Жертвы стратосферы

Зачем Сталину понадобился полёт стратостата «Осоавиахим-1»?
В начале 30-х годов советская страна строила своё, как считалось, счастливое будущее, невзирая ни на какие трудности. Люди, отказывая себе во многом, строили домны, электростанции, тракторные заводы, железные дороги. Карточная система заставляла много и жёстко экономить.

Трудно было не только с питанием, но и с жильем, одеждой, обувью. Но мысли людей были направлены на зримые свершения, на понятные всем и каждому дела. Не было дня, чтобы газеты, радио не сообщали о новых достижениях, рекордах.
Среди этих масштабных проектов особое место занимали полёты в небе. В мире, и особенно в СССР, шла историческая битва за воздушный океан. Авиация и воздухоплавание потрясали воображение молодёжи, которая массово записывалась в аэроклубы, чтобы учиться летать и прыгать с парашютом.

Сталин прекрасно понимал значение авиации и даже взял шефство над нею. 30 сентября 1933 г в атмосфере над Москвой поднялся первый стратостат «СССР-1», изготовленный по заказу ВВС. Его задачей были исследования верхних слоёв атмосферы, таинственной природы космических лучей и самое главное — возможностей использования самолётов на больших высотах.

Стратостат, наполненный водородом, успешно достиг высоты 19 км и приземлился. Власти торжествовали — был взят первый барьер больших высот.
Молодые исследователи из «Осоавиахима» — общества содействия авиации решили повторить эксперимент и стали готовиться к новому полёту. Конструкцию стратостата «Осоавиахим-1», разработал видный инженер-аэролог Андрей Васенко. Командиром экипажа был назначен властный, военный пилот-аэронавт в годы гражданской войны, мировой рекордсмен по воздухоплаванию в 1922- 34 годах, Павел Федосеенко.

Инженером-исследователем стал самый молодой из них 23-летний талантливый физик, научный сотрудник Ленинградского Физтеха Илья Усыскин, тайная надежда выдающегося деятеля науки тех лет И. Иоффе Пятнадцатилетним школьником он сумел сдать все экзамены в этот институт, но его не взяли по возрасту. И всё же он стал его студентом через год, отучившись в МВТУ им. Н. Э. Баумана. Как шутливо писал Илья другу в письме, «не удалось втиснуться в дверь, пришлось влезать в форточку». Лишь здесь, в «Физтехе», он мог овладеть «чистой наукой», познать новейшие достижения теоретической физики. В творческой атмосфере старт Усыскина как ученого был стремителен. Уже через два года после прихода Ильи в институт выдающиеся физики Запада называли Усыскина «большой надеждой». В одном из интервью великий Ланжевен заявил, что в Ленинграде у Иоффе трудится гениальный юноша, который еще поразит мир своими научными достижениями.

Многодетный витебский кузнец Давид Усыскин никогда не думал, что одного из его пяти сыновей, Илью, назовут гением и будут чтить физики всего мира. Но судьба, отмерив ему короткий жизненный срок, распорядилась с ним жестоко. Как свет далекой звезды, доходят до нас из глубины лет сведения об этом совсем еще молодом человеке. Прожитые им 23 года Илья называл прелюдией жизни. Все, что предстояло сделать, — «жить, думать, чувствовать, любить, совершать открытия», предстоящие годы в науке он в письмах и дневнике именовал «музыкой будущего». Когда же прослеживаешь год за годом его короткий путь, убеждаешься, что этот человек «сделал себя сам». Неукротимость жизненного напора Ильи поражает. Его голова и руки не знали покоя. Подростком он увлекался живописью и добился в изобразительном искусстве немалых успехов. Всерьез подумывал о художественном училище, сохранилось даже направление, выданное Усыскину райкомом комсомола для поступления в Студию пролеткульта города Москвы. Но увлечение живописью сменилось другим, не менее страстным, — техникой. Илья строит радиоаппараты собственной конструкции, своими руками изготавливает все детали. Затем пришел интерес к философии и политэкономии. Юноша погружается в труды Гегеля, Шопенгауэра, Канта, Спинозы, Фихте, Монтескье, Спенсера, Маркса… Чтобы читать классиков в подлиннике, Илья самостоятельно изучил немецкий язык, свободно на нем говорил. Позже он овладел еще двумя языками. Однако лишь на пятнадцатом году жизни Илья своё истинное призвание. Его неудержимо повлекло, как он сам говорил, в неведомую сферу естествознания, в царство первооснов материи, царство тайны и истинности. Его позвала Физика…

О талантливом и многообещающем студенте прослышал сам академик Иоффе и сразу же поручил Илье самостоятельное исследование, которое было по плечу опытному физику, обладателю ученой степени. Сам академик считал эту проб-лему очень важной, поскольку касалась она малоизученных областей биофизи-ки. Известный физик Алиханьян вспоминал, с какой отдачей, с каким напряжением трудился Илья: «Этот кропотливый и каторжный труд требовал от исследователя тщательной вдумчивости, предельной собранности, широкой эрудиции и некоторой ортодоксальности. Илья в своих исследованиях с ловкостью осторожного канатоходца должен был методично пройти над пропастью «неизвестности», и длилось все это не дни и недели, а месяцы… Потом работа была завершена, и все заговорили об Усыскине».

