даров Атона, - слукавила юная жена, боясь, что ей придется лечь голодной.
- Не успею. Скоро последний луч погаснет. Скажи, пусть остановят баркасы, все отдыхают, - заторопился с указаниями Эхнатон, скрываясь за пологом деревянной комнаты, построенной для путешествующих господ.
- Муж не позвал тебя с собой, а ты вся счастьем светишься, - продолжал ворчать Тутмос.
- Я беременна, а значит, сыта любовью, - с достоинством ответила Нефертити.
- Ты точно это знаешь?
- Что?
- Что беременна?
- Во мне поселился лучик солнца, - погладила она живот.
- Ты светилась, и когда была малышкой, - ревниво заметил Тутмос.
- Тогда не знаю…
- А я знаю! В тебе нет зла. Ты всем довольна. Другая сама бы подкатила к мужу. Или обозвала его последними словами, за то, что отвернулся от неё на второй день после свадьбы!
- Разве Эхнатон мне что-то должен? – удивилась Нефертити.
- Тогда и ты ему ничего не должна!
- Ты сам сказал, что я другая. И он – другой. По его велению, скоро простые немху станут вельможами в городе солнца, которому мы сейчас ищем место.
- Вы оба беременны, ты – сыном, он – городом. А вокруг меня кружит стая чёрных птиц, ждёт, чтобы я разозлился, и набрасывается, терзает…
- Хочет склевать твоё зло?
- При этом жиреет, и просит: ещё, ещё!
- А вокруг Эхнатона вьются шары света, - с гордостью сообщила Нефертити, и добавила, - Мама говорила: плохие мысли посылаются нам из загробного мира, гони их…
- Если помнишь, моя мать ушла, ничего не успев сказать, - нахмурился Тутмос.
- Прости.
- Ничего, ведь твой муж отменил загробное царство.
- Отменил. В своей голове, - вздохнула Нефертити.
- Вот и я, в голове отменил свою любовь к тебе, а тело содрогается, даже когда слышит только твой голос…
- Эхнатон знает столько слов о любви.
- А моя любовь бессловесна… как камень. Как это солнце за красной тучей. Как плывущий над Нилом аромат цветущих садов. Как задремавший под баркасом крокодил…
- Ой! – выронила Нефертити из рук кисть винограда.
- Носить сына, значит, есть за двоих, - оторвал от сваренного в молоке и натёртого пряными специями гуся внушительную лапку Тутмос, протянул ей.
А виноград он поднимет потом, поцелует каждую ягоду, перед тем, как отправить в рот.
Поев, Нефертити скрылась за пологом, где спал её муж.
А Тутмос ещё долго не мог уснуть. Всё думал…
Разве ночь, не пир для двоих, когда тела влюбленных сплетаются, чтобы достичь блаженства.
И это ли не благодарность богу за прожитый день?!
Боги, точно, придумали ночь, как мостик к другому, счастливому дню!
Смешно её бояться, хотя… как только он узнал о свадьбе Эхнатона и Нефертити, то ночь возненавидел.
Прости, потянул вольный каменщик ноздрями трепетный воздух, поднял голову к небу, увидел молодой месяц, остроносой лодкой плывущий в загробное царство, обрадовался собеседнику.
Бог луны Тот, ты наверняка всё знаешь о царстве мёртвых, скажи, как там жизнь? И любовь? Будут ли у нас с Нефертити дети? Ведь бог камня обещал… мне и ей… загробное счастье.


2

- Смотри, Эхнатон, в небе сокол, - на третий день путешествия увидела Нефертити прямо над головой низко парящую птицу.
- Выпустил когти, будто хочет вцепиться в баркас, - подметил Тутмос.
- Интересно, почему птицы летят умирать к воде? – спросил фараон, ни к кому конкретно не обращаясь.
Сокол как будто услышал его, сложил крылья, камнем рухнул вниз, чуть не задев нос баркаса.
Гребцы замерли, подняв вёсла: плохой знак!
- Атон говорит: конец пути близок! – властно посмотрел им в глаза Эхнатон. – Я вижу горы, о которых говорила мать! Дружнее!
Гребцы заработали с удесятерённой силой.
Ещё несколько сот локтей, и Эхнатон, не покидающий нос баркаса, дал команду причалить к левому берегу.
- Атон в зените! – вскричал он. – Льёт прямо лучи свои, указывая, что в этом месте, созданном специально и до сих пор хранимом в тайне, он будет рад иметь свой город!
Спустили сходни.
Сошли на берег.
Зеленая долина как будто спала, окруженная амфитеатром гор.
Пророчество сбывалось, и это произвело на окружающих  потрясающее впечатление.
Нефертити упала на колени, поцеловала землю.
У Тутмоса при виде отрогов девственно-чистого известняка зачесались руки.
Но более всех был взволнован Эхнатон.
Он получил подтверждение: его мечты – не детские сказки. И никакие сомнения уже не смягчат его волю.
Здесь будет город счастья!
Он побежал, размахивая руками, крича от радости, как выпущенный на волю пленник…
Здесь, в центре, я построю храм, самый большой в Египте!
Без крыши, чтобы Атон мог пребывать в нём постоянно!
Чтобы за каждый день – единственный, неповторимый – жители города могли нести ему дары, поставим триста шестьдесят алтарей…
Это будет город людей, которые как Атон, любят трудиться.
Всем мастерам – по кварталу!
Каждому – дом, чтобы в нём было много воздуха, и стены не мешали друг другу, и чтобы отдельная комната была для молитвы.
Кто трудится, не должен бедным быть!
В северной части столицы поселим торговцев и мелких чиновников.
На юге будут жить скульпторы и вельможи.
На окраинах Небосклона Атона, на западе и востоке, вырастут дворцы для отдыха и увеселений…
А рядом с Домом Атона я построю Большой дворец, где мы будем жить и править на радость египтян с моею законной женой Нефертити и шестью сыновьями…
Жилища сановников будут обнесены забором и садом. Над входом в усадьбу будет высечено имя владельца. А кто попадет в опалу из-за упрямства, имя того будет стёрто. Впишем другое, того, у кого солнце в сердце…
Никто и никогда ещё не слышал такой поэмы.
- Тутмос, на воротах города напиши: где живёт мой прекрасный отец Атон, - Эхнатон замолчал, поднял голову к солнцу, ожидая подсказки, и словно получив ответ, продолжил, - я сотворю столицу Ахет-Атон, что значит Небосклон Атона, для отца моего, на месте, которое он сам сотворил, окружив его горами!
Лицо фараона было одухотворённо красивым.
Нефертити затрепетала от гордости и неизъяснимого счастья.
Тутмос, тоже волнуясь, выводил значки рыбьей костью на влажной глиняной плитке.
- Четырнадцать стел по кругу размести в горах, чтобы каждый видел границу. И здесь, перед вами, я – сын Атона, даю клятву, что построю ещё два или три города Солнца: один – в Нубии, другой – в Сирии… или в Палестине. Запомни, Тутмос, ты – моя правая рука, впрочем, и левая. Я буду править в Фивах, пока ты будешь строить новую столицу. Начни с пекарен, чтобы никто не голодал. От стен, садов, прудов, каналов должен исходить сытый дух – мы строим на века! Лучших архитекторов пришлю. В руках не будет недостатка, - обнял Эхнатон своего главного скульптора, и тихо произнёс, - поторопись, в Фивах мне нечем дышать…
- Я буду строить днём и ночью, сердце моё будет рядом с тобой! – взволнованно заверил Тутмос.
- Этот город должен быть самым красивым, - со слезами на глазах напутствовала его Нефертити.
Он и будет таким, потому что каждую стелу, каждый барельеф я украшу твоим изображением, любимая, подумал, но ничего не ответил ей Тутмос, а только испросил и получил разрешение у владыки двух корон, снять с лица его супруги маску.
И ещё его очень печалило известие о предстоящей разлуке…


3

- Я чувствую себя богом, потому что буду творить тебя, - всё ещё не верил своему счастью Тутмос.
Шёлковый шатёр бросал легкую тень на прекрасное лицо Нефертити.
- Но я беременна, а, говорят, дети крадут красоту, - смутилась под его взглядом царица. – И если ты не пощадил фараона…
- Тебе не понравилась статуя в Фивах?
- Такими фараоны не бывают…
- Глупышка, каноны старых школ омертвели. Представляю, что бы ты заявила, если бы по просьбе Эхнатона, я изобразил его с отвисшей челюстью, слишком развитой у него от нескончаемого словоизвержения, - удивился своему красноречию Тутмос.
- Лучше бы челюсть, чем ляжки! Они всех свели с ума. Аанен даже сказал: следовать в камне оригиналу – ересь, неугодная богам, - ещё больше запылали смущением щёки Нефертити.
- Почему же ересь?
- Ты, правда, не понимаешь? Несовершенство форм фараона – свидетельство плохой работы бога, или всех богов. Во всяком случае, народ может подумать, что боги, как и люди, ленятся подчас…
- Лень не моя подружка. Смотри, сколько пластинок полотна  я приготовил, чтобы не упустить ни одной чёрточки твоего лица, - перевёл разговор Тутмос на более безопасную тему, заметив приближение Эхнатона со свитой, прибывшей с последним баркасом.
- Я доверяю тебе. Если боги что-то просмотрели…
- Ты совершенна, - печально вздохнул влюблённый скульптор.
- Раньше я думала: маски снимают только с мертвецов, - вздрогнула от прикосновения сильных рук Нефертити.
- Не бойся. Я тысячу раз проделывал это в уме. И разработал целую систему, чтобы в застывшей форме осталась жизнь. К тому же, я не так уж не люблю Аменхотепа, то есть, Эхнатона, чтоб навредить его глазам…
- Мутноджемет сказала мне: ты его очень любишь! – впилась глазами в глаза скульптора царица.
- И есть за что! Он поощряет новое искусство. Разрешает камню мечтать и любить, - насмешливо отозвался Тутмос. – А твоя сестра уже лет пять предлагает мне себя в жёны…
- Я не знала.
- А теперь закрой рот и немного потерпи. Я намочу кусочек ткани, приложу к твоей щеке. И к виску. Их моделировка идеальна. Хотел бы я работать в скульптурной мастерской у бога, который тебя лепил…
Наверно, я самая счастливая женщина на свете, если один бог слагает мне гимны в словах, другой в камне, подумала Нефертити.
- А теперь попробуй дышать ртом, потому что пришло время твоему носу обрести бессмертие, - нежно похлопал Тутмос пальцами по быстро застывающему раствору. – Эти ноздри созданы для того, чтобы дышать ароматом лотосов, - попытался скрасить он неприятную процедуру.
Гипсовых фрагментов становилось всё больше.
А сколько кропотливой работы ждало впереди: отсечь всё лишнее,  соединить тонким швом части целого, чтобы не исказить черты любимого лица, повторить его потом в модели из глины, из камня, и затем уже в тысячах статуй из диорита, алебастра, песчаника, известняка…
- Надеюсь, мои ляжки тебе не интересны, - шуткой попыталась царица снять напряжение, возникшее между ней и скульптором: как будто воздух отяжелел, забеременел желанием.
- Мне кажется: мои руки знают тебя от головы до пят уже тысячу лет, - задохнулся от лавины противоречивых чувств Тутмос.
- У того, кто носит за мной опахало, длинные уши, - шепнула царица.
- Ни ты, ни я не сможем ослушаться фараона, даже если он прикажет изобразить в камне твой плодоносящий живот, - громко заявил Тутмос.
- Хорошая идея! – издалека услышал и поддержал фараон. – Живот Нефертити – дом Эхнатона Второго!
- Только не сейчас, любимый, - взмолилась царица.
- Конечно, не сейчас, ведь живота ещё нет! – расхохотался творец нового царства…


4

Через три дня чета властительных супругов собралась в обратный путь.
- Лодки с провизией и людьми, что прибыли с караваном, оставляю тебе, - подошёл вплотную к Тутмосу владыка двойной короны. – Разметишь город, возвращайся, обговорим детали. Лучшие архитекторы будут твоими. Баржи с кедром, чёрным деревом, слоновой костью, самоцветами сразу направлю сюда, пусть жрецы Фив скулят от зависти.
- Закажи бочки под пальмы, апельсины, гранаты, - не заметил, что отдал распоряжение самому фараону, Тутмос.
- Гранаты? - уцепился фараон за последнее слово. – Думаю, именно гранаты - любимые плоды Атона, такие же круглые, как он, а внутри столько зёрен, сколько идей в моей голове. Всё! До встречи!
Он уже не отличает себя от бога, вслед ему подумал главный архитектор и скульптор будущей столицы Солнца. С Нефертити он попрощался накануне, пообещав не забывать её любимых черт. А сам себе поклялся найти в горах укромное место, чтобы начать строить самую таинственную усыпальницу в мире...

Гонцы донесли: фараон-соправитель возвращается.
Царица поспешила к брату: в народе кто-то сеет желание хеб-седа для Аменхотепа Третьего, а ещё одно испытание муж не выдержит, никакие эликсиры не помогут.
Странная тоска сжигает сердце бывшего жизнелюбца, заставляя терять имя, ориентиры в пространстве и времени.
Старый фараон уходит.
Поэтому ей, мудрой Тэйе, надо много успеть: научить править сына, не поссориться с братом, пристроить дочь, приструнить вассалов…
Напомнить Аанену: при её попустительстве он так разжирел, что не грех поумерить амбиции. Жизнь зачахнет, если старость будет шествовать впереди молодости. А между сыном и братом, она, конечно, выберет сына!
- Фараон выиграет время, если женится на Сатамон, - предложил жрец хитромудрое решение. – В Египте снисходительно относятся к молодожёнам! Дочь спасёт отца, а ты оставишь за собой управление внешними связями, да и внутренними…
Аанен снова сказал спасибо Эфе: ещё до утренней молитвы она вывела на песке: Сатамон.
Что может значить имя дочери фараона? – подумал он.
Ответ принесла с полуденным визитом царица Тэйе.
И снова победа!
Пока Египтом правит Аменхотеп Третий, руки еретика-сына связаны…
С сестрой он справлялся не раз…
А племянницу настроит против брата, подкупит обещаниями несметных богатств, неограниченной власти…

Фараон находился в прострации, возражать против новой женитьбы не стал. А Сатамон, услышав о решении отца, задрала нос: теперь-то точно исполнится её желание иметь личный дворец с беседками, прудами и крокодилом в клетке, которым она будет пугать своих врагов, как пугал её когда-то в детстве брат Аменхотеп. Да что там, теперь она… и папашу скормит аллигатору, если тот не подарит ей полей и виноградников, чтобы ни от кого не зависеть, и табун лошадей, чтобы её колесница была быстрее всех.
Что ещё?
Чуть не забыла главное! Сто нубийцев будут прислуживать ей в постели, ибо именно эта служба удаётся им, как никакая другая.
- Один нубиец в постели заменяет десятерых мужчин, - подслушала она ещё девочкой разговор жён гарема, с тех пор воображение измучило её.
Наконец-то свои мечты она выпустит из клетки наваждений.
И берегись, кто встанет на её пути!


5

Главный жрец не был бы главным жрецом, если бы не схватился… с главным еретиком.
- Зачем владыке Верхнего и Нижнего Египта сверкать перед народом женскими ляжками? А живот в сто животов? Все говорят: беременен фараон, а не его жена. Я понимаю, ты молод, хочешь изменить жизнь, родить своего бога. Пожалуйста! Пусть будет ещё один! Народ прокормит. Но… всего один?
- Дядюшка, не горячись, удар хватит, - насмешливо прервал гневный монолог Эхнатон. – Если бог круглый, почему бы у меня, его сына, не был круглым живот? И почему я должен это скрывать?
- Потому что у фараона не должно быть изъянов!
- Глупости, я смотрел через пластину гелиодора на Солнце, и видел пятна. Представляешь…на солнце… пятна! Разве не учит нас этим Атон не стесняться своих недостатков?
- Дети прыгают у статуи с твоим изображением, и смеются: у фараона женские ляжки! – не унимался Аанен.
- Дались всем мои ляжки! Пусть знают: отныне, что дал Атон - всё прекрасно! Объясни лучше, почему у одного из твоих богов голова сокола? Есть страны, где эту птицу считают вредной. Да, и признайся, уж не ты ли подослал мне самоубийцу? – вспыхнул Эхнатон, вспоминая эпизод с когтистым соколом, бросившимся в воду перед тем, как его глазам открылся вид на Ахет-Атон.
- Я хочу только того, чтобы народ не прозвал тебя фараоном, укравшим богов, - ушёл от ответа Аанен.
- А я не хочу, чтобы народы воевали, потому что у них разные боги! – загорелся молодой фараон.
- Давай подумаем вместе, - остужающе поднял руку жрец. – Тысячи лет наш народ приносит дары Нилу, чтобы он не пересох, чтобы кормилась в нём рыба, по берегам рос тростник. А теперь скажи, разве Атон без даров египтян, не появится на небосклоне утром, а вечером не покинет его? Так ли нужны ему наши молитвы?
- Прибереги свои уловки для немху, дядя. Нил жив, пока Атон встаёт. И все мы живы, - победоносно выдвинул Эхнатон заострившийся подбородок. – Так что молись ему, не то твой живот перестанет быть круглым, и станут тощими ляжки, когда  земли, золото и твоих рабов я передам храму Атона!
- Созвездие Ориона, обитель души Озириса, пришло в движение, -  мрачно сверкнул глазами Аанен. - Плохой знак для фараона.
- Ты мне угрожаешь?
- Не хочу, чтобы твоё тело оставили без погребения!
- А я хочу, чтобы ты оставил меня в покое!
- Я люблю тебя, поэтому в последний раз говорю: когда у египтян на одного бога станет больше, они скажут: фараон мудр. Правитель же, который лишит народ богов, останется без головы!
- Замолчи, иначе у народа Египта на одного жреца станет меньше! – затрясся владыка Нила.
Аанен согнулся в поклоне: не хотел стать причиной очередного припадка племянника.
А Эхнатон решил больше не падать!
Спешил к Нефертити, думал: жрецы плетут интриги со звёздами, вельможи спесивы, мои сподвижники - в народе. Кто трудится с утра до вечера, с солнцем встаёт и ложится, с радостью будет поклоняться Атону и мне…


6

Они договорились встретиться на берегу озера во дворце Малькатты.
Воздух украсился солнечными пятнами, знак: Эхнатон где-то рядом. По телу пробежало тепло.
- Любимая, ты долго ждёшь меня? – взял в свои большие руки маленькие ладони жены фараон.
- У моего ожидания не было времени, - ответила поцелуем царица.
- А я выиграл сражение с Ааненом, - похвастался муж. – Возьму, и прикажу с восточной стороны храма Амону пристроить Дом Атона!
- Милый, разве можно одновременно молиться Амону с Атоном?
- Как хорошо ты сказала, даже двум богам молиться нельзя, - пришло в восторг сердце Эхнатона. – Дядюшка Аанен хочет взять власть надо мной. Он давно держит в руках моего отца, пугая гневом богов. Чтобы откупиться, отец подарил карнакскому храму золотые прииски в Нубии. Тысячи ремесленников и земледельцев  трудятся в его мастерских, на его полях. Но ему всё мало! Завтра же назначу себя… первым жрецом Атона, а тебя жрицей. Мы дадим египтянам свободу любить живого, знакомого с пелёнок бога, чей образ радует глаза и сердце!
В знак согласия Нефертити погладила руку мужа.
- В библиотеке отца есть свиток папируса, на котором вельможа Ипусер рассказал о народном восстании. Я в детстве часто его читал…
- Расскажи.
Эхнатон прикрыл глаза, дал время словам  напитаться соками прошлых событий…
- Разорённые поборами жрецов, фараона и его вельмож египтяне поднялись против них с оружием в руках. Рабы отказывались повиноваться господам, заставляющим их работать под ударами палок и бичей. И взяли власть. Зерно из царских амбаров поделили между всеми. Бедняки захватили быков, перестали  впрягаться в плуги. Сбросили свои лохмотья, надели богатые одежды. Рабыни украсили шеи ожерельями из золота и дорогих камней…
- И что дальше?
- Ели и пили из царской посуды, но думали как рабы и немху.
- О чём думали?
- Как ещё больше наесться и напиться! И дождались! На разорённый Египет напали кочевые племена гиксосов, стали убивать бедняков в богатых одеждах, которые не могли защитить свою свободу. Фараон вернулся к власти. Началось всё сначала. Но, чтобы избавиться от кровожадных завоевателей, пришлось пролить много крови.
- Так вот почему ты хочешь, чтобы в Ахет-Атоне не было бедных, – догадалась Нефертити. – Боишься восстания?
- Больше всего я боюсь глупости и лени, потому что глупость и лень заставляют людей желать того, что они… не заработали, - ответил Эхнатон с таким чувством, будто жил на земле уже тысячу лет и устал.
- А помнишь, ты катался с мамой по этому озеру на ладье «Сияние Атона», - почувствовав, что мужу необходимы иные воспоминания, перевела разговор в другое русло Нефертити.
- Помню. Я даже хотел на маме жениться. Но тут ты упала в воду, а когда тебя вытащили, в твоих волосах запутался цветок лотоса. Это был знак Атона, потому что лотос – священный цветок фараона. И жениться я решил на тебе…
- Как же я тебя люблю, - прижалась к мужу всем телом Нефертити.
И он нежно ответил на ласку.



Часть третья

Фивы не сдаются

Глава первая

1

Роды не были тяжёлыми, наверно потому, что Тии была рядом.
Интонации её голоса убаюкивали, уносили в другой, нереальный мир, где сказки переплетались с былью.
- Не кричи, не пугай малыша. Дыши глубоко и счастливо. Вспомни восторг своего тела в ту ночь, когда зачала ребёнка. Сейчас ты испытаешь тысячу тысяч таких восторгов. Чрево твоё открывает дорогу новой жизни. Ты – богиня. Цветок фараона. Вдохни глубоко. Подари дыханье ребёнку. Держись за ручки кресла покрепче, а то улетишь в облака от блаженства. Ещё немного. Головка показалась. Помоги своему малышу. Тужься! Не надувай щёки, дети рождаются не через рот. Не дыши. Последний рывок. Дочка!
Эхнатон вышагивал перед дверью, хранившей молчание. А тишина – символ смерти.
- Атон, помоги! Нет в мире прекрасней твоей дочери Нефертити, - вслух молился он. - Она – твой луч. Без неё я умру. Кому будет нужен тогда Ахет-Атон? Прости! Твой сын потерял голову. Ты ведь тоже не кричишь, когда даёшь жизнь…
Тут раздалось что-то среднее между писком и плачем.
- Сын! – закричал фараон, срывая двери с петель.
Нефертити полулежала в кресле, специально сделанном для неё по велению Тии, и всё ещё крепко держалась за предусмотрительно выгнутые подлокотники из полированного кедра.
- Дочь, - счастливо выдохнула она.
- Не сын? – уточнил Эхнатон.
- Прости.
- Я рад, что с тобой… всё хорошо, - растерянно произнёс фараон. – Ведь ты никогда не оставишь меня?
- Никогда. А сын у нас ещё будет, - утешила Нефертити.
- Да. Он родится в Городе Солнца. А сейчас… в голове моей рычат разъярённые львы.
- Тебе плохо?
- Я не знал, что рождению кровь нужна также как и смерти, - растерянно пролепетал Эхнатон.
- Поцелуй меня.
- Теперь я буду спасать тебя поцелуями!
Тут Тии поднесла зятю малышку, обмытую водой из серебряной чаши, дающей здоровье, свою внучку, раскосыми глазами похожую на фараона.
- Я узнаю её, - благодарно чмокнул важно посапывающий носик всё ещё сбитый с толку Эхнатон.
- Она похожа на тебя, значит, будет счастливой, - пропела Тии.
- Дарую ей имя Меритатон! А завтра к нам придёт новое счастье…
Фараон заторопился к выходу. Вписав в имя дочери любимого Атона, ему не терпелось возвратиться к себе.
И пусть Аанен насылает сколько угодно хищных птиц: все они замертво падут к его ногам, а он будет жить!
Просто, надо немного подождать: время уступок ещё на троне. Глупо восставать, когда нет тыла. Когда в Ахет-Атон ещё только завозят камень…
А в голове крутилось: это сокол, камнем упавший в Нил, из загробного мира протянул свои хищные когти, чтобы вырвать из его сердца уверенность в том, что он – сын бога, по существу, земной бог, и потому воля его… неоспорима.
И только когда выбежал из дворца и увидел в стае перистых облаков улыбающееся ему Солнце, со смирением принял дар: Нефертити права, Атон дал дочку, даст и сына.
А Тии, решая сразу тысячу задач, связанных с рождением Меритатон, успела всё же подумать: у счастья нет ни прошлого, ни будущего, оно приходит на миг…


2

Тутмос излазил все горы, размечая, где будут возвышаться пограничные стелы.
Какое же благодатное место выбрал фараон! Будто, и правда, отец Атон подсказал ему. Город на каменном фундаменте простоит долго. И бедствовать не будет от голода, потому что долина вокруг с сотворения мира ждёт семян, чтобы не скупиться на урожаи…
Первыми поставили забор из саманных кирпичей на площадке под храм Атону. Потом огородили будущие дворцы фараона, вельмож.
Не постеснялся Тутмос при отведении земли и под свою усадьбу.
Мне нужен город в городе, где разместились бы сотни скульпторов и каменщиков, чтобы заставить горы петь гимн моей любви!..      
Однажды, в поисках места для царской усыпальницы, он заночевал в пещере, а поутру услышал детский плач, который доносился издалека, из самых недр горы. Ему показалось, плачет Нефертити. Та маленькая солнечная девочка, в которую он влюбился ещё мальчишкой, которая в дальнейшем затмила ему белый свет…
Он побежал на голос, взобрался на кручу, споткнулся, попав ногой в щель, которая... разверзлась под ним. Понёсся вниз, упал пружинисто, на руки. Вскочил, разглядывая глубокий колодец.
Плач не стихал, был отчаянно безутешным.
Нефертити!
Она должна родить…
Нет!
С ней ничего не может случиться!
Бог камня, не допусти, чтобы моя любимая ушла из жизни раньше меня!
Ведь я ещё не нашёл место для нашей усыпальницы…
Или ты привёл меня к заветной пещере?
Тутмос ещё раз огляделся, постучал по стенам, топнул ногой раз, другой. Увидел щель. С силой ударил киркой. Перегородка легко поддалась, внизу справа была пустота, внутри которой продолжала плакать Нефертити.
Не-е-е-ет!
Все боги Египта! Возьмите мою жизнь! Мою, а не её. Если вы решили, что в загробном царстве мы будем вместе, позвольте мне уйти первым…
Надо подготовиться к встрече…
Построить дворец…
Выкопать пруд…
Посадить сад…
Боги, прошу вас…
И тебя, бог камня.
Твои горы будут гордиться самой красивой, самой неприступной  усыпальницей в мире…
Её стены будут хранить каждый шаг, каждый поворот её головы…
Её изумительного рисунка улыбку, когда полные губы чуть вздрагивают, и она вот-вот улыбнётся, потому что у неё легко на душе…
Услышьте меня, боги!
Плач стих.
Тутмос заметил, что вытирает слёзы.
И сжал кулаки: ему во что бы то ни стало надо вернуться в Фивы!
Только рядом с ним Нефертити ничто не угрожает! 
С помощью кирки, выдалбливая в мягком камне ступени, выбрался…

А приказ Эхнатона о возвращении главного скульптора в Фивы уже спускался по Нилу в кожаной сумке царедворца.

В пути Тутмос подгонял гребцов…
Не сердитесь, крокодилы и гиппопотамы, если вас ударят по затылку, я очень спешу к любимой.
Думая о Нефертити, машинально вырезал из песчаника фигурку толстяка с кувшином воды в руках.
Хапи, бог священного Нила, поверни свои воды вспять, а я не отдам тебя Эхнатону на поругание…


3

- Будь строже к сестре. Она не знает, какой парик взгромоздить на голову, какое платье надеть, сколько ожерелий на шею повесить, - пришла Тии в покои Нефертити, когда солнце село, что означало: фараон отошёл ко сну, челядь занялась своими делами, а им самое время наговориться всласть.
- Строит глазки всем подряд, особенно начальнику стражи Харемхебу, и даже моему мужу, - внесла свою лепту в перечисление недостатков младшей сестры царица.
Мутноджемет долгое время даже не подозревала, что Нефертити - её сестра. Воспитывалась с гаремными детьми. Безуспешно обучалась клинописи,  на арфе играла довольно сносно, импровизируя, подбирая оттенки мелодий. Голос у неё был почти такой же манкий, а вот фигурой, в отличие от  старшей сестры, которая меж женщин казалась изящной статуэткой, не вышла: ноги коротки, талии нет и в помине, грудь сидит на бёдрах.
Мутноджемет завидовала Нефертити. Завидовала всему: и внешности, и удаче, которая выпала на её долю, превратив дочь вельможи средней руки в законную жену фараона, главную жрицу Египта. Но больше всего – близости со скульптором Тутмосом, который оставался холостяком из-за того, что день и ночь должен был высекать изображение царицы в камне, где-то далеко строить для неё целый город.
Она считала себя выгодной партией для парня, который только и умеет, что вместе с камнем насмехаться над всеми, пороча даже фараона… толстыми ляжками и свисающим животом, заставляя всех думать, что он бесполый. Хотя его жена недавно родила…
Тутмос приходил к ней ночными снами. Мял её тело, как глину, лепил из неё копию сестры. Нет! Нефертити и не снилось! В его руках она становилась богиней!
А скульптор, благодаря её новому положению царской сестры, может стать настоящим вельможей. И не во сне, а наяву. Выгода налицо.

- Глазки строит всем, а телом мечтает о Тутмосе! – продолжила разговор Тии. - Скажи ему, пусть женится на Мутноджемет.
- Но, мама! Он не захочет. А я не смогу ему приказать.
- И всё же попробуй. Реакция мужчин порой бывает неожиданной.
- Харемхеб ей больше подходит, - не сдавалась молодая царица.
- Понимаю. Когда Тутмос в одной повязке на бёдрах трудился в храме, многие незамужние девушки, и даже замужние женщины, стекались на него посмотреть, под предлогом помолиться Атону. А его глаза ищут только тебя…
- О чём ты?
- Знаю, он любит тебя, но быть вместе вам не судьба. Как говорит Аанен: всё записано на бенбене, камне, что упал с небес и стоит на постаменте в храме бога Ра в Гелиопосе.
- Всё записано? Интересно бы прочитать…
- Зачем? Судьбу узнать, всё равно, что смерть раньше времени позвать, - сочувственно посмотрела на дочь Тии. - Так я скажу Мутноджемет, что ты согласна посватать её за Тутмоса?
- Спрошу мужа, он точно знает, что написано на бенбене, - уклончиво ответила Нефертити. 


4

Старая царица укрылась в деловой комнате, где по стенам стояли шкафы из ценных пород дерева, чтобы веками хранить корреспонденцию фараонов. На столе, украшенном слоновой костью, лежал лист папируса.
Но мысли Тэйе разбегались.
Царь Митаннии голову поднял, плечи распрямляет, ещё немного, и…
Не пришла ли пора потешить его гордость, пригласить дочь в супруги египетскому фараону? Дипломатические браки с принцессами покорённых стран не раз предотвращали восстания…
А что делать? Аменхотеп Третий не только власть, бокал с вином в руках уже не  держит…
Спасибо Сатамон, хоть в голове её одни бананы, согласилась на сделку, вышла за отца замуж, теперь строит себе дворец, перемеряет локти обещанных отрезов…
Радует и то, что сын живёт в мире с женой.
Но для фараона главным должно быть согласие в стране…
Интересно, почему Аанен известие о рождении внучатой племянницы воспринял с довольной усмешкой? Обещал ведь: у фараона родится сын. Обманул, не тот эликсир приготовил? Хочет лишить еретика наследника?
- Мама, можно к тебе? – распахнул дверь Эхнатон.
- Конечно, мой фараон.
- Скажи, почему Египтом управлять легче, чем своими чувствами?
- Смотря, какими чувствами, сынок, - растерялась Тэйе.
- Атон обещал подарить мне шесть сыновей, и только потом, седьмую, я просил дочку.
- Возможно, он так любит тебя, что последнюю просьбу выполнил первой.
- Снова хочу на тебе жениться, - чмокнул царицу в щёку довольный ответом Эхнатон. - Ты собралась писать письмо? Кому?
- Хочу попросить у митаннийского царя для тебя невесту, - не стала лукавить мудрая из мудрых.
- Зачем мне невеста, если у меня есть жена, которая родила мне ребёнка?
- Разве плохо: каждое утро – новая жена?
- Мои жёны – мысли. Их много в моей голове. Других гаремов не потерплю!
- Но Сирия, Палестина, Нубия, Митанния живут… не у тебя в голове. Ты должен спуститься на землю. Отец прав: войны тлеют. Хочешь, чтобы Нил залился кровью? Чтоб женщины и дети сиротели…
- Есть другие способы жить в мире, - не сдавался соправитель своего отца.
- Но самый безобидный из них – женитьба. Пойдёт ли митаннийский царь на  нас войной, если в Египте будут счастливо жить его дочь и внуки? – вкрадчиво спросила Тэйе и ответила, как отрезала. - Нет! Учись разрешать конфликты за гостевым столом…
- Я отменю все конфликты, - вскинул острый подбородок Эхнатон, и удалился.


5

Верный Тутмос прибыл вовремя.
- Город-сад с храмами, дворцами, усадьбами, торговыми рядами, заложен, - восторженно бил он руками по воздуху, рассказывая молодому фараону о том, что сделано. - Вырыли колодцы, копаем каналы. Пора везти гранит из Асуана, алебастр из Хантуба, песчаник из Сильсилэ. И нужны руки, руки, руки!
- Я знал! Уже направил в Ахет-Атон зодчих Пареннефера, твоего учителя Бека, Туту. А тебе поручаю продумать новые мотивы…
- Декора, - подсказал Тутмос.
- Запомни, в оформлении не должно быть никаких старых богов. Больше солнца, растений, птиц. Моей жены и дочери! Кстати, мне сказали: ты в секрете хранишь своё умение делать копию… живого лица.
- Горы открыли мне этот секрет.
- Горы упрячут тебя от любой напасти, не так ли? – пристально посмотрел на главного скульптора города своей мечты Эхнатон, и на какой-то миг Тутмосу показалось: фараон читает его мысли.
- Кстати, отроги восточных гор могут скрыть усыпальницы от воров, - опустил он глаза.
- Завтра утром, после молитвы, приходи, приноси чертежи, и поспеши, Нефертити знает, что ты вернулся, и ждёт тебя, - по обычаю резко развернулся, покинул собеседника Эхнатон.
Тутмос почувствовал: низ живота опалило жаром, сердце забилось, будто птица в кусте винограда. Он давно не видел своего отражения в зеркале: отполированная медь всё равно соврёт, не то, что глаза любимой. Их приговор он узнает мгновенно: жить ему или…
Что это?
Чем повеяло в воздухе?
Почему его тело превратилось в статую из диорита?
- Тутмос! – пропел рядом божественный голос. – Как ты похудел! Кожа да кости! А руки чернее, чем у нубийца. – Подбежала к нему Нефертити, обняла на мгновение, или ему показалось? – Рада тебя видеть! Ты, как моя душа «ба», полетала и вернулась из загробного царства…
- Если бы ты знала, - задохнулся Тутмос: сердце застряло в горле.
- Пойдём в беседку, - смело взяла его за руку молодая царица. –  Там тень. И ты мне всё расскажешь…
- Даже не верится, что твои ноги ступают по грешной земле.
- Летать не умею. А нубийцы, боюсь, перевернут паланкин, и я упаду…
- Вертят головами, чтобы хоть одним глазком посмотреть на тебя?
- Провидец, - беззаботно, как в детстве, рассмеялась Нефертити.
- Поздравляю с дочкой!
- Эхнатон разочарован. Он хотел сына.
- Даже не думай, он счастлив, и приказал мне все храмы Египта украсить изображением своей дочери, - невольно солгал Тутмос. – Так что готов увидеть малютку.
- Только после трёх полных лун!
- С радостью повинуюсь, царица.
- Ну, какая я тебе царица? Помнишь, ты из песчаника вырезал мне котёнка? – загрустив, спросила Нефертити.
- Сыночка Солнца?
- Я храню его в ларце с драгоценностями.
- А помнишь, как мы тайком, ночью, ели гуся…в баркасе? – в тон ей, задал вопрос Тутмос. 
- Как же мне тебя не хватало, - заглянула в зрачки друга Нефертити, и подала носителю опахала знак отойти. - Не уезжай. У Эхнатона нет друзей. Его никто не понимает. Против него плетут интриги. Даже Тэйе, мне кажется, что-то замышляет.
- Но она всегда его очень любила, - попытался развеять Тутмос тревогу царицы.
- Теперь требует плату за свою любовь, - тоном пророчицы произнесла Нефертити.   
Как же хотелось Тутмосу поцеловать её, прижать к своему измученному сердцу, прошептать ласковые слова, которых скопилось больше, чем звёзд на небе. Отдать себя навек… без пошлин.
А Нефертити показалось: её тело превратилось в молодое деревце с испуганно затрепетавшими от порыва ветра листочками.
Солнце садилось в кровавую тучу.
- Не бойся, я с тобой, - нежно пожал руку любимой Тутмос.


