Калитка

Алешка с удивлением разглядывала калитку, на которую наткнулась в лесу. Калитка как калитка, таких в деревне полно. Некрашеная, покосившаяся… ни двора, ни забора, стоит посреди леса сама по себе.

Девушка толкнула ее, ступила, а калитка взвизгнула и захлопнулась.

Испугалась Алешка: угодила со света ясного да в темень черную. Сердце стучит, требует ворочаться, а глазам в тот миг отворяется таинственное болото. Неохватные во мху деревья, подобно чудищам-великанам, стоят в недвижной тине, лапами над водой выпростаны их громадные корни. В том дремучем безмолвии блистают на воде диковинные кувшинки.

Алешка очарована зрелищем… С лиановых зарослей свешиваются вниз обезьянки и бросают к ногам гостьи изумрудные камушки. Их все больше - кругом все светлее. Под толщей воды что-то мерцает, блестит глянцем - непонятное чудище поднимается из трясины.

Вскрикнула Алешка, попятилась и в тот миг услыхала:
 
- Не бойся, милая, - голос был мягкий, добрый. – Ты лесу моему приветна, миру его живому. Кликнул я тебя, калитку указал. Хочу, чтоб с дарами от меня ушла.

Алешка по сторонам головой повертела, затем поклонилась.

- Спасибо, хозяин добрый. Бабушка не велит брать чужого. Сказывает, коль в руки само идет – не иначе как нечисть подле.

Вдалеке за болотом восходила луна, золотистой дорожкой воду устилала. Алешке подумалось: не она ли говорит. А голос отозвался снова.

- До тебя тут многие побывали… Уносили - сколько унести могли. Ты одна устояла...

С лианы сползала вниз красивая, радужная змея. В ее пасти сверкал крохотный изумруд.

- Это самое дорогое, что есть… - сказал голос. - Он мал, но вершина его недосягаема! Возьми на память обо мне!

***

Сквозь листву пробивались солнечные лучи, падали на лицо. Алешка открыла глаза. Вокруг привычный лес: ни болота, ни калитки.

«Так это был сон… - девушка улыбнулась, - какой чудесный сон!»

Разжала кулак и ахнула – на ладони сверкал камушек. Тот самый. Побрела Алешка домой в раздумьях, рассказала бабушке про сон, камень показала.

Та помрачнела.

- В старину знали: есть на земле болото с богатствами невиданными. Еще дед мой сказывал: много люда через то богатство сгинуло. Уж не то ль болото, ни лешего ль голос?

- Добрый он, бабушка и ласковый.

- Зверя и змею не тронь - не укусят. А вот беса лесного стерегись, - бабушка торопливо перекрестилась. - Он с человеком по-человечьи, со зверем и птицей по-лесному, а сказывает голосом юноши.

Утром прибежал друг Егорка, звал кататься верхом. Алешка отругала парня, что хозяйского коня одного на пастбище бросил, да отправила обратно. А к вечеру по деревне молва пошла: коня украли, а Егорку бросили в подпол.

Заплакала Алешка, загоревала. Два дня места себе не находила, а на третий решила идти искать коня. Стала бабушка отговаривать внучку, да та стояла на своем.

Спозаранку обняла Алешка бабушку, пошла вдоль речки и сама того не заметила, как ноги понесли ее к лесу. Знакомо скрипнула калитка… То же дремучее болото, те же кувшинки в нежном цвету... да что-то привиделось в лесной куще. А как разглядела - вздрогнула. Маленький, сгорбленный карлик таился за зарослью, седая копна волос доставала до тины.

- Я не причиню тебе зла, Аленушка, - откликнулся старец. – Знаю: путь твой нелегкий, потому показался тебе.

Осмелела девушка, спросила:

– Откуда знаешь, как звать меня!? Бабушка кличет коротко Алешка. Все так стали… Ты один Аленушкой назвал.

- Все живое в лесу переговаривается. Птицы и звери все про всех знают.

Насторожилась Алешка, вспомнила слова бабушки: говорит голосом молодого, с человеком по-человечьи, со зверем и птицей по-лесному. Поклонилась она в пояс старцу:

- Прощай, хозяин лесной. Скажи только, как вспоминать мне тебя.

- Леший я.

- Леший!? – Алешка попятилась.

- Постой, милая! Я укажу путь, где идти тебе за конем.