Двадцатилетний дебютант блестяще справился с задачей. Результаты его исследования были опубликованы в научных изданиях, в том числе за рубежом, заслужили похвалу Гейзенберга и Ланжевена, академик Иоффе назвал его работу в печати «открытием мирового значения». Но сам Илья испытывал чувство неудовлетворенности. Он считал, что». все это лишь частные задачи. А хотелось взяться за самое главное.

Ядро атома — вот задача задач!» По убеждению физиков-ядерщиков того времени, разгадку многих тайн мироздания могло принести интенсивное исследование космических лучей. Однако атмосфера Земли мешала проводить достаточно чистые эксперименты. Ученым тогда казалось, что стоит исследователям вывести физические приборы за пределы земной атмосферы, как это приведет к фундаментальным открытиям. «Мы имеем все основания ожидать, — писал профессор Вериго, — что полет в стратосферу решит вопрос о строении ядра атома и таким образом даст нам ключ к искусственному разрушению атомов и извлечению внутриатомной энергии».
 
Физтеховцы вели наблюдения за космическими лучами с помощью громоздкой камеры Вильсона. Мечтой Иоффе оставался «заброс физиков в верхние слои атмосферы для прямой регистрации космических ливней». Ракет в те далекие годы не было, а об орбитальных полетах можно было лишь мечтать. Но существовали аэростаты, которые могли подниматься на высоту 10—12 км.. Увеличивая объем оболочки, аэростат можно было превращать в стратостат, способный взлетать на высоту до 20 километров. Сооружение в Ленинграде на предприятиях Осоавиахима такого аппарата по инициативе Иоффе одобрил местный вождь С. М. Киров.

Центральной задачей на стратостате должны были стать важные эксперименты в космической лаборатории — подвесном шаре «Осоавиахима», дрейфующем в небесной пустоте высокой атмосферы. Стремясь лучше подготовиться к исследованию, Илья решил сконструировать портативную камеру Вильсона, весом не более 10 килограммов. Это была кропотливая, изнурительная работа, потребовавшая от него много времени и нервного напряжения.