Глава вторая

1

- Почему ты, мудрая из мудрых, потворствуешь сыну, не хочешь, чтобы он встал на ноги? – жёстко спросил Аанен сестру, когда та подошла к алтарю с подношением.
- Мой сын уже фараон! – напомнила Тэйе. – И главный жрец бога Атона.
- Тогда пусть прикажет водам Нила повернуть вспять!
- К чему это ты?
- Мой племянник должен понять: бог – не конь в колеснице. Нельзя править богами! – вспыхнул Аанен.
- А пока он этого не поймёт, не видеть ему сыновей? – подозрительно  посмотрела на брата Тэйе.
- Не видеть… ему…Египта!
- Вот как? Между прочим, наш крокодил уже два месяца голоден…
- Владыка Нила довёл страну до такой нищеты, что кормом земноводных стали бедные старики? – насмешливо парировал Аанен.
- Я не ссориться пришла, - смиренно произнесла царица.    
- Тогда, зачем?
- Просить совета.
- Рад буду помочь, - мысленно потёр руки Аанен. – Мне тоже многое надо тебе сказать. Пошли…
- В комнату для тайных аудиенций? Боишься: в алтаре нас слушают не только уши Ра?
Жрец промолчал.
Тэйе последовала за ним, вспоминая слова сына: мой дядюшка, похоже, стал первым жрецом Интриги. Отец, по слабости своей, дал ему слишком много власти в надежде, что он заставит звёзды стереть на небе предзнаменованья зла. Но зло – в жрецах! Посредник всегда служит своей пользе…
Эхнатон прав, но… ему бы жить на небе, подумала царица, следуя за позолоченными туфлями брата.
Ей не нравилась комната для тайных аудиенций, где стенные панели, кресла и стол были украшены нефритовыми змеями, паркет из черного дерева инкрустирован венками жемчуга, а в нише стояла выточенная из лазурита  фигура Маат. Экзотический запах зажжённых перед ней благовоний, лишал её разума. А небесный взгляд богини гармонии, казалось, вынимал душу…
- Ум, как падшую женщину, легко купить. Более того, он может пасть ещё ниже, отдаться за одни посулы, - плотно прикрыл за собой двери жрец.
- К чему ты клонишь?
- Вспомни, наш с тобой отец, который в своё время тоже был первым жрецом бога Ра, посоветовал Тутмосу Четвёртому сделать сына фараоном-соправителем. Аменхотеп был падок на удовольствия, и на тебя, - жестом пригласил сестру к столику с фруктами и кубками для вина Аанен.
- Мой сын прав: Египтом правят жрецы, а не фараоны, - налила себе гранатового сока царица.
- Заметь, не нами это заведено, - последовал её примеру брат. – Сначала Творец, за ним жрец, потом уже… фараон.
- Я помню уговор, и чуть не каждый день убеждаю сына не запрещать земных богов.
- Его ум – пустыня, которая рождает миражи. Если бы он был поэтом, то, возможно, имел бы успех. Но он фараон! Фараон-выдумщик! А жизнь не сказка. И звёзды говорят: кто-то уже точит меч, кто-то готовит яд…
- Ты угрожаешь моему сыну?! – едва не запустила кубок в голову брата  Тэйе.
- Хочу его спасти, - демонстративно вылил на столешницу из слоновой кости остатки похожего на кровь сока Аанен. – Когда бальзамировщики извлекают из тела внутренности, перед тем, как опустить в кувшин с натроном, их очищают от содержимого. Я заметил: у одной кишки есть червеобразный отросток, в котором собирается всё то, что желудок не может переварить. Думаю, если этот отросток отрезать, жизнь будет не против…
- Говори ясней.
- Египет не воспротивится, если твой сын скорее переедет в город, который строит в низовьях Нила. И Фивы выздоровеют, избавившись от несварения желудка.
- И меч затупится? – уточнила Тэйе.
- И яд в песок прольётся, - заверил Аанен.
- Но, самое меньшее, нужен год, чтобы в пустыне построить дворец…
- А ты тем временем… снова его жени. Фараон без гарема, что павлин без хвоста.
- Как раз об этом я и пришла поговорить…

Брат и сестра, в который раз, нашли общий язык.


2

Проводив старую царицу, Аанен пошел к Эфе.
- Скажи, кто поможет мне свергнуть Эхнатона? Сравнять с землёй Город Солнца, который он ещё не построил. На века вымарать его имя?
Змея приподнялась, прислушиваясь к словам кормильца, прикрыла глаза. И вдруг трезубец на её голове поменял окраску: побагровел.
Эфа свернулась двойным полумесяцем, вонзила острые чешуи в песок, и поползла, оставляя ответ: Харемхеб.
Харемхеб?
Аанен припомнил: такое имя носит начальник стражи дворца фараона в Малькатте.
- Спасибо, Эфа. Заслужила двойную порцию сколопендр.
Аанен послал за Эйе: уж кто-кто, а он знает в Малькатте всех!

- Опять попивать винцо с Ааненом собрался? – презрительно бросила в сторону мужа Тии. – О чём можно говорить со жрецом?
- О звёздах, женушка, - примирительно пробурчал Эйе.
- Понимаю, за каждую звезду поднимаете кубок, потом опрокидываете его, чтобы легкомысленная дочь неба подмигнула старым развратникам…
- Не угадала. Нам звёзды пишут судьбы мира!
- Спросил бы лучше о своей судьбе!
- Спрашивал, - принял важную позу Эйе. – Звёзды напророчили мне быть… фараоном!
- Наверно, они были пьяными, - пожала плечами Тии.
- Как интересно, папа, - всплеснула руками Мутноджемет и, чуя выгоду, приласкалась к отцу. – Научите и меня читать по звёздам.
- Не знаю, дочка. Нефертити просила Аанена научить её небесной грамоте, он не согласился.
- Её жрец не любит, а меня… полюбит! Я пригожусь ему, - повисла на руке отца Мутноджемет.
- Может, и нашей младшей дочери суждено быть женой фараона? – усмехнулась Тии, обидевшись за нападки на свою любимицу, старшую дочь.
- Спрошу, и попрошу! Ибо Аанен сам умеет, - спохватившись, поймал себя за язык воспитатель фараона в отставке.
- Сам умеет?! – обрадовалась Мутноджемет. – Тогда пусть прикажет звёздам, чтобы они написали мне свадьбу с Тутмосом.
- Зачем тебе какой-то каменотёс? – икнул отец. – Все говорят: он женщинам предпочитает камень, и статуи – его гарем…
- А я… пьянею от него. И он опьянеет, когда познает меня…
- Уговорила. Но эти звёзды… такие жадные!
- Я всё отдам! – вспыхнула Мутноджемет.
 

3

В мастерскую скульптора Эхнатон нагрянул неожиданно для самого себя. Не смог сбросить предутренний сон. Не помогли справиться с тревогой даже неистово жаркие ласки жены.
Солнце взошло, а он продолжал чувствовать себя маленьким львёнком, которого взрослые львы научили не доверять людям. Его кожа всё ещё хранила следы  шершавого языка льва-фараона, лижущего ему ноги, то есть, лапы…
Фараон оставил стражу за порогом, знал: здесь ему не причинят вреда.
- Эхнатон?! – удивился Тутмос. – Рад тебя видеть.
- А я… рад видеть Нефертити. Сколько же её у тебя?!
- Руки мои несовершенны, чтобы передать божественные черты твоей жены.
- Не слишком ли ты требователен к себе? Я узнаю её, узнает и народ, - потянул тонкими ноздрями владыка Нила, улавливая приснившийся запах.
Огромный рыжий кот спрыгнул с полки, важно затрусил прочь. За ним последовала родившаяся ночью, странная, подспудная тревога…
- Смотри, скулы получились слишком высокими, - будто оправдываясь, показал Тутмос на модель из известняка, исчерченную чёрной краской. – А  нижняя губа так надменна, будто говорит лицу: я главная…
- Возможно, не стоит слепо следовать натуре, - тяжело вздохнул Эхнатон. – Я доверяю тебе, знаю, при другом стечении обстоятельств, ты мог бы стать фараоном. Но бог пощадил тебя, повелев править камнем. Камень не ослушается, не предаст. Твой трон вечен. В отличие от моего. Угождать народу, куда ни шло, но жрецам! Они отбились от рук. Им кажется, в их руках фараоны и… боги, - понизил он голос, заметив, что один из рабочих развесил уши. – Поговорим наедине!
- Хорошо, но в моей комнате камня не меньше, - предупредил Тутмос, открывая перед фараоном дверь.
- И здесь Нефертити? Она не даёт тебе покоя! А это что? – увидел на полках сотни маленьких статуэток богов Эхнатон. – Ты не забыл моей просьбы?
- Просьба фараона равна приказу.
- Но это было так давно. И ты уже не раз…
- Богов слишком много, - перебил друга скульптор.
- Если их нанизать на нить и повесить на шею, ожерелье сведёт в могилу. Только Атон распрямит людям плечи, заставит смотреть вверх. Знаю: Фивы не любят меня. Но, полюбят! Заказываю тебе тысячи барельефов с изображением моей семьи: я, Атон, жена, и пока одна дочь, а потом…
- Нефертити сказала, на Меритатон ещё месяца три нельзя смотреть.
- Она так сказала? Что ж, задержись. Гонцы утверждают, стройка в Ахет-Атоне идёт полным ходом. А построят, придёт твой черёд… нести красоту.
- Спасибо, мой фараон. Не буду спать ночами…
- Это лишнее. Признайся, эти модели и маски ты делал ночью, во время смерти, вот камень и не слушался, хотел спать. А эти боги, - Эхнатон снял с полки изображение бога Анубиса с шакальей мордой. - Эти боги… привези их с собой в Город Солнца. Я прикажу высечь для них гробницу в скале, - задыхаясь, вернул на место статуэтку фараон, и резко развернулся, спеша покинуть ненавистных идолов.

- Мой фараон, - бросился ему в ноги резчик по камню, который не стерёг своих ушей при разговоре главного скульптора и Владыки Нила. – Да хранит тебя Атон!
Эхнатон сделал знак страже отойти.
- Что ты хочешь сказать?
- Мой отец был тогда в Колизее, когда львы чуть не растерзали тебя…
- Что? Когда это было?
- Давно. В тот день я родился, прямо там, на скамье…
- Я хочу поговорить с твоим отцом, - скрипнул зубами Эхнатон.
- Его уже нет. Он умер. Но я хорошо помню его рассказ, как львы легли у твоих ног, а их убили. Отец сказал – ты настоящий фараон. И я рад буду…
- Назови своё имя!
- Май.
- Хорошо, Май. Ты можешь присягнуть мне и Атону?
- Одного бога, одного фараона и одного мастера, - бросил виноватый взгляд в сторону Тутмоса запорошенный пылью юноша, - достаточно моей душе!
- Хорошо. Когда переедем в Ахет-Атон, будешь держать опахало справа от меня. А пока учись у главного скульптора… правде. Правде!


   4

На следующий после беседы с Ааненом день Эйе пошёл во дворец. Придворные давно шептались за его спиной, что Нефертити ему не родная дочь. Но почему тогда его сердце жалеет её? Почему старшую дочь хочется защищать, а от Мутноджемет защищаться?
Хотя и младшую дочь он любит. Но, хорошо, что она перешла во дворец Сатамон, молодой жены Аменхотепа Третьего, вечного его соперника.
Слава всем богам, годы были на его, Эйе, стороне. Он – ещё бодр, силён, хоть куда! А старый фараон превратился в развалину. Слишком сладкой была его жизнь, вот он раньше времени и испортился…
А жрец… ядовит. И опасен! У него армия в тысячу богов, и все против одного Атона.
Бедная Нефертити, не повезло ей с мужем…
Но, что говорить, для своей семьи старшая дочь постаралась. Открыла двери. И он, отец, родной или не родной, для неё постарается, уговорит поскорей увезти мужа и с ним удалиться подальше от завистливых глаз сестры, и других многочисленных завистниц и завистников, изо дня в день считающих, сколько золотых браслетов у неё на руках, жемчуга на груди…
Но это, между делом.
А дело, которое они придумали с Ааненом, заключается в том, чтобы ближе познакомиться с начальником стражи, разведать: кто он и что? Живут ли в его сердце амбиции, и не согласится ли он жениться на Мутноджемет, как советуют ему звёзды, чтобы…
Об этом не сразу.
- Приветствую тебя, мой воспитатель! Давненько мои уши не слышали твоих речей, - как всегда витиевато встретил его Эхнатон.
- Да вот, пришёл, - растерялся Эйе.
Встреча с фараоном в его планы не входила, но возможность вправить еретику мозги он упустить не мог.
- Вчера один твой поданный, египтянин, попросил у Атона здоровья. А бог не услышал, или не захотел дать. И сегодня этот человек всем говорит: бог плохой! Жадный! Не бог, а узурпатор, который хочет египтян превратить в рабов. И стал проклинать тебя, фараона – раба Атона.
- Я хочу видеть этого человека! – закричал Эхнатон.
- Не злись. Это басня. Я сочинил. Жизнь не то, что мы о ней думаем, властитель Верхнего и Нижнего Нила. Твои деды и прадеды были не глупей тебя, бросая толпе на растерзанье сонм богов…
- И люди до сих пор, как дети. Испорченные дети, которые хотят видеть то, чего не видно.
- Ты хочешь, чтобы люди ослепли от скуки? Напихивали живот едой, опорожнялись и снова ели? Изливали на молодой луне семя в лоно женщины, и ничего более? Никакой сказки? Никакого чуда? – вспомнил Эйе учительский тон. – Не удивлюсь, если тебя назовут… чудаком! А рыбак, хоть тысячу указов издай, садясь в лодку, помолится и богу Нила, и духу крокодила! А, значит, воспротивится тебе. Не по злобе. А потому, что ты пошёл против природы человека…
- В природе человека кланяться каждой твари?
- Не всем быть сыновьями Атона! Например, я – сын финиковой пальмы, под которой занимался любовью с женой, и другими красотками, от чего пальма стала выше и раскидистей всех. Только любовь плодоносит. А чем больше богов – тем больше любви, дорогой воспитанник.
- Я воспитаю новых людей! – решительно отверг доводы тестя Эхнатон. – Скажи лучше, что случилось со мной в Колизее…
- В Колизее? Это было давно. Знаю со слов. Атон послал мне лихорадку, уложил в кровать, чтобы я… не помешал ему… продемонстрировать Египту будущего фараона…
- Не узнаю тебя: вдруг потерял дар речи! Да, ладно, мать спрошу, - резко обогнул бывшего воспитателя фараон, направился в деловую комнату царицы Тэйе.
 
- Аанен по ночам читает небо, и хочет тебе важное сказать, - шепнул Эйе на ухо Нефертити, берущей урок игры на арфе.

Короток был разговор и с Харемхебом.
- Согласен стать начальником стражи всех дворцов в Фивах?
- Согласен. За что?
- Женись на Мутноджемет. И, кто знает, звёзды говорят: светит трон…
- Согласен.

5

- Мама, сегодня мне приснились львы. А мальчик из мастерской Тутмоса сказал, что родился в день, когда они меня… не растерзали. Почему ты никогда не рассказывала мне, что случилось в Колизее?
Эхнатон был рассержен, растревожен, расстроен.
Царица испугалась: не начался бы припадок, как тогда…
Попыталась успокоить сына.
- Во всём я виновата. Устроила праздник, пригласила гладиаторов со львами. А строители поставили дырявый забор. Твой воспитатель заболел, я не усмотрела, ты…оказался на арене со львами. Они легли у твоих ног, а солнце стало белым. Вот и всё! – скороговоркой произнесла Тэйе и выдохнула, будто сбросила с плеч непосильный груз.
- Так вот почему Май сказал: Атон показал Египту настоящего фараона? – удивляясь и одновременно радуясь услышанному, пробормотал Эхнатон. 
- Единственный мой, законный фараон Египта, ты многого ещё не знаешь!
- Чего… ещё?!
- Трон похож на кривое зеркало, в котором пороки вырастают до неба, а добродетели хлебными крошками падают со стола. Не заведёшь гарема, народ скажет: немощен, - вкрадчиво произнесла царица и тут же повысила голос. - А что за статуи в новом храме? Хочешь уродство назначить красотой?
- На свете нет уродства. Всё красиво! – на удивление спокойно отразил атаку Эхнатон. – Даже гиппопотам не может осквернить своим видом эстетическое чувство поклонников гармонии. Что дадено Атоном, всё имеет смысл. Вот мой тяжёлый череп. Непосвящённый думает: он уродлив. Когда же, после смерти, мой череп раскроят и вынут мозг, чтобы законсервировать в солевом растворе, увидят его размеры и скажут: наш фараон был умнее нас в тысячу раз. А если ты, моя дорогая мамочка, имеешь в виду мои статуи в Доме Атона, то я скажу тебе: правдивее их ничего не было создано в камне! А правда отныне – закон Египта!
- Тогда почему моя правда смущает тебя? – гипнотически посмотрела на сына Тэйе.
- Какая… твоя…
- Посмотри! Стол завален свитками писем. Все врут. Просят золота. Угрожают восстанием. Я устала сражаться со всеми. Бери власть, отвечай! – прибегла царица к самому действенному ухищрению. – А царь Тушратта пишет, его дочь Тадухепа созрела… рожать сыновей.
- Её дело!
- Тогда я тебе открою ещё одну правду!
- Какую?
- Семя фараона в первую очередь принадлежит Египту, а, значит, не только царице, но и жёнам гарема, заложницам мира! Не они, так война, выбирай!
- Ты опять победила. Но знай, с этой минуты в моём сердце, которое светило как солнце, появились чёрные пятна, - от бессилия топнул ногой Эхнатон, и так быстро удалился, что показалось: сбежал.   
- Всегда найдётся тот, кто нас сильнее, или хитрее. И в этом ещё одна правда, владыка моего сердца, - бросила вслед сыну Тэйе.


6

- Если у тебя один бог, то и жена должна быть одна! – впилась глазами в мужа Нефертити, когда он сообщил ей о новом проекте матери. – Или… на тебя нашло затмение? Ведь ты обещал: твоё сердце будет принадлежать только мне!
В словах жены Эхнатон слышал растерянность и боль.
Сильные лапы льва ударили в грудь.
Стало нечем дышать, сознание помутилось.
Он упал, забился в судорогах.
- Я не хотела, прости! Царь львов не любит тебя, а я люблю, - упала Нефертити на тело мужа, хотела поцеловать, но, увидев сжатые зубы и перекошенный рот с окровавленной пеной, не смогла.
Ей стало плохо, желчь вылилась на вышитую золотом накидку фараона, прямо на диск Атона.
- Помогите!
На счастье, рядом оказалась Тии.
- Няня, я умираю…
- Богиня Тефнут, помоги! – разорвала Тии платье на груди Нефертити. – Девочка моя, дыши глубже!
- Помоги ему, няня!
Эхнатон затих. Тии перевернула его набок, чтобы он не проглотил свой язык. Послала за Тэйе и врачом, а сама занялась дочкой, белой, как солнце, спасшее маленького Аменхотепа ото львов.
- Девочка моя, не бойся. Всё будет хорошо. Ты, наверно, беременна…
- Надеюсь, сыном, - прошептала Нефертити.
Принесли воды. Пришёл врач, занялся фараоном.
Тии увела дочку в сад, подышать вкусным вечерним воздухом.
- Мама, Эхнатон заводит гарем, а я… больше не буду ему перечить, - всхлипнула Нефертити.
- Мужчины, как и львы, не могут без гарема, - прижала её голову к своей груди Тии. – А женщины, как львицы, не должны брезговать добычей гиен…
- О чём ты, мама?
- Так устроен мир, дочка. Гиены трусливы днём, ночью могут восстать даже против льва-фараона. А мудрые львицы объединяются, чтобы принести на обед своему господину добытую гиеной зебру…
- Все хотят что-то у кого-то отнять?
- Почти все.
- Я не хочу! – решительно оторвалась от материнской груди Нефертити. - Пойду к Аанену, спрошу, что думают о гареме звёзды?


- Дядюшка Аанен, снова прошу вас научить меня читать книгу неба, - зашла после вечерней молитвы в храм бога Ра Нефертити.
- Зачем? – надел маску искреннего удивления жрец.
- Сегодня ночью Эхнатону приснились львы, они лизали ему ноги, что-то хотели сказать...
Сон вещий, и говорит: кто хочет власти, её не получит, подумал Аанен, а вслух произнёс: вся наша жизнь – дневные и ночные сны!
- По-вашему, мой муж обещал любить одну меня… во сне?
- Любовь – бальзам, который настаивается на многих травах.
- Тэйе хочет ещё раз женить Эхнатона, - всхлипнула Нефертити. – И это не сон!
- Женщины, носящие в утробе ребёнка, теряют жадность. Хочешь родить здорового малыша, не жалей семени Эхнатона, - превратился в рахат-лукум хитрый жрец. - Фараон без гарема - военачальник без армии. А чтобы читать по звёздам, надо… на всю ночь оставить его ложе. Ты же не хочешь этого? К чему учиться тому, что не пригодится? Тем более, твоё сердце учёнее всех небесных светил…
- Вам звёзды сказали, что я беременна? – растерянно спросила молодая царица.
- Они! – воздел руки к небу Аанен. – Запомни: в любовном бальзаме много горькой полыни. А Тэйе тебя любит, поэтому хочет защитить…
- Зачем люди придумали такую запутанную жизнь?
- Чтобы боги не скучали, - хмыкнул под нос Аанен.
Тэйе умеет властвовать сердцами, с ней и поговорю, решила Нефертити, прощаясь со жрецом.

Свекровь встретила её приветливо.
- Ждала тебя, милая. Вернее, сама хотела навестить…
Тэйе ругала себя за то, что дело о гареме начала с непокорного сына, а не с покладистой невестки. Видно, потеряла нюх! Надо было с самого начала обставить всё так, чтобы молодая жена умоляла Эхнатона завести гарем, ссылаясь на занятость, переутомление… да разве женщина не найдёт, на что сослаться!
Влюблённое сердце слепо, готово обманываться! Уж кто-кто, а она, многолетняя царица, это знает… на собственном опыте.
- Поговорим наедине, - пригласила Тэйе невестку в деловую комнату, усадила в кресло, обтянутое золотой парчой. – Знаю, о чём болит твоё сердце.
- Знаете?
- Знаю и понимаю. Когда-то… я тоже встретила новость о гареме, как личное поражение.
- А потом?
- Как личное завоевание, - разлила по кубкам молодое вино свекровь.
- Не понимаю.
- Сейчас выпьем, поведаю тебе большую тайну, - сделала глоток Тэйе, взглядом приглашая невестку последовать её примеру. – Хорошо. Теперь запомни: у Эхнатона сердце одно, а семени много, очень много! Сердце его с детства принадлежит тебе, и будет принадлежать до смерти. А семя для того и создано, чтобы, не жалея, сеять. Тогда не оскудеет трон, и власть в Египте не ослабнет.
- Но я беременна, и теперь рожу сына! – возразила Нефертити.
- Прекрасно! Тем более, нужен гарем. Чтобы выносить сына, нельзя подпускать к себе мужа. Тут и пригодятся эти серые, надутые гусыни!
- Гусыни?
- Представь, дочери покорённых земель, став второй, третьей, десятой женой фараона, начинают важничать, щипать и шипеть друг на друга. Тебя же, законную, оставляют в покое. Ты для них, будто в небе звезда. Когда я это поняла, начала сверкать, а чувствовала: приедаюсь мужу, с радостью  отправляла его в гарем. Скоро ссоры, обиды, претензии, приедались ему, и он  возвращался… влюблённым в меня, как мальчишка!
- Выходит, Аанен прав: любовь – бальзам, настоянный на горьких травах?  – растерянно произнесла Нефертити, чувствуя: слова старой царицы забираются в душу, настраивают её на новый лад.
- Поддержи Эхнатона, милая, - подлила невестке в кубок вина Тэйе. - Он  расстроен, заявил: никто ему, кроме тебя, не нужен! Выбирай: не гарем, так война! Или ты хочешь, чтобы Египет пал, а твоего мужа и тебя взяли в рабство?
- Не хочу!
- Тогда поторопи его! Сыграем свадьбу в Фивах, построим дворец новой жене, а когда ваш солнечный город будет готов, отправитесь туда вдвоём, - ещё раз наполнила кубки Тэйе.
Вино пилось легко.
Голова закружилась.
- Я люблю тебя, мамочка…
- Я тоже люблю тебя, дочка…
 

Глава третья

1

- Вчера, к концу вечерней молитвы, я нагрянул в храм Аанена, и с кафедры заявил: молитесь разным чудищам, и сердца ваши – чудища! – задорно заявил Эхнатон на пороге мастерской Тутмоса.
Всё в его жизни складывалось прекрасно!
Нефертити беременна сыном, и сама хочет гарема…
Ахет-Атон растёт не по дням, по часам…
В Доме Атона, рядом с храмом Амона высятся сто его величественных и правдивых статуй, заставляя египтян поднимать голову к солнцу…
- А мне Эхнатон пообещал выстроить в Ахет-Атоне летнюю резиденцию, похожую на дворец в Малькатте, - похвасталась Нефертити, прижимая к груди полугодовалую Меритатон. – Смотри, как похожа она на отца!
- Я даже знаю, где ему место, твоему дворцу, - уточнил Тутмос. – В северной части. Там рядом виноградники, - молча прибавил: и моя усадьба, спохватился, - если хочешь, возьми дочь на руки, пусть все видят вашу похожесть…
- Особенно, овал глаз, - уточнила молодая царица.
- Скоро на барельефах тебе придётся искать место для сына. Тогда и возьму его на руки. А пока пусть в руках у меня будет плётка, смешной символ власти, - взмахнул рукой Эхнатон.
Тутмос повторял линии счастья специально отточенной костью.
- Скажи, ведь я прав: кто верит в бога с шакальей мордой, сам превращается в шакала. Во льва. В гиену. Не от того ли так мало настоящих  людей? Звери вокруг, - не мог и минуты посидеть молча фараон. – А кто молится Атону, у того в душе свет. И этот свет, после смерти, возвращается Солнцу. А загробный мир – копилка жрецов!
- Ты прав, раньше моё сердце было как камень! – воодушевлённо поддержал друга Тутмос, и, по привычке, молча добавил: хотел запустить им в тебя, - а теперь там, - ударил себя в грудь, - солнце! - Насчёт загробного мира всё же сомневаюсь…
- Всё так просто! – с обожанием посмотрела на мужа Нефертити. – Ведь не Тефнут, и не Бес поднимают утром людей с постели!
- А если кто болеет, и не может подняться? – подколол её Тутмос.
- Кто нездоров, того Атон наказал, - встал на защиту жены Эхнатон, и быстро спросив, - со мной кончил? – поднялся. - Я вас оставлю, надо записать одну мысль…
- Я беременна, Тутмос, у меня будет мальчик, - бережно перегнулась через дочь, чтобы посмотреть на свой живот Нефертити.
- Хочешь, я сниму с него маску?
- С живота? Шутишь?
- Нет. Не сейчас. Когда вырастет, - подправил скульптор нежную линию миндалевидных глаз.
- Смеёшься надо мной?
- Помнишь, ты хотела стать фараону няней? – вопросом на вопрос ответил Тутмос. – Предлагаю нянчить его вместе!
- Думаешь, он ребёнок?
- Я даже сказку ему сочинил. Солнце – самый любопытный ребёнок на свете. Днём заглядывает во все закоулки, играет со львятами, пасёт стада коз, греет воду в Ниле, чтобы рыбы не замёрзли. А ночью убегает от няни Луны, разлетается на множество маленьких золотых шариков, и подсматривает, как люди занимаются любовью…
- Вот уж не думала, что оно тоже человек, - крепче прижала к себе дочь Нефертити.
Сама ещё ребёнок, залюбовался богиней своего сердца Тутмос, продолжая шутку…
- Естественно. Не зря же в Нубии так много золота!
- Почему… в Нубии?
- Не знала? В Нубии у Солнца отхожее место, – дал он, наконец, своему смеху волю.
- Смейся, смейся! Я всё равно счастлива, - не смогла удержаться от улыбки Нефертити, и вдруг тень набежала на её лицо, - скажи, не ты ли строишь дворец Тадухепе?
- Не я! Прости, и знай, если даже ты носишь в своём животе девочку, она будет лучше ста мальчишек! И станет фараоном, как Хатшепсут.
- Какой же ты ещё ребёнок, - рассмеялась Нефертити.
И смех её показался Тутмосу звонче систр, звенящих колокольчиками на руках любимой, во время молитвенных служб Атону.    


2

Со временем что-то случилось: неслось как слепая лошадь в колеснице. Только гонец доложил: караван митаннийской принцессы Тадухепы прибыл, как уже свадебный пир.
Нефертити умылась старым вином. Распустила волосы, как простая плакальщица на поминках, не забыв пристроить на голове царскую диадему с двумя перьями. Разрисованное лотосами платье собрала в складки на животе, чтобы все видели: она плодоносящая законная жена фараона. Но сердце билось, как испуганная птица…
Придворные ахали: как красива вторая жена! Сколько товаров привезла! Кони, какие! Будто бы не может эта Тадухепа дня прожить, чтобы не покататься на колеснице!
А ей соперница не понравилась. Бросишь взгляд – ослепнешь от красоты, а присмотришься: нос широкий, ноздри вывернутые, верхняя губа вздёрнута, и глаза чёрные! Нет, к глазам трудно придраться: белки с синевой, ресницы пушистые, но взгляд… бесстыдный!
Во дворце не протолкнуться: военачальники, сановники, посланники, прибыли удостовериться в том, что молодой фараон набирает силу и не является врагом Египта, как о том ходят слухи. Даже Аменхотепа Третьего принесли на специальном кресле. И он приосанился, видно, подумал, его снова женят: согласно трясся и чмокал губами.
Все ели, пили, а Нефертити стошнило, когда молодых унесли в паланкине в Малькатту.

- Кажется, я стал мечтать о переустройстве мира ещё в утробе матери, - пригласил новоиспечённую жену прогуляться Эхнатон. – Видишь ладью? «Сиянию Атона» уже четверть века, а он всё как новый. В ливанском кедре время снижает скорость. Как сейчас вижу: из-за пальм выбежала девочка и прыгнула за котёнком в воду. Атон протянул ей свой луч и спас. А в моём сердце зажёгся огонь…
- Надеюсь, и мне перепадёт от твоего горячего сердца, - бросила лукавый взгляд на супруга Тадухепа.
Она была очарована и разочарована одновременно…
В Египте много золота, но слов ещё больше!
Лучше бы фараон подарил ей золотое ожерелье и взял на руки, отнёс на ложе. К чему эта прогулка вдоль озера с  воспоминаниями о какой-то девочке?
Может, её любовью пренебрегают?
Как бы то ни было, отец строго приказал примириться с чужеземными обычаями. Право завоевателя диктовать условия.
Тадухепе хотелось, чтобы её завоевали поскорей.
Ей не терпелось доказать: она способна дать наслажденье. Но фараон в восторге от самого себя.
От холода её лоно закроется, как лепестки лотоса ночью.
Нет, никакие обиды не способны убить в ней желание любить.
Она воскурит трубку, голова мужа закружится от дыханья приворотных трав…
На её теле нет ни волосинки. Умащения впитались, стоит ей лишь покрыться любовным потом, как она превратится в молнию, ударит в сердце фараона, поразит его до таких глубин, о которых он и не подозревал со своей первой женой, этой простушкой с животом выше носа…
Царица Тэйе предупредила её, что Атон будет приветствовать их брак с небес.
Смешные!
Боги населяют не небо, и не землю, а тело!
Богиня её левой пятки уже билась в истерике от желания достать до уха  словоохотливого мужа, чтобы пощекотать…
Поэты, должно быть, как все люди, боятся щекотки, хихикают… и им уже не до стихов!
А тело ждёт новых наслаждений!
И тогда богиня её губ шёлковыми прикосновениями разбудит хищника в теле мужчины.
К сожалению, Владыка Нила на мужчину не очень похож.
Ни разу не ущипнул её, не шлёпнул.
Не поцеловал.
Хватит ждать!
Пора показать свою власть…
Первой натянула тетиву богиня груди, направив соски, как наконечники стрел, в сердце фараона.
- Не лучше ли нам полежать в тени? – томно вздохнула богиня пушистых ресниц.
- Во дворце есть комнаты, где журчит вода, - поддался изощрённым чарам молодожён.
- Я твоя жена, и с радостью последую за тобой, - еле скрыла ликование митаннийская принцесса.
Она - жрица любви. Ей всё равно, кому дарить свои ласки. Святой источник бьёт изнутри, каждому жаждущему не откажет напиться.
Эхнатон дрогнул ноздрями, будто почувствовал колодец в пустыне. И сдался, сам того не подозревая, чужеземной завоевательнице в плен. На миг, или на жизнь?..

Тэйе торжествовала: её сын стал настоящим мужчиной, владельцем гарема. Цари ещё нескольких государств написали, что не против, прислать своих дочерей в жёны Владыке Верхнего и Нижнего Египта… вместо дани.
Дочь вместо обоза?
Надо подумать…
Смешно: расставить сети и в них попасть…
Во всяком случае, Тадухепа прибыла с достойными дарами.
Вот только имя…
Что за имя, Тадухепа?
Кия!
Кия – вторая жена фараона, которая… научит его не бояться лошадей и править колесницей. Ведь в колеснице целых два диска Атона.
Тэйе улыбнулась: она всё ещё правит Египтом. 


3


Меритатон сидела в подушках и с важным видом внимала няне-бабушке, будто понимая, о чём та говорит. А бабушка рассказывала ей любимую сказку своей дочери об отважном лягушонке, который победил крокодила.
- Лягушонок прыгал всё выше и выше. Крокодил не мог открыть свою пасть так высоко, и подумал: если лягушонок не боится меня, значит, мне надо бояться его. Подумал и ушёл под воду, - наставительным тоном произнесла Тии.
- Мама, совсем недавно я смеялась над этим трусливым крокодилом, - залюбовалась сценкой Нефертити. –  А что у дочки в руках?
- Лягушонок. Из жадеида. Тутмос принёс, сказал: камень змей отгоняет.
- Смотрю на Меритатон, и думаю: у неё такие же уголки губ, как у отца, - пропустила мимо ушей слова матери Нефертити. – Как будто очарованный скульптор сделал резцом углубление…
- Скучаешь? – сочувственно произнесла Тии. – Не сдавайся, будь уверенной в себе, как лягушонок, и Эхнатон вернётся к тебе.
- Спасибо, - поцеловала Нефертити мать и дочку, - пойду, поблагодарю Тутмоса за подарок…

Скульптор размечал на каменной плите контуры развевающейся конской гривы, гостью заметил не сразу.
- Теперь понимаю: Аменхотеп боялся лошадей, потому что их гривы напоминали ему гривы львов, которых убили в Колизее, когда он, маленький, опередил гладиаторов, - догадливо воскликнула Нефертити.
- Приветствую тебя, царица! – оглянулся Тутмос, отложил резец. – Обещаю, твоя колесница будет в тысячу крат…
Нефертити не дала ему договорить, закрыла ладошкой рот, спросила: а ты мог бы нарисовать… мою боль?
- Вчера ночью молилась звёздам. Помнишь, ты говорил: непослушный Атон разлетается на золотые шары – символы власти жрецов. Аанен сказал: звёздная грамота мне недоступна, но я прочитала…
- Он хитрый лис, не слушай его, - поцеловал Тутмос дорогую ладошку.
- Сердце болит. Как могу я упрекать кого-то, если сама… люблю двух поэтов. Один сочиняет поэмы в словах, другой в камне, - продолжала изливать   чувства Нефертити.
- Моё сердце принадлежит только тебе.
- Сердце – мне, а семя – всем?
- А семя – камню.
- Женись на Мутноджемет. Она страдает. Почему все… страдают? Везде одна боль?
Тутмос принялся собирать губами слёзы со щёк Нефертити.
- Тэйе сказала: муки сердца забываются в работе. Выделила мне долю в своих виноградниках, отвела место на верфях. Сказала: учись управлять собой, людьми и Египтом. Решила утешить. А начальник лоз не знает, почему на листьях появились коричневые пятна…
- Любимая, успокойся. И знай, я никогда ни на ком не женюсь. Ты – моя семья. Ты, Эхнатон, ваши дети. Когда я это понял, боль из моего сердца ушла. Может, и тебе надо что-то понять?
- Мама говорит: в голове есть ларец драгоценных мыслей…
- Тии права. Ты плачешь, и твой ребёнок плачет, - осторожно положил Тутмос руку на живот Нефертити. – Смотри-ка, дерётся, храбрый лягушонок!
- Спасибо за подарок для Меритатон. Пусть твой лягушонок защитит её от всякого зла. А из-за меня больше не будут плакать дети. Никто не будет плакать… из-за меня. И тогда боли в Египте станет меньше, да?
- Когда-то один раб сказал: у меня лицо любви. Если бы он увидел тебя, то понял бы, ты вся – любовь. И пусть в твоей голове живут одни драгоценные мысли…
- Ой, правда, толкается, - накрыла своей рукой руку Тутмоса Нефертити.