Девушка замерла. Сердце ее от страха колотилось.

- Пойдешь по дороге прямо, где солнце встанет. Минуешь тридцать деревень и три царства. Откроется тебе поле маковое. От него до царства Макового рукой подать… Там и отыщешь коня своего!

Старик положил что-то в кувшинку, подтолкнул к девушке.

- Возьми на удачу. Меня до 100 лет хранила и тебя охранит.

Алешка подняла зверушку из меха. Это был оберег!

- Как же ты без него, дедушка?

- Ступай, милая. Может, еще свидимся…

***

Дорога вела Алешку прямехонько туда, где спозаранку солнце вставало. Тридцать деревень миновала она, три царства да поле красное от маков. На одиннадцатый день ступила на землю царства Макового. Как увидела дворец - ахнула, такого величия зреть не приходилось. Но не ведомо было ей, что таилось за тем величием.

Тропинку к царской конюшне указали люди добрые. Вела она к подлеску. Забором из речного камня огорожена была конюшня, у дубовых ворот стража, ни пройти, ни прошмыгнуть. Ходила девушка вокруг да около, заглядывала в щелочки, пока не прогнали.

Брела Алешка по лесу и плакала. Кружила меж сосен, горевала, да не сразу клик услыхала. Обернулась - перед ней старик.

- Милая, что есть на свете такого, из-за чего слезы градом!?..

Сказала Алешка, что отыскала пропажу, а она в неволе под замком.

- Эхе-хе, - вздохнул дед. – Тут все в узде, и ходу нет, и мочи скинуть нет.

Алешка утерла слезы.

- Поделись, дедушка... Камень души всегда легче вдвоем нести.

Старик опустился на пенек.

- Снится мне каждую ночь сон один: будто дворец - посередь болота… а государев трон в болотном смраде вязнет. Не к добру это… Прежде царевич сгинул, теперь вот царь… Непонятное творится в государстве. А еще объявилось в моей конюшне чудо невиданное: конь-огонь!

У Алешки вмиг пересохли слезы, забилось сердце. А дед продолжил.

- Строптивый, необъезженный… собой хорош! И где только такой уродился!?..

- В Грибном! - не удержала радости Алешка.

- Да вот беда… - вздохнул дед. - Близко никого не подпускает, сколь дней уж ни ест, ни пьет… Угасает чудо природы.

- Это Бес! - вскричала Алешка, стала поднимать старика. – Скорее идем.

Она увидела коня - и сердце ее сжалось. Он был понур, безучастен, кожа потускнела.

«Бес!..» - кликнула Алешка.

Старик увидел, как по крупу коня побежала волна дрожи. Привядшие уши подтянулись, голова дернулась, он стал вскидываться. Алешка бросилась к коню, обняла за шею.

Старик не мог совладать с собой, ком в горле мешал ему дышать. Девушка рассказала, что коня выкрали, а Егорку посадили в подпол.

- Теперь я нашла его, а вызволить мочи нет.

- Не грусти, – сказал дед. - Солнце на вечерней зорьке служанкой провожают, а с рассветом царицей величают!

Три дня Алешка возилась с ослабленным конем: водила к сочным травам, к чистому ручью, купала в голубом озере. И однажды сказала деду, что на опушку выходит лев им глядит на них с Бесом.

- Его Алешенька приручил. Уж три года, как сгинул царевич… а зверь все выходит…

- Жалко, - девушка грустно улыбнулась. – Значит, царевича, как и меня, Алешкой звали?

- Уродился-то он Алешенькой, но царь звал его Лешим.

- Лешим? - удивилась девушка.

- Едва мальчик научился говорить, стал рассказывать, о чем говорят птицы и звери в лесу.

- И у нас есть Леший! – воскликнула Алешка. - Только настоящий. Он отдал мне свою обезьянку! Вот…

Она показала зверушку. Старик глянул и поменялся в лице. Его губы свело так, что он не мог выговорить и слова.

- Что с тобой?! – испугалась Алешка.

- Не может быть… Не может быть… - повторял старик, - это оберег старой цыганки… Алешенька никогда не расставался с ним.

Холодок побежал теперь по Алешкиной спине. Старик рассказал, что после смерти царицы простая экономка втерлась в доверие царя, а царевича возненавидела лютой ненавистью. Чтобы ублажать государя, она по всему свету скупает породистых лошадей и устраивает для него праздники.

