7. 3 The Adventure of the Lion Tolstoy, Холмс, Ват

Мой друг любил в промежутках между индуцированными приступами дедукции поразмышлять о кознях своего основного врага и его философского учителя. Если его не трогать в этот момент и не отвлекать дополнительными вопросами, то приступ носил четкий временной характер и не превышал одного-двух блестящих утверждений, к сожалению, полностью недоступных моему разуму.

– Я еще в 1888 г. подозревал Аарона Косминского в качестве Джека Потрошителя, но все улики носили исключительно косвенный характер. Однажды мне улыбнулась удача; заглянув в Британскую библиотеку в поисках нужных для работы химических трудов Менделеева, я увидел Косминского, увлеченно читающего рукопись Гегеля: «Основы феноменологии нравственности и диалектической морали, рассмотренных в единстве и противоположности юридических суждений». Заметив меня, подозреваемый крайне смутился и окончательно пропал на следующий день. Спустя полгода его арестовали по обвинению в попытке убийства сестры, и я вынуждено потратил время для розыска и уничтожения этой опасной книги Гегеля. Только до экземпляра принадлежащего Мориарти пока еще мне не удалось дотянуться.

Глаза Холмса излучили монохроматический свет и погасли, что всегда указывало мне на возможность безопасно высказывать банальные истины для одноразового применения:
– Идентификация трудов немецкого классика, как источника заразы эпидемиологически опасной книги не выдерживает никакой критики, Холмс. Право – это некая как бы абстрактная воля, которая, в некотором своем проявлении во вне себя, и явленная действиями осуждения и наказания. И наконец, Гегель, насколько я помню, выступал против наказуемости преступных намерений и уголовных мыслей творческих личностей. Объективный Дух права не оставит без наказания субъективный поступок индивидуума во всей целостности правовой действительности, которая-то разумна и, следовательно, реальна! – с немым раскаянием мне удалось высказать самые мудрые предложения о гегелевской философии. 

– Глядя на Ваши лингвистические построения, нездоровый румянец и знакомство с трудами Гегеля, я начал серьезно беспокоиться о вашем душевном здоровье, мой друг! – Холмс глубоко затянулся, погонял в легких табачный дым и выхлопнул его серой струей испоганенного воздуха. В устоявшейся тишине он продолжил: –  По возвращении из России рекомендую пройти курс лечения сульфаниламидным пенициллином и забыть навсегда бациллу интоксикации гегельянской философией…

Мне пришлось прервать друга, с омерзением я произнес:
– Холмс, вы втираете в меня какую-то чушь!
Шерлок убрал от эпидермиса шкодливые ручки и заглянул в глубокие закрома моей души. Бездна, притаившаяся там, настолько ответно глянула на Холмса, что ему тут же пришлось выскочить из моего подсознания.

– На мой взгляд, Вам, Ватсон, следует уделять больше внимания экологии разума и экономии мыслей для достижения значимого результата в охоте на местных девушек, – завершил детектив свою мысль, Холмс, уже  после обеда, исполненный разгадок и дедукций. В ответ на его аргументы меня прошиб холодный пот:

– Побойтесь Бога! Холмс, я и в мыслях не держал ничего подобного! Беспробудное уныние, охватывающее каждого европейца на вершине Среднерусской возвышенности – излечимо только водкой и баней. Как дипломированный врач, смею уверять Вас, что антибиотик совершенно бессилен против вирусов, так и с целью дезинфекции философских испражнений. – В этот момент, испытанный мною страх достиг настолько высокой степени, что одетую сорочку, пришлось немедленно заменить на более свежую (к счастью, запас их всегда имелся в саквояже, вместе с набором хирургических инструментов и колодой для игры в покер на раздевание).
«Кто не играет в азартные игры – не пользуется благосклонностью Фортуны», – гласит великая латинская пословица, а диалектика Гегеля наилучшим способом подходит русскому Змей-Горынычу, но не зрелому в своих мышлениях джентльмену.

Переодеваясь, я крепко утвердился во мнении, сродни полноценной уверенности, что рассылаемые Холмсом в разных направлениях карлики доносят ему обо всех моих действиях и поступках. Саквояж был полон их отпечатков пальцев, а следы на полу не оставляли малейших оснований для сомнения.

После заката солнца, я непрерывно и без устали, пересекал необъятные просторы яснополянской усадьбы, только раз отвлекшись от дела, чтобы вступить в разговор «po dushamm» с местным «krestyanin». Должен смело признать, их «vodka» гораздо прозрачнее нашего американского виски. Я с запозданием понял чистую русскую душу: «Она – бесконечная поверхность с весьма призрачной границей души и тела.
Местные жители совершенно лишены наших викторианских представлений о справлении основной и дополнительной человеческой нужды в канализацию. Их Credo звучит как: «Одну и ту же водку нельзя выпить дважды», с этой верой они живут и умирают безо всякой медицинской помощи». На фоне происходящего, ясно понимаешь супремум пространства Малевича и его безысходную тягу к абстрактной форме изобразительных конфигураций. Его кисти иконописный черный квадрат на золотом фоне в ковчежце и старинном киоте украшал любимую комнату для раздумий Толстого. Спустя полчаса, пребывая в подвешенном состоянии духа и наблюдая переливы в абсолютно черном теле русской авангардистской иконы, я внезапно ощутил, что дети это не родственники, а непосредственные потомки, которых родители запустили в будущее.