И всё было бы как в сказке, если бы не подслушала Мутноджемет разговор скульптора и красавицы…
 

4

Вторая жена недолго властвовала над Эхнатоном. Кия была хороша в постели, но неумела в разговоре. К тому же, проявляла полное равнодушие к Атону, любила нежиться в тени. А дню предпочитала ночь. Называла луну маленьким солнцем, шаловливым и забавным: появляющимся на небе то в виде лепёшки, то в виде рожек. Будила во время тьмы, и разбудила… раздражение.
Благо, скоро понесла!
Узнав об этом, Эхнатон с облегчением вздохнул: дело сделано! - и  вернулся к законной жене.
Нефертити в разлуке божественно похорошела.
Что-то ещё изменилось в ней, но что, он не понял…
Естественно, у неё вырос живот, к которому Эхнатон приложился ухом, и, почувствовав в ответ толчок, разразился счастливым смехом: смелую пятку он воспоёт в стихах!
С удивлением узнал, что жена в его отсутствие завела своё царство, и принялась ухаживать за ним, как за любимым мужчиной. С утра до вечера хлопотала, объезжая поля и стада. Много времени проводила на виноградниках, следя за тем, как соком наливаются гроздья. Задала работу гончарам и ювелирам. На своей половине дворца завела стражу. Каждый вечер слушала отчёты казначея о расходах и доходах. И, что уж совсем фантастично, занялась строительством флота: тростниковые лодки и баркасы с большими рулевыми вёслами на корме, уже перевозят грузы и рыбачат на Ниле. А скоро появится и своя ладья под парусом…
Чернокожая нубийка не жалела молока для Меритатон, юная царевна  уже пытается встать на ножки…
Но, главное!
Неизрасходованную страсть Нефертити отдала Атону: правит службу на восходе и закате, и чтобы послушать её, приходит не только знать. В Дом Атона стали допускать простой люд… без даров.
В первый же после возвращения вечер Эхнатон пришёл в храм, и был сражён! Нефертити в синем парике с золотым уреем, подняла руки с систрами: колокольчики рассыпались тихим, вкрадчивым звоном, потом замолчали и… раздался грудной, манкий голос царицы, разжигающий огонь любви к единому богу.
Жизнью обязан тебе зарождённый в женщине плод,
В жилы вливаешь ты кровь.
Животворишь в материнской утробе младенца.
Во чреве лежащего ты насыщаешь его.
Даром дыханья ты наделяешь творенья свои.
Даже птенцу в скорлупе дыханье даруешь,
Коль скоро ты лепку его завершишь,
Скорлупу он, окрепнув, расколет
И, лапками переступая,
Поспешит объявить о своём появленье на свет…

На алтаре выросла гора подношений Атону. Склонив голову, Тутмос положил занятную игрушку: колесницу с белой лошадью, которой управляет маленькая девочка, вырезанная из желтого песчаника: солнышко Меритатон.
- Любимый мой скульптор, - окликнул его Эхнатон. – Не пора ли нам отправиться в Ахет-Атон?
Владыка Нила и Двух Корон почувствовал робость перед своей женой, сладкоголосой жрицей Атона…
Он был виноват: сдался традициям, против которых восстал.
Но теперь хотел исцелить сердце Нефертити, уединиться с ней, своими детьми, своими единомышленниками в прекрасном, благородном городе своей детской мечты…
- Конечно, мой фараон, твоя жена скоро родит. Ребёнок окрепнет, и, - чуть не откусил себе язык Тутмос, – а экспедицию начну готовить завтра с утра.
- Предусмотри беговые дорожки для соревнований, - взял игрушку в руки Эхнатон, погладил диск колеса. – Я научился править без страха! Иногда, знаешь ли, быть в плену… к пользе, отец говорил: завоеватели гиксосы привели с собой лошадей, научили египтян управлять колесницами.
Видно, завоевала фараона иноземная жена, подумал Тутмос, но тут же отогнал догадку: по примеру любимой решил хранить в своей голове только дорогие сердцу мысли. 
   

5    

- Нефертити сказала, Тэйе хочет сделать её соправительницей, - приврала Мутноджемет отцу и заревела от злости. – Почему всё ей?!
- Сама слышала? – уточнил он, не единожды распускавший в Фивах нелепые слухи.
- Этими ушами! – чуть не оторвала мочки младшая дочь.
- Не плачь, пойду, поговорю с Ааненом, – приказал Эйе и ушёл.
Хорошо бы, уговорил отец жреца переписать на небе судьбу старшей сестры, умер бы старый фараон, села бы на трон подружка Сатамон, свергла бы своего брата, и стала бы Нефертити никем, даже Тутмос не посмотрел бы в её сторону,  мстительно размечталась Мутноджемет…

Выслушав Эйе, жрец задумался: не ведёт ли сестра с ним двойную игру? И не пора ли поставить её перед окончательным выбором: рецепт бессмертия или безымянная  кончина?
Вымарают имя с саркофага и всё, вечная тьма! Самое страшное в Египте наказание.
Душа – в имени, а не в сыне…
Родила еретика, так и сошли его в ссылку, пусть забавляется в потешном городе, никому не мешает!
Проводив Эйе, никчемного воспитателя никчемного фараона, Аанен поспешил к Эфе.
- Скажи, моя богиня, пришло ли время освободить Египет?
В ответ змея не сдвинулась с места, только вскинула голову, повернула её боком, чтобы лучше разглядеть своего жреца, прищурила глаз.
- Ты голодна? Завтра принесу тебе ибисов, - обеспокоился странным поведением предсказательницы Аанен.
А Эфа вдруг выгнулась, взлетела, свилась кольцом  и вернулась на место, уложив голову на хвост.
В ушных раковинах жреца ещё долго раздавалось эхо возмущённого шипения.
- Понял, не время, - поклонился он Эфе и отправился за подсказкой на крышу храма Амона.
Богиня ночи устроила звёздный бал…
Двадцать первые сутки. Луна убывает во Льве. Возможны прозрения!

- Никого нет тебя прекрасней, - обнял жену фараон.
Солнце село, а он не торопился спрятаться под одеяло…
- Эхнатон, - страстно произнесла имя мужа Нефертити.
- Хочешь в Ахет-Атон? – поцеловал он повлажневшие глаза жены.
- Хочу.
- Там мы будем счастливы.
- Будем счастливы? – эхом повторила царица.
- Очень счастливы, - стал нежно целовать соскучившимися губами лоб, щёки, нос, губы жены Эхнатон. - Там ты родишь сыновей. Будешь петь в храме Атона. Твой голос волшебен. Ты чародейка…
- Давай завтра же и поедем!
- Прежде роди, а то случится в дороге, крокодилы почувствуют кровь…
- Хорошо, ждать осталось недолго…
- Думаю, у нас родится самый драчливый сын в Египте…
- Почему?
- Он пнул меня в ухо, когда я приложился к твоему животу.
- Я так тебя люблю! – ответила на поцелуй мужа Нефертити.
- И я тебя…
- Дня через три начнём убирать виноград. Я первая заставлю брызнуть соком гроздь…
- А я слижу его с твоей ладошки…
Спасибо, Изида, богиня волшебства, за то, что вернула мужу чувство,   зреющее на лозе жизни, как виноград, терпкое и сладкое, как вино, подумала Нефертити, тая в объятиях фараона.
- А Тутмос оставит отпечаток этого события на барельефе. Каждый миг нашей любви будет жить в камне. И когда-нибудь в её честь сочинят гимны…


6

…Тэйе неожиданно легко согласилась на скорый отъезд любимого сына:  пусть живёт далеко и будет… живой, а там… никто не знает, что написано на бенбене. И Аанен не знает. Только делает вид…
Не привыкать!
Она тоже сделает вид…
Так уж устроен этот мир: искусное лицемерие ценится выше безыскусной правды.
А узнает рецепт вечной жизни, всё перевернёт с ног на голову! Даст сыну власть, какой никто не знал! Солнце не захочет уходить с небосвода Египта!

…Было много дождей. Виноградные ягоды переполнились соком, не очень сладким: что ж, будет много уксуса для маринования мяса, рыбы и птицы. На первых порах в новом городе пригодится и такая пища.
А коз уже везли вниз по Нилу в баркасах. Шли в Ахет-Атон караваны верблюдов, нагруженных зерном, бурдюками с вином.
И финиковые пальмы с плодоносными деревьями уже пересаживали в огромные бочки: ждать, когда в Городе Солнца вырастут свои сады, некогда!

…Похоже, и схватки у Нефертити начались раньше времени.
В мастерской у Тутмоса.
- Только очертил скульптор на глиняной заготовке плодоносный живот, как её прихватило, - понеслось по Фивам. – Подхватил он царицу на руки, потащил во дворец. Фараон-то, еретик, заставлял беременную жену пешком ходить. Носильщики паланкинов из-за него работы лишились. И поделом ему, что отстал, без него жена родила ему дочку!

…Почему, отец? – молча поднял голову к небу Эхнатон.
Так же молча солнце скрылось за тучей.
Теперь понимаю, девочка ударила меня не зря.
Это знак: я не слышу, не всегда, поправил себя фараон, слышу тебя.
И того хуже, пытаюсь решать за тебя!
Прости!
Края тучи окрасились светом.
Прощаешь?
Твой плод – мой плод?
Обещаю: буду любить… Макетатон, пришло на ум имя, сильнее, чем любил бы сына! И станет она фараоном Египта, как Хатшепсут, нет, во сто крат лучше её…
Солнце вышло из-за тучи и вновь засияло.
- Мир моему сердцу! – громко сказал Эхнатон и тихо заплакал.


Глава четвёртая

    1

Узнав о скором отъезде фараона и Нефертити из Фив, Мутноджемет решила сблизиться с его второй женой, Кией. И не только потому, что хотела перенять повадки своенравной заморской принцессы.
У неё были далеко идущие планы…
А на первых порах хотелось научиться управлять колесницей.
Вот где пригодятся её короткие, устойчивые ноги! Все ещё позавидуют!
И Харемхеб залюбуется, вытаращит глаза, которые и так вылезают из глазниц, а зрачки опережают глазные яблоки.
Недаром его назначили начальником всех страж.
Аанен постарался. У жреца тоже глаза, не как у всех: всегда прикрыты, будто дремлют, выжидая добычу.
Нет в Египте красивее глаз, чем у Тутмоса!
Но он, глупый…
Да и кем бы ей светило стать, соедини она с ним свою судьбу?!
Камнерезчицей?
А Харемхеб захочет, обвинит его в измене, и… бросит на съедение крокодилам!
Или, ещё лучше, она пустит слух, будто… Нефертити изменила фараону со скульптором, и их вместе бросят… в пасть бегемоту.
Нет! Вместе нельзя: он и в пасти умудрится нарисовать её портрет.
Его – крокодилу.
Её – бегемоту!
А потом, назло Тутмосу, она выйдет за Харемхеба, её муж уличит  Эхнатона в измене Египту, казнит его, и сам сядет на трон…
Картины рисовались одна радужнее другой.
Хорошо, что старшая сестра родила вторую дочку, а Кия беременна мальчиком.
- Летит заморская принцесса на белой лошади, живот острый, как дротик, точно сына родит, - сказала на днях городская провидица, уж она-то знает.
А родит Кия сына, добьётся своего, станет первой женой!
Дальнейшие перспективы не просматривались…
Ничего, Аанен с отцом подскажут!   


2

Предложение матери ускорить отъезд удивило, но не насторожило Эхнатона. Царица Тэйе для него была больше, чем мать.
Она была… его родиной. Таким защищённым, как в её животе, он никогда больше себя не чувствовал.
Но пуповину перерезали, и…
Все его мысли направились на то, чтобы воссоздать… утерянный рай.
Обитель счастья по его повелению строится в долине, подаренной самим Атоном. И надо прибавить скорость стройке, потому что не он один ищет в жизни гармонии.
Ему очень хочется, чтобы мать им гордилась.
Эхнатон вспомнил, как с пристрастием доброго критика, Тэйе разбирала его первые поэтические опыты. Как верила в него! Подбадривала.
- Смотри, не задохнулся бы наш сын в клетке твоей любви, - услышал он как-то упрёк отца, и невзлюбил его.
А на матери даже хотел жениться…
Теперь у него у самого две дочери.
И… беременная Кия, которая обещает родить сына, говорит, точно это знает, потому что зачала, когда на небе светило три четверти луны.
Что ж, к двум солнечным дочкам прибавится один лунный сын.
- Заждался меня? – быстро вошла Тэйе.
Она была разочарована свиданием со второй невесткой. Хотела передать ей поля, стада и виноградники Нефертити, чтобы жена гарема стала владетельной дамой. Но Кия заявила: ей достаточно владеть фараоном и десятью колесницами. Много пила, беспричинно смеялась. Согласилась остаться в Фивах только, когда узнала, что Ахет-Атон утопает в строительной пыли, дома для знати ещё в проекте, конюшни тем более…
- Эхнатон, как хотела бы я поехать с тобой, - приветственно раскинула руки старая царица.
- Но Египет пока ещё здесь, в Фивах, мама. Ни одному вассальному князю в голову не придёт восстать против тебя. А мне нужно время, вырастить новую столицу и новых людей, - поднялся, обнял мать фараон. – Присмотри и за Кией, если она родит сына, я обещал ей в Ахет-Атоне дворец…
- И пару конюшен, - сочувственно прижала царица сына к груди. – Как поживает Макетатон?
- Люблю её, как сто сыновей!
- Мальчик мой, ты счастлив?
- Первый раз в жизни так… взросло счастлив.
- Не боишься, что Египет проглотит твой маленький город, как крокодил лягушку?
- Нет. Сначала я построю один счастливый город. Потом другой, третий. И люди поймут…
- А если на тебя нападут враги?
- Кому в голову придёт? Что делить, когда у всех один бог? Разве Атон воюет с кем-нибудь? Кто захочет, чтобы солнце закатилось, и настала вечная ночь? Уверен: египтяне, а с ними нубийцы, сирийцы, митаннийцы, ливийцы и другие народы выберут счастье и правду, а, значит, признают меня.
- И всё же, послушай мать, оставь фиванскую знать в покое. Возьми в свой город простых людей и возвеличь, тогда их благодарность и верность тебе будут искренними. Ведь искренность – твоя богиня?
- Один Атон и искренен. А кто кривит душой, тот враг ему, и будет казнён!
- И всё же, - вспомнила уроки Аанена царица.
- Ты, как всегда, права! Нищий будет охотно учиться всему, что я скажу, за достойную должность при дворе, - горько усмехнулся Эхнатон.
- Ты повзрослел, - обняла сына мать. – Что ж, мне донесли: твой дворец тебя ждёт. Он великолепен. Надеюсь, скоро увижу его. А сейчас простись с отцом, он уже не встаёт.

Аменхотеп Третий возлежал на кровати в окружении любимых напитков и яств.
- Мои ноги не ходят, но жизнь ещё не покинула руки, и они дарят мне счастье, - обрадовался сыну старый фараон. – Мать сказала: ты построил свой Город Солнца. Послушай: я тоже рад служить Атону, но всё же, думаю, пусть боги сами разберутся там, на небе. А ты, мой сын, займись земным делом, то есть, любовью. Только любовь нас роднит с богами. Мне уже за пятьдесят, а я ещё не помышляю нарушить самую главную божественную заповедь – любить!
- Столько дел, отец, не время…
- Время любить примчится сразу, как только позовёшь его на угощенье. Запомни: жизнь – пир, - пробормотал фараон, опрокинул на себя кубок с вином и заснул.
Отец прожил без войн, и я проживу, сказал себе Эхнатон, покидая родительский дом.

 
3

Нефертити казалось: дочка без её участия появилась на свет.
Оттолкнулась пятками, и головой вперёд… навстречу жизни!
Все испугались: почему не кричит? Потрясли за ноги. А она рассмеялась. Что-то пропищала, даже не пропищала, а пропела радостный гимн.
Эхнатон просил снова и снова рассказать ему, как родилась Макетатон. Гордился: быть ей фараоном!
Нефертити и сама чувствовала: дочка иная! Голову держит, бесстрашно общается с миром, будто светится вся.
Тутмоса, который принёс ей в подарок рубиновые серьги, огранённые так, чтобы солнце не слепило глаза, ухватила за палец, и не отпускала, важно лепеча что-то на своём языке.
  Скульптор растаял, пообещал изобразить красавицу на всех барельефах Ахет-Атона.
Тии просила внучку никому не показывать, облизывала лоб девочки и сплёвывала на четыре стороны, если кто-то при виде второй дочери фараона начинал охать и ахать.
Поэтому когда пришёл с визитом жрец богов Ра и Амона, Нефертити попросила кормилицу унести девочку в свою спальню.

- Пришёл посмотреть на внучку, которая станет фараоном Египта, о чём Аменхотеп Четвёртый сообщает каждому встречному, - многословно объяснил цель своего визита Аанен.
- Эхнатон не мыслит зла против людей, думает, люди платят ему тем же, - встала на защиту мужа Нефертити.
- Люди, как цветы, не все лотосы, многие, сорняки с колючками.
- Вы правы.
- Твой муж умён, а ты мудра, - протяжно посмотрел на царицу Аанен. – Надеюсь, в последнюю нашу встречу, не затаила на меня обиду?
- Напротив, я благодарна.
- Тогда представь: человек – цветок, а Египет – клумба. Если бы цвели на ней одни лотосы, было бы скучно глазам, не так ли?
- Так.
- Но твой муж всем остальным предпочитает лотос, который, между прочим, растёт в стоячей воде.
- Не понимаю…
- Нил течёт по своим делам, растит рыбу, бегемотов, крокодилов…
- Совсем вы меня запутали!
- А твой отец считает своей богиней пальму. Слышала об этом?
- Да, кажется.
- Цветы граната отличаются от цветов персика не только запахом, но и окраской, и очертанием, не правда ли?
- Правда.
- Тогда подумай, о чём я тебе сказал, и помоги Аменхотепу понять: стоячая вода сначала цветёт, потом гниёт. Люди говорят: от Ахет-Атона уже несёт трупным смрадом, - грозно заключил Аанен, и как ни в чём не бывало, спросил, - так принесут мне внучку, посмотреть?
- Она только уснула, кормилица унесла её, - жёстко ответила Нефертити.
- Жаль, я ей подарки принёс, - открыл жрец сундучок из грубо отёсанного дерева. – Мази, притирки, настои. Эта, на гусином жире, от кашля. А эта, со змеиным ядом, от болей в животике, - одну за другой выставлял он на стол флаконы, баночки, коробочки.
- А мази от предательства у вас нет?! – не сдержалась, смела все дары со стола молодая царица.
- Умопомешательство заразительно, - гипнотически посмотрел на неё Аанен, развернулся, поднял голову и, в злобной эйфории, удалился.

Нефертити не могла унять дрожи. Её память вынесла на поверхность давний рассказ матери о том, что в правление Тутмоса Третьего привезли в Египет ядовитое дерево для неугодных людей, даже пробка из его древесины становилась причиной смерти тех, кто пил воду или вино из кувшинов, закупоренных ею.
А сколько египтян отравилось дичью, поджаренной на вертелах из олеандра, и не сосчитать…
Не зря Аанен натянул на руки кожаные напальчники…
Царица распорядилась сжечь шкатулку из подозрительного дерева. Выбросить мази, притирки.
Никто не умеет лучше Тии ухаживать за детьми, лечить их заговорами да настоями трав.
Скорее, скорее из Фив!


4

Чтобы избавиться от дурных предчувствий, молодая царица поспешила в гавань, посмотреть, готова ли её ладья?
И вовремя!
Как раз натягивали паруса, расписанные немыслимыми картинами её жизни.
Руководил процессом Тутмос.
- Когда же это я била палицей пленных? – не смогла скрыть радость встречи Нефертити.
- Пусть боятся, - поклонился ей скульптор.
- А это как понять: Атон протягивает мне все свои лучи?
- Разве не ты, его дочь? – хитро улыбнулся Тутмос, - подожди, я тобой весь Ахет-Атон разрисую! Бог камня защитит тебя…
- Не бог камня, а ты – мой защитник, - благодарно посмотрела на него Нефертити.
- Хочешь, пойдём к моему баркасу, посмотришь, как грузят наброски будущих барельефов. Кстати, там же, сундук со всеми богами Египта, как просил фараон. А когда вернёмся, на твоей ладье установят шатёр…
- Так хочется скорей покинуть Фивы.
- Я тоже мечтаю об этом.
- Мяррр! – кинулся под ноги царицы большой рыжий кот.
Она подхватила его на руки, прижала к себе, почувствовала: из-под кожи   выпирают рёбра, спросила: это внук моего Сыночка Солнца?
- Забросил его, столько было работы, - погладил вздыбившуюся шерсть Тутмос, принимая из рук царицы любимца. – Что, Рыжий, соскучился?
- Не забудь и его погрузить в баркас. Он, наверно, голодный…
- Голодный, но как настоящий мужчина… прячет свои страдания под пушистым мехом, - бросил скульптор выразительный взгляд на молодую царицу.

Открывшаяся картина потрясла Нефертити. Нил был запружен сотнями лодок, баркасов, а берег забит разнокалиберным грузом: бочками со снедью, тюками мануфактуры, строительным материалом и даже деревьями в кадках.
- Каменные фигурки богов я уложил на гусиные перья, а гипсовые маски, боюсь, дороги не выдержат, придётся снимать новые, - сообщил Тутмос, не спускал кота с рук.
- А я посажу виноградные лозы, на озёрах разведу серых и белых гусей, - нарочито увернулась Нефертити от разговора о масках, изготовление которых сближало их так, что она чувствовала в груди второе, любящее Тутмоса, сердце.
- В честь того зажаренного красавца, которого мы с тобой съели во время первой поездки в Ахет-Атон?
- Если бы не ты, я тогда умерла бы с голода…
- И я бы умер, чтобы в загробном мире тебе не было скучно.
- Ты мой самый близкий, самый преданный друг, - погладила кота и руку скульптора Нефертити.
От волнения Тутмос не знал, что сказать, вцепился в потомка Сыночка Солнца, как в своё спасение, поднял его высоко к небу, потом прижал к груди.
- Не печалься, кот. Скоро ты будешь жить во дворце. Охранять царицу и её дочерей от духов зла. А во время путешествия по Нилу буду кормить тебя рыбой, гребнем вычешу все колтуны, станешь самым красивым котом… в Ахет-Атоне!


5

И вот, последняя вечерняя служба в Гемпаатоне, самом большом храме Атона в Фивах.
Грустно звучали арфы, потеряли обычную весёлость систры.
К жертвенному столу подходили богатые и бедные жители столицы,  поклониться живому богу и его супруге, сыну и дочери Атона, которые решили покинуть Фивы ради новой веры. Подносили плоды садов и огородов, или какую-нибудь безделушку.
Многие искренне жалели о том, что не придётся им больше испытать  наслаждение от пения Нефертити, чей голос будил неведомые грёзы, покорял сердца, дарил любовь.
Зато, спасибо скульптору, глаза их до скончания жизни будут видеть на барельефах плавную грудь молодой царицы, миндалевидные глаза, поднятые к небу изящные руки с систрами.
- Спой, царица! – раздался откуда-то, с галёрки, голос.
Нет, не смогу, мой голос уже… в Ахет-Атоне, испугалась Нефертити молчания своей души.
- Спой, дочка, - шепнула Тии.
- Спой, скоро солнце скроется за горизонтом, - попросил Эхнатон.
- Спой! – потребовал народ.
Нефертити не заметила, как запела… сочинённый фараоном вечерний гимн.
Когда исчезаешь, покинув западный небосклон,
Кромешною тьмою, как смертью, объята земля.
Очи не видят очей.
В опочивальнях спят, с головою закутавшись, люди.
Из-под их изголовья добро укради, и того не заметят…
Рыщут голодные львы,
Ядовитые ползают змеи,
Тьмой вместо света повита немая земля,
Ибо создатель её покоится за горизонтом.
Только с восходом Атона вновь расцветает она…

Но душа её молилась о другом.
Храбрый Атон, защити Эхнатона от голодных львов и ядовитых змей,  которые вселились в людей, хотят его растерзать…
Сбереги нашу любовь, потому что вокруг одни воры…
Сохрани жизнь наших детей, позволь мне ещё родить сына…
И пусть Тутмос найдёт себе девушку, и станет счастливым…

Никогда ещё не пела так  Нефертити.
Все вокруг затаили дыхание. А когда затихли последние слова гимна, заголосили молящиеся, превознося царицу, как прекрасное совершенство солнечного диска.
Атон скользнул лучами по щекам Нефертити, осушая слёзы, привычно покатился за горизонт.
Закат полыхал, народ заторопился домой.
Нефертити покинула кафедру, спустилась к жертвенному столу: когда пела, боковым зрением видела мальчика, что-то бросившего и прокричавшего ей немым ртом.
Это был знак.
Она загадала: если на жертвенном столе только добрые дары, всё будет хорошо. Если кто-то посмел оскорбить Атона, значит, что-то случится…
Что-то случится!
Рядом с гроздью чёрного винограда лежала… вырезанная из чёрного дерева колесница, запряженная обезьянами, с мартышкой возничим.
Не у чёрного дерева чёрное сердце, дядюшка Аанен, отдёрнула она руку.
- Нефертити, - позвал Эхнатон. – Поторопись, завтра рано вставать…



Часть четвёртая
В  Городе  Солнца

Глава первая

1

- Оставляю тебе, матушка, Двойную Корону обеих земель, - сказал на прощание Эхнатон громко, чтобы все слышали. – Царствуй на благо Египта! – и гордо взошёл по сходням на ладью, возглавляющую караван в сто тысяч локтей.
На носу ладьи сиял золотой Атон. Фараон сиял вместе с ним.
Солнце отражалось в голубых водах Нила.
В Фивах остались: пышная зелень тамарисков, сикоморов и финиковых пальм, аллеи сфинксов, соединяющие храмы чужих богов…
Лучи Атона оплодотворили его мечты, и вот происходит акт рождения: скоро он появится на свет, созидатель нового города, вестник новой веры!
Хотелось кричать от счастья… и от боли.
Рождаться ведь всегда больно.
Но… Ахет-Атон станет его материнским чревом, все невзгоды останутся позади.
Душе стало тесно в груди, она вырвалась на свободу поэтическими строчками…
Каждое око глядит на тебя,
Горний Атон, с вышины озаряющий землю.
Но познал тебя и постиг
В целом свете один Эхнатон, твой возлюбленный сын,
В свой божественный замысел ты посвящаешь его,
Открываешь ему свою мощь…
Всё для царя расцветает.
Так ведётся со дня мирозданья,
Когда землю ты сотворил и возвеличил её
Во имя любимого сына, плоти от плоти твоей…

Отец сказал: жизнь – это пир, и он прав!
Странно, так поздно я услышал и понял его, подумал Эхнатон. Возможно, мы с Атоном тоже не слышим и не понимаем друг друга. Но придёт время: он обязательно услышит меня, выполнит мою просьбу, и в Городе Солнца Нефертити подарит мне сына!
- Нефертити! – во все лёгкие закричал фараон.
Но шум тысяч вёсел, взбивающих воды Нила в пену, заглушил его голос.
Молодая царица с двумя дочерьми плыла следом на обитой золотом ладье. С ней Тии, нубийка кормилица, пара служанок, и команда гребцов.
Дочки с кормилицей и нянькой скрылись от палящих лучей под балдахином, расписанным сказочными сценами: то любимая дочь солнца убивает льва, то бросает дротик в бегемота…
Тутмос хочет, чтобы она стала сильной.
А она уже… сильная. Никому не позволит испортить праздник своей жизни!

Тутмос на своём баркасе шёл третьим. Рыжий кот лежал на его коленях и огрызался: мяррр, когда колтуны застревали между зубьев гребня.
- Кусаешься? Подожди, спасибо скажешь, когда увидишь во дворце фараона золотую рыбку…

К концу первого дня пути Эхнатон увидел барку, спешащую навстречу каравану. Гонец передал послание от князя Пареннефера: «Золотая колесница готова. Лошади обучены. Сделано всё, как велел фараон».
- Обещаю тебе, Атон, не читать больше писем! Ничто не отвлечёт меня от дела, порученного мне тобой! – торжественно прокричал фараон солнцу, опускающемуся на перину облака из розовых перьев.
И вдруг подумал: жаль, Аанен не видит моей победы…


2
   
  В столицу нового миропорядка Эхнатон въехал на золотой колеснице, запряжённой белогривыми лошадьми. Рядом стояла Нефертити с маленькой дочкой на руках. Меритатон прижалась к его ноге.
Да здравствует, Маат!
Гармония несёт в себе два начала: мужское и женское. И одно на всех счастье!
Никто, по сочинённому фараоном протоколу, не должен был упасть на колени, пряча глаза, при виде царской колесницы. Свободные горожане, сбросившие гнёт тёмных богов и распрямившие спину навстречу солнечному диску, хорошо усвоили этот урок.
Торжественный эскорт.
Колонна растянулась многоцветной лентой.
Встречающих было меньше, чем приезжих…

Главная улица протянулась вдоль Нила и утопала в зелени. В центре, у храма Атону, по обе стороны с востока на запад раскинулся большой Дворец фараона, соединённый через дорогу двухэтажным крытым кирпичным мостом в три пролёта: центральный для колесниц и повозок, боковые – для пешеходов.
Эхнатон обратился к согражданам с речью, плавно перетекшей в гимн Атону…
Ты утоляешь потребы и нужды людей,
Каждому – пища своя, каждого дни сочтены.
Их наречья различны,
Своеобразны обличья, и нравы, и стать,
Цветом кожи несхожи они,
Ибо ты отличаешь страну от страны и народ от народа.
Всё, что ступает ногами по тверди земной,
Всё, что на крыльях парит в поднебесье.
В Палестине и Сирии, в Нубии золотоносной, в Египте
Тобой предназначено каждому смертному место его!

Каждому – место его!
Вот о чём мечтал Эхнатон. Поэтому, как радушный хозяин, среди перечисленных стран Египет поставил на последнее место, пропустив соседей вперёд, предлагая навсегда забыть распри и войны, за одним столом пировать в царстве Атона…
Меритатон уснула на руках у Тии
Макетатон, напротив, таращила на отца счастливые глаза, как будто понимала, о чём он говорит.
Сердце подсказало: вторая дочь для него дороже всех богатств мира. Потрепал её по щеке, прилюдно поцеловал Нефертити.
Тутмос не сводил глаз с царицы, был счастлив её счастьем.
Ликование фараона не было выпито народом до дна. Можно сказать, египтяне чуть пригубили обещанного рая.
Сусло будущих перемен продолжало бродить в голове Эхнатона…
 

3

Больше трёхсот локтей составляла длина дворца фараона. Стены его были украшены росписями водоёмов, лотосов, птиц.
Первым в покои царицы забежал рыжий кот, потрусил со знанием дела, обнюхивая воздух и пол, будто желал удостовериться: его хозяйке ничто не угрожает. Внезапно остановился, накрыл что-то короткой толстой лапой, и, приняв вид победителя, гордо огляделся.
Пока Нефертити с Тии любовались неожиданной сценкой, Меритатон догнала кота, шлёпнулась рядом с ним, огласила кошачью находку: рыбка.
Рыжий потомок Сыночка Солнца пытался когтем зацепить маленькую золотую рыбку, которая, казалось, вот-вот нырнёт под воду. Старшая дочка, помогая ему, норовила ухватить её за хвост.
Нефертити рассмеялась: хорошая примета – рыжий кот хозяином вбежал на её половину. Тутмос выполнил обещание: бока его округлились, блестящая шерсть гладкой волной колыхалась при каждом движении. Золотая рыбка – тоже его придумка…
Макетатон, видимо, решив, что игрушка на полу должна принадлежать ей, нырнула с рук бабушки. Нефертити едва успела подхватить любимицу.
- Как красиво! – закружилась она с дочерью на руках, и… на одной из колонн увидела своё изображение с дочерью на руках.
Сердце сжалось: опять Тутмос. Провидец он, что ли?
А Эхнатон обещал, главный сюрприз будет ждать её в спальне.
Где же, где её спальня?
Так и есть!
Маленькое озерцо с водостоком, облицованное лазуритом, каменная лежанка с решёткой из кедра.
Её страсть к воде будет утолена.
И от богини собственного озера у неё не будет секретов…
- Если любовь меряется лазуритом и золотом, твой муж не поскупился, - заметила довольная Тии.
Дочь не ответила, склонилась над поверхностью воды, зеркало которой обрамляли цветущие лотосы, а дно было разрисовано листьями финиковых пальм.
- Тутмос придумал эти плитки с инкрустацией, утверждает: они будут вечно служить, - появился на пороге Эхнатон. – Прости, я хотел сам привести тебя в спальню, но князю Пареннеферу захотелось услышать похвалу из моих уст. Пришлось наградить его золотым кубком. Как будто хороший труд не есть сам себе похвала! Да будет об этом! Представь, умытый зарёю Атон ещё только покажется на востоке, а моя жена, услада глаз моих, совершив омовение в этом бассейне, уже будет встречать его, не стыдясь наготы, потому что ничто не смутит его глаз в её теле!
- Так и будет! – благодарно поцеловала мужа Нефертити.
- В дороге мне открылась истина, - взял Эхнатон её руки, приблизился так, что  дыхание их слилось. – Эта истина в том, что дорога жизни ведёт к закату. Но мы пойдём по этой дороге с новой песней, и будем жить вечно. Слышишь: вечно!
- Вечность пугает меня. Я мечтаю быть счастливой хотя бы минуту, - призналась царица.
- Минута – всего лишь песчинка, - разочарованно отстранился от жены фараон.
- Тогда вечность – пустыня?
- Загадала ты мне загадку, - удивлённо вскинул брови Эхнатон.
- Отгадка простая, - решилась сказать своё слово Тии. – Новую песню способно сложить только любящее сердце…
- Твоя няня в тысячу раз умнее моего воспитателя Эйе, оставшегося в Фивах пить вино с Ааненом! – неожиданно выразил согласие с тёщей Эхнатон. – И я каждое утро буду приходить в твою спальню сочинять… гимны любви.
Тии поспешила удалиться, и чуть не упала, споткнувшись об уснувшего над золотой рыбкой рыжего кота.
- Ничего, скоро заведёшь гарем, не будет тебе покоя, - потрепала мудрая женщина пуховое облако.
Чёрная кошка, спрятавшаяся за колонной и внимательно наблюдавшая за происходящим, надменно хмыкнула. Рыжий кот потянул носом, нашёл глазами обладательницу умопомрачительного запаха, остолбенел: зеленоглазая красавица изящным обликом напомнила ему царицу, которую судьба обязала  его охранять.
Что-то в этом рыжем увальне есть такое, подумала гладкошерстная кошка.
Ого! – распушил усы рыжий кот, забыв про золотую рыбку…   


4
   
Митаннийская принцесса родила… прямо на свадьбе Мутноджемет. Систры двигались в ритме оргазма, танцовщицы вызывающе вибрировали бёдрами, и она не удержалась…
- Не роды, а танец живота, - смеялась подвыпившая знать.
Мутноджемет сначала разозлилась, потом обрадовалась: случился повод  подружиться!
Подружиться так близко, как хочет того отец. И дружок его, жрец Аанен.
Что уж они там задумали…
А она с мужем отправится в гости к сестричке объявить: её соперница родила фараону сына!
Распишет Эхнатону: мальчик – вылитый Атон!
И посмотрит!
Нет! Она подговорит Кию поехать с ними!
Разве жена, родившая наследника, не главнее той, что производит на свет одних дочерей?
В общем, свадьба удалась! О ней взахлёб говорили в Фивах…
Старую царицу уведомили без промедления. Она явилась с горой золота, когда пол ещё не высох от воды, смывшей следы торжественно-кровавого действа.
Внук тоже был омыт и укутан в тончайший лён.
- Не хочу слышать: достроен, или не достроен мой дворец! – решительно встретила Тэйе жена гарема её ненаглядного сына. – Эхнатон обещал… быть рядом со мной, если я рожу ему наследника!
- Да, он говорил. Я напишу ему…
- Он писем не читает, - лихорадочно рассмеялась Кия.
- Успокойся, мой муж снарядит экспедицию, - вмешалась Мутноджемет, всем видом показывая: кто здесь хозяйка. - Через неделю отправимся в путь. Харемхеб говорит, дома для знати там не хуже дворцов, и многие пустуют…
Тэйе не смогла возразить: жена начальника страж и вторая жена её сына, объединившись, оказались сильнее. Посмотрела на внука, узнала рисунок затылка, тоненькой шеи, расплакалась и удалилась.
Кия победоносно хохотнула её вслед. Спросила новоиспечённую  подругу: скажи, за что все любят Нефертити?
- Считают её утренним солнышком, - ответила Мутноджемет.
- Утренним солнышком? – передразнила Кия, почувствовав насмешку в голосе младшей сестры царицы. – Тогда я… тогда я стану… безлунной ночью!
- Но… фараон боится ночи.
- Вот и хорошо. Люблю, когда меня боятся. И сына назову Сменхкарой, чтобы солнцем от его имени даже не пахло!
Пригодимся друг другу, решила Мутноджемет, ободряюще улыбнулась бунтовщице и удалилась к гостям, нет, к мужу, от которого в первую же ночь готовилась зачать ребёнка… мужского пола.