Старика не было два дня, на третий он объявился. Ему удалось узнать, что самозванка за день до исчезновения царевича побывала в заколдованном лесу. Дед с Алешкой сговорились ночью идти в тот лес.

Путь был не близкий, лошади шли шагом. Девушка спросила, почему лес называется «заколдованным», старик ответил: люди поговаривают о чертовщине в нем. Когда дорога пошла под гору, перед ними открылся абсолютно круглый, словно на блюде, лес.

Подъехали - спешились. И только подошли к кромке, как оглушительный удар молнии сотряс «лесное блюдо». Старик с Алешкой испугались, попятились. Лес зашелся грохотом, ливнем. Под ясным ночным небом в лесном круге разбушевалась небывалая гроза.

- Курамора! – закричал старик.

В ответ раздался жуткий треск молнии, лес расступился, открылась просека, а на ней во всю ширь вода, и на волнах - они не поверили глазам - качалась живая беседка! Зеленый пол из 8 крокодилов нос к носу, в круге хищных пастей пузырится вода. Столбы из четырех мощных питонов подпирают стаю летучих мышей, сцепленных перепонками. Живая крыша пищит, волнуется от змеиного шипа.

Таким устрашающим было приглашение колдуньи.

Алешка с дедом взялись за руки и ступили в клокочущую хищными сердцами «беседку». Она стронулась и начала вращаться.

- Только бы не упасть, - шептал старик, – сожрут.

Во власти невероятного кошмара они кружили в лесном коридоре, пока не пристали к избушке. Выскочили на крыльцо, подальше от кровожадного сборища, поднялись по прогнившим ступенькам и вошли внутрь…

А там хоромы высоченные, широченные да с царским убранством. Было непонятно, как такое могло уместиться в ветхой избушке.

- Так и человек, - шепнул старик, - снаружи так себе, а внутри целый мир!

В полумраке у золотого камина сидела тучная женщина. Это была Курамора, хозяйка заколдованного леса. У ее ног две пантеры. На столике свечи, шкатулка с зеркальной крышкой. От ледяного взгляда колдуньи проняло холодом.

Старик склонился в поклоне, взмолился:

- Курамора, Алешенька наш в беде, уважь - верни царевича.

Колдунья недовольно глянула на непрошеных гостей:

- Госпожа пожелала избавить ее от наследника ценой в сундук золота. Чтобы расколдовать, нужно больше того, что дала она.

Алешка видела, как сгорбился старик, как дрогнули его губы.

- Государь не поскупится ради сына…

Колдунья криво усмехнулась:

- Завтра после праздника госпожа взойдет на трон. Клюквенный сок из ее рук станет для царя роковым.

Старик растерялся, не мог вымолвить и слова. Тут Алешка вспомнила про подарок Лешего, достала камушек и протянула колдунье. Ту передернуло при виде крохи, и всем своим видом она дала понять, что они ее утомили.

Но Алешка с вызовом сказала:

«Это самородок! Другого такого на свете нет!»

Курамора небрежно швырнула камушек на зеркало. И уже начала было зевать, как вдруг зеркальная гладь скукожилась, пошел дым, на дне шкатулки стали надуваться и лопаться огненные шары. Искрами занялось все вокруг. Сполохи света метались на застывшем лице хозяйки, стенах, потолке.

Колдунью словно подменили: глаза ее горели, губы шевелились. Когда искры разом погасли - на поверхности блистал камень. В полумраке, в изумрудном сиянии он был великолепен.

У Алешки текли слезы, у старика дрожал подбородок. Курамора была одержима, взгляд ее безумен:

- Эй вы… - Алешка с дедом вздрогнули. Силуэт колдуньи посередь зала был обращен к полу. Она сняла перстень, бросила его под ноги, и там, где он катился, открывалось окно в подпол. – Ничтожное и безмозглое, явись… Я притянула его! Приворожила! Столько лет ждала! Теперь «Венец» мой!!! Я владелица сокровища!!!

Под полом загудело, половицы заскрипели, в окошко со всего маху ткнулось и стало биться отвратительное чудовище. Явились и другие, черные, уродливые… Они кишели, дрались за место под стеклом. Колдунья неистовствовала, хохотала.