Приказано поставить рекорд
«Осоавиахим-1» был построен к новому, 1934 году. Подъем планировали на летнее время. Гондолу намечалось оснастить приборами и надежной аппаратурой для жизнедеятельности экипажа. Однако никто из этих трёх смельчаков не мог себе представить, какой новогодний зловещий «подарок» готовят им в Кремле. В Москве шла бурная подготовка к XVII съезду партии, который заранее объявили «съездом победителей». Как было принято в те времена, историческое событие следовало ознаменовать торжественными мероприятиями, громкими рекордами и достижениями в разных сферах жизни, которые должны свидетельствовать о верном курсе партии, об успехах страны социализма. Наиболее эффектными деяниями считались авиационные рекорды. На беду, к этому не удалось завершить постройку самолета-гиганта. Не успели, к досаде партийных бонз, модернизировать и стратостат «СССР-2». Ярости вождя не было предела. Как вспоминал в своей книге бывший его секретарь Поскрёбышев, вождь недовольно посмотрел на Ворошилова и бывший конник всем хребтом почувствовал беду. Сталин обвинял его в саботаже и грозил ему страшными карами. Не сдобровать бы струсившему наркому по военным и морским делам, если бы он вдруг не вспомнил, что ленинградский Осоавиахим изготовил уникальный аппарат для ученых, предназначенный для подъема на большие высоты. Это было спасением для Ворошилова. Он приготовился сказать об этом, но язык от страха не поворачивался. Сталин заметил это.
— Гавари, я слюшаю, — медленно он обратился к Ворошилову. Тот взбодрился.
— Можно позвонить в Ленинград, Кирову. Там новый стратостат готов лететь.
После звонка Киров подтвердил, что аппарат действительно изготовлен, но до сих пор не опробован, и гондола еще оборудована далеко не полностью.
— Не беда, — подумав, ответил Сталин — вот вам и подходящее время его опробовать. Кто строил, тот пусть и полетит. И увидит, что нам построил. Ми тоже посмотрим.
Через несколько часов телеграмма за подписью Ворошилова предписывала немедленно погрузить аппарат на железнодорожную платформу и доставить его в Москву. Старт произвести в столице в день открытия съезда, 26 января 1934 года.
Приказ наркома вызвал смятение у всех, кто был причастен к подготовке научного эксперимента. Они прекрасно понимали, что лететь зимой невероятно опасно. Аппарат будет неуправляем, и экипаж окажется заложником стихии. Кроме того, гондола еще не была оборудована для нормальной жизнедеятельности. А отказаться, не выполнить «почетное задание» было невозможно. С науч- научной точки зрения участие Усыскина в этом полете не имело смысла, так как из-за неготовности приборов он ничего бы не дал физике. Однако Ворошилов потребовал: «Ученый, как и предусматривалось ранее, должен быть в составе экипажа!» В Москве участники полета молча выслушали директиву:
— Полет посвящен съезду. Значит, надо идти на штурм мирового рекорда, перекрыть прежнее достижение. Оттуда, из стратосферы, рапортовать съезду о мировом рекорде. Задача ясна? Сказать в ответ можно было только одно…
Если стратостат «СССР» строился по линии ВВС по государственному заказу, то его ленинградский аналог создавался общественной организацией, что в известной степени сказалось на качестве изготовления аппарата.
«Сириус» на связь не вышел.
30 января 1934 г стратостат медленно, но верно набирал высоту. Наконец свершилось то, чего желал вождь: «Сириус» доложил съезду, что превзойдена рекордная отметка — 19 километров и набор высоты продолжается. Делегаты ликовали. Президиум, утратив деловую строгость, радостно оживился. А уж когда далекий голос из стратосферы сообщил, что установлен новый мировой рекорд — аппарат находится в 22 километрах над уровнем моря, зал буквально взорвался овациями. А потом случилось то, что должно было случиться. Гибель аппарата была предопределена, и она происходила именно по той схеме, которую предсказали специалисты. В полдень 30 января 1934 г связь со стратонавтами пропала. Пять часов ожидала чуда, но его не произошло — около 17 часов неподалёку от станции Кадошкино в Мордовии был обнаружен искорёженный шар аппарата. Оболочка стратостата упала неподалёку и крестьяне тут же растащили её на куски. Пока власти добирались до места катастрофы на лошадях, местные мужики взломали люк шара, вытащило наружу остатки трупов, мелкие остатки приборов, пытаясь вынуть изнутри металл, доломали целое. Комиссии пришлось много поработать, чтобы составить правильную картину катастрофы по записям уцелевших дневников и показаниям приборов. Из записей стратонавтов было видно, что стратостат в 12.33 достиг рекордной высоты 22 000 метров и продержался на этой высоте около 12 минут. Рекорд был установлен, и можно было спускаться — стратостат достиг предельной для себя высоты. Нагретый солнечными лучами шар спускался медленно, даже когда из него 3 минуты выпускали водород. Ещё около часа с лишним он находился на высоте 18 км и появилась опасность, что с заходом Солнца за горизонт Земли газ остынет и стратостат просто начнёт падать вниз. Так оно и произошло. До высоты 14 км аппарат снижался расчётно по 1м/с. Здесь была взята последняя проба воздуха и после отметки в 12 км над Землёй стратостат начал быстро снижаться — газ в оболочке и атмосферный воздух сравнялись по температуре и подъемная сила стратостата резко упала. Для спасения экипажу нужно было сбросить более 700 кг балласта. А на борту имелось всего 420 кг вместе с аварийным, но даже его пилоты сбросить не смогли. Стратостат ускоряясь, продолжал падать. Экипаж не в силах был вернуть аппарат на землю. В течение нескольких часов в стылом зимнем небе он выдерживал борьбу со стихией. Его швыряли, трясли, били мощные атмосферные потоки. От резких ударов одна за другой стали лопаться стропы, соединявшие гондолу с оболочкой, рвались крепления. Шар с пилотами всё сильнее тянул за собой оболочку стратостата, и на высоте два километра от земли стропы оборвались. Экипаж в последние секунды падения находился в беспорядочно вращающейся кабине, ударяясь о корпус и приборы. Выбраться наружу и воспользоваться парашютами в таких условиях пилоты не смогли — отвинтить полтора десятка болтов на люке вверху шара в этих условиях было нереально.

По свидетельству очевидцев, простых мужиков окрестных деревень, взломавших люк невиданного шара, прилетевшего светящейся кометой с неба, их глазам предстали три насмерть обнявшиеся, изувеченных до неузнаваемости, тела.
По какому-то мистическому совпадению стратостат неумолимо несло от меридиана Москвы в направлении к городу Саранску, где в ту пору жила семья Усыскиных. Отец и мать Ильи сидели у репродуктора, ожидая вестей о полете. Откуда им было знать, что в четыре часа дня истерзанный атмосферой и обреченный стратостат пронесся в воздушном потоке над их головами, и что именно в этот момент гондола окончательно оторвалась от оболочки и устремилась вниз, чтобы с силой врезаться в мерзлую землю на окраине города.

Между тем все газеты мира вышли с сообщениями о знаменательном прорыве. Советская пресса утверждала, что именно социализм и генеральный курс партии позволили добиться такого впечатляющего успеха. И нет загадки в том, почему партийный съезд «победителей» постановил похоронить погибших на Красной площади и почему урну с прахом Федосеенко нес в своих руках и самолично поставил в нишу т. Сталин. Не удивят сегодня никого и те распоряжения, которые отдал вождь в связи с гибелью «Осоавиахима-1». Были арестованы, а затем расстреляны специалисты по аэронавтике, которые прямо или косвенно принимали участие в подготовке экспедиции. Список десятков казненных возглавлял начальник Гидрометслужбы А. Вангенгейм, который и предупреждал о крайней опасности полета. Сталину нужны были мёртвые герои и мёртвые виновники. И те и другие очень удобны — одними можно было гордиться, как знаменем, а другие смертью ответили за неудачу идеи.