5

- Рождение сына Эхнатона на свадьбе Харемхеба – знак, - подумал Аанен, решив спросить у Эфы: не окончательная ли это победа над гонителем Фив и богов?
Ноги его заплетались, пришлось воспользоваться поддержкой немого раба.
Вот, если бы все люди были немыми…
Бессловесными…
Смотрели преданно и молчали…
Разве не об этом мечтает племянник?
Тьфу!
И жена его, смиренная Нефертити, молчала, молчала, да вдруг устроила истерику: не принёс ли ей он, Аанен, мазь от предательства?!
Не зря мудрецы говорят: молчание – поле, где зреют колосья протеста.
А мазь от предательства…
Неплохо, между прочим, придумано.
Но, к сожалению, такой мази у него нет.
Эликсир для любви, пожалуйста!
Не для любви, конечно, для любовного акта…
Любовь вообще… чувство опасное.
Старый жрец остановился, отдышаться.
Когда-то он думал, любовь и есть лучшее лекарство ото всех низменных чувств. И… ошибся!
Чувство в чистом виде сильнее змеиного яда.
Поэтому люди предпочитают смеси…
Немножко любви, немножко предательства…
- Раб! Ты слышишь меня? Давай поговорим! Только тебе да Эфе могу открыть я душу. Молчишь? Ладно, пошли. Ловишь ибисов, и лови…
Горькие мысли подействовали отрезвляюще.
Да и песчаная Эфа не любит запаха алкоголя…

- Здравствуй, умница! Здравствуй красавица! – ключ в руке не дрожал.
Эфа едва приподняла веко.
- И на этом спасибо. Не хочешь, не смотри, скажи только: победил ли я Эхнатона? – с несвойственным подобострастием вдруг обратился старый жрец к змее-пророчице.
Эфа над ответом долго не думала: зашипела и свернулась кольцом.
- Как это понимать? – спросил Аанен, и обомлел, разглядев в кольце… диск Атона. – Предала меня? Или оглохла? А ну, скажи!..
Непонятно, как, но Эфа посмотрела на него свысока и… пошла кольцом с востока на запад.
- Хочешь сказать: ты – дочь солнца? А с голода не хочешь умереть? Ладно, прости, завтра принесу двойную порцию потрохов.

На следующее утро Аанен решил: демарш Эфы ему… приснился.


6

- Не приукрасил ли ты меня? – замер Эхнатон перед барельефом, изображающим его въезд в Ахет-Атон. – Короновал солнцем!
- Правда, которую видишь только глазами, карикатура на правду, – возразил Тутмос. – Истину видит… сердце. Я понял это, когда взял в руки резец. Как будто кто-то просветил меня…
- Атон и просветил! – без сомнения заверил фараон.
Он почувствовал такой прилив сил, какой случался с ним при озарениях. - Чувство красоты не может быть не просветлённым! – стал похожим на свой вдохновенный портрет Эхнатон. - Тутмос! Научи меня рисовать! Всех жителей Ахет-Атона научи, особенно детей, с ними я связываю осуществление своих идей.
- Согласен, практика – лучший проповедник.
- Лучи Атона каждое утро рисуют Нил, деревья, поля, людей, - зажёгся новой идеей фараон, – а раз так: солнце должно сиять внутри каждого человека. Я думал, почему на нём пятна? Теперь понял, из-за людей! Их чёрных мыслей. Не дадим солнцу почернеть и погаснуть?!
- Не дадим! – искренне согласился Тутмос, растворившийся в великом порыве.
- Нефертити сказала, ты привёз сундук старых богов? – резко сменил тему разговора Эхнатон.
- Привёз.
- Пусть доставят. Сегодня вечером всех и похороню! – распорядился на ходу.
Торопился посмотреть, как идут работы на улице ремесленников в северной части города. Оценить роспись пилонов для храма, сделанные Маем, верным ему человеком, родившимся в день, когда львы легли у его ног.
Эхнатон и мысли не допускал, что кто-то смеет думать не так, как он. Его душа хотела покоя и гармонии. Он столько лет, уподобляясь богу, творил  новые устои жизни, что теперь имеет право насладиться их чудодейственными плодами.
Отныне жизнь людей озарена солнечным светом. Все получили право молиться в храме Атона, не принося ему даров, потому что самый драгоценный дар – верное сердце. Солнечное сердце! Тутмос прав. Повезло ему с другом.
И с женой повезло. Кажется, она зачала новую жизнь.
Сына!
Наследника его идей!
И в колесницу Атона навечно впрягутся: Мир, Вера, Правда, Любовь…


Глава вторая

  1

В пещере-гробнице для поруганных богов, на все стороны света до потолка поднимались каменные ступени, соединённые могилами в виде желобов, куда бросят статуэтки, притрусят навозом, зальют глиной, а когда она высохнет, накроют каменными крышками. И всё!
Эхнатону не терпелось начать дело всей жизни, вернее, пол дела.
Как опасных преступников, изолирует он богов от народа…
Сотрёт память о них.
Избавит солнце от пятен!
Вход Тутмосу во дворец был разрешён без церемоний.
- Привёз?
- Стражник Кай несёт сундук.
- Верный человек?
- Говорит, начальник Харемхеб его прислал.
- Харемхеб? Начальник страж? Нефертити говорила, после женитьбы на её сестре, матушка повысила его в должности.
Кай не думал, что ноша окажется такой тяжёлой. Вообще-то, на нём было две ноши…
Колени подогнулись, он громко крякнул.
- Не надрывайся, поставь на пол, - с любопытством посмотрел на него Эхнатон. – Знаешь, кого несёшь?
- Знаю, - опустил глаза Кай.
- Тяжелы боги, которые хотят превратить людей в обезьян?
- Тяжелы.
- Атон лучше?
- Он один и греет, - ответил Кай, как учили.
- А хочешь стать вельможей? Стражем усыпальницы богов? – продолжал Эхнатон экзаменовать носильщика.
- Как фараону угодно, - упал на колени Кай, больно стукнулся лбом о край сундука.
- Кто служит Атону, мне друг, - жестом приказал продолжить движение Эхнатон.
В дверь комнаты-гробницы сундук не прошёл, и фигуркам несчастных богов пришлось к месту упокоения шествовать по рукам: сначала соглядатая, потом скульптора, потом фараона, который брезгливо бросал их в каменные желоба.
- Признайся, Тутмос, бог камня… среди них? – насмешливо спросил фараон, когда дело подходило к концу.
- Нет никакого бога камня. Я его выдумал, чтобы было с кем поговорить, - так же насмешливо ответил скульптор.
- Помню, в детстве я хотел растоптать этот сонм чудовищ, - отряхнул Эхнатон руки от пыли. – Но, сколько не топчи, трусливый ум сотворит бога даже из лепёшки, оставленной быком на дороге. Тогда я сказал себе: сначала дай людям одного, правильного бога, чтобы они вздохнули свободно!
Точно, подумал Тутмос, твоя детская просьба спеленала меня, как мумию, и вот, слава Атону, я свободен…
- Слушай, Кай, доведёшь завтра до конца обряд погребения, получишь дом, еще недостроенный, рядом с усадьбой… начальника стражников Ахет-Атона.
- Да будет жить в веках фараон!

…А ночью боги выползли из общей могилы, как саранча, напали на него. Эхнатон старался увернуться, отбивался.
Тщётно!
Треща острозубыми челюстями, свергнутые боги грызли его тело, жевали нос, уши, язык.
Рук уже не было.
Боги хрумкали рёбрами.
Нечем стало дышать…
Эхнатон проснулся, стряхивая с себя не сдающихся мертвецов.
Сон!
Всего лишь сон!
Но сердце продолжало колотиться.
Глупые, мстительные, кровожадные боги.
Боги-самозванцы!
Ничтожества, возведённые на престол такими же прожорливыми ничтожествами…
- Ваша родина – желудки жрецов! – бросил вслух обвинение Эхнатон.
Боги стали шептаться в ответ, постанывая и посмеиваясь, будто знали секрет и не собирались умирать.
Впервые бессонница песком засыпала глаза фараона.
- Рано радуетесь, Нефертити поцелует меня, я вас одолею! – закричал владыка двух земель, бросился в спальню царицы.
Убаюканный женой, уснул только под утро.

Ещё не ведал фараон, что с этой ночи и до конца жизни, отринутые боги будут преследовать его, неожиданно появляясь из-за колонн в царском дворце, подмигивая из кубка на пиру, грозя пальцем из-под подушки в собственной спальне, а то и, что совсем невыносимо, строя рожи за спиной самого Атона.
Неожиданно для себя, начнёт он мучиться своим несовершенством.
И будет черпать силу… в законной жене, в которой не находил изъянов.


2

Узнав от Тии, что Нефертити отправилась на пристань встречать подарок царицы Тэйе – заморских скакунов, Эхнатон удивился: жена обычно сообщала ему о своих делах после вечерней молитвы.
Поразило и другое: мать даже на расстоянии не разучилась читать его мысли! Прислала коней к колеснице, которую он втайне от жены приказал для неё сделать. Чудо-повозку, с инкрустациями из золота и драгоценных камней. С высотой передней стенки, учитывающей рост супруги. А именно, до чудной её груди, чтобы править лошадьми ей было удобно и безопасно.
И он в окружении стражи, возглавляемой Каем, поспешил на пристань.
- Эхнатон! – обрадовалась Нефертити, увидев мужа. – Смотри, какой красавец! Просто конь-фараон! На тебя похож! Такой же умный и красивый!
Словно вырезанный из белейшего известняка скакун приветливо стукнул копытом.
- Светлейшая госпожа, с ним прибыла ещё кобыла чёрной масти, - сообщил конюх, которому доверено было сопровождать подарок старой царицы.
- Так отведи их на конюшню, - сварливым тоном приказал Эхнатон.
Ревную к коню? Что может быть глупее?
- Дорогая, не назвать ли нам эту парочку: День и Ночь? – взглядом прося снисхождения за свою несдержанность, предложил Эхнатон супруге.
- Лучше и придумать нельзя, - положила ладошку на грудь мужа Нефертити.
- Тогда завтра же попрошу Тутмоса увековечить тебя в новой колеснице с парой новых коней, - воспрянул духом фараон.
- Какой… новой колеснице?
- Хотел подарить тебе, когда… когда…
- Так ты знал планы Тэйе? – удивилась Нефертити. – Признайся, она прислала тебе тайную записку.
- Конечно, - вымучил улыбку Эхнатон.
Не мог же он сказать, что готовил подарок… к рождению сына.

А к вечеру пришёл вызванный фараоном делать зарисовки царицы на новой колеснице Тутмос.
Служанка зашнуровала на руках Нефертити кожаные браслеты от запястья до локтя. Стянула на талии широкий пояс.
- Плётку забыла! – нарочито критически осмотрел модель скульптор.
- Не забыла, - возразила царица. – Лошадьми надо править любовью!
- И как же мне нарисовать эту любовь? А-а, придумал…
- Придумал?
- Да! Изображу молнию из левого глаза.
- Почему… из левого?
- Потому что сердце подаёт через него свои знаки, - разыграл удивление неосведомлённостью молодой царицы Тутмос.
- У меня, ты же знаешь, два сердца, - засмеялась Нефертити, кокетливо опуская глаза.
Конюх вовремя подвёл День и Ночь.
От красоты у Тутмоса дух захватило.
- Атон, а не я, первый скульптор Египта! – искренне воскликнул он.
- А ты его любимый камнерез!
- Значит, так, камнерез?! Ладно, пришлю Мая, копии делать…
Игривое настроение людей передалось лошадям. День куснул Ночь за ухо. Подруга в знак поощрения смиренно склонила голову, настороженно скосив глаза.
- Узду парадную надевать? – спросил конюх.
- Погоди, не надо… узды. И колесницы не надо. Я вижу! – отстранился от реальности Тутмос, запечатлеть появившийся в небесах образ.
Специально заточенная кость послушно следовала его руке, пока на мокрой глиняной плитке не проявился эскиз будущего шедевра…
Нефертити, поглаживая сильную шею полюбившегося Дня, не сводила глаз с художника.
Исключённая из любовно-творческого процесса Ночь, долго думала, как о себе напомнить, и придумала: ударила копытом о землю, подняла тучу песка.
- Умница! – отложив эскиз, подошёл к ней Тутмос. – А тебе, моя царица, не дело, отбивать жениха у кобылы. Меня лучше погладь…
- По шее? – шутливо замахнулась царица.
- Обещай, Ночь будет нашей, твоей и моей, - неожиданно предложил Тутмос осевшим голосом, и… спрятал лицо в чёрной шёлковой гриве.       
- Когда Меритатон подрастёт, я подарю ей игрушечную колесницу, запряжённую белой лошадью, которую ты оставил на алтаре, во время моей последней службы в храме Атона в Фивах, - грустно произнесла Нефертити.
Она родила ещё одну дочь, и снова беременна, и вдруг… снова не сыном.


  3

Великий баловень судьбы, фараон Аменхотеп Третий ушёл в мир иной не совсем трезвым, но, по обыкновению, влюблённым в жизнь.
Вернее даже сказать, не ушёл, а перешёл границу, не прячась как трус, не бахвалясь, как завоеватель…
Любопытство запечатлела посмертная маска его лица.
Хоть Тэйе и злилась на мужа последнее время, горю её не было предела. И не только потому, что за долгие годы прилепилась к нему телом и душой, нет. Ей казалось, с ним ушла её жизнь. Её любовь. Она почувствовала себя… кувшином для мумифицированных внутренностей.
Он был один такой на целом свете!
Она влюбилась в него с первого взгляда, когда он смешливо вытаращил на неё глаза, от восхищения ударил себя по ляжкам.
Сын фараона, а ведёт себя, как… фыркнула она, но тело отозвалось дрожью.
Потом он сказал: его глаза сразу узнали в ней любовь его жизни. И был непреклонен, как лев, когда родители убеждали его законной сделать другую жену.
Тэйе – моя богиня, заявил он всему Египту. Египет пал.
И любить он мог, как никто другой!
Наслаждаться самым невинным прикосновением.
Любили его глаза, его руки. Ноздри его могли затрепетать так, что она  чувствовала себя райским цветком.
Воздух вокруг него дышал любовью…

Аанен видел: сестра погрузилась в горе, хлопоты о похоронах взял на себя. Бальзамировщиков пригласил самых искусных. Гробница в некрополе заранее была готова. Обряд прошёл в соответствии с древней традицией…

Но жизнь продолжалась. Мутноджемет забеременела, и будто отравилась плодом. С утра до вечера её рвало, она боялась умереть. Даже речи не могло идти о поездке в Ахет-Атон.

Кия после смерти свёкра присмирела, выжидая нового удобного случая заявить о своих правах. Сменхкара рос непритязательным здоровячком, много ел, ещё больше спал, впрочем, сын мало интересовал её.
Отец в подарок прислал табун лошадей с объездчиками. Ей пришло в голову запрягать в колесницу не пару, а четвёрку лошадей, устраивать состязания, щеголяя богатством украшений, фасонами нарядов, узорами плетения кнутов.
Она чувствовала себя законодательницей новых веяний моды, ленивая фиванская знать потянулась за развлечениями. В ней видели царицу, чего она и добивалась.
Жрец Аанен приглашал её в храм. Она пела под грудные звуки арф.
Если боги хотят, чтобы им пели, почему бы, не спеть?
Она верила: боги как люди, любят лесть, подарки, услуги.
Её смышлёный ум разгадал в Аанене сообщника. Жрец заводил с ней разговоры, пытаясь разгадать тайну её души.
Но тайн… не было.
А, может, не было и души.
С самой собой ей было скучно, она искала приключений на стороне.
Внешний мир занимал её мысли. С детства струнами невидимой арфы были для неё чувства других людей, ей нравилось играть на них…
Интрига пьянила сильнее вина.
Поэтому, когда Аанен, через три месяца после похорон старого фараона, пришёл во дворец, она выслушала его с интересом…

- Твой муж, мой племянник, с детства был очень серьёзным, - начал жрец издалека. – Каждый день сам себе сдавал экзамен хеб-седа.
- Да, он мне говорил, будто ещё в животе у Тэйе задумал свои реформы, - припомнила первое свидание Кия.
- Несчастный, - горестно вздохнул Аанен. – Дождётся, разгневаются боги!
- Дождётся! – подтвердила рассерженная на невнимательного мужа   вторая жена.
- Ты можешь спасти его. И себя. И своих сыновей…
- Спасти?
- Боги будут тебе благодарны, если ты научишь его… радостям жизни, любви.
- Он любит только свои стихи!
- И вопросы. Эхнатон обожает вопросы.
Аанен почувствовал: рыбка на наживку поймалась.
- Но я не люблю их задавать. А когда задаю, он сердится.
- Я подскажу тебе. Спроси у мужа, например, не создали бы боги, нет, не говори «боги», скажи: зачем Атон создал людей? Не для того ли, чтобы они радовались и удивлялись его творениям? Наслаждались его дарами? Дарили друг другу ласки? Танцевали, пели, веселились…
- А если муж скажет: не знаю, - задумалась Кия.
- Тогда ответь ему: если бы Атон не хотел подарить людям разные удовольствия, то ограничился бы созданием обезьян, которые не умеют ценить красоты, разговаривать и смеяться! – гипнотически размеренным голосом преподал урок Аанен.
- А, если…

Первая жена гарема заучила несколько вопросов и ответов, обещающих занять ум фараона новыми горизонтами, а тело соблазнительными практиками, что непременно должно было отдалить его от законной жены.
- Миром правят законы веры, – оптимистически закончил беседу Аанен.
Кия поверила.   
 

4

- Где моя красавица? Где моя доченька? Я принёс ей подарки! – раздался голос Тутмоса.
Эхнатон засиял: я разрешил Тутмосу называть Макетатон дочкой.
- Почему? – удивилась Нефертити.
- Забыла? Она почти родилась у него на руках, – подбросил фараон кверху годовалую малышку, поймал, прижал к себе, направился навстречу скульптору.
- Наконец, нашёл время, а то моя любимая жена спрашивает, не заточил ли я тебя в горах?
- Вот вы где, – появился загорелый Тутмос с большой кожаной сумкой наперевес, поцеловал пухлую ручку своей любимицы. – Дорогая, я тебе  кисточки принес! Мягкие, из волокон пальмы. И жёлтую охру, плитку алебастра с солнышком, которое тебе надо будет раскрасить…
- Она же маленькая ещё, - покачала головой Нефертити.
- Маленький тот, кто у тебя в животе, - рассмеялся Тутмос. – А мы большие, да?
Макетатон важно подтвердила: да!
Эхнатон расчувствовался.
- Класс для рисования уже обустроен. Посмотри, может, надо ещё что-нибудь?  Тогда скажешь…
- Свет! Наклонные столы. Заготовки из алебастра, краски любят его белизну. А это рыбьи кости, имейте в виду, они заточены особым способом, ложную линию сразу можно сровнять, - вытащил из огромной сумки мешочек с карандашами Тутмос. - Формы для глиняных плиток заказал…
- Как поживает мой народ? Не зазнался ли молодой вельможа Кай, которого я назначил охранять строительные работы? – поинтересовался Эхнатон.
- Вообще-то, подкуп не самый лучший способ проповеди новых истин, - не успел проконтролировать себя Тутмос, слова сорвались, избавляя мозг от надоевшей мысли, но спохватился, - Кай соорудил себе дворец-особняк, не пожалел краски, чтобы излить фараону-отцу благодарность… 
- Благодарность, не худшее из чувств, - проигнорировал сомнительные дифирамбы Эхнатон. – Думаешь, не от сердца Кай над  вратами написал: Я не знал матери, царь создал меня, а раньше я просил хлеб!? Кстати, солнце в зените, пора мне показаться на улицах Ахет-Атона! – пересадил фараон на руки Тутмоса дочь, поцеловал Нефертити, Меритатон, играющую с котятами на полу, поднял руку в знак доверия своей семье и удалился.
- Так всегда, - без печали вздохнула Нефертити. – Боится, его забудут,  если он, как солнце, не будет показываться народу каждый день.
- Да? Мне казалось, он уверен в себе, - закрутился в волчке Тутмос, заражаясь смехом малышки.
- Конечно, уверен! Как и я уверена в своей любви к нему…
Тутмос остановился, поставил девочку на ножки, поддерживая, пока она восстановила равновесие, усадил рядом с сестрой, воскликнул: смотри, какой фрагмент, две сестры с котятами, возьми и рисуй!
- Ты слышишь меня, Тутмос? – спросила Нефертити.
- Конечно, слышу. Ты любишь Эхнатона, как он Атона. А теперь ответь, что такое любовь?
- Аанен сказал: любовь – бальзам, настоянный на горьких травах.
- А меня один раб-азиат уверил: любовь – скульптор, - приподнял брови Тутмос, что означало: ему не интересно чужое мнение.
Если бы я знала, подумала царица, и вспомнила…
- Когда-то Тэйе, чтобы пробудить любовь своего сына, дала мне флакон с ароматом…
- Любовь – аромат? – разочарованно переспросил скульптор.
- Наверно, нет! Сколько ни прикручивай пробку, он улетучится…
Тутмос почувствовал: мысли о любви – не блажь беременной женщины. Нефертити  хотела что-то решить для себя…
- Тогда слушай! Чем больше я творю тебя, тем сильнее люблю, а руки и мысли становятся…менее грешными. Настоящая любовь – это труд.
- Труд? – эхом повторила царица. – А моя любовь… поклонение. Нет, не так. Моя любовь – богиня, Эхнатон разбудил её во мне.
- Стал жертвенным столом, куда приносишь ты дары? – уточнил Тутмос.
- Как ты приносишь жертвы… мне. И в этом наше сходство.
- Ты изменилась. Твои маски теперь не достойны твоего лица. И модели раскрошились. Приходи ко мне в мастерскую.
- Не уходи! – прошептала Нефертити.
- Хорошо. Что пишет Тэйе? Как она?
- Скучает. Обещает приехать… вместе с Кией.
- Из-за неё ты и загрустила, - догадался Тутмос.
- Не знаю. Она, как второй ряд зубов… ни к чему, особенно здесь, в Ахет-Атоне, так что поторопись с обещанной мне резиденцией.
- Если бог придумал столько людей, значит, уединение не  входило в его планы. А стены твоего дворца уже растут…
- Что мы знаем о планах бога, мой базальтовый Тутмос? Комнату для рисования Эхнатон устроил в седьмой спальне. Он планировал: у нас будет шесть сыновей и одна дочь. А я родила… уже… две дочери.
- Не расстраивайся. Эхнатон не Атон, может и ошибиться при счёте, - обнял скульптор свою Нефертити, прижал к себе.
Взять бы на руки, отнести в горы, никогда не расставаться!


  5

Богиня любви снизошла в наши сердца, требуя жертв?
Соединила Нефертити с Эхнатоном… жизнью, а со мной… смертью?
Задавал себе вопросы Тутмос, по заветной тропинке поднимаясь в горы.
Он не жаловался: просто искал ответы.
Если боги так жестоки, от кого ждать милости?
Фараону-мятежнику, и то мерещатся по углам ехидны…
Что же делать ему, сыну гарема, нет, сыну камня?
Застыть, переспать эту жизнь, как днями спит его рыжий кот?
Уповать на жизнь за… гробом?
За золотым гробом, который он мастерит для Нефертити…
Не накликает ли на неё этим беду? На неё и на себя?
Может, прав Эхнатон, отменивший смерть?
И есть смысл в его утверждении: вернувшейся в царство Атона душе мумии не нужны…
Лекарь-раб говорил: душа гостит на небе недолго, присматривает себе другое человеческое тело…
У каждого свои мысли, свои боги, своя любовь.
Большинство предпочитает любовную гимнастику с замысловатыми  снарядами.
Большинство, но не он!
Ни на золото, ни на смарагды, ни на другие быстротечные восторги не променяет он доверчивого взгляда, задиристого подбородка, ямочек у рта, которые хочется целовать бессчётно…
Сам бог камня поручил ему разгадать секрет красоты Нефертити.
В чём он?
В плавности линий?
В их соразмерности?
В оттенках цвета волос, глаз, кожи?
Смешная, считает себя чуть ли не старухой, мажет красной глиной губы.
Как была девчонкой, так и…
В его глазах она всегда будет совершенством, даже когда волосы станут седыми, и груди опадут, и талия расступится…
Вот что такое любовь…
Мираж в пустыне сердца!
Её нет с ним, и в то же время – есть!
Хоть сейчас он может нарисовать, какой она будет через пять, десять, двадцать лет…
- Так и сделаю, вот удивится! – вслух сообщил Тутмос округе, и будто очнулся, сбросил сон.
Оказалось, он остановился как раз у расщелины, за которой скрывалась пещера, хранящая ещё один его секрет, который он раскроет… своей любимой  через много-много лет.
Мечтать о любви за гробом, всё равно, что быть мёртвым при жизни, – осыпались под ногами несогласные камешки.
- Что? Что вы сказали?! – едва не потерял он равновесие.
Сумка с инструментами больно ударила по спине…


Глава третья

1

Вечерняя служба подходила к концу.
Эхнатон закончил гимн Атону словами…

Нет числа разноликим созданьям твоим.
Многообразье их скрыто от глаз человека.
Ты – единый творец, равного нет божества!

Нефертити подняла руки, чтобы звоном систр завершить молебен. Но услышала глухие, каменные звуки, и… согнулась от боли.
- Ребёнок! – простонала, подхватывая опустившийся живот.
- Сын! – вскричал Эхнатон. – Долгожданный подарок Атона! Выйдите все! Нефертити будет рожать на столе жертвоприношений.
- Опомнись! Солнце идёт на закат! Паланкин сюда! – взяла инициативу в свои руки Тии. – Да скорей же!
Четыре рослых нубийца не дышали от страха: так кричала на весь свет царица. Да что там, нубийцы! От испуга солнце скатилось с неба раньше обычного.
- Доченька, вдохни глубоко-глубоко, чтобы хватило малютке! Ну, же, крошка, поторопись, здесь тебя ждут. Не дыши! Девочка!
- Девочка! – разлетелось по анфиладам дворца.
- Девочка? Не может быть! – воскликнул Эхнатон, и первый раз в жизни ночью покинул дворец.
Солнце на чёрном небе его испугало. Огромное, бледное, оно как будто заблудилось, не знало, куда идти, что делать…
- Атон! – прохрипел фараон. – Ты тоже расстроен? Что будем делать? – упал на колени, слёзы застлали глаза. – Может, снова начнём? Пусть будет поровну: тебе и мне, три дочери, три сына. Я, как знал, устроил в лишней комнате класс рисования…
- Эхнатон! Где ты? – услышал фараон голос Тутмоса.
Отозваться не было сил. Никого не хотелось ни видеть, ни слышать.
Интересно, почему Кия, капризная, любящая только себя, подарила Египту наследника трона? А Нефертити, сотканная из любви ко всему и всем, рожает третью дочь? Ведь это неспроста, Атон? – бормотал под нос фараон.
- От счастья, молишься луне? – нашёл, наконец, друга Тутмос. – Поздравляю! Выдашь дочерей замуж за иноземных принцев, пойдёт твоя вера по всей земле, будешь на старости ездить из одного Ахет-Атона в другой…
Эхнатон не поверил ушам: как же он сам не додумался?
Слёзы высохли.
- Так это луна? – удивился он. – Наверно, Кия права, Атон создал ночные светила, чтобы люди любовались ими, любили друг друга, - не мог оторвать глаз от полновесной красавицы.
- Тебя ждёт Нефертити. Она очень расстроена. Поддержи её, - почти приказал Тутмос.
- Да, да, конечно. Скажи, почему ночью я чувствую себя… чужой тенью?
- Я иногда… и днём… 
- Не продолжай, догадываюсь: тень великого скульптора преследует тебя, как меня – тень идеального фараона, - простонал Эхнатон.
- Вставай, я помогу…
   

2

На следующий после рождения Анхесенпаатон день, с визитом в Город Солнца приехала вдовствующая царица-мать. Не одна. В караване с небольшим эскортом была ладья второй жены фараона Кии, которой не терпелось показать мужу крепыша-наследника.
После того, как старый фараон покинул этот мир, и на похоронах не было пролито ни одной… не оплаченной слезинки, Тэйе изменила отношение к самой себе, к людям и власти. Стала проще и строже. Убедилась: нет страха – нет человека. Сблизилась с братом, стала не столь категоричной противницей его теории: чем больше богов – тем лучше.
Только любовь к сыну спасала от омертвения сердца. Да забавный внук, прежде других слов, научившийся говорить «ба», то есть, душа.
Планов поездки было несколько: варианты зависели… от увиденного собственными глазами. Никому другому доверять Тэйе больше не собиралась.
На пристани приезжих ждали новомодные колесницы.
- Мама! – как в детстве бросился к ней, раскинув руки, сын.
Тэйе не сдержалась, заплакала.
- Мама, у меня родилась третья дочь, представляешь, они вырастут, отдам их замуж в разные земли, и…
- Познакомься, твой сын, - с вызовом подошла к беспамятному супругу Кия, протянула выворачивающегося из объятий сорванца.
- Ба! – шлёпнулся на грудь фараона Сменхкара.
- Душа моя, - прижал к себе сына фараон.
Церемония была смята.
- Надеюсь, мой дворец готов меня принять? – рассматривала мужа Кия с любопытством.
Хоть в Фивах и остались колоссы с изображением фараона, всё же его облик она подзабыла.
- Рада видеть тебя в полном здравии! Соскучилась, – прильнула жарким телом, - хочу родить ещё сына! – рассмеялась, чувствуя власть над онемевшим мужем.
- Эхнатон! – окликнула Тэйе.
- Да, мама, - с облегчением вернул первенца мужского рода в руки жены фараон. – Я сам повезу тебя, а Кию возничий доставит в её дворец.
- Надеюсь, на закате фараон Ясное Солнышко, явится к нам, - белозубо улыбнулась митаннийская принцесса, помахав ручкой сына.
- Сначала покажи мне твой город, - расправила складки платья царица Тэйе.
Уговаривать Эхнатона не пришлось.
Вскоре показалась величественная арка – ворота в Ахет-Атон.
Тэйе предполагала увидеть саманные домики под камышовыми крышами. Так нет же! Как только въехали на центральную улицу, сердце её чуть не выпрыгнуло от гордости за своего сына: фантазёра и свободолюбца.
Город был из камня. Белый, прозрачный. С главным храмом, длиной больше тысячи локтей, со сверкающими белыми пилонами, множественными алтарями, просматривающимися между колоннами. К Дому Атона примыкал Большой царский дворец, разделённый дорогой на две части: официальные и семейные апартаменты, соединённые крытым кирпичным мостом в три пролёта. На втором этаже перехода, в окне явлений, Тэйе увидела милое лицо любимой невестки. С севера на юг тянулись кварталы, в которых ещё шла работа. Над входом в одну, вторую, третью усадьбу царица-мать прочитала похожие надписи: меня создал Эхнатон.
Всё врёт Аанен, с облегчением подумала Тэйе, скомандовала: теперь во дворец!
- Увидишь висячие сады в три яруса, какие придумала Нефертити, не захочешь от нас уезжать, - почувствовав одобрение матери, воспрянул духом Эхнатон.   
 
  3

Нефертити встретила свекровь вопросительным взглядом.
- Поздравляю, милая! Помню, мой Аменхотеп так хотел дочку, а я родила ему сына, твоего Эхнатона. Он огорчался полдня, а потом всю жизнь на руках носил меня в спальню, - почувствовала старая царица образовавшуюся в семье сына из-за рождения третьей дочери трещину.
- На всё воля Атона, - благодарно улыбнулась невестка.
- Расскажи, как он умер, - в благодарность за известие о том, что отец с любовью встретил его рождение, поинтересовался Эхнатон.
- Как и жил, с улыбкой. Жаль, ты не смог приехать. Но спасибо, князь Пареннефер очень помог. Кстати, привёз много золота для своей усыпальницы. Не слишком ли ты, друг мой, щедр?
- У князя усыпальница в Фивах? – вспыхнул возмущением фараон. – А я хотел пригласить его сегодня к нам на обед.
- Так, пригласи. И скульптора Тутмоса не забудь, мне надо поговорить с ним, - вспомнила Тэйе о привезённом камне из гроба мужа.
- И больше никого, прошу. Я ещё слаба, плохо выгляжу, - поймав недоумённый взгляд мужа, объяснила Нефертити.
- Твоё слово – закон, - согласился с доводами жены Эхнатон. – Но я уже заказал женский хор, и арфистку, дочь Пареннефера.
- У неё добрый взгляд. Я рада. Спасибо.
- Кстати, ты подумал о царском некрополе? – обратилась к сыну Тэйе.  – Как оказалось, жизнь течёт быстрее Нила…
- Успею! Только не говори, что моё тело оставят без погребения, чем с детства пугал меня дядюшка Аанен, - отмахнулся владыка Египта. – А мой сын, правда, хорош? Навещу его сегодня, после обеда…
- Сыну нужен отец лет с пяти, а пока, для гармонии, ему хватает матери, - высказала осторожное неодобрение Тэйе.
- Я рад, - не услышал её Эхнатон.
- Фараон! – усилила голос царица-мать. – Пора тебе знать: гонцы доставляют скверную почту. Воинственные хабири захватывают царские области в Сирии…
- А в Ахет-Атоне, как видишь, царит гармония, - поцеловал мать в плечо Эхнатон. - И, скажу по секрету, подрастает Макетатон, которую сделаю свои соправителем.
- Ей и трёх лет нет, - укоризненно улыбнулась Тэйе.
- А говорит, думает и рисует, как взрослая. Тутмос устал ей кисточки из пальмовых волокон приносить…
- Ты ему доверяешь?
- Как себе! Я – бог Солнца, он – бог камня, Нефертити - богиня любви!
- В Ахет-Атоне так много богов? – поймала сына на слове царица.
Эхнатон пришёл в замешательство.
- Ну-у, правильнее сказать, я – воплощение Атона на земле, а Нефертити с Тутмосом его дети.
- Солнышко моё, - погладила по лицу сына Тэйе.
Город он построил как взрослый, самостоятельный мужчина, а в голове всё ещё мысли ребёнка, нет, не ребёнка, скорее, мечтательного поэта …


4

Обед подходил к концу, когда Тутмос вытащил плитку алебастра, тонкую кисть, пузырёк с краской, стал делать наброски.
- Рисуешь? Что на это раз? – спросил Эхнатон.
- Так, пришло в голову, сюжет для алтаря: лучи Атона, семья из трёх поколений, три маленьких дочери, - не заботясь о красоте и связности речи, пробормотал главный скульптор. – И рельеф для храма: приезд вдовствующей царицы-матери в Ахет-Атон…
- Обе идеи хороши, - подхватил фараон. - Особенно, алтарь. Кстати, я уже  думал, как вернуть людям в головы светлые мысли? Десять золотых цепей тебе, Тутмос! И пусть в каждом доме, в каждой молельне египтяне радуются  Атону… с моею семьёй.
- У меня уже столько цепей, - не кривя душой, воспротивился Тутмос.
- Будет на десять больше. Золото к золоту тянется, не так ли?
- Спасибо, мой фараон, - перечить дальше было себе дороже.
- Нефертити, я обещал Кии до вечерней службы поиграть с сыном, - резко отодвинул кресло Эхнатон, поцеловал пахнущие спелой айвой волосы жены. – А Тутмос ещё лучше нарисует меня… без меня, - рассмеялся своей шутке и удалился.
Пареннефер, промолчавший весь обед, поднялся вслед за фараоном.
- Князь, у вас красавица-дочь, и так искусно играет, не позволите ли вы мне увезти её в Фивы, скрасить моё одиночество, - попыталась развести тучи над головой верного вельможи Тэйе.
- Вечно буду вам благодарен, царица, - признательно выдохнул князь.
- Нефертити, милая, забудем все церемонии, пойди, поиграй со своими детьми, или, лучше, отдохни. Сейчас отдых тебе полезней молебнов, - искренне посочувствовала невестке царица-мать.
- А люди не скажут: из-за меня был плохой улов?
- Хороший рыбак не скажет, а плохого… нечего и слушать! Кстати, не помню, говорила ли тебе: у дедушки Эхнатона, Тутмоса Четвёртого, жён в гареме было столько, сколько его предки завоевали стран, а детей… больше ста. Слава Атону, мой муж не начал ни одной войны.
- Сожалею, что его нет рядом с нами, - смахнула слезу Нефертити. -  Так я пойду. Тутмос…
- Тебя я уже нарисовал!
- Вот и хорошо, люблю позировать в одиночестве, - кокетливо, как могут только знающие себе цену старухи, подняла подбородок царица Тэйе, и полезла в потайной карман за заветным камнем. – Помнишь, мальчик мой, нашу первую встречу?
- Не очень, – признался Тутмос.
- Ты приложил к камню ладони, и стал говорить взрослым голосом: Аменхотеп Третий любит жизнь. Уходит от споров, разрешая думать всем, кто как хочет. А его стремление к миру, все принимают за слабость…
Тутмос попытался вспомнить, но память не торопилась отдать ключи, и он беспомощно пожал плечами.
- А ещё, бог камня сказал: сын фараона построит город, новыми мыслями оплодотворит всё вокруг, люди забеременеют, но… не успеют выносить плода.
- Простите, кажется, я тогда был… не в себе, - растерянно вымолвил скульптор, увидев мельком проплывшую в памяти картину из детства.
Тэйе поднялась, подошла посмотреть на рисунок.
- Бог камня тебя не оставил…
Тутмос решил: лучше промолчать!
- Не мог бы ты его спросить, что ждёт Аменхотепа Четвёртого? – оставив лукавство, прямо спросила старая царица. – Я привезла заветный камень Фив.
- Но, я…ваш сын… запретил…
- А я, его мать, разрешаю! Приказать не могу…
Сердце Тутмоса сжалось от сострадания.
- Хорошо, попробую. Давайте ваш камень…
Закрыл глаза.
Возникло чувство, будто он замурован.
Я спрятался сам в себе, возможно, сам в себе заблудился…
Бог камня, прости, ты же знаешь: я молюсь тебе не словами…
Ты всегда помогаешь мне…
Помоги и сейчас, скажи то, что хочет услышать царица…
- Эхнатон поторопился родиться, его слова – камни, которые соберут не скоро. Но кто не посеет, никогда не дождётся урожая! – стал говорить он не своим, чужим, каменным голосом, и вдруг замолчал, - всё!
- Эхнатон поторопился? Да, звёзды пророчили мне дочку, - сама с собой заговорила Тэйе.
Тутмос потряс головой, открыл глаза: простите, я…
- Ты всё сказал, - дёрнула его за ухо царица. – Спасибо. Я не перенесла бы насилия. А время у моего сына ещё есть…
Можно и в обратный путь, с лёгким сердцем подумала она.
Да, не забыть бы, спросить у Харемхеба, зачем он расплодил в Ахет-Атоне столько стражи?

    5

Рыжий кот лежал в корзине, заботливо прикрывая лапой котят.
- Хороший папа! Кошачий фараон должен заботиться о своём народе, - приговаривала Макетатон, гладя его по шёлковой шёрстке.
- Правильно, дорогая, - от умиления сложила руки, словно готовилась  поклониться, Тэйе.
- А ты кто? – распахнула огромные синие глаза девочка.
- Твоя бабушка.
- Бабушка Тэйе?
- Да.
- Ты к нам приехала на лодке?
- Да.
- Крокодилов видела?
- Да, - потеряла инициативу решительная управительница Египта.
- Ты не баловалась, они тебя не съели?
- Не баловалась.
- Папа рассказывал: в Фивах, у тебя во дворце живёт крокодил, которому скоро будет сто лет, а дедушка грозил, что крокодил съест папу, если он будет баловаться. Это правда? – легко справилась Макетатон с трудной тирадой, пристально посмотрела в бабушкины зрачки.
- Папа не будет врать, - растерялась Тэйе.
- Тогда хорошо, что дедушка умер. А то, я люблю баловаться…
- Маленьким детям можно.
- Я не маленькая. Скоро буду папе помогать фараонить.
- И что же ты будешь делать?
- Сделаю людей хорошими, а крокодилов заставлю… есть тростник!
- То есть, при твоём правлении и крокодилы станут хорошими? – уточнила бабушка.
- Да, - улыбнулась девочка-фараон, подхватилась, обняла бабушку. - Я люблю тебя.
- Почему? – не педагогично спросила Тэйе.
- Вокруг тебя воздух  голубой, как у папы.
- А у мамы?
- Синий.
- А у Тутмоса?
- Синий, с белыми барашками. Так он плачет.
- Плачет барашками?
- Да нет же! Слёзы из него паром выходят, потому что он добрый и всех нас любит, - тоном терпеливого воспитателя объяснила ситуацию Макетатон.
- Всех?
- Да, меня, папу,  маму, сестёр.
- А тебя почему? – понравилась царице роль тупицы.
- Я его дочка, родилась у него на руках, – важно сообщила девочка, лукаво прибавив, - у папы две жены, у меня два папы, - ещё немного подумала, и как страшный секрет доложила, - а у Кии воздух вокруг головы красный с дырочками.
- Ты с ней уже познакомилась?
- Нет. И не хочу. Буду смотреть на неё из окна явлений…
- В Фивах живёт мой брат, жрец Аанен, он умеет читать по звёздам, я у него спрошу, нет, не буду спрашивать, сама знаю: ты будешь самым хорошим фараоном Египта, - расцеловала упругие щёки внучки Тэйе.
- Я тоже это знаю, - почему-то грустно согласилась Макетатон.
 

6

Перед отъездом старая царица Тэйе решила преподать молодой царице Нефертити урок власти.
- Слышала, ты строишь летнюю резиденцию?
- Тутмос строит.
- Иногда мне кажется, ты больше моя дочь, чем Эхнатон, - улыбнулась Тэйе.
- Почему?
- Помнишь мой дворец в Малькатте?
- Конечно, помню.
- Так вот, мне показалось, он увлёкся одной из гаремных жён, от обиды перестала к себе допускать, потребовала отдельный дворец, даже переселилась в него, не зная, что ношу под сердцем сына…
- И что дальше? – замерло сердце молодой царицы.
- Ко мне пришла его мать, и сказала: финики не принадлежат пальме, а люди не принадлежат друг другу, у каждого своя миссия. Египту нужны стада буйволов, стаи птиц,  армия жён гарема…
- Не понимаю…
- Возьми гранат, в нём зёрна прижались друг к другу, будто нет их роднее.
- Но…
- Так прилепиться друг к другу можно только перед последней разлукой, - задрожали губы старой царицы.
- Простите, я знаю, вы очень любили мужа…
- У любви, как у мудрой змеи, должен быть яд.
- Яд? – не веря ушам, переспросила Нефертити. – А моя любовь полна боли.
- Боль и есть яд. Мой брат Аанен влюбился совсем ребёнком, строил планы, но… его юная невеста заболела и умерла. От горя он ослеп, оглох, как будто его душа улетела вместе с ней, перестал чувствовать боль. А ожил, когда боль вернулась, - мысленно очутилась в юности Тэйе. - Тогда он и научил меня жить с болью. Рецепт прост, надо быть ей хозяйкой, твёрдо сказать: боль моя, не боли!
- И она послушается?
- Чем увереннее будешь говорить, тем быстрее боль сдастся. Игнорируй её! Даже люди готовы покориться тому, кто сильнее их. Поверь мне.
- Эхнатон сильнее меня, - склонила голову Нефертити.
- Знаю, ты любишь его, поэтому скажу, над ним взяла власть его мечта. Он покорился ей, и слаб, хотя кажется благополучным…
Слова старой царицы подняли бурю в душе Нефертити. Что-то подобное она чувствовала, но не могла сформулировать…
- Удивлена? Когда человек уходит от повседневных забот, от реалий, его сердце становится жирным, ленивым. Поверь, я знаю, о чём говорю: видела своими глазами, прежде чем бальзамировщики залили натроном сердце моего мужа. Иногда горе – лучший воспитатель…
- Ему не надо говорить: горе моё, не горюй?
- Да, доченька, не всегда следует верить чужим слезам. Особенно любят плакать наши наместники…
Для наглядной агитации старая царица вытащила из складок платья свиток папируса, с посланием царя Абд Хила, прочитала: да ведает фараон, земли гибнут, против меня вражда, посему пусть позаботится царь о войске и вышлет его против тех князей, которые преступили против него.
- А проверишь, поводом для такого письма может быть личная обида: не позвали нашего вельможу к местному князю на званый обед. Поэтому, прошу тебя, ничего не строй из обиды, не собирай войска против того, кого любишь. И ещё прошу, раздели со мной обязанность читать письма, отвечать на них. Присылай мне копии тех, что приходят в Ахет-Атон, а я буду посылать тебе те, что приходят в Фивы. Египет не пьян, чтобы иметь две столицы. Договорились?
- Кажется, я поняла всё, о чём вы мне говорили, - обняла Нефертити свекровь. - Мои обиды никогда не возьмут власть надо мной, обещаю…
Не обидь меня, моя обида!
 


Глава четвёртая

   1

Аанен встретил сестру в новомодной колеснице с сидением под лёгким навесом.
Народ отогнали, придворных о возвращении царицы не оповестили.
На пристань по сходням свела царицу дочь князя Пареннефера.
- В Фивах спокойно, брат?
- Пока столицу охраняют боги, числом больше твоей стражи, - витиевато начал Аанен.
Тэйе жестом заставила жреца замолчать, цепко ухватила его за руку перед тем, как занести ногу на ступеньку, срывающимся голосом произнесла:  я поверила… в переселение душ.
- В переселение? – растерялся Аанен.
- В Макетатон, вторую дочь моего сына, вселилась душа… твоей Маат. Те же глаза небесного цвета, та же уверенность в том, что мир будет слушать её, а сама она слышит и видит всех и всё. Прошу тебя, не замышляй ничего против неё, и моего сына. Он поэт: сначала сочинил сказку, теперь играет в неё. Дай мне пять лет. Я привезу Макетатон в Фивы, сам увидишь…
Жрец застонал, стал оседать.
- Брат, что с тобой? Возничий, скорее, во дворец! Предупредите лекаря…

Маат. Жена Тота. Богиня истины, порядка, гармонии.
Нет ничего опаснее, чем дать девочке имя этой богини.
Когда он увидел маленькую голубоглазую повелительницу, глаза его сказали: ах!
Они не расставались с утра до вечера.
Маат рассказывала, что думает о людях финиковая пальма, какую песню слагает в честь праздника жизни порхающая бабочка…
Однажды, на заливном лугу они встретили небольшое стадо коз. Пастух задремал. Маат что-то сказала, рогатые упрямицы послушно повернулись к ней, навострили уши.
- Расскажите, как вам живётся? – спросила его подружка.
Козы, перебивая друг друга, разноголосо заблеяли.
Он слышал подражание человеческим интонациям, но ничего не понял. Маат потом перевела: кто кого боднул, у кого испортился аппетит от грубого пастушьего слова, а в целом стадо сообщило: трава вкусная, вода вкусная, воздух вкусный, поэтому и молоко у них вкусное! А если рабыни-доярки больно дёргают за соски, свободные козы прощают их…
Мир рядом с Маат был таким чудесным.   
Но однажды на Фивы напала неизвестная болезнь. Люди стали гореть изнутри. Они оба тоже слегли, но… он выжил, она умерла.
Его душа ринулась за ней, не догнала, заблудилась…
Да, кажется, с тех пор так и не выбралась на свет…
Получается, благословенным был порыв Нефертити, уничтожившей его дары Макетатон, запечатанные в сундучок из олеандра, чья древесина пропитана ядом?
А он своими руками хотел умертвить девочку с душой Маат, за смерть которой до сих пор не может простить ни землю, ни небо?!
Да есть ли ему прощение?!
А, может, бог Ра даёт ещё один шанс? Поэтому Маат и вернулась?
Аанен готов был тут же бежать в Ахет-Атон, как сокол, лететь к своей любимой, но сердце сжалось от боли.
Умной боли. Она говорила: ты уже стар, давно служишь другим богам…
Не торопись, пять лет пробегут быстрее, чем пятьдесят…
Ты увидишь её, она станет подарком тебе…
И боль ушла, увела за собой дыхание смерти.

Проведать жреца явился вельможа Эйе.
- Какие новости привезла царица?
- Эхнатон отречётся от власти через пять лет, - через силу соврал Аанен.
- А что потом?
- Станет узником… провинциального города, сочинителем сказок.
- Давно бы так! Сказки любят в Египте!
Но что-то в захворавшем жреце насторожило Эйе.
Надо бы послать в Ахет-Атон Мутноджемет…
Второй выкидыш чуть не убил её…
Пусть развеется, заодно разузнает: не обманула ли брата хитрая Тэйе?
Будто ступеньки к трону, укладывал в голове мысли звёздный кандидат на пост фараона. 



  2

Усадьба Тутмоса была окружена оградой, и представляла собой город в городе: город скульпторов в городе мечты. В северной части поселения жили мастера. В южной расположились мастерские. Небольшой тенистый дворик отделял жилище Тутмоса от рабочих помещений. Здесь же была его личная мастерская, где он принимал фараона и Нефертити.
Но… на днях Эхнатон дал команду снять маску с лица жены гарема Кии, чтобы потом её статуи украсили город.
Кия не задержалась с визитом.
Митаннийская принцесса была горда, хороша лицом, и одновременно  заискивающе податлива. Не скрывала под париком густые волнистые волосы, но часто прятала в тени ресниц глаза цвета предгрозового неба, которые в любой миг могли вдруг очиститься от туч, стать бирюзовыми. Белая кожа её отливала розовыми тонами. Брови, как крылья неведомой птицы, взлетали на лоб тонкими дугами. Прямой нос украшали норовистые ноздри. А линии полных губ, казалось, были очерчены влюблённым подмастерьем.
Слишком много прелестей, я предпочёл бы рисовать её профиль, подумал Тутмос, покрывая щёку Кии влажной полоской льна.
- Как нежны твои пальцы, - перехватила руку скульптора вторая жена Эхнатона. – А, говорят, будто ты весь из камня…
- Не весь, - не совсем учтиво буркнул в ответ Тутмос.
- Сейчас проверю, - положила ладонь на его грудь Кия. – Кажется, сердце у тебя живое…
- Не уверен.
- Признайся, честно, ты полюбил меня?
- Нет.
- Почему, нет?
- Нет, и всё!
- Ты тоже, как твой фараон, еретик?
- Еретик? – задумался Тутмос.
- Человек, который живёт не как все! – подсказала жена гарема.
- А как живут все?
- Тебе меня не перехитрить!
- Я и не собираюсь…
- Когда мужчина видит красивую женщину, он её хочет! – выпалила Кия.
- С чего ты взяла, что сердце мужчины…
- Причём тут сердце?! – перебила Тутмоса иноземная принцесса. – Сердцем можно любить только себя. Я имела в виду другие части тела, для которых любовная гимнастика приятна…
- Так ты мне предлагаешь заняться с тобой гимнастикой? – усмехнулся Тутмос.
- Советую тебе не отвергать меня, - собрала тучи в глазах Кия.
- Почему же?
- Я скоро стану твоей царицей…
- Что ты сказала? – задохнулся скульптор.
- Отец прислал письмо, звёзды так говорят.
- Что ж, звёзды всё знают…
- А цариц все любят, - обрадовалась согласию каменного красавца Кия. – Глупая Нефертити превратилась в мужчину, ведёт счёт казне, как надсмотрщик, управляет рабами на плантациях. А ещё, звенит погремушками и поёт в храме заунывные гимны, которые усыпляют плоть, она и задремала у фараона…
- Что-то ты разговорилась, - с силой оторвал часть слепка Тутмос.
- Больно! – возмутилась Кия. – Маску с моего тела снимешь в моём дворце. Эхнатон так любит правду, что, если на статуе, искривишь мне ногу, он
скормит тебя крокодилу!
- Труднее всего мне будет снять маску с твоего языка!
Кия расхохоталась в ответ.
- Статую моего языка мы поставим у входа в спальню, потому что он больше всех любит заниматься любовной гимнастикой. И… знаешь что? Я хочу лежать, стоять, сидеть, кувыркаться… в камне. Твои руки полюбят меня. Твои глаза запомнят мою красоту. Уши будут с нетерпением ждать моих речей, потому что ни одна египтянка не знает таких слов, какие известны мне. Твой нос влюбится в мой запах, потому что мои умащения нежнее цветущих садов! А мои поцелуи слаще фиников, - неожиданно приникла к губам Тутмоса Кия.
- Подожди, - с трудом выбрался из её объятий главный скульптор Египта. – Опоздаем на вечернюю молитву.
- Вот и хорошо! Завтра жду тебя у себя…
- Нет. У меня много работы.
- Я не умею слышать «нет», - возразила Кия.
- Эхнатон рассердится, если не увидит нас на службе. К тому же, мои уши соскучились по пению жрицы Атона…
- Жрица Атона! – передразнила Кия. – У женщин только одно предназначение – быть жрицами любви. Другим богам пусть поклоняются мужчины. Хотя вы, египтяне, странные люди. Ваши женщины напиваются до беспамятства, а мужчины… волокут их домой на плечах, вместо того, чтобы бросить в колодец и завести другую жену. Поэтому ваша царица Хатшепсут  отстранила фараона от власти, и правила, даже снаряжала военные походы. Не полюбишь меня, скажу Эхнатону: Нефертити задумала свергнуть его!
- Да, мы, египтяне, очень хороший народ, потому что… любим своих женщин, - с чувством заметил Тутмос, бережно укладывая на полку застывший фрагмент будущей маски. – А жене фараона не до измен!
- Почему это?
- Потому что… Эхнатон – её бог.
- А она – твоя богиня? Да? Поэтому её изображений в Ахет-Атоне в два раза больше, чем моего любимого мужа? – зло посмотрела в финиковые глаза скульптора Кия. – Ей ты не отказываешь в утехах плоти? Я скажу Эхнатону…
- Скажи! И узнаешь: он любит свою жену, больше всех слов на свете!
- Да? – на миг растерялась митаннийская принцесса.
Ну, уж, нет!
Наговор был, есть и будет самым действенным инструментом дворцовой интриги


  3
 
- Солнышко моё, согрей меня, - пришёл в спальню жены Эхнатон.
Нефертити плескалась в бассейне: вода источала запах мускатного шалфея, которым царица научилась избавлять от боли не только тело.
Тии подсказала ей: священный шалфей делает женщину плодной, успокаивает, поднимает настроение, расслабляет ум.
Снова становиться плодной ей не хотелось: боялась забеременеть ещё одной дочкой, огорчить Эхнатона, поэтому сторонилась близости с ним, ушла в повседневные дела, которые требовали сил не меньше, чем новое, похожее на змею чувство, пригревшееся в груди, которому и определенья нет.
И вот…
- Иди ко мне!
А в глазах любовь, как у мальчишки на ладье «Сияние Атона».
Нефертити знала: тело её, несмотря на то, что она выносила и родила трёх дочерей, осталось таким же изящным, как много лет назад, когда она была ещё… не названой невестой.
Эхнатон протянул руку, нетерпеливо вытащил её из воды, прижал к себе, мокрую, наслаждаясь и прикосновением, и запахом…
- Солнышко моё!
Голова закружилась.
- Моё львиное сердце!
Ласки посыпались с губ, кончиков пальцев.
Прежде чем приступить к самой чудесной на свете игре, струны тела надо настроить.
- Люблю тебя…
- Люблю тебя…
- Как ты красива…
- Как ты красив…
- По сравнению с тобой, урод!
- Не говори так, ничего не говори, пусть любовь говорит за нас…
Невидимые дневные звёзды победно подмигнули. Атон притормозил своё движение, чтобы не пала тень на переплетённые тела влюблённых…
У ласк и поцелуев свой гимн.
У мелодии соития свои ритмы, напоминающие, то тягучую песню погонщиков верблюдов, то серебряную россыпь религиозного экстаза.
Весь мир пришёл в движение.
Только рыжий кот спал у двери, доверчиво посапывая…
- Иногда я жалею, что стал фараоном, - благодарно обнял жену Эхнатон.
- Почему?
- Ты была бы со мной счастливее, если бы я… был поэтом, сочинял бы сказки, устраивал представления. Меня могли бы освистать, осмеять, но… не ненавидели бы меня…
- Любимый мой, – теснее прижалась к мужу Нефертити.
- Только ты меня и любишь…
- Мяррр, - томно потянулся рыжий кот.
Оба рассмеялись.
- А вот и нет! Кот любит тебя, Макетатон хочет во всём походить на тебя, Тутмос слагает тебе гимны в камне, Тэйе готова за тебя жизнь отдать…
- Спасибо за эти слова. Конечно, как не любить того, кто хочет сделать жизнь сказкой, – иронично заметил Эхнатон, закрыл глаза, глубоко вдохнул бодрящий аромат мускатного шалфея, будто снова подзарядился энергией самости. –  Что это я? Прочь, сомнения! Никто не посмеет мне помешать!
Взгляд Нефертити упал на столик с фруктами, скатившийся с блюда гранат.
Вспомнила слова Тэйе: зёрна тесно обнимаются перед расставанием…
Что она имела в виду, когда говорила об этом? – снова растворилась молодая царица в теле и душе фараона.


    4

На урок рисования Тутмос пришёл раньше, но в классе его уже ждала Макетатон.
- Смотри, я нарисовала виноградный лист, - радостно встретила она учителя.
- А это что?
- Гроздь с детками. Хотела финик нарисовать, вроде бы он заблудился и вырос на винограде, да не успела, ты пришёл!
- А, знаешь, когда я был маленьким, один очень умный человек сказал:  на свете есть дерево, которое разрешает расти на себе всем-всем фруктам!
- Я хочу нарисовать такое дерево! – загорелась Макетатон. – И ещё хочу познакомиться с этим умным человеком!
- Не знаю, жив ли он?
Память вернула Тутмоса в детство…
Пленный раб с гладкой жёлтой кожей, который лечил людей серебряной водой, жил на улице камнерезов, где он ошивался с тех пор, как помнил себя.
- Моя мама умерла, - первое, что сказал он лекарю при встрече, видимо, подспудно надеясь на избавление от сиротской боли.
Пленник прикрыл итак узкие глаза, улыбнулся, ответил: твоя мама ушла в другую жизнь, чтобы не мешать тебе, выбрать свой путь.
- У меня и папы нет.
- Как, нет? Камень – твой отец.
Тутмос посмотрел на заготовку для виноградной грозди из зеленоватого песчаника, которую держал в руках: он тоже был отдельной виноградинкой…
- Приходи ко мне, много интересного тебе расскажу, - погладил его по голове лекарь, и грустные мысли улетучились из головы.
Не было дня, чтобы он не заглядывал в саманный домик странного пленника, видел, как плавит он серебро, делает из него разные фигурки, читает долгие молитвы над водой в серебряных кувшинах.
Запомни, серебро – отец, а вода - матушка здоровья…
Человек родился из всего, что его окружает, он дитя, а природа – любящая мать…
Деревья отдают плоды, и скоро снова их рождают…
Так и человек, приходит в жизнь, чтобы вырастить и подарить людям свои плоды…
Плохой фараон в следующий раз может родиться рабом…
Надо думать, где и с кем захочешь продолжить жизнь…
Когда станешь деревом, на котором растут все плоды, тогда вернёшься домой богатым и сильным…
Фразы мудрого раба выплывали одна за другой, он пересказывал их Макетатон.
- Тутмос, я женюсь на тебе, и ты станешь моим фараоном! – захлопала в ладоши девочка, радуясь новым знаниям.
- А разве я не твой фараон? – сделал нарочито-печальное лицо вошедший Эхнатон.
- Я люблю два фараона! – легко вышла из положения Макетатон,  подбежала к отцу. - Смотри, я красиво нарисовала?
- Художнику похвала важнее, чем ребёнку молоко кормилицы, - заметил владыка Египта, сбросил маску философа, поцеловал любимицу.
- Признание – хлеб творца, - согласился с ним Тутмос.
В класс вошла Нефертити, шлейф солнечного аромата, как всегда, следовал за ней.
- Хранитель печати Пареннефер задержал меня. Благодарил за дочь. Тэйе нашла ей мужа.
- Не доверяю ему, - нахмурился Эхнатон. – Клянётся в верности Атону, заведует всеми работами в его Доме, а сам построил гробницу в Фивах.
- Он стар уже, - взглядом попросила милости для вельможи Нефертити.
- Ладно! Я инспектировал квартал ремесленников. Дома растут. Каждый, не меньше шестидесяти локтей в длину и ширину. Велел для молелен места не жалеть, - вернулся к доброму расположению духа фараон. – Шёл на твой урок, Тутмос, и думал: рисуя солнце в виде сокола, разве не учили мы народ… не верить своим глазам? А лживые проповеди лживым богами заставляли людей не верить своим ушам. Понимаете, не верить! Вот почему  вера должна расти на почве правды!
- Разве вера – дерево, дорогой? – улыбнулась царица, желая немного остудить своего мужа.
- Ты права, любимая, вера – не дерево, тем более, не заморское дерево, которое можно привезти в кадке и посадить в яму из скальной породы!
- Если бы Нил не разливался, не удобрял поля, - начал Тутмос.
- Я думал об этом, а ты сказал, - перебил его Эхнатон. - Народ – почва. Сделать дырку в черепе, чтобы посадить туда новые мысли, конечно, быстрее, но я не завоеватель. Я – Владыка Нила, и займусь удобрением мозгов жителей Ахет-Атона, – резко развернулся он, бросил на ходу, - пусть меня не отвлекают!
- И художнику, и поэту нужно верить, что он – сын бога, - без осуждения посмотрела вслед мужу Нефертити.
- Или дочь, - поддержал Тутмос. – Родить красавицу Макетатон могла только непревзойдённая художница!
- Ты шутишь. А на меня иногда… среди полного счастья мрак находит. Думаю: вдруг, это смерть? Пора строить некрополь…
- Для меня могилу не забудьте, - высунув язык от усердия над своим рисунком, мимоходом заметила Макетатон.
- Не говори так, доченька, - замер от тревожного предчувствия Тутмос.
      

5

Кия не понимала…
Вроде бы с заданием Аанена: привить мужу привычку к удовольствиям, она справлялась успешно, и всё же…
Изысканный обед он мог запить козьим молоком... из грубой глиняной чашки. Посреди страстных ласк не раз срывался с постели, чтобы найти рыбную кость, записать пришедшую на ум мысль.
Быть может, главные изыски и удовольствия живут внутри него, думала Кия. И как тогда с этим справиться?
Тутмос был прав: когда она сообщила: в Ахет-Атоне изображений царицы вдвое больше, чем фараона, Эхнатон рассмеялся: значит, я люблю Нефертити в два раза больше, чем себя!
Разве такое возможно?
Странная арифметика у сердца её мужа!
Выяснять, во сколько раз больше или меньше любовь мужа к ней, Кия не стала. Остереглась!
На помощь пришли умные вопросы Аанена.
- Дорогой, моё тело – тоже дело рук Атона? – спросила, любуясь своим отражением в отполированном медном зеркале в спальне.
- Конечно, - не покривил душой Эхнатон.
- Разве твой бог – скульптор?
- Нет, он отец! – возразил фараон, и тут же себя поправил, - кому отец, кому скульптор…
- Наверно, ему хочется полюбоваться своими… творениями?
- Да, мы с Тутмосом решили: творцу необходимо поклоненье.
- Так пригласи его, пусть нарисует наши тела, слагающие Атону гимны! – жарко прижалась она к мужу.
- Не знаю… ладно, ведь солнце к нам выходит без одежд…
- Ты самый мудрый фараон из всех египетских фараонов, - склонилась перед Эхнатоном в соблазнительной позе митаннийская принцесса. – Так завтра, после утренней молитвы, я пошлю за Тутмосом?
- От моего имени, - уточнил фараон, раздеваясь.
Ночь он провёл в спальне второй жены.
С ней он забывал свою привычку: каждую минуту сдавать экзамен Атону…

…А когда солнце возвестило о приходе нового дня, вместо молитвы Кия,  напомнив о художественном сеансе, отправила его в дворцовый сад. Обещала и сама поторопиться.
Эхнатон чувствовал себя отважившимся на шалость мальчишкой.
Вдруг Кия передумает, а я предстану перед Тутмосом… голым? Что он подумает?
- Приветствую тебя, сын солнца, - с трудом скрыл удивление Тутмос, обнаружив обнажённого фараона, важно расхаживающего под цветущими апельсиновыми деревьями.
- Тебе, мой друг, придётся запечатлеть новый обряд: сошествие с постели, нет, благодарность солнцу за ночь, или, вернее, гимн голой правде, - покончив со стыдливостью, на ходу сочинил Эхнатон тему будущего барельефа.
- Атон знает: кому какую сшить одежду, - эффектно появилась Кия.
Она только что вышла из ванны с розмарином, чей аромат, по словам матери, заставляет сердце мужчины биться в ожидании ласк.
- Моя кожа сверкает в росе. Смотрите, какой щедрый на краски Атон! Тебе и не снилось такое богатство, Тутмос, - театрально воздела руки к небу, закрутилась в ритуальном танце любви вторая жена гарема.
Хочешь свергнуть Нефертити, не получится, подумал Тутмос.
- Только еретик соревнуется с богом, - тихо буркнул в ответ.
- А моя кожа, кажется, покрылась пупырышками, - растерянно осмотрел себя Эхнатон.
- Замёрз? Я согрею тебя, - переключилась Кия на мужа. – А Тутмос изобразит гимн нашим ласкам. Мы не поскупимся подарить их друг другу, и ты уж не поскупись! – бросила она в сторону скульптора победоносный взгляд.
Тутмос усмехнулся, решил: что ж, я тоже послужу любви! И погрузился в тишину, пока рука его сама не стала выводить кисточкой на известняковом планшете любимые изгибы и линии…
- Что?! Что это такое?! – вернул его на землю визжащий голос Кии. – Эхнатон, посмотри! Он вместо меня… нарисовал… Нефертити! Вели казнить  скульптора! Или! Или женись в третий раз! – забыв уроки жреца, показала своё истинное лицо нерадивая ученица.
- Я подумал, твоя законная жена – лучший дар Атона, - невинно пожал плечами Тутмос.
- И ты прав! – закутался в парчовую накидку Эхнатон.
Пошалил, и хватит!
Пора браться за дело…


   6

Гребцы налегали на весла, а баркас оставался на месте…
По крайней мере, Мутноджемет так казалось
- Нил прибавил течение, - ворчал начальник гребцов.
- Прибавьте плетей рабам, вёсла станут главнее реки, - скомандовала жена военачальника, отвечающего за безопасность Египта.
Она чувствовала себя важной.
Тайная миссия возвышала её над… остальным человечеством.
Отец с мужем наказали разузнать всё о фараоне, его жене и их дочери Макетатон, второй дочери Нефертити…
У неё же, вельможной дамы, родился  второй мёртвый ребенок.
Так что сама себе придумала она ещё одну миссию – выведать у сестры секрет деторождения, да сердце выдало своё задание: увидеть Тутмоса, покрасоваться перед ним, похвастать завидным положением жены вельможи.
С новой силой заговорило также старое желание завести дружбу с непредсказуемой и властной женой гарема Кией.
В общем, поездка обещала стать захватывающим приключением, если бы не эти ослы за вёслами, и не волны, стеной встающие перед носом баркаса…
Но!
Волнение в груди от мысли, что скоро Тутмос предстанет перед ней во всей красе, сводящей её с ума, заставляло Мутноджемет игнорировать и Нил, и гребцов, и стражников, приставленных мужем.
У неё были свои вёсла…

Она знала: визит частный, о нём заранее не сообщили.
Свои нубийцы на своём паланкине доставили Мутноджемет во дворец.
Белые врата. Белые колонны. Белые, до голубизны, пилоны. Везде Эхнатон. Рядом с ним Нефертити. Солнце. Три дочки…
Разузнай, правда ли, Эхнатон хочет отречься от трона Египта, стать удельным князем города, который сам сочинил и построил? Да не вздумай задать вопрос прямо, расставь сети, чтобы сам поймался…
Научился отец у Аанена пространным речам.
Разузнай, но не спрашивай!
Ничего, она справится…
Если что, намекнёт глупой старшей сестре: Фивы фараона забыли, проверит реакцию, поймает на сочувствии, разговорит…

- Сестрица, - выбежала навстречу Нефертити. – Почему не написала? Вот мама обрадуется. С отцом, ничего не случилось?
- Я очень больна, снова родила мёртвого ребёнка, вот и решила к вам с мамой, - с почти искренними слезами на глазах объяснила причину своего неожиданного визита Мутноджемет.
- Не плачь. Посидишь в ваннах с шалфеем, они помогают, вот, я снова понесла, - обняла сестру плодоносная царица.
- Снова? Тогда я  у вас поживу…
- Конечно, поживи, у нас красиво, везде цветы. Комнату тебе приготовят с окнами в сад…
- А где мама?
- У озера. С Макетатон. Меритатон, как всегда, играет с котятами. А Анхесенпаатон спит у кормилицы на руках, животик у неё болит.
- Тогда иди к дочке, а я… с мамой хочу посекретничать.
- Конечно, займусь обустройством твоей комнаты. Озеро в саду. Оно маленькое, просто мы его так называем, – проводила сестру и отправилась по делам Нефертити.

- Мама!
- Дочка? Как ты здесь? – разволновалась Тии.
- Приплыла, на крокодиле, - заговорщически улыбнулась Мутноджемет  племяннице.
- А вот и нет, на крокодилах только лягушки плавают! – рассмеялась Макетатон.
- Мам, помоги сестре комнату для меня приготовить, а я пока с племянницей поговорю. Вот, ей подарок привезла, рубиновые серёжки, которые от солнца глаза защищают, - достала гостья из сумочки футляр из слоновой кости.
- Хорошо, потом поговорим, - нахмурилась Тии, но просьбу младшей дочери исполнила, поспешила помочь Нефертити.
- Мне Тутмос много серёжек подарил, - осталась равнодушной к подарку Макетатон.
- Тутмос? – переспросила Мутноджемет, ревнуя.
- Да, скоро я женюсь на нём, он будет фараоном Ахет-Атона!
- Правда?! – от нежданной удачи вылезли из орбит глаза шпионки.
Детям незачем врать…
- А моя мама – твоя сестра?
- Да.
- Тогда почему ты её не любишь? У меня скоро ещё три сестры родятся, и братик, - осеклась племянница, опечалилась, - нет, братик не родится, потому что я раньше уйду.
- Ох, и сочинительница же ты, вся в папу!
Макетатон внимательно посмотрела тётке в глаза.
Будто душу вытащила, вздрогнула от холода Мутноджемет.
- В тебе, как в некрополе, дети мёртвые, - бесстрастно огласив приговор, вернулась племянница к своему занятию: выкладывать из гладких самоцветов лик Атона.
- Что ты говоришь?! Тьфу, на тебя! – затряслась от ненависти незваная гостья.
 
… На вечерней службе в храме Солнца увидела Мутноджемет того, за кем непослушно соскучились её глаза.
- Приветствую тебя, - хрипловатым голосом шепнул ей на ухо Тутмос, и кожа её стала гусиной.
- И тебе привет, каменотёс, отвергший мою любовь, - прошептала она, и, не умея лишить себя удовольствия мщения, загадочно добавила, - а зря…

Ночь провела во дворце Кии.
Обе напились, не помнили, о чём и говорили.
Кажется, жена гарема обещала: скоро Тутмос нарисует её с двойной короной на голове. Или что-то вроде этого…
А она призналась: Фивы скучают по дерзкой выдумщице сладких забав...

- Мужа и на неделю опасно оставить, не задерживайся, если не хочешь узнать про то, что он снова женился, - посоветовала дочери Тии.
Её беспокоило поведение Мутноджемет, которая, с кем ни попадя, заводила разговоры о границах власти Эхнатона, любвеобильности старшей сестры, близости Тутмоса к семье фараона, болезненных предсказаниях Макетатон. Насторожила и её жаркая дружба с Кией…
В общем, от младшей дочери сильно пахло… Харемхебом.
Тии не любила второго зятя, с его повадками голодного крокодила, затаившегося в ожидании добычи. Казалось, жена стремилась соответствовать мужу. 
Для Мутноджемет же, заботливое предупреждение матери стало лишь поводом для скорого отъезда, главное, она справилась с тайными и явными миссиями, муж с отцом будут довольны.
Что же до её собственных интересов, то чудодейственного шалфея у Аанена в огороде, на тысячу ванн хватит…
А племянница Макетатон о своём пророчестве ещё пожалеет!



Часть пятая
Дорога на закат

Глава первая

1

Нефертити развернула папирус, на котором давно уже было написано: Дорогая матушка!
Обмакнула кисть в баночку с краской, задумалась, о чём написать?
Конечно, об Эхнатоне. О том, что он счастлив. Вот уже пять лет занят, как феллах тем, что… вспахивает, удобряет почву: собирает народ в специально выстроенных Домах творчества, дискуссий, откровений и ведёт с ним беседу. Стал терпимее. Выслушивает чужие мнения без прежних вспышек гнева. А люди этим пользуются...
Иногда я хожу в народ вместе с ним.
Вот что запомнила из последнего урока…
- Крокодилы не едят крокодилов, львы не нападают на львов, людям тоже незачем воевать друг с другом, - сказал Эхнатон.
- Но крокодилам и львам Атон отпустил поровну, а людям есть, чем поживиться друг у друга, - прикинулся глупым кто-то из торговцев.
-  Атон наградил нас истинным богатством – словом. Ни львы, ни аллигаторы не умеют договориться, а мы сможем, если захотим. Только мысль может принести настоящую славу, - возразил мой муж, и тут же сочинил два гимна, один – слову, другой – мысли…
Нет, об этом лучше не писать, не волновать старую царицу.
Ахет-Атон построен, превратился в настоящую столицу, - сочинила душеспасительную фразу, снова окунула кисть в краску Нефертити, и… снова рука зависла над листом папируса.
… У Эхнатона на радужке глаз появились чёрные пятна, иногда кажется, они прохудились, как забор в Колизее, и теперь уже львы пролазят через эти дыры на арену его души…
…Он научился не видеть того, чего не хочет видеть. Кия стала много пить. После рождения второго сына Тутанхатона, она чувствует себя царицей, много на меня наговаривает…
…А у нас уже шесть дочерей. Помню, жрец Аанен говорил: шестёрка – священное число, в нём и сотворение мира, и его смерть. Боюсь забеременеть снова: ведь шесть детских спален уже заняты, а седьмую Эхнатон давно отдал под класс рисования…
…Макетатон делает большие успехи. Тутмос гордится ею. Они вместе одушевляют неодушевлённое, боюсь, бог накажет их, пусть свернётся узлом мой язык…
…Анхенсепаатон подружилась с Тутанхатоном, друг от друга не отходят ни на шаг, вместе играют. И аппетит у них появляется, только если посадить их за один стол напротив друг друга. Напоминают нас с Эхнатоном…
…Митаннийский царь Тушратта по-прежнему в письмах обращается к фараону и жёнам гарема, обо мне ни одного клинописного значка…
…Харемхеб зачастил, пугает заговором, укрепил стражу дворца и города своими людьми, но я ему не доверяю, а Мутноджемет сочувствую: рожать мёртвых детей – большое горе.
 Даже не знаю, о чём ещё написать, подумала Нефертити, уставившись на безмолвный папирус. Вздохнула, отложила кисть.
Конечно, можно похвастать: виноградники выросли, здоровы, набрали силу и дают урожай…
Быки тучные…
Гуси жирные…
Кататься на колесницах фараон предпочитает с ней, а не с Кией, которой пришло в голову поженить своего старшего сына Сменхкару с Меритатон. Но старшая дочь его избегает, даже говорит: ненавидит, за что я прошу для неё у всех богов прощения…
Мы построили ещё три храма Атону, но я по-прежнему провожу службы в его первом Доме, где жертвенных столов столько, сколько дней в году…
Что ещё?
После рождения шестой дочери, Эхнатон построил для вас, меня и Меритатон молельные дома… Амону. Вельможи шушукаются: фараон в битве с богами ослаб…
Да ещё Кия уговорила его разрешить строительство некрополя, чему даже я рада. Хочет, или не хочет верить Эхнатон в загробную жизнь, она существует, иначе бы…
Иначе бы Макетатон не говорила так спокойно о своей смерти. Она не похожа на остальных детей. В ней нет зла. Но она его видит. На днях заявила: Харемхеб – тот, кто четвёртым, после отца, сядет на трон, а так как четвёрка – число земли, то задуманное свершится, и Город Солнца похоронят под песком. Много, чего такого говорит. Раньше я думала, сочиняет, вся в папу. Но её прогнозы сбываются, мне становится страшно, даже молитва «На всё воля Атона!» не помогает…
В первый приезд Мутноджемет дочка сказала: зависть убивает в ней всё живое. И вот, у младшей сестры пятый выкидыш…
Вы писали, Аанен хочет встретиться с Макетатон, научить её читать по звёздам. Это тревожит меня. Тии считает, жрец – колдун, хотя он ваш брат, не знаю, что и думать…
Эхнатон утверждает: Атон доверяет Макетатон тайны, как будущему фараону. А я боюсь за неё. Разве сможет удержаться на троне девочка, мечтающая о всеобщей гармонии?
Простите, царица!
Сегодня моё письмо снова окажется не написанным…
Легче дать команду писцу, чтобы он отчитался перед вами о том, сколько барок со строительным камнем мы отправили в Фивы, сколько караванов пришло, и каких специй уже в избытке…
Обязательно, обязательно напишу обо всём… в следующий раз.
Нефертити закрыла баночку с краской, насухо вытерла кисть, поспешила занять себя реальным делом: отправилась к гусятницам распорядиться, сколько яиц можно продать хлебопекам. Оставаться наедине с собой она стала бояться: начинала подсчитывать урожай своей жизни, терялась в плюсах и минусах…


2

Эхнатон, как когда-то его отец, любил пешие прогулки по городу.
Три стражника сопровождали его: один шёл впереди, два сзади. Совсем не потому, что так рекомендовал Харемхеб.
Ему нравилось чувствовать себя внутри треугольника, выступающими точками которого в его воображении были: Хаос, Слово и Мысль.
Прошлое, настоящее и будущее….
Небесное, земное и подземное царство…
С годами, особенно после смерти отца, загробный мир не отвращал его так, как в юности.
И дочерей у него теперь… две тройки.
Явно, Атон перепутал, не дослышал: вместо шести сыновей, о которых  просил он своего Бога-Отца, послал ему шесть дочерей.
Эхнатон улыбнулся: не удивлюсь, если седьмым будет сын!
Остановился у высокого забора из жёлтого известняка, прочитал на арке над входом в усадьбу слова, знак к знаку написанные голубой краской: Мой владыка возвысил меня, ибо я следовал его поучениям, и я внимаю постоянно его словам. Мои глаза созерцают твою красоту каждый день, о, мой владыка, мудрый, как Атон. Военачальник Кай.
Тутмос даёт уроки рисования, подумал довольный Эхнатон, а я… уроки жизни, даже больше, миропонимания!
Дал знак, стражник открыл ворота.
Перед домом чисто, цветы!
Неведомая сила влекла Эхнатона в молельню, хотелось увидеть новые алтари, где его божественная семья уже состояла из восьми человек, из девяти с Атоном.
Пришлось даже оттолкнуть хозяина.
Стражник распахнул дверь в молельню.
Первое, что увидел Эхнатон на полках, были фигурки Изиды, Беса, Таурта – хранителей дома, материнства, семейного благополучия. Якобы, хранителей…
Измена!
Сердце вспыхнуло гневом.
А перед глазами в бесовской пляске закружили тени давно поверженных богов. Они смеялись над ним, гремели каменными систрами…
Никому твой Атон не нужен! Дзынь, дзынь…
Бог без тайны – не бог! Бряк, бряк…
Наше войско идёт, берегись! Дзынь, бряк…
Фараоны – не боги! Дзынь, так...
В душном мареве выплыл Аанен с головой шакала.
Душа человека богата богами.
Ни один фараон не может победить свой народ!
Что было потом, он не помнил…
Когда очнулся, узнал: имя изменника с ворот выскоблили, семью бросили в реку.
Скоро крокодилам - военачальникам Нила, лень будет пасть открывать!
И голодные львы разжиреют!
Потому что он, Владыка Египта, не потерпит измены!
Правая рука повисла плетью.
Но его сила – в словах!
Так пусть на вратах, ведущих в Ахет-Атон, напишут: Творит царь силу против не знающих поучения его! Противник всякий царя обречён мраку!
- Папочка, - целовала онемевшие пальцы Макетатон, - папочка!
- Ты одна веришь мне, - скатилась на небритую щёку непрошенная слеза. – Подрастай, скорей. Вместе мы победим!
- Лекарь сказал: скоро ты встанешь на ноги, - поцеловала осунувшееся лицо мужа Нефертити. – Тутмос принёс серебряную воду, сказал, выпьешь, сразу поправишься.
- А я подарю тебе волшебную считалочку: «Пять, четыре, три, два, один, ничего». Она всё возвращает к началу, и здоровье  вернёт! – без тени сомнения сообщила Макетатон.
- Только и есть у меня три верных друга, - задрожали бескровные губы Эхнатона, - жена, дочь и Тутмос.


3

Когда Кия узнала, что Эхнатон ожил, бросилась во дворец.
- Не слушал меня, а если бы умер?! Выдай замуж Меритатон за нашего старшего сына, соблюди закон, объяви его соправителем, заткни провинциям рот, раз иначе сражаться не можешь! Мой отец обещает прислать войска…
- Тушратта хочет стать царём гарема? – криво усмехнулся фараон.
- Кстати! Я родила тебе два сына, имею право зваться главной женой! А твоя ненаглядная Нефертити только и может, что позировать скульптору. Ты уверен, что дети, которых она родила, твои? Тутмос не стесняется, при всех называет Макетатон доченькой. Думаешь, спроста? Мутноджемет рассказывала, какой он бабник, ни одной юбки не пропустит. Пока ты тут в беспамятстве лежал…
- Замолчи, не гневи Атона, - поморщился Эхнатон. - А Сменхкару я женю… на Макетатон, она рождена быть фараоном.
- Будто ты знаешь, кто для чего рождён? - недоверчиво посмотрела на состарившегося за время болезни мужа Кия. – Смотри, как бы Нефертити не опередила. А то люди говорят, будто благодаря её песням солнце не чернеет, Нил не мелеет. Свергнет тебя, как Хатшепсут, сама на трон сядет, все только рады будут!
- Да ты пьяна, - учуял фараон густой запах вина.
- А чем ещё мне себя порадовать?! Разве праздник устроить в честь твоего выздоровления?
- Подожди, вернутся силы…
- Правда, вернутся?
Рожу третьего сына, сама перееду в Большой Дворец, на почве обещания мужа окрепнуть, выросло в голове у Кии судьбоносное решение, а Нефертити отправлю в ссылку, в резиденцию, поближе к Тутмосу, не устоит царица перед соблазном, Эхнатон отвернётся от неё…
- Отец обещал войско прислать, если его внук станет фараоном Египта, - почувствовала в себе силу Кия.
- Пусть присылает. Разобью его войско на отряды, пошлю против жрецов, – скрипнул зубами Эхнатон.
 
…Известия из провинций приходили неутешительные.
Орды воинственных хабири захватывали царские области в Сирии.
«Я не князь, я чиновник царя, царский офицер, приносящий ему дань. Не мать и не отец, а крепкая рука царя посадила меня в отчину. Да печётся царь о своей земле. Погибает вся царская область», прислал из Иерусалима письмо Абд-Хила, с просьбой взять его с семьёй в Ахет-Атон.
Роптал и народ Египта.
Эмиссары фараона разъехались по стране, разрушая храмы.
Лишившись кормильцев-богов, земель и рабов, жрецы сеяли смуту.
- Боги сердятся! С незапамятных времён почитали их ваши предки. Амон помогал Египту прирастать землями.
- Золото текло в страну, чёрную работу делали руки рабов…
- Хапи руководил, когда водам Нила разлиться, когда войти в берега…
- Тефнут берегла дом от напастей…
- Нут держала на спине небо…
- Озирис заставлял сады цвести и плодоносить, встречал нас в загробном царстве.
- Домашние боги одинаково любили богатых и бедных, ремесленников, феллахов, аристократов.
- В Ахет-Атоне скрылся царь-еретик, разоритель Египта!
- Бейте каменотёсов, уничтожающих имена богов!
- Эмиссарам фараона – смерть!
Чем больше росло недовольство, тем жёстче становились репрессии.
Незаметно для себя, Эхнатон объявил войну… собственному народу.

    4

Бог Нила, жирный Хапи, бросал ему под ноги рыбу, она трепыхалась, била хвостом, а он наступал на неё, брызги крови доставали до неба, Атон стал красным, кровь стекала с солнца, дождём лилась на него…
Эхнатон рывком сорвался с постели, пошёл, нет, побежал…
Только у спальни Нефертити осознал: он встал на ноги!
Увидев его, стражник упал на колени.
Странно, в Ахет-Атоне запрещено падать на колени, подумал фараон, но мысль была далеко, за тысячи локтей, не зацепила его.
Сейчас он увидит любимую жену - болезнь отступит окончательно.
Нефертити лежала на топчане. Лицо её было покрыто очищенными от кожуры ягодами винограда. Служанка натирала тело густой, зернистой пастой.
- Любимый, ты встал? Сейчас я встречу тебя, - жестом приказала она нубийке удалиться, ступила в бассейн, принялась смывать омолаживающую смесь растолченного риса с корнями лотоса, после умывания счастливо посмотрела на мужа, в волосах у виска запуталась виноградинка.
Эхнатон рассмеялся.
- Кажется, я нарисовал в твоих глазах солнце.
- Урок рисования завтра. Тутмос будет говорить о законах гармонии…
- Ты моя гармония…
Сердце царицы сжалось… от нежности и печали.
- Я так боялась за тебя. Теперь всё будет хорошо, правда?
- Мне приснился Хапи, он выбросил из Нила всю рыбу, -  как ребёнок, всхлипнул фараон.
- Хороший сон, - поднялась по ступеням из бассейна Нефертити. – Иди ко мне. Утешу тебя…
- Почему, сон хороший?
- Хапи даёт знать: он придёт, подарит урожай, - на ходу сочинила царица благостную трактовку тревожного сна.
- Но как он мог присниться, если его нет? – возмутился фараон, и тут же услышал жирный хохоток жирного Хапи: бог Нила будет жить, пока живёт Нил. - Алтарей много, а веры нет, - с горечью прошептал он. - Помоги мне, любимая…
- Сейчас, согрею тебя…


5

Когда Тутмос зашёл в класс, застал такую картину: Анхесенпаатон с Тутанхатоном самозабвенно, высунув языки, раскрашивали голубые васильки, Макетатон с мечтательным видом смотрела в потолок.
- Тутмос, как хорошо, что ты пришёл, - подбежала к нему девочка. - У меня сердце разболелось от мысли, что я больше не увижу тебя.
- Не говори так, моя радость. Дети не могут знать, что у них болит.
- А я знаю, - ухватилась за него, спряталась подмышкой, тяжело, будто взрослая, вздохнула Макетатон. - Не забывай без меня чистить зубы натроном, утром и вечером. И зубы, и мысли…
- Мысли тоже надо чистить? – растерялся Тутмос.
- Конечно! Мысли даже главнее зубов…
В класс вошла Нефертити.
- Моя доченька решила обмерить Тутмоса, чтобы слепить скульптуру? – улыбнулась она.
Макетатон метнулась к ней, припала к животу.
- Не бойся, братик, тебе не придётся жить в это время!
- О чём ты говоришь? – отпрянула царица.
- Мы скоро с ним встретимся…
Нефертити припала губами ко лбу любимицы: слава Атону, холодный!
Тогда, почему стало холодно сердцу?
- А меня обнимет моя радость? – показался на пороге Эхнатон.
- Папочка, я знала, ты поправишься! – бросилась к нему Макетатон.
- Твоя считалочка помогла, - распахнул отец ей навстречу одряхлевшие руки. – Пять, три, два, ничего. Болезнь вернулась к здоровью…
- Самое время поговорить о счёте, вернее, о соотношении, рождающем гармонию, - вмешался в ситуацию Тутмос, жестом приветствуя фараона.
- Что, придётся снимать с меня новую маску? – спросил Эхнатон.
- Болезнь не красит, но надо ли? – придал голосу бодрости скульптор.
- Мне кажется, я, прежний, умер…
Слов опровержения Тутмос не нашёл. Казалось, все скорби мира легли на плечи друга, он согнулся, в облике просматривался безнадёжный старик, глаза которого не хотели смотреть в даль.
Фараон обречён, помимо воли пронеслось в голове скульптора.
- А юные влюблённые не обращают на нас никакого внимания, - перевёл  Эхнатон взгляд на склонившиеся головы третьей дочери и второго сына.
- Любовь – мать гармонии, - грустно улыбнулась Нефертити.
- Может, Тутмос, ты мне ответишь: при каком соотношении чувств, мыслей и дел мечта о свободе превращает мечтателя в тирана? – неожиданно спросил владыка Верхнего и Нижнего Египта.
Нефертити с тревогой посмотрела на мужа.
Тутмос не знал, что ответить.
- Мечты рушатся, когда сын становится рабом Атона, - направляясь к своему столу, заметила Макетатон.
Эхнатон побледнел, вспомнил: когда-то Эйе сочинил ему воспитательную басню о рабе-фараоне, развернулся, вышел из класса.
- Дочка! – укоризненно посмотрела на любимицу Нефертити.
- Мама, это не я, это Атон сказал! – расплакалась девочка.
Тутмос подхватил её на руки, прижал к себе: не плачь, малышка, я верю тебе, когда был маленьким, сам говорил под диктовку. Завтра возьму тебя с собой в горы, бог камня расскажет нам много добрых сказок.
- Завтра приедет дедушка, - крепко, будто ища защиты, обняла Тутмоса за шею Макетатон.



Глава вторая

1

Сын мой, Эхнатон. Ты оставил мне Двойную корону Египта, но… носить её мне не по силам. Возвращайся в Фивы. Возьми власть. А то люди говорят: ты болен…
Тебе за тридцать, пора повзрослеть…
Знаю, ты дал клятву: не читать ничьих писем…
Нефертити, обращаюсь к тебе, образумь моего сына!
Иначе его имя соскребут со всех стен, колонн, барельефов…
От моего имени задай ему вопрос: почему раньше Атон уживался в мире с другими богами? Может, ему по душе их компания?

Царица Тэйе сидела за столом в своей деловой комнате. Руки бессильно лежали на столешнице из чёрного дерева. В голове роились чёрные мысли…
Египет умирает. Его надо спасать. Но как?
Она послала за братом. Ждала его появления с минуты на минуту…

- Спасибо, Аанен, ты приходишь по первому зову.
- Ты одна на свете… мне родная душа, - сел жрец в своё любимое кресло, больше похожее на трон. – Что-то случилось?
- Ночью муж приходил, Аменхотеп, просил спросить у тебя: почему фараоны живут как боги, а умирают как люди? Видно, скоро мой черёд. А мне, ты знаешь, некому власть передать. Эхнатон боится реальности, да и кто её не боится? Сатамон утопила свой страх в вине, Эхнатон – в мечте, а я… в заботе о государстве. Хитрила, проливала мирную кровь. Расскажи мне, что ты знаешь о крови?
- Остановись, сестра: у тебя вопросов больше, чем у меня ответов, - поднял руку Аанен.
- Подожди, самый главный забыла: если душа Маат вернулась в тело Макетатон, может, не всё так плохо? Ведь Эхнатон построил свой белый город без нищих. Будь я Солнцем, то подняла бы новую столицу на облако, показывала людям: живите и любите вечно, как живут и любят друг друга Эхнатон с Нефертити!
- Ещё спрашиваешь, в кого твой сын… сказочник? – усмехнулся Аанен, наливая в кубок вино.
- Скажи, а вдруг не боги, а мы сами сочиняем жизнь, и винить некого…
- У вины нет чувства совершенства, или несовершенства, - отпил жрец глоток выдержанного терпкого вина. – А, может, и вины нет…
- В чём только Сатамон не винит меня, - не согласилась старая царица.
- Так повелось: дочь за всё оправдает отца, а сын – мать.
- Я сегодня долго сидела на детском троне Аменхотепа…
- Не удивительно, ты похудела, - сочувственно посмотрел на сестру Аанен.
- Зато легче стало ходить, - отмахнулась Тэйе. – Я не к тому. Помнишь, ты советовал доверять первой мысли больше, чем второй?
- Первая мысль от бога, - согласно кивнул жрец.
- Так вот, первая мысль была: построить сыну игрушечный дворец, в котором бы он правил игрушечными людьми, воевал с врагами из глины… до старости. Тогда, может быть, ему бы сочувствовали…
- Не надо, сестра…
- Не перебивай! – властно приказала царица. - Я тебе ещё вот что скажу: я… отказываюсь знать рецепт вечной жизни! Нет ничего лучше, чем родиться рыбой, плавать, пока тебя не поймают, не поджарят на вертеле, не съедят… сразу, в один присест. Люди слишком долго едят друг друга…
- Тебе надо отдохнуть, - демонстративно закрыл ладонями уши Аанен.
- Скоро уж… отдохну!   

Проведя в философских беседах со слабеющей царицей Египта полдня, жрец заторопился на вечернюю службу. Но, по привычке, поднял голову…
По небу… в чёрных берегах… катились жёлтые воды Нила, из которых вдруг показалась… широко открытая пасть… чёрного крокодила.
Не к добру!

А в доме отца, Мутноджемет, скинувшая очередной недоношенный плод, устроила истерику.
- Это Макетатон навела порчу на меня, наведёт и на весь Египет!
- Насчёт Египта, не знаю, что касается Аанена, так точно, навела, - в раздумье протянул Эйе. – Заговорил, старый, о терпении, гармонии, любви…
- Скажу Харемхебу, чтобы послал в его храм эмиссаров фараона, по-другому заговорит!
- Не забывай, он брат царицы!
- Тэйе скоро отправится вслед за мужем, а мы должны страдать?! Верный человек принёс весть: Эхнатон хочет женить Сменхкару на Макетатон, сделать её своей соправительницей!
- Если это случится, нам придётся бежать из Фив, девчонка умеет читать мысли…
- Отец, её надо убрать! Прошу тебя, - как в детстве повисла на руке отца Мутноджемет.
- Но, как?
- Харемхеб всё продумал: поедешь к зятю в гости, он устроит праздник. Во дворце есть наш человек, дашь ему знак, и всё! Аанену ни слова!
- Могла бы не говорить, - посмотрел Эйе на дочку так, будто видел её в первый раз. - Пареннефер прислал письмо: Эхнатон болен. Надо действовать…
- Поваляется ещё Нефертити у меня в ногах! – победоносно ударила себя по ляжкам Мутноджемет.


2

Визит Эйе был неожиданным.
Объяснению: соскучился, Тии не поверила. Они давно стали чужими, и, если бы не Мутноджемет…
- У нашей дочери шестой выкидыш, чуть было не умерла. Аанен отпоил травяными отварами…
- Кто молится Атону, кто Амону, а ты Аанену!
- Кто дарит блага, тот и бог!
- Что же такого подарил тебе Аанен?
- Подарит, - уточняющее икнул подвыпивший Эйе. – Трон Египта!
- Хорошую приманку придумал жрец для вас, - усмехнулась Тии.
- Для кого-то ещё?
- Для Кии с сыновьями. Для тебя, для Мутноджемет, ведь она тоже, спит и мечтает… о троне, не подогнутся ли у него ножки от такой тяжести?
- Ты женщина, не можешь знать…
- Трон Египта всех сводит с ума. Вспомни, каким добрым мальчиком был Аменхотеп, а теперь… решил весь народ уложить под одно одеяло. И сказка его умерла при родах…
- Сказка… умерла… при родах, - расхохотался Эйе. – Твой язык пьян.
- А твой… ядовит! Скажи правду, зачем приехал?
- Дошли слухи: зять болен. Решил навестить, я же… его воспитатель.
- Рассказывай сказки! Признайся, лучше: просить приехал за своего дружка Аанена, чтобы не лишил его племянник кормушки, - презрительно смерила взглядом бывшего мужа Тии. – Некогда мне, у меньшей внучки зубки режутся.

Эхнатон при встрече с бывшим воспитателем не обрадовался, и не удивился.
- Как там, мама? Что в Фивах? Долго будут… зловеще молчать?
- Царица еле ходит. Хочет передать власть… в молодые руки, - вспомнил совет дочери, быть аккуратным в словах, Эйе.
- Передай, скоро её внучка сядет на трон.
- Погуляем на свадьбе Меритатон и Сменхкары? – придал тесть невинное выражение лицу.
- Макетатон и Сменхкары! – поправил фараон. – Погуляем. Скажи Нефертити, пусть устроит праздник, в честь визита своего отца. А я занят.
- Созвездие Ориона, где обитает душа Озириса, пришло в движение, - ни к чему приплёл вдруг язык Эйе. – Это не я, это Аанен сказал.

- Дочка, Харемхеб велел передать, на Эхнатона готовится покушение, - снова подвёл язык Эйе при встрече с Нефертити, явившейся перед его глазами в обнимку с Макетатон.
- Дедушка, ты будешь плохим фараоном, хорошо, что недолго, - сделала внучка шаг назад и… убежала.
- Ты много позволяешь ей! – укорил дочку Эйе.
- Она как будто прощается с нами, - всхлипнула Нефертити.
- Эхнатон велел устроить праздник… в мою честь, - величаво начал заготовленную речь незваный гость, но, вспомнив о своей тайной миссии, смутился. – Не надо праздника. Твой муж выглядит старше меня…
- Если велел, устрою! – возразила Нефертити. - Любое дело для меня – спасение. А как там сестра?
- Страдает, - надел скорбную маску Эйе. – Шестой мёртвый ребенок…
- Бедная, должно быть, страшно, хоронить детей…
Сердце старого царедворца похолодело: так ли уж виновата его внучка Макетатон?
И он… не виноват.
Никто не может стереть написанное на бенбене пророчество…
Успокоив себя подобным образом, Эйе тайный знак Харемхеба передал, и… заставил себя об этом забыть, напился до полусмерти.
Одним глазом заметил: кроме него, гостей на праздничном ужине не было. Ни хора, ни музыки. Арфистка нервно перебирала струны, и ту удалили.
А вина, закусок и фруктов хватило бы на целый город.
Тии, по старой памяти, утащила на себе заснувшего за столом мужа.
- Прощай, мамочка! Прощай, папочка! Все, прощайте! – расцеловала родителей Макетатон и, как взрослая, сама направилась в спальню…         


  3

Тии пришла разбудить внучку на утреннюю молитву пораньше, чтобы по заведённому ритуалу, успела она почистить зубы и мысли.
- Солнце всходит, вставай, милая! Макетатон, не балуйся, не серди бабушку, поднимайся! Ма-ке-та-тон!
Безумный крик разбудил дворец.
Первый луч Атона осветил счастливое лицо второй дочери фараона, но… она была безнадёжно мертва.
Нефертити первой прибежала на крик матери.
Эхнатон долго не мог поверить, пытался согреть своим дыханием холодные руки любимицы.
Кто-то послал за Тутмосом: быть ему отныне камнеписцем печальных дней!
Не было горя горше, такому не скажешь: горе моё, не горюй!
- А ведь она предупреждала нас! Говорила, да мы не слышали! Доченька, что же ты наделала?! Что случилось с тобой? – с крика на шёпот срывалась Нефертити. – Эйе говорил, против фараона готовится заговор, а я не поверила. Прости, доченька!
- Лучше бы меня отравили, - застыл, стал похожим на мертвеца Эхнатон.
- У нас и гроба нет, - всхлипнула Тии.
- Тутмос, горе у нас, - увидев скульптора, закачалась из стороны в сторону, будто тонкая камышинка на ветру, Нефертити.
- Не верю. Не может быть. Доченька! – без звука, одними губами произнес Тутмос, оседая рядом с телом Макетатон.
- Сделай маску, смотри, она улыбается, - навис над дочерью Эхнатон. – Может, и правда, есть загробная жизнь, - затряслись его плечи.
Он согнулся и вышел.
- Девочка моя, ты говорила: сердце болит, а я не поверил, горе мне, - убивался Тутмос, разматывая бинты.
- Думаешь, у неё остановилось сердце? – спросила Нефертити.
- Что же ещё?
- Эйе говорил о заговоре…
- Не зря Макетатон боялась его приезда, - механически заметил Тутмос.
Он давно собирался снять маску с живого, очень живого, и очень красивого лица девочки, звавшей его вторым папой, обещавшей жениться на нём, сделать его фараоном, да всё было некогда.
И вот…
Его руки накладывают бинты на осунувшееся личико самой серьёзной малышки на свете…
Самой умной…
Самой любящей…

После похорон Макетатон Тутмос пропал.
А Эйе, успешно выполнив миссию, вернулся в Фивы.
Весть о смерти внучки подкосила старую царицу. Она слегла.
Аанен собрался в Ахет-Атон, ускорить свадьбу старшей дочери фараона с его же… старшим сыном.


4

Время шло, а Нефертити не могла смириться с потерей дочери, не находила себе места. Её тянуло в горы, где в незаконченной гробнице нашла приют Макетатон, но не решалась даже на миг покинуть мужа. С Эхнатоном что-то случилось, он обиделся на весь мир, вернее, не обиделся, а стал подозревать в измене всех, даже любимого Атона, потерял ориентиры во времени: спал днём, бодрствовал ночью…
Жаловался на то, что погребённые им боги, в темноте выползают из гробниц, тихо шепчутся, замышляя заговор…
Ей страшно было сообщить ему о беременности, казалось: он заподозрит и её…
А однажды, во время прогулки в дворцовом саду, Эхнатон увидел в полуденном небе краюху белой луны, как будто отрезанную от только что испечённого каравая солнца, заплакал. Всё, во что он верил, рухнуло, границы стёрлись, он потерял ориентиры, заблудился сам в себе.
- Оставь меня, я хочу сочинить гимн, - резко заявил Нефертити, и тут же высоко завопил, – оставь!
Чуткое сердце царицы насторожилось: интонации в голосе мужа были чужими, но душа обрадовалась возможности навестить Макетатон.
Догадливый возница покрикивал на День и Ночь, чтобы бежали скорее.
У входа в усыпальницу она остановилась: ступенек вниз было много. Голова закружилась, показалось: жизнь её тоже покатилась с горы…   
- Доченька, на кого ты меня покинула?
- Не плачь, я рядом.
- Твои слова о братике подтвердились…
- Скоро мы все будем вместе…
- Мне так не хватает тебя. Твой отец меня не слышит. Тутмос пропал…
- Он рядом с тобой.
- Тутмос!
Серый от пыли, скульптор вышел из горы, молча протянул руку, чтобы и её увести за собой…
Единственная, протянутая ей рука…
Подчиняясь странному импульсу, она пошла за ним.
Вход в усыпальницу был узок.
Крутые ступени вели к залу с погребальными комнатами. Стены были исчерчены набросками будущих росписей.
Перед комнатой Макетатон Тутмос остановился, обнял Нефертити, крепко прижал к себе, питая своей силой.
- Ты должна первой увидеть…
Она шагнула в загробную комнату своей любимицы, остановилась, поражённая…
Перед глазами воскресло самое горькое в её жизни утро… 
Макетатон лежит в своей постели. Лицо её ещё не потеряло свежесть. Рядом Эхнатон с заломленными над головой руками. И она, Нефертити, прижавшая руку к лицу, не желающая верить утрате. Тии рвётся к телу любимицы, её удерживает молодая служанка…
- Я думала, и тебя потеряла, - сквозь слёзы призналась Нефертити, осела на колени перед барельефом, на котором краски ещё не высохли, и её дочка ещё казалась живой.
- Не плачь, - хотел поднять её Тутмос, не смог, сам опустился рядом.
- Доченька! – выдохнули разом.
- За что? Бальзамировщик мне сказал: похоже, её отравили, и куда-то исчез, не знаю, что думать, - судорожно всхлипнула царица.
- Думай, она рядом, - поцеловал руку несчастной матери Тутмос. - Все эти дни я разговаривал с ней. Жаль, Эхнатон не слышал. Загробная жизнь есть! Помнишь, Макетатон первое слово сказала «ба», так вот её душа сейчас порхает бабочкой в прекрасном саду.
- В Поля Иару?
- Да.
- А что ещё она говорила? – с надеждой посмотрела Нефертити на верного друга, сникла, тихо проронила, - мне показалось, я слышала её голос. Она сказала, скоро мы будем вместе. Сердце предвещает: что-то случится…
- Милая, что может ещё случиться? – в знак протеста обрёл силу Тутмос, поднялся, помог встать с колен царице.
- Не знаю, что-то страшное. Эхнатону недавно приснилось: Нил выбросил ему под ноги мёртвую рыбу.
Тутмос сочувственно прижал к груди озябшую ладошку любимой, сам похолодел, вспомнив раба-лекаря, умеющего разгадывать сны: видеть мёртвую рыбу - к скорой утрате, уединению, печали.
- Скажи ему, пусть придёт в гробницу, поплачет, ему станет легче…
Нефертити ответила благодарным взглядом.
Она всё поняла. Тутмос, её верный Тутмос, днём и ночью, слезами и кровью, штрих за штрихом, вымаливал у камня прощение за преждевременную смерть Макетатон, и сам умирал, понимая: никто не вернёт ему звонкоголосой девочки, и ждёт его впереди холодная, одинокая старость.
 
Бог камня тоже был опечален, знал: известняк скорбного барельефа выел скульптору глаза, ослепший, он прозреет иные истины, но промолчал…


   5

Эхнатону пришло в голову сочинить гимн на смерть любимой дочери. Он вспомнил день её рождения. Малышка появилась на свет почти в мастерской Тутмоса. А он расстроился: опять не сын! Объявил Атона глухим. Потом  принял вину на себя, пообещал ничего не решать за бога. Заключил сделку: твой плод – мой плод. А солнце не выходило из-за туч, пока не услышало его клятвы любить Макетатон сильнее ста сыновей.
И что? Он был прав: Атон ослаб на ухо, вместо шести сыновей послал шесть дочерей!
Ослаб и на сердце: забрал самую любимую дочь…
За что?
Разве он, владыка Египта, не выполнил клятву?
Любил свою красавицу и умницу даже больше ста сыновей!
А она мимоходом бросила: горе сыну Атона, превратившемуся в раба Атона. Чем не первая строчка гимну… в честь его собственной глупости.
Хотел свободы, и уступал…
Не от того ли верность обернулась предательством?
Город Солнца стал камерой пыток…

- Слышал, на похоронах Тутмос причитал: доченька, доченька? – прервала творческие муки, резанула по живому Кия.
- Я разрешил ей называть его вторым папой, - смутно желая ещё одного удара, нехотя отбился он.
- А ты уверен, что скульптор… не настоящий её отец?
- Ступай прочь! – завизжал фараон, но на полуслове осёкся, злорадство забралось в ухо: Атон предал, почему бы и жене не предать?
Кия поняла, что зашла далеко.
- Успокойся, просто Тутмос пропал, а Нефертити помчалась в горы…
- Не хочу, чтобы когда-нибудь ты похоронила Сменхкару.
- Конечно, мой любимый муж, хватит нам похорон, давай устроим  детям свадьбу, погуляем. То, что было вчера, прошло…
- А няня говорит: завтра может не быть.
- Не впадай в детство, куда оно денется? – расплылась в улыбке Кия.

- Эхнатон, дорогой, Тутмос нашёлся, - бросилась к мужу Нефертити, игнорируя Кию. - Он работал над поминальным барельефом, наша дочь там, как живая…
- Хочу посмотреть! – ожил и фараон. – Пройдёмся пешком, вспомним каждый день её жизни…
Восемь стражников окружили их колесом о восьми спицах. Встречные кланялись, казалось, сочувствие горю фараона было искренним.

Тутмос встретил царственную чету.
Эхнатон не узнал его: старый, седой каменотёс. Молча спустился по ступеням, размышляя: Тии права, завтра может не быть, надо ускорить строительство… подземного города.
У барельефа остановился, согнулся, заплакал.
- Оставьте меня одного!
Прижался лбом к изголовью дочери.
Макетатон, и та предала тебя, вдруг услышал сладкий, сочувственный голос.
Отпрянул от стены, огляделся, увидел тень…
И жена изменила, и друг…
- Бог злоречья? – прищурил глаза Эхнатон.
В ответ, хоровод теней… всех свергнутых им богов.
Пришлось сбежать из гробницы…

Тутмос сделал шаг навстречу.
Хотелось бы знать, кто перед ним: друг или предатель?
Ценитель искусства взял верх.
- Твой талант сторук и стоглаз, а теперь… сто сердец взялись за кисть.
- Одно сердце, мой фараон, - ища опору, прислонился Тутмос к каменной глыбе. – Сердце, любящее… мою доченьку.
- Так это правда?! – будто защищаясь от удара, поднял руку Эхнатон.  – Макетатон твоя дочь?!
- Опомнись, что ты говоришь? – попыталась Нефертити поймать руку мужа. – Наша дочка родилась у Тутмоса на руках. Ты сам называл его вторым папой…
- Мне говорили, а я не верил, - спрятал руки за спину Эхнатон.
- Ты больше не жена мне, - подсказал бог злоречья.
-  Ты больше не жена мне! – взвизгнул фараон.
- А ты не друг, - метнула дротик потусторонняя тень.
- А ты не друг!   
- Что с тобой? – испугалась за мужа царица.
- Оставьте меня! – бросился бежать Эхнатон
- Не оставлю! - последовала за ним Нефертити.
    
А Тутмосу показалось: он окаменел.
Почти без боли подумал: был ли Эхнатон когда-нибудь ему другом? 
Да что толку выяснять...
Макетатон покинула всех!
- Прости, моя девочка, моя красавица, моя умница. Ты всё видишь, всё слышишь, всё знаешь… ни перед твоей матерью, ни перед твоим отцом я ни в чём не виноват. И лучше бы… я ушёл, а ты осталась, - снова спустился в гробницу Тутмос.
 

Глава третья

1

Когда Кии передали приказ фараона о переселении в Большой Дворец, она воспела странную молитву: хвала тебе, смерть!
Наконец-то, она станет главной женой. Будет вить из Эхнатона верёвки, потому что слабые мужчины для того и существуют, чтобы исполнять желания своих женщин.
Да что Эхнатон?
Египет ослабел. Пора им с отцом браться за дело!
Нет утехи сладостнее, чем повелевать миром…
Даже непокорный Тутмос сдастся, упадёт перед ней на колени. Впрочем, зачем теперь он ей?
В клетку со львами его… вместе с Нефертити!
Вот будет потеха!
От мыслей стало тесно не только в голове, грудь распирало…
Кия надела самое лучшее платье, распушила волосы, подвела глаза. Теперь её изображением будут любоваться египтяне, её песнями заслушаются боги. Ей будут приносить дары, чтобы не мелел Нил…
Задумалась: приплыть на паланкине, или примчаться на колеснице с плёткой в руках?
Выбрала второй вариант.
Она и по дворцу будет с плёткой ходить!
Бывшая царица распустила челядь, потакая фантазиям фараона о благе ненасилия...
Приказала запрячь чёрную пару.
Прилетела, в кровь разбив лошадиные крупы.
Не особенно огорчилась тому, что фараон не устроил ей пышный приём. Ещё лучше! Будет время показать, кто с этого дня во дворце главный!
Кинулась на половину… свергнутой царицы.
Так этой Нефертити и надо, жила, как нищенка: бедная спальня, ванна из камня, украшенного… фаянсовыми плитками.
Прикажу обложить бассейн золотом!
- Вымарать со стен портреты длинношеей распутницы! – щёлкнула кнутом по лицу соперницы Кия. - Теперь я любимая жена фараона!
Прислуга застыла в немом ужасе.
Эхнатон стал случайным свидетелем этой сцены.
- Слушайте меня! Ни одного рисунка, ни одного иероглифа не трогать! – будто лев, зарычал он. - Нефертити много раз спасала мне жизнь, её имя священно! А ты, - обратился он к женщине, которую поднял, сам не зная зачем, - запомни: я – властитель дворца и Египта. А ты, если хочешь, займись побрякушками, матушка Двойную Корону прислала…
- Двойную Корону? – подпрыгнуло, упавшее было сердце Кии.
- Двойную, - бесстрастным эхом повторил фараон.
- Мой господин, как мне отблагодарить тебя?
- Как умеешь, - заторопился Эхнатон скрыться от любопытных глаз.
- Смотри, дорогой, без любовной гимнастики не доживёшь до хеб-седа, -  рахат-лукумным голосом заметила Кия, и… показала язык портрету Нефертити в окружении дочерей.
Чёрной кошкой притаилась за колонной Меритатон, тело её дрожало, глаза сузились: ещё немного, вцепилась бы в ненавистную воровку, укравшую счастье и покой её семьи. Зря бабушка говорит: бог – лучший судья.
Придёт время, за всех нас отомщу, решила старшая дочь фараона. Бог гнева дал ей передышку.

 
   2

Опала была странной…
Её подвинули, как статую в храме. Не разбили. Оставили жить.
Но, как теперь жить?
Нефертити забылась, сорвала с клумбы синий как небо василёк. Хотела вдохнуть его запах, да рука повисла в воздухе…
Почему Эхнатон поверил досужим сплетням?
- Бери золота, сколько хочешь! – сказал свысока.
Думаешь, Атон льёт золото с небес? – хотелось спросить ей, но… это бы значило уязвить его гордость. Нет, она любит его, несмотря ни на что. Любит, и носит в себе ещё один общий плод. Но сейчас ему лучше об этом не знать. Когда остынет, тогда, может быть…
- Возьму детей, няню, служанку, писца, двух стражников. Надеюсь, мой флот, птичью ферму и виноградники не отберёшь?
- Бери всё, кроме детей, - сказал отчуждённо.
- Эхнатон!
Милый, скажи: всё это - сон! Болезнь! Морок! Тебе тяжело, но зачем множить боль? Вдруг моё сердце не выдержит? И предсказание Макетатон сбудется…
Нефертити услышала свой голос, поняла: невысказанные слова рвутся наружу.

- Госпожа! Я нашёл мастера. Он умирает. Зовёт вас! – остановился у ворот, переминаясь с ноги на ногу, начальник каменотёсов Май.
- Тутмос? Умирает?

Хорошо, до усадьбы рукой подать.
И какой молодец Эхнатон, придумал каменные дорожки, по которым в любую погоду можно не идти, лететь!
Комната Тутмоса напоминала молельню: по стенам алтари в честь его богини сердца. Он лежал на топчане, похожий на мумию, забинтованную толстым слоем пыли.
- Дорогой! – склонилась над ним Нефертити. – Не уходи, не оставляй меня. Май, принеси воды! Найди серебряный кувшин…
На её глазах закипели слёзы: за что, боги? Отобрали дочь, теперь…
Нет! Не сдамся!
Прежние горести отступили. У неё не стало дела важнее, вернуть к жизни Тутмоса, самого верного, самого любящего, самого красивого, самого талантливого…
Иначе ей некому будет открыть душу, не с кем поделиться мыслями, чувствами, и тогда она тоже умрёт.
Сиделкой при муже быть уже приходилось…
- Хорошо бы положить его в ванну.
- Госпожа, бассейн во дворе. Я отнесу его, только скажите, - трясся от страха потерять лучшего человека на свете Май.
- Успокойся, мы его спасём, будем поить серебряной водой, -  улыбнулась Нефертити, первый раз за последние горькие дни. – Искупай его, а я сбегаю за базиликовым маслом. Тело не обтирай, положи под пальму.
- На топчан?
- На топчан, и потолще!
- Всё сделаю, только, любимица богов, пожалуйста, поскорее, - унимая дрожь, поднял безжизненное тело учителя Май.
Когда царица вернулась, Тутмос был выкупан, лежал, укрытый льняной простыней под подбородок. Скулы обтянула тёмная кожа. Мокрые волосы свивались в седые колечки.
- Сейчас, дорогой, умащу твоё тело сладким базиликовым маслом, и твоя кровь проснётся. Какой же ты горячий! А пота нет! Наверно, он заливает твой жар изнутри, - потёрла Нефертити пальцами виски Тутмоса. - Помоги мне,  открой глаза. Вот, я прихватила священное масло ромашки, сейчас разотру твою грудь. Атон поможет нам, ведь ромашка – его любимый цветок. Май, растирай базиликом пятки!
- Но, госпожа, разве пришёл час его бальзамировать?
- Базилик поставит его на ноги! Слушай меня, я знаю, что говорю!
- Хорошо, - обрадовался хоть какому-то деланию Май.
К вечеру веки Тутмоса дрогнули, губы прошептали: пить.
Нефертити поднесла чашку с отваром мяты. Он сделал глоток, снова провалился в беспамятство.
- Госпожа, смотрите, луна смеётся над нами. Надо отнести учителя в дом, - снова напал озноб отчаяния на главного камнереза.
- Она не смеётся, она наполнила влагой пальму! - вспомнила Нефертити, как Тии лечила от жара отца, поднялась, приложила ладони к волосатой коре. – Богиня пальмы, пожалуйста, помоги! Тутмос так любил рисовать тебя. А  сколько кисточек из твоих волос он сделал для Макетатон. Дай ему силы бороться...
Влажные ладони приложила к горячим щекам Тутмоса.
Стала собирать пальмовую воду платком, обтирать его тело…
К утру жар спал.
Тутмос открыл глаза. Увидел плавающий в небе образ Нефертити.
- Любимая.
- Ожил! – в изнеможении упала ему на грудь царица.
- Спасибо, пальма! Спасибо, луна! Спасибо, Атон! Спасибо, базилик! – стал кланяться на все стороны Май. – Спасибо тебе, любимица богов.   


   3
 Узнав о том, что старшая сестра из дворца изгнана, Мутноджемет тут же нашла себе в Ахет-Атоне дело, которому ещё не подобрала слова.
Надо! – и всё. Потом станет ясно…

Начальник безопасности Египта Харемхеб, в противовес жене, пробелов во времени не любил! Он набрал уже столько силы, наладил столько связей, хоть сейчас на престол…
Но закон для египтян выше трона, а нелегитимный правитель хуже вора!
Такой уж народ: незрелый плод вызывает у него несварение желудка.
Утро должно придти утром, вечер – вечером.
И он всё рассчитал.
Задание жене разложил по полочкам…
Предупреди Кию: не хочет, чтобы в постель заползла гадюка, пусть поторопится со свадьбой сына, раз!
Разожги в Меритатон ненависть к Сменхкаре, два!
Убедись: не от Тутмоса ли понесла Нефертити, три!
- Моя сестра беременна от… каменотёса? – взвилась в негодовании Мутноджемет.
- Не ревнуй, дорогая, если звёзды не врут, быть твоему мужу скоро на троне! Но об этом молчи! Иначе… сделаю тебя немой, отдам в служки Аанену, будешь разделывать ибисов. Твоему отцу о наших планах тоже лучше не знать!
Если бы можно было зачать от слов!
Впрочем, кажется, можно…
Мутноджемет почувствовала: дух мужа проник в неё, придал силы.
И, слава всем богам, мёртвая Макетатон не вытянет тайну из её глаз, не прочитает мысли…

В Ахет-Атоне у Мутноджемет родилось чувство, будто её муж сам всё подстроил, и смеётся над ней.
Кия, получив письмо митаннийского царя, присмирела. Отец объяснил: трон – не муж, не любовник. Палач! Беззаконий не любит. Когда станет внук фараоном Египта, тогда посмотрим, куда повернуть…
- При троне жить слаще, чем на троне, - успокоила себя жена гарема.
Сестру поруганной царицы встретила, объявив свысока: предупреди Фивы, когда фараоном станет мой сын, мы вернёмся!
Мутноджемет посчитала: с первым заданием справилась без усилий…

Старшая племянница выпустила коготки: чем ты, тетушка, провинилась, что даёт тебе бог только мёртвых детей?
У самой же глаза несчастные, сразу видно, жениха не любит, свекровь тем более.
Снова палец о палец не ударила, а ещё одну задачу решила! – похвалила себя Мутноджемет. Подумала: интересно, для чего Харемхебу новобрачная ненависть?

Только с Нефертити дело неожиданно осложнилось.
Царицу в отставке - не поймать: то она на виноградниках, то на реке, то на ферме. На жизнь зарабатывает.
Так ей и надо!
Нечего было нос задирать! А то весь город своими бюстами уставила,  портретами украсила. Люди до сих пор считают: её молитвами родит земля, Нил богатеет рыбой, да что-то этой весной воды в нём убавилось…
- А пересохнет совсем, поделом ей, красавице писаной! – произнесла вслух Мутноджемет, топнула ногой, очнулась, увидела себя перед именным святилищем старшей сестры  «Тень Ра». 
Скоро сама станет тенью, выскочка!
Когда же застала опальную царицу, вид задиристого её живота отозвался в ней поверженным стоном…
- Приехала выразить одно соболезнование, оказалось, ты нуждаешься в двух, - сказала первое, что пришло на ум.
- В двух? – удивилась Нефертити.
- Может, и в трёх! Эхнатон знает? – с плохо скрываемой завистью пальцем показала на живот, хотела прибавить: о новой измене.
Но… лучше вовремя прикусить язык, чем лишиться его.
Харемхеб шутить не любит.
- Кажется, на этот раз я подарю ему сына, - невинно улыбнулась старшая сестра. – И это даёт мне надежду… впрочем, что обо мне говорить? Расскажи, что нового в Фивах? Как себя чувствует Тэйе? Вчера получила письмо, от неё скрывали известие о смерти Макетатон, она болела, очень скорбит. Признаётся: они с Ааненом  хотели видеть её царицей Египта.
- Какая бедненькая у тебя клумба, – едва не задохнулась от услышанной новости Мутноджемет.
Харемхеб прав! Аанен предатель! Обещал одно, а сам…
- Это Анхенсепаатон с Тутанхатоном васильки посадили, а клумбу Тутмос разбил. Эхнатон отобрал его должность, портреты Кии рисует теперь главный художник Юти, правда, я их не видела, - искренне обрадовалась приезду сестры Нефертити. - Ты на свадьбу останешься? Я обещала подарить дочке праздничный стол. Что же мы стоим у ворот, проходи!
- Извини, нет времени! Увиделись, и ладно. А Тутмос принимает заказы? – не смогла справиться с собой Мутноджемет. - Хочу заказать ему статую, нет, две статуи, мы с мужем строим в Фивах дворец!
- Не знаю. Хоть он и поправился…
- Тутмос болел?
- Чуть не умер. Сначала смерть Макетатон, потом клевета его подкосила. Мужчины не такие сильные, как мы…
- А ты… уже… забыла дочь?
- Разве это возможно? Теперь я понимаю, от всего сердца сочувствую тебе, - нежно провела рукой по щеке младшей сестры Нефертити. - Люди говорят, моё виноградное масло творит чудеса, молодит кожу, возвращает здоровье. Я приготовила тебе бочонок…
Делает вид, будто любит меня, а сама… отобрала… Тутмоса!
- Спасибо, и прощай! – развернулась, потеряв ориентиры в пространстве,  младшая сестра.
- Усадьба в другой стороне.
- Я замужняя женщина, одной заходить в дом неженатого мужчины, не прилично!
- Как знаешь…
Конечно, знаю: соглядатаи мужа прячутся за каждым углом… 


4

Город Солнца готовился к свадебному пиру.
Крутились на вертелах туши овец, гусей, кур. В кадках солилась рыба. Варилось пиво. Заранее откупоривались бочки с вином: не прогадать со вкусом. Варились медовые, с орехами, сладости. Пеклись хлеба…
А приглашённые гости присутствовать на свадьбе отказывались один за другим…
Митаннийский царь, дедушка Сменхкары, сообщил об ухудшении своего  здоровья, но прислал поздравления и подарки.
Подарками отделались многие удельные князья.
Везир Рамес, служивший ещё отцу Эхнатона, подарил молодожёнам  золотую колесницу, а сам отбыл в Фивы, сослался на полученное от Харемхеба известие о том, что Тэйе… при смерти.
Аанен прислал золотую клетку для птиц.
Старая царица отписала свои земли…

Эхнатону казалось: всё происходящее его мало касалось.
Мать болеет…
Он давно дал зарок: в Фивы ни ногой!
Сменхкара женится на сводной сестре…
Он попробует сочинить ему гимн…
Законно твоё появленье на троне, сын мой Сменхкара!
Но!
  Что пожелать? Чему научить?
Стать рабом, во всём покоряться воле Атона?..
Слов не хватало. И мыслей. И желаний.
Была бы жива Макетатон, подсказала бы…
Её смерть змеёй свернулась в его груди, подпаивает ядом, жаль, не до смерти.
Когда он женился и восходил на престол, не нуждался в уроках!
Рядом была Нефертити!
Да скульптор Тутмос.
Запряги в колесницу Любовь с Творчеством, и мчись в страну Счастья!
И зачем только назвали они своих лошадей: Утро и Ночь?
Накликали беду…
Странно, отец на троне не усердствовал, а правил почти сорок лет.
Его сыну столько не прожить…
Тэйе поощряла свободу…
А он… стал узником, и других в рабство оборотил…
Почему?
Приласкать бы Нефертити: у неё в груди не змея, рыжий котёнок…
Ходят слухи, она беременна… от Тутмоса.
Не может быть! В ту ночь, когда он целовал виноградинку, застрявшую в мокрых её волосах, что-то случилось. Свершилось! Он почувствовал, Атон решил: пора выполнить просьбу!
Не зря же Макетатон говорила о братике… 
А Нефертити стала такой неприступной!
И слова спрятались, как сложилась одна строчка: Законно твоё появленье на троне, сын мой, Сменхкара! – так и…
Может, хватит и одной строчки?
Одного слова хватит: законно!
Кобра в груди распустила капюшон, выпустила яд: стоило ли начинать войну против богов, чтобы проиграть любовь и друзей?

Кия с утра напилась, нацепила Двойную Корону.
Нефертити пришлось править пиром самой.
Она позвала на свадьбу весь город. Выставила столы на дороге под окном явлений, где во время торжественных церемоний в честь открытия храмов, дворцов, мастерских, улиц появлялась рядом с фараоном, раздавала подарки.

Когда подошла к Эхнатону, поздравить, он заплакал.
- Солнышко моё…
- Даже не верится: наша дочь станет царицей.
- Зря Тутмоса не пригласила. Барельефы Юти мертвы. Передай, я больше на него не сержусь, возвращаю ему должность главного скульптора, - с надеждой посмотрел на царицу Эхнатон.
- Поздно, дорогой, Тутмос ослеп, почти ничего не видит, - поддержала за локоть мужа Нефертити.
- А ты? Подаришь мне сына, возвращайся…
- Забыл, не свадьба - главное! – налетела на фараона, оттолкнула соперницу Кия. - Объявляй Сменхкару своим соправителем!

- Свободные жители Города Солнца, я, жрец Атона, фараон Египта и всех земель, объявляю сына Сменхкару своим соправителем, - появился в окне явлений Эхнатон. – Когда отец, фараон Аменхотеп Третий меня назвал своим соправителем, жрецы дали мне в руку цеп с тремя нитками бисера, к поясу привязали не помню чей хвост. Я же даю своему сыну законную власть. Династия не прервалась. Бог не умер! Пусть правит лучше меня, строит города, красивее Ахет-Атона…
- Слава Атону!
- Слава Эхнатону!
- Слава новому фараону!
Кажется, людям всё равно, кому молиться, подумал Эхнатон.
Такое чувство, будто шёл своей дорогой, да вдруг свернул навстречу чужим ожиданиям. Поэтому и люди чужие вокруг…
А глаза по-прежнему рады одной Нефертити.
Когда подошла, солнечный луч по телу пробежал.
Улыбнулась. Разве у кого-нибудь ещё есть такая улыбка: будто разгадала  тайну, которую каждый мечтает, да не умеет разгадать.
Вплела чёрный лотос в венок к другим цветам, но продолжает чувствовать себя хозяйкой жизни.
Он искал гармонию, она - нашла.
А может, ямочки у губ любимой играют роль шутов, скрывающих печаль своей хозяйки? И ей, как и ему, нужна поддержка?
Что заставило его так опрометчиво поступить?
Злословие старых богов, мечтающих отомстить… богоборцу?


   5

К концу праздника вино сдружило Кию с Мутноджемет.
- Слушай меня, я – мать фараона, теперь все должны меня слушать, - заплетающимся языком еле выговорила митаннийская принцесса.
- А я… жена фараона!
- Ты перепутала, жена – твоя сестра!
- Ответь, почему боги дали мне ум, а ей красоту? – с такой скоростью подняла очередной кубок Мутноджемет, что вино выплеснулось на стол. – Хоть Аанен и предатель, я у него спрошу. Нет. Попрошу. Пусть в загробной жизни сделает меня красивой… 

- Так и убила бы их, обеих, - посмотрела в сторону пьяных свекрови и тётушки Меритатон.
- Не пачкай сердце, доченька, не множь зла в Египте, вот рожу папе сына, мы и помиримся.
- Хорошо бы, иначе, боюсь, Кия сведёт отца в гроб. Да и тётушка много болтает, - прикусила язык старшая дочка.
Зачем матери знать, что её сестрица всем во дворце рассказала: отставная царица беременна от Тутмоса. Кажется, только отец не слышал…
- Ой! – согнулась Нефертити. – Толкается.
- Мама, папа с тебя глаз не сводит. Была бы жива Макетатон, она бы вас помирила. А я? Правильно, ты меня не любила, - задрожали губы Меритатон.
- Доченька моя? Что ты говоришь? Ты так чувствовала? Прости, - растерялась Нефертити, взяла дочь за руку. – Ты же первая у меня, тебе и любовь первая, самая сильная. Наверно, я не умела этого показать…
- Я думала, кошки любят меня сильнее…
- Поэтому всегда играла с котятами?
Меритатон кивнула, в знак согласия.
- Девочка моя! А Анхесенпаатон, не знаешь, что она чувствует?
- Она влюблена в Тутанхатона, вместе мечтают быть садовниками, за твоим висячим садом ухаживают.
- А… младшие, забыли меня?
- Конечно, нет. Они с Тии во внутреннем дворике. Хочешь, пойдём к ним?
- Доченька, наверно, тебе лучше остаться с мужем? 
- Мама, я вышла за него, чтобы… отомстить за тебя!
- Отомстить? Нет, пожалуйста, - поцеловала руку дочери Нефертити. – Без любви, что за жизнь?
- Бабушка сказала, лучше растить любовь в своём сердце, чем искать в чужом, - грустно заметила Меритатон, от себя добавила, - всё равно не найдёшь.
- Не говори так. Мы с папой любим друг друга!
- Правда, ты любишь его, несмотря ни на что?
- Всегда любила, а сейчас ещё больше. Он, как ребёнок…
- Ребёнок? По его велению убивали людей!
- Маленькие дети часто выбрасывают из люльки игрушки…
- Так люди для него… игрушки?
- Наверно, я не правильно выразилась…
- В твоём сердце всегда светит солнце, – покачала головой Меритатон.

А Эхнатон, наблюдавший за сценой общения матери с дочерью,  обратил внимание: Нефертити выглядит счастливее новобрачной.
Неужели он ошибся, выдав дочь замуж… за брата?
Вспомнил вдруг любимую поговорку отца: Египет выиграет, когда инородную кровь будем проливать в первые брачные ночи!
Инородную кровь…
Он внял, не объявил ни одного боевого похода.
Есть время отступать, есть время наступать! – клином пролетела в небе стая птиц.
Послышалось?
Или… Атон подал знак?
 
Мутноджемет очнулась от странных звуков: казалось, огромная рыба шлёпала плавниками по воде.
- Где я? – спросила она, пытаясь разлепить глаза.
Услышала ответ: на баркасе.
- К-куда плывём?
- В Фивы, Харемхеб прислал весть…
- А почему моя голова?..
Жена начальника безопасности всего Египта не закончила вопрос, ещё что-то пробормотала, захрапела.
Задание выполнено - усмехнулся глава делегации, один из подчиненных Харемхеба - повышение по службе обеспечено…


   6

Аанену приснилось, Тэйе пригласила его на пир, а стол накрыла странно: на блюдах лежали куски сырого крокодильего мяса, жирные рулеты змей, синие тушки ибисов.
Сердце забилось: не умерла ли царица?
Мысли вылетели из головы. Ноги сами пошли в подземелье, в комнату змеиной богини. Рука подала стражнику-змеелову знак: следовать за ним.
Эфа будто ждала жреца, вскинула тело, молниеносным движением…
Если бы не рогатка змеелова, его бы не было в живых…
Яд вылился в песок…
А на месте, где спала Эфа, остался след в виде… головы шакала.
Анубис!
Бог мёртвых!
И ещё…
Голова самой змеи-предсказательницы нелепо уткнулась в песок: змеелов перестарался, объятия рогатки оказались смертельными.
Аанен, не просто в молчании, а в молчаливой пустоте, разрывавшей внутренности, выбежал из подземелья, из храма.
Засеменил по дороге к Большому Дворцу, боясь поднять голову к небу: ещё одной зловещей картины не вынес бы!

Тэйе встретила его в тронном зале, на ступеньках у главного кресла страны. Кутаясь в парчовое покрывало старого фараона, растрёпанная, с  застывшими от немого вопроса глазами, казалось, она обрадовалась брату.
- Воздуха не хватает. Сон был…
- Мне тоже, я и поспешил.
Царица не услышала его, продолжала…
- Почему гармония не живёт с людьми? Маат умерла, за ней Макетатон.  Мой муж, Аменхотеп прислал колесницу, запряжённую четвёркой чёрных лошадей. Помнишь, Фивы ополчились против нашей женитьбы. Ссылались на традиции, законы. А мой жених восстал против всех: не одевайте в высокие слова низкие мысли! И ещё: лучшая традиция – не потерять своё имя при жизни. Как ты думаешь, я не потеряла своё имя? Не ринутся толпы стирать его со стен после моей смерти?
- Кто поймёт толпу? Она запрягает колесницу четвёркой диких чувств: Страхом, Корыстью, Восторгом и Злобой, и гонит неизвестно куда.
- Мой сын хотел показать людям путь. Прошу, спаси его. Он – солнце в ночи, - вцепилась в руку Аанена умирающая сестра, захрипела, – его мечты - яд…
Жрец хотел заверить её в своей лояльности, подыскать нужные слова, но… вдруг замер, увидел: свет покидает тело старой царицы, суетливая тень торопится занять освободившееся место.
- Тэйе! А как же рецепт? Не пугайся! Пусть дух «ба»…
Поздно!
Голова царицы склонилась к плечу, из глаз выкатились слезинки…

Почему в один день не стало Тэйе и Эфы?
Одна хотела убить его своим ядом, другая, прощаясь, сказала: мечты – яд. Как всё это разгадать, думал Аанен, покидая дворец.
Соответствующие моменту распоряжения он сделал, до вечерней службы ещё было время.
Можно ли считать поведение Эфы предательством? Чего ей не хватало? Всегда ухожена, накормлена? Каждый день меняли песок? Или этого мало? –  клевали ибисы мозг.
- Не может же змея почувствовать дисгармонию мыслей и чувств? Кто здесь? С кем я разговариваю? – остановился, не узнал собственный голос жрец.
Толпа ребятишек разбежалась, смеясь.
Пойти, поговорить с Эйе? Нет, ему смерть царицы – радость, покачал головой, постоял на распутье и направился к храму Аанен. 

  … А бывший воспитатель фараона, узнав от дочери последние новости из Ахет-Атона, поджал губы: что толку, детей на трон сажать?
- Закон для египтян главнее бога, - патетически выпятил грудь Харемхеб, и засмеялся, - чем младше фараон, тем меньший… правит срок.


  7

Тутмос научился узнавать свою спасительницу задолго до её появления перед его туманным взором. Воздух вдруг распадался на восьмигранные звёзды, начинал раскачиваться, рассеивая запахи: сначала только что срезанной травы, потом пряного базилика, за ним – тёплого аромата спелой айвы.
А когда начинала кружиться голова, это значило – прекрасная пришла.
- Мастер, жена гарема Кия заказала над входом в усыпальницу выбить  признание в любви к Эхнатону, - грубой реальностью ворвался Май в мечтательное предчувствие скульптора.
- Говорить о любви легче, чем любить, - издалека заметила Нефертити.
- В горле моего ученика струн больше, чем в ста арфах, даже шёпот его слышен в соседнем квартале, - улыбнулся Тутмос.
- Для того боги и дали людям слова, чтобы им легче было, - начал было философствовать Май, но осёкся, понял: не знает, каким оборотом завершить фразу.
Не хотели же на самом деле боги, чтобы люди врали друг другу?
И можно ли, словом спастись от тягот жизни?
Молитвой, можно. Царица помолилась пальме, и та спасла его учителю жизнь. Так что слова словам рознь…
Пока Май размышлял, Нефертити подошла к Тутмосу, поцеловала в висок.
- Навестим Макетатон, пока гроб не запечатали?
- Я и сам хотел предложить...

Издалека казалось: некрополь дымится… в пожаре стройки.
- Эхнатон вычеркнул меня из своей жизни, как неудачную строчку из гимна, - из ревности к большой работе заметил скульптор в отставке.
- Всё ещё может измениться, Эхнатон спрашивал о тебе, - споткнулась о камень Нефертити.
- Может, твой сын не хочет, не родившись, посещать усыпальницу? – высказал догадку Тутмос, поддержав спутницу под локоть.
- Не говори так, – вспыхнула царица, но прислушалась: не заявит ли, на самом деле её плод о своих желаниях?
- Нет, не сын противится, это ноги мои стали старыми.
- Хочешь, понесу тебя на руках?
- Что ты, я тяжёлая! – сделала решительный шаг Нефертити. – В животе ношу сына, а в груди… два сердца. Бальзамировщики подтвердят.
- И ты… не говори так! Но, раз сказала, и я открою тайну. Хватит сил подняться в южные горы?
- Сначала к дочке…

- Слышишь меня, Макетатон? – положила руки на саркофаг, который уже поставили на каменный постамент, Нефертити. – Расскажи, как тебе там живётся?
- Меня учат не пить вино из недобрых рук.
- Так тебя всё-таки отравили? Кто? Скажи?
- Не разрешают об этом говорить, когда встретимся, тогда узнаешь. Не печалься. Бабушка Тэйе передаёт: жизнь вечна, не нужны никакие рецепты!
Голос Макетатон вырвался из гробницы, улетел далеко.
- Жить без тела ещё интересней, поцелуй за меня Тутмоса, мамочка!
- Доченька, - растерянно оглядела стены усыпальницы Нефертити. - Она сказала: скоро встретимся. Просила поцеловать тебя.
- Только не плачь, а то родишь плаксу, - обнял Тутмос царицу, прижался губами к её волосам. – Пойдём.
- Куда?
- Ко мне.
- А как же… тайна в южных горах?
- У меня дома тайн больше, сама увидишь.
Бог камня подсказал своему жрецу: время золотой усыпальницы ещё не пришло.

Май заварил ромашковый чай, разлил по чашкам, удалился во двор, рассмотреть заготовки золотистого песчаника для новой, задуманной учителем, статуи.
- Долгие годы я прятал тебя… от тебя, - перехватило горло у Тутмоса.
Сколько раз он представлял себе этот момент, мечтал о нём…

Нефертити приходит в его мастерскую, он сбрасывает покрывало с бюста, спрашивает: узнаёшь? Она удивляется: неужели я была такой красивой? Через тысячи лет не будет тебя прекрасней, отвечает он.
- Тутмос, о чём задумался?
- Пойдём! – решительно взял он её за руку, открыл дверь в мастерскую, скинул тонкое покрывало со статуи, стоящей на пьедестале.
- Это я? – ахнула Нефертити. – Вспомнила! Ты делал первую маску.  Красные ленты щекотали мне шею. А парик? Точно, он был синим! Я первый раз надела его, и шею вытянула, будто гусыня, - продолжала кружить вокруг своего бюста царица.
- Шея вне критики. Парик как парик. Для солидности я украсил его золотой повязкой и дорогими камнями.
- Разве их не было? – появившаяся на лбу складка свидетельствовала: Нефертити пытается вспомнить ту их встречу.
- А разве художник не имеет право на фантазию? – поддразнил Тутмос.
- Понимаю: змеи на лбу у меня не было, а ты нарисовал. Признайся, эту змею ты хотел подарить мне в Малькатте?
- Я упустил её. И любовь тоже…
- На свадьбе Меритатон сказала мне: безнадёжное это занятие – искать любовь в чужом сердце, куда лучше – найти её и сохранить в своём…
- Наверно, она много страдала.
- Да, почему-то решила: я её не люблю.
- У меня есть её портрет с кошками, подари ей!
- Твоя любовь красноречивее всех слов, - благодарно прислонилась к плечу Тутмоса Нефертити. – Такое чувство, будто жизнь прошла, - помолчала,  призналась, - а скул я стеснялась: думала, они слишком высоко подпирают глаза.
- Самые красивые, похожие на миндальные орехи глаза!
- Скажи ещё: мои брови - перья финиковой пальмы, губы - лепестки лотоса, а нос…
- Что, нос?
- Опрокинутый кувшин!
- Признаюсь, моделировка твоего лица далась мне нелегко. Сначала, по неумению, твои округлости я превращал в лепёшки, - поддержал Тутмос желание Нефертити с помощью улыбки выбраться из грусти.
- Наверно, был голоден?
- Угадала…
Прошлое казалось таким безоблачным, счастливым.
- А почему у меня… один глаз?
- Зато, какой! Из горного хрусталя, зрачок из чёрного дерева. А один, потому что…
- Знаю, - доверчиво положила руки на грудь скульптора любимая его модель. - Когда умру, поставишь второй…
- Пожалуйста, не говори о смерти! Главное, за гробом… тоже жизнь. Макетатон подтвердила это, ей можно верить…




Глава четвёртая

   1

Телу умершей царицы Тэйе предстояло сорок дней пролежать в ванне с натроном.
Совет высших сановников поручил начальнику всех страж Харемхебу возглавить траурную комиссию. Кто намекал, а кто и открыто заявлял: Египет нищает, бери власть, собирай войска.
Ситуация, лучше не бывает, думал и сам главный страж порядка.
Но! Тьма накрой этот закон! Прямые наследники живы, пока живы…
Тот, кто подталкивает к беззаконию, первым и предаст. Ему ли не знать человеческую породу? А тут ещё тесть, старый Эйе дышит в затылок. Нет, надо ещё подождать…

А первый жрец Ра, Амона и… тайный идолопоклонник Тота, Аанен, от горя потерял перспективу, ворошил прошлое, перечитывая свитки памяти.
Вот его десятилетний племянник поучительно заявляет…
 - Дядюшка, есть страны, в которых сокола считают вредной птицей, а барана в глаза не видели!
- А есть народ, который верует, что солнце, луна и звёзды появились на четвёртый день творения, - сеет он сомнение в душе мальчишки.
Но!
Молодость умнее старости!
Великой глупостью было отвечать поучением на поучение…
Нет бы, направить мысли бунтаря в мирное русло идеи обретения  первородными богами Египта - Ра, Гором и Ахту - единой триады в лице Атона. Можно было даже произнести гневную речь в адрес Амона, покусившегося на их былое величие. И кто знает?..
Неужели, надо было прожить шестьдесят лет, чтобы понять: детей Солнца надо беречь, как посланников, освещающих жизнь в особенно тёмные её периоды, ибо все остальные служили, служат, и будут служить Сумраку...
Давно зашло солнце в глазах Эйе, тёмен взгляд у Харемхеба. Каждый из них ведёт свою игру. Но ему, главному жрецу бога Ра, это уже не интересно!
Своё отыграл.
Может, ещё не поздно съездить к Эхнатону, посмотреть на его город-сказку, попросить… вернуться в Фивы?
Не старые времена, не убьют египтяне своего провинившегося фараона, чтобы ускорить его встречу с богом-отцом.
А он обещал сестре покровительствовать племяннику…   


  2

Ночью лев напал на неё. Хвостом хлестал по телу, когтями рвал грудь, душил сбитой в клочья гривой.
Сколько раз спасала Эхнатона, спасу и себя, храбрилась Нефертити.
А, может, началось, от резкой боли проснулась она, прислушалась, погладила живот: маленький львёночек рвётся наружу?
Поднялась, крикнула служанку, приказала позвать Тии с акушеркой.
Вот и пришло время мира.
Она подарит Эхнатону сына, он перестанет враждовать с Атоном.
Откуда-то из глубин памяти выплыло: увидишь льва во сне – проиграешь войну. Нет! Она никогда ни с кем не воевала. Даже виновника смерти своей дочери не искала, чтобы отомстить…
Странно, почему Макетатон покинула её на двенадцатом году счастья?
Аанен говорил: двенадцать – число гармонии.
Именно двенадцать лет прожила она в любви и согласии с мужем.
Сколько гимнов он посвятил ей! Не жалел для неё величественных слов,  называл Нефернеферуатон – прекрасное совершенство солнечного диска.
И вот, наконец-то, она подарит ему законного сына-наследника.
Нехорошо так думать, но, может, Макетатон почувствовав его зачатие, освободила брату дорогу к трону? Душа девочки была так богата: не нуждалась во внешних регалиях. А Эхнатон мечтал о сыне, который даст его идеям вторую жизнь, распространит по миру…
Теперь приход его скор.
- Маленький мой, - нежно погладила живот Нефертити.
В ответ… тишина.
- Отдыхаешь? Набираешься сил? Умница. Тебе сегодня предстоит трудное путешествие… из мглы на свет. Твой папочка однажды признался, что лучшее время своей жизни провёл в животе у Тэйе. Жаль, бабушки твоей уже нет. Она бы многому научила тебя. Зато жива Тии. Моя мама и няня. Она возьмёт тебя на руки, понесёт, покажет отцу. Он только посмотрит, узнает в тебе себя, и…
В воображении Нефертити рисовались радужные картины второго её восшествия на сердечный трон Эхнатона.
А позднее счастье сладко, как поздний виноград…
- О-о-ой!
Боль была такой сильной, будто лев не выпрыгнул из сна, а продолжал рвать свою добычу на части.
- Началось? – спросила Тии с порога. – Потерпи, дорогая, твоё волшебное кресло уже несут. Оно будет радо седьмому ребёнку.
- Позови Эхнатона.
- Хорошо. Позову. Сейчас за ним и пошлю, - разволновалась Тии. - Помнишь, я учила, растирай кулачками крестец.
- Боль моя, не боли, - простонала Нефертити. – И Тутмоса позови!
- Позову, конечно, пусть нарисует… явление фараону сыночка , - на ходу согласилась Тии.
- Помири их! Запомни, помири…
- Сама и помиришь, - испугалась предчувствия няня.

А Нефертити вдруг увидела: пьяная, хохочущая тьма несётся на неё… на чёрной колеснице, запряжённой чёрными обезьянами с обезьяной возничим.
Как тогда, в день прощания с Фивами…
Эхнатон сказал: мнение ряженых макак его не интересует. А она знала: это – плохой знак.
И лев, терзающий её изнутри, плохой знак.

- Мама, почему… всё… так? Ведь я любила мужа, как бога, больше бога…
- Не знаю, милая, - положила ладонь на горячий лоб дочери Тии. - Может, жизнь надо любить больше, чем богов и мужчин? А вот, кажется, и фараон.
- Эхнатон! Не думай, будто Атон разлюбил тебя. И я… не разлюбила. Ты хотел сына, - искала руками чуткие пальцы мужа Нефертити, - я рожу тебе его. Сейчас. О-о-ой! Нет, не буду кричать. Не хочу его напугать. Скажи ему, что ты любишь его, ждёшь…
- Люблю тебя, и его, - непослушными губами прошептал Эхнатон.
Ему показалось: Нефертити лежит на жертвенном столе…
Неумолимое, горячечное пламя обдало его.
- Где акушерка? – на весь Египет закричал он.
- Я здесь. Не слышу биения сердца ребёнка. Надо выдавить плод, иначе…
- Дочка, дыши глубоко, сейчас Тутмос придёт, а вот и он. Спаси мою доченьку, - вцепилась в руку соседа Тии. – Боюсь…
- Что?! – испугался догадки Тутмос, оттолкнул фараона. – Нет! Дорогая моя, я с тобой. Не бойся. Мы справимся. Выдохни воздух. Знаю, больно. Кусай мою руку, она только рада.
- Ещё нажми, - скомандовала акушерка. - Показалась головка…
- Мальчик! – вскрикнула Тии.
- Задушился пуповиной, мёртвый, - вынесла приговор повитуха.

- Будь ты проклят, Атон! – прохрипел, повалился набок Эхнатон. - Убил дочь, теперь сына, - губы его окрасились розовой пеной, – поцелуй меня, Тити…


3

- Тутмос, кровь не останавливается, - непослушными губами прошептала Тии.
- Это из-за кресла. Надо положить её на кровать. Нефертити, не бойся, я спасу тебя, как ты спасла меня, - бережно взял на руки, отнёс царицу в спальню Тутмос. – А говорила, тяжёлая. Нет, и правда, тяжёлая, - спохватился он, не сказать бы лишнего! – Милая, вспомни, у тебя два сердца. Не сдавайся. Сейчас Тии заварит травы. Ты попьёшь, тебе станет легче. Я буду рядом. Уговорю твою кровь остановиться, - осторожно уложил на кровать, поправил простыню. – Ты молилась пальме, я вознесу молитвы богу, который никогда меня не подводил…
Он встал на колени, долго молчал, потом слова полились сами собой…
Бог камня, ты умеешь останавливать время. Я служил тебе всю жизнь, ничего не просил для себя, прошу для женщины, которую люблю… больше тебя. Не сердись, ведь и ты молишься правде. Читаешь в моём сердце. Если хочешь, возьми мою кровь…
- Пить…
Голос был таким тихим, Тутмос подумал: показалось.
- Пить, - повторила просьбу Нефертити.
- Спасибо, бог камня, - почувствовал себя самым счастливым человеком в Египте Тутмос. – Сейчас, дорогая. Тии, она хочет пить!
- Несу, вот, отвар, останавливающий кровь…
- Мы спасём её! – взял Тутмос из рук няни дымящуюся чашку, подул, попросил, - принеси ложку.
- Сейчас, милая. Об Эхнатоне не беспокойся. Позвали дворцового лекаря. Думай о себе. Бог камня обещал помочь. А вот и ложка. Глотай. Молодец. Не хочешь? Тии, принеси платок. Хорошо, отдохни…
- Тутмос, прости…
- За что? – отставил он чашку, взял в руки холодные пальцы Нефертити, стал гладить их, пытаясь согреть. – С тех пор, как увидел тебя, играющую с рыжим котёнком, я самый счастливый. Память всегда помогала мне. Хочешь, я всё-всё расскажу? Ты поймёшь, как люблю я тебя, и выздоровеешь…
Тутмос не думал, что знает столько слов. Они приходили сами, рисуя сцены их редких свиданий.
Вот царица Тэйе поручает ему построить для сына детский дворец, берёт его за руку, ведёт в сад за северной стеной дворца.
Там маленькая Нефертити лежит на животе, нос в песке, но она важно руководит стройкой. Аменхотеп, из выточенных рабами голышей, строит город.
…У Нила нет ни конца, ни начала, зато есть два берега, сказала ты, а моё сердце ответило: буду одним из его берегов.
…А, помнишь, ты спросила, не волшебник ли я, когда там же, в саду,  предложил вырезать твою фигурку из камня? Ещё я рассказал тебе сказку о двух солнцах. О своей умершей маме. А ты предложила стать… моей мамой.
…До сих пор не пойму, почему не понравился тебе трон, который я с любовью вырезал для Аменхотепа? Может, из-за чёрной кошки, а может, потому что мои глаза хотели тебя проглотить?..
…Ты говорила, у кошек больше свободы: любой дворцовый кот может найти подружку себе по душе хоть в лавке торговца, хоть на улице скорняков. Думаешь, у них есть сердце, спросил я. Ты ответила: сердце есть, любви – нет!
…Тогда я не знал, что такое любовь. А сейчас… думаю, любить, значит, поддерживать огонь в сердце любимой…
- Эхнатон разбил моё сердце, - прошептали губы Нефертити.
- Не печалься, я сделаю тебе… золотое, только не уходи, - от горького предчувствия сжал руки любимой Тутмос.   
И вдруг… воздух расплылся, наполнился ароматом спелой айвы.
Он увидел Нефертити, легко поднимающуюся выше и выше. 
- Любимая, – перехватило горло.
- Доченька, на кого же ты нас оставила? – запричитала Тии.

   
       4

Меритатон остановилась у старого барельефа, на котором Тутмос изобразил  парадный выезд Эхнатона, Нефертити со старшей дочерью в город. Родители  увлечены беседой, а она, воспользовавшись свободой, подгоняет палкой  бегущих лошадей.
Кажется, краски положены только вчера…
Краски памяти тоже… не померкли.
Какими счастливыми они были…
Много смеялись.
Рисовали.
Сажали с царицей цветы, ухаживали за клумбами.
А теперь её нет…
Первой умерла Макетатон.
Как будто дедушка привёз её смерть. И не только её…
В один день ушли… мать и брат.
Отца она тоже почти потеряла: второй удар обошёлся с ним жестоко, полтела онемело, что говорит, не понятно.
- Мамочка, - погладила Меритатон изображение Нефертити на барельефе. – Как мне теперь жить? Хорошо, хоть успела с тобой поговорить. Теперь знаю, ты любила меня. И ты знай, я не брошу сестёр. И бабушку. Она всё время плачет. А я сжигаю слёзы… в ненависти к свекрови. Она теперь возьмёт власть, потому что Сменхкара против неё слова не может сказать, он вообще, ничего не может! Так страшно. Знаю, ты думаешь: страхи пачкают сердце. Значит, у меня оно грязное, как отмыть, не знаю…
- Вымарать покойницу, чтобы ни имени её, ни вида не осталось! – раздался визгливый голос Кии.
Она чувствовала себя новоиспечённой царицей, не скрывала радости по поводу смерти соперницы, и даже… недееспособности мужа. Наконец-то, трон Ахет-Атона принадлежит ей! А там и до Фив недалеко…
- Скажи им, Сменхкара!
- Придёт время: как ты, так и тебе! – выбежала Меритатон из дворца… 

В саду Анхенсепаатон с Тутанхатоном изучали строение бабочки.
- Смотри, когда калима сидит на ветке, её не видно, - легко дунул на бабочку юный натуралист.
- Совсем как листик, даже прожилки похожи, - согласилась подружка.
- А теперь? – изобразил порыв буйного ветра Тутанхатон.
- Как будто Тутмос… лазуритом разрисовал.
- И охрой.
- Ой, улитка. Сколько у неё зубов! Наверно, тысяча! – радостно удивился новому чуду младший сын Кии.
- Две тысячи! – со знанием дела возразила Анхенсепаатон.
Совсем ещё дети, подумала Меритатон, смягчаясь сердцем, ничего не понимают…

   5

- Тутмос, город испуган, вельможи попрятались, - пришла Тии в усадьбу скульптора. –  Эхнатон ни слова сказать не может. Кия лютует. Кроме тебя, похоронить Нефертити некому…
- Никому бы и не позволил, - буркнул Тутмос. - Всё приготовил: бинты, раствор. Сниму маску. Май с бальзамировщиками договорился.  А усыпальница давно ждёт. И гроб золотой… для моей золотой.
Тии подумала: старый скульптор не в себе, заговаривается.
Но что делать?
Судьба послала испытание, надо выдержать.
На её руках ещё четверо.
Хорошо, Меритатон стала замужней женщиной, хотя, при таком муже... лучше в невестах ходить.
Доблестный начальник митаннийского отряда глаз с неё не сводил, да Кия настояла: её сын на законной дочери фараона должен жениться!
Будто кто-то повесил над Ахет-Атоном чёрную тучу…
И стражи налетело, как саранчи.
Говорят, охранять больного фараона прибыли, да что-то не верится…
Придётся забрать детей, переехать в резиденцию Нефертити, чтобы Кию не видеть, быть к Тутмосу поближе…
Бедная мать отвлекала себя посторонними мыслями, чтобы не думать о главном: почему не её, нажившуюся, настрадавшуюся и нарадовавшуюся вволю за долгую жизнь, приходится теперь хоронить?
Зачем дочка поторопилась уйти? Чего испугалась?
А, может, одарив сполна счастьем, Атон оберёг её от несчастий, которые бог равновесия посылает, не скупясь?
Или, так и должна была закончиться мёртворождённая сказка?
Мечтать тоже надо с умом, не отнимая жизнь у других…

Тии вела Тутмоса под руку: совсем плохо стал видеть.
- Оставь нас, - попросил её скульптор, присев на кровать покойной.
- Обещал отнести тебя на руках, показать вечное наше жилище, не успел! – поцеловал в лоб свою ненаглядную.
Подбородок его задрожал.
Надо взять себя в руки!
Видишь, как судьба распорядилась?
Эхнатон потерял ноги и речь, я глаза. Не это, конечно, главное…
Мы вместе потеряли тебя. Нет, прости. Знаю, ты слышишь меня. Я тоже научусь тебя слышать. Кто знает, может, загробная жизнь здесь, на земле, а в царстве камня… я женюсь на тебе, если ты, конечно, не будешь против.
Думаю, усыпальницей своей будешь довольна. Бог камня посоветовал мне раскрасить её цветами, да птицами. Сыночек Солнца тоже там. И золотая змея. Я поднял её со дна озера.   
Кто увидит, скажет, гробницу творил еретик…
Повезло тебе… встретить двух еретиков.
Миг жизни провести с одним, вечность смерти… с другим.
Не обижаешься на меня?
Нет?
Умница.
А Нил будто знал, от горя пролил все слёзы, воды почти не осталось…
Феллахи говорят, урожая не будет, мол, ты с собой забрала.
Все плачут о тебе…
А ты такая спокойная. Наверно, твоя душа встретилась с Макетатон, и вы не можете наговориться.
Не беспокойся, твоего сыночка я положу с тобой. Ты так его ждала. И муж твой ждал. И я, тоже…
Скажи, любимая, как нам быстрее встретиться? Нужны ли там уроки рисования? Полюбит ли меня твой сын? Не понимаю, почему он забрал тебя, но уже не сержусь. На твоём лице написано: ты счастлива…
Вот и маска готова.
Сейчас придут бальзамировщики. Помнишь, ты говорила, они найдут в тебе два сердца? Если так, одно я возьму себе…
Тутмос услышал сладкий запах базилика, замолчал.
- Бальзамировщики торопятся, - улучил Май подходящий момент. – Надо идти, подумать, как всё устроить, - собрал он фрагменты маски, бережно  подтолкнул учителя к выходу.

А через лунный месяц, на рассвете, когда Атон ещё потягивался в постели, Тутмос и Май похоронили Нефертити с сыном в золотом гробу в тайной усыпальнице в южных отрогах гор, где когда-то нашёл скульптор залежи жёлтого алебастра, споткнулся, упал в расщелину, за которой скрывалась пещера, самой природой приготовленная для вечного сна.
В похоронной процессии шла одна Тии.
Эхнатон тоже принял посильное участие: приказал принести ему каноп с забальзамированным сердцем любимой жены. Алебастровую урну положили рядом с ним на подушке.
Второго сердца у Нефертити бальзамировщики не нашли.



   6

Переезжать в резиденцию бывшей царицы Тии с внучками не пришлось.
Харемхеб, прибывший в день тайных похорон её дочери, объявил о решении знати и жречества вернуть трон Египта в Фивы.
Кия обрадовалась: столице Египта тысячи лет, не то, что недоноску Ахет-Атону, где её, к тому же, не ждёт ничего хорошего рядом с прикованным к постели мужем, который предпочитает спать в обнимку с мёртвым сердцем умершей жены.
Пусть нянька останется с любимым зятем, ухаживает за ним… вместе с выводком дочерей. Жаль, Меритатон нельзя оставить, но… фараона-холостяка законопослушные души египтян не вынесут, так что… с невесткой, похожей на дикую кошку, лучше смириться.
И настанет царская жизнь!

Скучно, наверно, богам общаться с людьми, неожиданно подумал глава государственной безопасности Египта Харемхеб, прогуливаясь в окружении  стражи по опустевшему Ахет-Атону, что ни скажи, поверят…
Ни Сменхкара, ни Кия ничего не заподозрили…
Эйе обмануть проще простого!
А чтобы обвести вокруг пальца Аанена, пришлось пораскинуть мозгами!
Интересно, интересно…
Дом народной воли, прочитал Харемхеб голубую надпись на фасаде дворца. Приказал страже открыть двери.
Пусто: кончились и народ, и воля!
Не врал его шпион, когда доносил: Эхнатон дал жителям Ахет-Атона волю… вволю слушать сказки фараона, и сочинять… иногда… собственные. 
А город действительно хорош: просматривается из конца в конец.
Белый. Воздушный. Будто спустился с небес.
Родился бы фараон архитектором, заказал бы ему с десяток таких… в подарок жёнам гарема, усмехнулся Харемхеб.
Скоро, скоро сяду на трон, дорога в спальню Мутноджемет будет забыта, от нетерпения рассёк он воздух рукой. 
Наверно, проглотила его жена в детстве гадюку, та и травит их детей своим ядом.
Во всяком случае, теперь не будет жаловаться, что женскоё счастье у неё отобрала сестра. Обрадуется, когда узнает о её смерти.
Может, даже выносит сына?
Без законного наследника ему не обойтись!

Пограничные стелы Ахет-Атона не сводили глаз с Харемхеба. Знали: от него примет город кончину. Передавали друг другу весть: через полгода от неизвестной болезни уйдёт из жизни жена гарема Кия, ещё через время подозрительная смерть лишит трона её сына Сменхкару.
Город Солнца можно покинуть, избежать наказания за зломыслие нельзя, заключила парадная арка.
Не печальтесь, пройдут века, я открою: кто есть кто, в этой истории, дал горячую клятву песок.


   7

Ничего не загадывай, ничему не удивляйся, сказала себе Тии, когда за пологом паланкина увидела Аанена.
И года не прошло…
- Сменхкара умер, прибыл за новым фараоном, - объяснил цель визита жрец.
- За Тутанхатоном? – удивилась Тии. – Ему в двенадцать лет бабочки интереснее трона со всем Египтом! Найдите кого другого!
- Кого? – устало спросил Аанен.
- Да, хоть мужа моего, Эйе. Помню, вы ему обещали, звёздами клялись, - сорвалась с привязи покорная Тии, грудью встала на защиту внуков, вспомнила, – А как же Эхнатон?! Он жив ещё! И можно понять, что говорит. И сидеть научился. Что ещё надо, на троне… на вашем?!
- Хорошо, что жив, хочу перед ним повиниться, - пробормотал Аанен.
- О чём Эхнатону с тобой, чёрной обезьяной, говорить? – подумала Тии, а вслух сказала, - У нас засуха съела пол урожая. Кисточки были, как груди кормилицы, выкормившей детей больше, чем в лунном месяце дней…
- Будет слаще вино, - заметил жрец. – А твоего внука в Фивах будут звать Тутанхамоном.
- Стало быть, Амон победил? – язвительно спросила вынужденная хозяйка Большого Дворца. - И солнце больше не взойдёт? Или почернеет?
- Почему, почернеет?
- Эхнатон сказал: видел чёрное солнце… когда Нефертити ушла.
- Сожалею, - с грустью вспомнил Аанен умершую Эфу, уплывшую на золотой ладье в загробный мир сестру Тэйе, и молодую царицу, которой  когда-то отказал от урока по чтению звёзд, потому что… сам до сих пор не овладел их азбукой.
- А что будет с Меритатон?
- К ней посватался митаннийский посланник. С ним она и уехала.  Просила передать, будет тебе писать, а потом, ну, когда Эхнатона не станет, пригласит тебя, с младшими сёстрами, жить к себе.
- Ладно, - смягчилось сердце Тии. - Анхесенпаатон как назовёте?
- Анхесенамон. Свадьбу можем сыграть здесь. Службу я проведу.
- Да они и без службы уже… поженились… как жучки-бабочки.

Тии не обманула, но приврала.
Понять, что говорит Эхнатон, не представлялось возможным. Не иначе,  бог Парадокса запечатал горло великому говоруну, решил дядюшка, и тем самым спас его.   
А вино, и правда, было сладким, тягучим, как кровь крокодила. Слава, Атону, тьфу, конечно, Амону!

Свадьбу устроили в храме без крыши.
Из гостей – воины Харемхеба, Тутмос с Маем, да несколько зевак с улицы.
Аанен огласил указ фараона, который сам и написал. С удивлением обнаружил на папирусе мокрые пятна. Задрал голову. Увидел белое облако, похожее на грудь молодой кормилицы. Молоко текло, капало сверху. Или это…
- Дождь! Хороший знак! Анхесенамон, ты будешь счастливой, -   расплакалась Тии.
- Дарю тебе букетик с клумбы матери, золотую шкатулку, положи в неё цветы, храни. Станет грустно, достань васильки, приложи к груди, скажи: грусть моя, не грусти, - поцеловал новобрачную девочку Тутмос, объяснил, - так любила говорить Нефертити.
- Тутмос! – окликнул Аанен скульптора, когда Май собрался его уводить, - Меритатон просила передать, твой лягушонок из жадеида помог избавиться ей от змеи. Сказала, ты поймёшь.
- Лягушонок? Оберег от змей и злых людей для девочки, которая только что родилась, - вспомнил Тутмос. – Пусть хоть ей улыбнётся счастье…

Перед отъездом в Фивы Аанен решил прокатиться по Ахет-Атону.
В оборудованную удобным сиденьем колесницу впрягли двух лошадей: Утро и Ночь. Тии сказала: Тэйе прислала их сыну с невесткой, лошади смирные, на них не боялись колесить по городу даже с малыми детьми, да застоялись уж давно...
Возничий выбрал маршрут по своему усмотрению. 
Аанен признал: город, построенный по воле одного человека, оказался красноречивее своего создателя…
Трое суток лил дождь, и… стекал по наклонным каменным канавам.
Дома хоть и строились из саманных блоков, но были обложены камнем, и высились за заборами гордо. Только людей не было видно, а говорили: в лучшие времена в Городе Солнца жили больше сорока тысяч египтян.
Вдоль главной улицы красовались дома знати, здания официальных учреждений.
В божественный замысел посвятил нас сын бога Атона, создавший нас Эхнатон, прочитал Аанен надпись, сделанную голубой пастой на арке над входом в… Дом публичного творчества.
Здесь, наверно, читал царь-поэт, мешая высокий слог с просторечьем, свои гимны наивным сторонникам наивных реформ, рассказывал сказки о равенстве всех перед законом и богом, представил жрец, попросил остановить колесницу, да вдруг передумал: гони туда, где хлебом пахнет!
- Там беднота живёт, - сморщил нос возничий. – Хотите, отвезу вас в квартал святилищ? Их три, все называются «Тень Ра», и принадлежат, то есть, принадлежали царице Тэйе, Нефертити и Меритатон.
- Тень Ра? – переспросил жрец.
Сердце оборвалось. Выходит, он был нетерпимее своего племянника?
- Во дворец!
   
 

   8

Сначала Май заготовил каменные блоки для головы, рук и ног – из золотистого песчаника, для торса – из белого известняка, потом наметил линиями формы будущей скульптуры.
Тутмос временами совсем не видел. Ученик помогал учителю.

- Будет у моей красавицы белое платье и тёплая кожа. Сколько бы уже ей было лет? Почти сорок? Меньше, - приговаривал Тутмос, полируя лицо. – Запомни, Май, женщины не любят, когда им прибавляешь годы. Подложи-ка мне кварцевой пасты, резец затупился, а морщинку нужно углубить. Не сомневайся, я вижу, то есть, знаю наизусть: от глаз к вискам, как от солнца, они должны разбежаться…
- Далось вам это солнце! На него и смотреть-то нельзя, глазам больно, - проворчал Май, исполняя просьбу скульптора.
- А ты не смотри, нет, посмотри, правда, с годами моя царица стала ещё красивее?
- По-моему, платье чересчур облегает. Когда женщина рожает много детей, - потянуло Мая к размышлению.
- То из худосочного камыша превращается в пальму, - неодобрительно перебил его Тутмос.
- Сандалии не на очень толстой подошве? – благоразумно переключился на работу камнерез.
- А ты хочешь, чтобы ей больно было ступать? У неё пятки, нежные, как у младенца, а мизинчик свернулся, как котёнок. Не знаю, можно ли тебе доверить её мизинчик? – миролюбиво улыбнулся Тутмос.
- А помните мой первый экзамен? Вы учили меня сверлить камень, вращая медную трубку в руках. По мокрому песку я залез почти на самый верх стены, и… ноздря лошади получилась, как живая, - расцвёл Май, вспомнив молодость.
- Да, лошадь мы сотворили подстать той, что ей управляла.
- Я тогда уже догадался…
- Много болтаешь. Не забудь, напиши на статуе, - задумался скульптор, - «Прекрасная пришла к Тутмосу», подпись я поставлю сам, а когда умру…
- Мастер, не говорите так, чего нам не жить? Еды хватает, камня сколько угодно, занимайся своим делом, сколько хочешь…
- Сам говоришь, в городе никого не осталось, Дом Атона разрушен.
- Пока жив фараон…
- И пусть живёт, мне… уйти нужно раньше его. Нефертити говорила, он звал меня. Может, навестим с тобой фараона?
- Можно и навестить.
- А если он спросит: почему ты, Май, хранишь Тутмосу верность, а мои выдвиженцы покинули меня. Что ты ответишь?
- Что, что? Отвечу: Тутмос подарил мне лицо, - заважничал Май.
- Лицо? – переспросил Тутмос, задумался. – А помнишь лекаря-раба, который привёл ко мне ученика? Он не соврал: у тебя лицо не вора.
- Зря вы не сделали со своего лица ни одной маски…
- Зачем?
- Может, больше бы стало любви…
- Масок любви. Их итак в излишке! – заволновался Тутмос, замолчал.
Слова старого азиата о том, что человеку надо найти единственное своё лицо и… не потерять его, чтобы дать богу шанс подарить вечность, озарили его жизнь смыслом. Он всю жизнь хранил своё лицо любви, чтобы в загробном мире получить в подарок любовь Нефертити.   
- Если фараон не поймёт про лицо, скажу: учитель помог мне найти самого себя! – придумал Май ход, вернуть к разговору Тутмоса.
- А ты нашёл?
- Нашёл!
- А мне раб сказал: мой отец – камень, - некстати вспомнились слепому скульптору слова всевидящего пленника, от жалости заныло сердце, он прислушался: не смерть ли пришла, но тут же разозлился на себя, и Маю досталось. - Закрыть валуном гробницу, чтобы никто нас не нашёл, не забудешь?
- Не забуду.
- Главное, не вздумай меня бальзамировать! Сыну камня это ни к чему!
- Чего разошлись? Раб имел в виду, статую вам из камня сделать, чтобы глаза после смерти открыть…
-  Бюст Нефертити тоже спрячь хорошенько, - пропустил учитель мимо ушей замечание Мая.

- Тутмос, ты где? – раздался голос Тии.
- В мастерской.
- Фараон умер. Каноп с сердцем дочки разбил…
- Вот почему она сказала: Эхнатон разбил моё сердце? – вспомнил Тутмос последние слова Нефертити. – А я обещал сделать для него золотой саркофаг…
- Я принесу вам сердце царицы, - предупредил просьбу мастера Май. – Наверняка, бог луны Тот уже взвесил его…


                9

Эхнатон покинул этот мир, сразившись напоследок с богами и страхами, тени которых сгущались, нашёптывая…
Где твой Атон?
Он сверг и Атона!
Город Солнца опустел.
Богоборцы кончают человеконенавистничеством...
Фараон хотел ответить свергнутым идолам, да не мог.
Бог Молчания заключил его слова в неприступную темницу.
Память тоже обернулась химерой…
Он принялся снова строить свой город, свои улицы, свои храмы, своих поданных…
Поданные не поддавались!
В беспамятстве становилось легче.
Однажды он увидел себя на арене, в кожаном нагруднике, с плёткой. Львы, рыча, обнажая клыки, окружили его. Но самый старый из них, лев-фараон поднял лапу, сказал: я принёс своих собратьев в жертву наивной вере в то, что человек - их брат, а ты… пожертвовал собой, веря, что человек – не зверь.
Ответить не успел, львы исчезли…
На арене появилась Макетатон. Любимая дочка прыгала на одной ножке, приговаривая: приходи в срок, не опоздай на урок!
- В загробном царстве учатся? – удивился он.
- Здесь у каждого свои уроки, - объяснила Макетатон. - Общие занятия только в школе любви, скоро Тутмос будет учителем в ней…
- Тутмос, который кроме бога камня никого не любил?
- Ошибаешься, папочка, - покинула арену разочарованная дочка.
На сцене появилась Нефертити с сыном на руках.
- Любимая, - потянулся он к ней, дотронулся.
Она превратилась… в каменную статую.
- Вот ты и призналась… в измене! – занёс он руку, ударить, да очнулся.
Каноп с сердцем Нефертити скатился с подушки, с кровати, упал и разбился.
Ему тоже осталось одно: покинуть неподвижное тело.
Сам, без Анубиса, умру! – решил Эхнатон и перестал дышать…

Бальзамировщики изрядно потрудились над его телом: через нос удалили мозг, маслянистую массу опустили в сосуд с крышкой в виде солнечного диска, где смола должна была сохранить на века неисполненные мечты поэта-царя. Затем на теле слева сделали разрез. Внутренности поместили в другой сосуд.
Засолили в ванне, обмыли, натёрли благовониями, туго перепеленали льняными бинтами, лицо раскрасили. На кокон надели маску, положили в саркофаг, чтобы нести в гробницу.
Май, один из немногих верных последователей идеи единого бога, взял на себя роль жреца, провёл обряд «отверзания уст и глаз» над статуей, которую разрешил взять бывший главный скульптор Египта из своей мастерской.
Поднял жезл с набалдашником в виде диска Атона, стал произносить с трудом заученные слова: я открываю твой рот, чтобы ты им говорил, твои глаза, чтобы ты видел, твои уши, чтобы ты слышал, твои ноги, чтобы ты ходил, твоё сердце и твои руки, чтобы ты отгонял врагов.
Слепой Тутмос, со старой кожаной сумкой наперевес, в которой хранил золотое сердце Нефертити, стоял в рядах  провожающих, шевелил губами вслед за Маем: твоё сердце и твои руки, чтобы ты отгонял врагов. Странные слова: разве сердце создано для врагов? Нет. Только любовь – победное воинство бога.

- Прощай, Эхнатон! - отстал он от немногочисленной похоронной процессии, направившейся к царскому некрополю, замешкался, чего-то ожидая.
- Тутмос! – налетел порыв ветра.
- Тутмос! – зазвенели в воздухе колокольчики систр, закружились восьмигранные звёзды, запахло спелой айвой. 
Нет, он не ослышался: голос любимой узнал бы среди всех голосов.
- Нефертити! - ухватился слепой скульптор за старую кожаную сумку, в которой когда-то носил папирусную бумагу и кисточки для уроков рисования.
- Теперь мы ждём от тебя других уроков, - улыбнулась царица.
- Эхнатон снова опередил меня, - пожаловался ей Тутмос. – Теперь вечность разделила нас!
- Вечность никогда не бывает слишком долгой для тех, кто любит, - улыбнулась Нефертити, взяла его за руку, повела в сторону южных гор, к тайной своей усыпальнице.
- Я спас твоё сердце, - ускорил уверенный шаг Тутмос.
- А я спасу твою душу, - ответило эхо в горах.
Проблеск надежды осветил его путь…
 

   
Послесловие

Закат Ахет-Атона

С того времени, когда началось земное странствие Нефертити, прошли тысячелетия. Нил всё также берёт начало в Руанде и впадает в Средиземное море. Рядом с деревушкой эль Амарна зеленеют пшеничные поля, огороженные высеченными в скалах пограничными стелами. На них Эхнатон, его любимая жена и дочери поклоняются восходящему солнцу. Ниже рельефа стелы покрыты ровными строками иероглифов: Я сотворю Ахет-Атон для моего отца на этом месте, которое он сам сотворил.

Зимой 1912 года германский археолог Людвиг Борхардт приступил к раскопкам очередного разрушенного дома. Незавершённые статуи, гипсовые маски и камни разных пород – позволили обозначить профессию хозяина,  вскоре определилось и его имя – Тутмос, оно было написано на фрагменте ларца: хвалимый царём начальник работ скульптор…
В одной из комнат обширных мастерских археологи стали особенно осторожными. Когда в нескольких сантиметрах от стены в песке увидели часть скульптуры, отложили в сторону инструменты, стали работать руками.
Это случилось шестого числа двенадцатого месяца.
Перед изумлёнными глазами учёных предстал… выполненный из известняка и раскрашенный бюст царицы в натуральную величину.
Загорелый цвет лица, красные ленты, спускающиеся вдоль изящной шеи, синий головной убор. Когда бюст подняли, Людвиг Борхардт воскликнул: Описывать бесцельно, смотреть!
Чтобы передать великолепие портрета царицы Нефертити, слов не нашли до сих пор.
Археологический отчёт свидетельствует: нежный овал лица, красиво очерченный небольшой рот, прямой нос, прекрасные миндалевидные глаза, в правом… вставка из горного хрусталя со зрачком из чёрного дерева. Высокий синий парик украшен золотой повязкой, на лбу нарисован урей - священная змея, символ царской власти…
 
Мумия Нефертити до сих пор не найдена. Один из археологов, много лет возглавляющий раскопки в Ахет-Атоне, в своём отчёте написал: среди местных жителей бытует рассказ о том, что в конце девятнадцатого века группа неизвестных людей спустилась с южных отрогов гор, неся золотой гроб. Вскоре после этого у антикваров появилось несколько золотых вещей с именем Нефертити. Проверить эти сведения не удалось…

…В восточных отрогах гор, в царской гробнице найден рельеф, изображающий Нефертити и Эхнатона, оплакивающих безвременно ушедшую Макетатон. «Сцена смерти Макетатон по силе переданных чувств превосходит всё, что было создано и до неё, и после; таких образов страдающих родителей мы не найдём нигде» - сказала М. Матье, одна из ведущих искусствоведов-египтологов. Косвенные данные утверждают: именно после этой смерти дом Эхнатона навсегда покинуло его второе солнышко – любимая жена Нефертити.

А тело Мутноджемет было обнаружено вместе с мёртворождённым ребёнком. Супруга Хоремхеба скончалась при тринадцатой попытке родить наследника престола. Да. Начальник безопасности Египта стал-таки фараоном после серии загадочных скоропостижных смертей...

В 1907 году в Фивах, в Долине царей, некрополе, где нашли свой приют владыки Египта, экспедиция археолога Айртона было сделано загадочное открытие. Каменные ступеньки вели в крохотную гробницу. На полу грубо вырубленной в скале комнаты валялся женский саркофаг с лоскутами золотого погребальной накидки. В нише стояли четыре канона с внутренностями. Внутри саркофага находилась мумия молодого мужчины. После долгих дискуссий учёные пришли к выводу: это тело Сменхкары, правившего Египтом не более года. А первоначальной владелицей гроба была его мать Кия, тело которой было выкинуто из саркофага…

Супруги-дети, Тутанхамон и Анхесенамон, процарствовали шесть лет. Второй сын жены гарема скончался при загадочных обстоятельствах. В 1922 году при раскопках знаменитой гробницы Тутанхамона, на золотой крышке одного из саркофагов, символы царской власти - змея и коршун - на лбу  фараона были оплетены скромным венком из полевых васильков…

Юная вдова Анхесенамон, не желая выходить замуж за собственного дедушку Эйе, написала царю далёкой страны Хатти, располагавшейся на территории современной Турции, письмо, которое и сейчас хранится в архиве: «Мой муж умер. Слышала я, что у тебя есть взрослые сыновья. Пришли мне одного из них. Я выйду за него замуж, и он станет владыкой Египта». Царь послал сына, но принц Заннанза был убит по дороге к будущей своей супруге, что стало причиной египто-хеттской войны, которую остановила… эпидемия чумы, разразившаяся в хеттском войске.

Мечта Эйе сбылась, хоть и на короткое время, он стал фараоном. По одному из первых его указов, за ересь был казнён старый жрец Аанен. Во время раскопок, в подвале одного разрушенного храма археологи обнаружили пещеру, длиной в полтора километра, где были похоронены… полтора миллиона мумифицированных тушек ибисов.

В 1345 году до новой эры, после ряда непродолжительных царствований, к власти пришёл энергичный военачальник Харемхеб, который завершил полную реставрацию старых порядков в стране. Родовая аристократия вновь обрела силу, жрецы Фив торжествовали: имя еретика Эхнатона было предано проклятию и уничтожалось повсюду. Бывшие жители Города Солнца отреклись и от фараона, и от его веры. Дружный хор молитвенно пел: Сокрушён хулитель Фив, пал противник царицы городов…   

Для Ахет-Атона пробил последний час, когда воины Харемхеба напали на него, как орда жестоких от безумия варваров.
Жители покидали несостоявшуюся столицу несостоявшейся, сказочной страны. Дома пустели. Храмы превращались в каменоломни, откуда везли строительные материалы для Мемфиса и Фив.
Вскоре на месте, где некогда пристал баркас, и Эхнатон увидел реальные черты города своей мечты, вновь зашелестел тростник.
Песок засыпал изувеченные останки Ахет-Атона…
Погребённые под песками руины пролежали в безвестности более трёх  тысяч лет, пока, благодаря  другим мечтателям, не были обнаружены.
И мир услышал ещё одну прекрасную историю любви…

Весной 1995 года в Египетском музее Берлина прошла сенсационная выставка объединённой египетской коллекции, центром которой стали… вновь встретившиеся Эхнатон и его «преисполненная красотами» супруга Нефертити.

К о н е ц.