В подполе творилось невообразимое: масса дерущихся чудищ превратилась в сплошной вертящийся клубок. Курамора хохотала все сильней. Раскаты грома сотрясали хоромы, рычали пантеры, гасли свечи одна за другой. Алешка прижалась к деду, они с ужасом наблюдали за происходящим.

Наконец, Курамора подобрала перстень - окно закрылось. Изумруд в полной темноте светился сквозь ее кулак.

Алешка с дедом вновь стоят перед заколдованным лесом. Он безмолвствует. И в ту минуту обоим подумалось: а не привиделось ли все…

«Сильна!.. Ох, сильна Курамора!» - вздохнул старик, взял Алешку за руку, и они пошли искать своих лошадей.

***

Не пожалела самозванка для праздника казны царской. На трибунах сидят гости знатные, вдоль манежа толпится народ. Звучит музыка, не гаснут фейерверки, угощеньями полнятся столы. Все с нетерпением ждут начала, гостям не терпится увидеть племенных скакунов.

«Царь!.. Царь!..» - вдруг пронесся по толпе радостный гул.

Стихла музыка. Бледный государь, еле переставляя ноги, поднимался на помост. В народе хворь царя считали делом рук самозванки и за то ее ненавидели. Толпа шипела и злословила. Из всеобщего недовольства выделился шепот:

- Довела гадюка… В государыни метит!

А чуть поодаль голос спокойный, старческий:

- Сорняку и в сытой земле не быть благородным!

Прозвенели трубы, начался праздник. Мимо трибун понеслись кони, один краше другого. Алешка с дедом не спускали глаз с самозванки, они видели, как царь увлечен происходящим, как она ухаживает за ним: то один кусочек сладенького подсунет, то другой.

Неожиданно в ее руках возник бокал с красным клюквенным соком.

«Вот оно!.. – обреченно выдохнул конюх и торопливо сунул Алешке оберег царевича…

- Милая, на тебя вся надежда!»

Он выскочил на поле и с криком: «Государь, дозволь»… побежал к помосту.

Стражники бросились за ним, схватили, повалили. Толпа шумит, гости напуганы. Царь гневно поднимается с места, но в это время на арене появляется конь невиданной красоты, необыкновенной стати, с роскошной гривой и сказочным хвостом. Верхом молодая наездница.

Замерла толпа, ахнули гости, царь застыл в восхищении.

Самозванка взбешена, машет руками. Стражники норовят ухватить строптивого коня, а тот, хрипя и лягаясь, несет наездницу к помосту. Она, на полном ходу, бросает царю оберег царевича, тот роняет бокал с клюквой.

Зверушку подняли, подали государю. При виде ее царь пошатнулся, его поддержали, усадили. Он велел немедленно доставить к нему наездницу и конюха. Привели старика растрепанного, в разодранной рубахе. Царь протянул к нему руку с оберегом, глаза полны надежды и нетерпения. Старик припал к ногам.

«Государь! Жив наш Алешенька…»

У царя подкосились ноги. Оба, царь и мужик, стояли на коленях, голова к голове, и плакали.

***

Через три царства и тридцать деревень мчал Бес Алешку домой в Грибное государство. На третий день увиделся им родной лес. Висело над ним облако, на гриб похожее, со «шляпой» да тонкой ножкой. И вертелась та ножка, будто веретено.

Подивилась девушка - отродясь такого не было в здешних местах. Шумит маковка лесная под грозным облаком, волнуется, конь фыркает, пятится. Алешка взяла Беса под уздцы и вошла.

Огромный черный вихрь медленно накрывал лес, скручивал кроны, вырывал с корнями деревья. Кругом скрипело, скрежетало... Круговерть из листьев, пыли и щепок сметала все на своем пути. На опушке вихрь внезапно замер, что-то выплюнул из своей черной плоти, ослаб и тонкой нитью ушел в землю. Все вокруг стихло.

Под голубым небом, в высокой траве лежал молодой человек. Он с трудом приподнялся, сел… голова кругом, перед глазами плывет, двоится, не может понять, где он, что с ним… Обернулся на шорох, а пред ним конь стоит, ладный, красивый, хрипит, бьет копытом, голову клонит. Глаз от него отвести невозможно.

Юноша руку к нему потянул, да не дался красавец и еще пуще копытом бить стал. Понял юноша: за собой зовет. Привел его конь в лес. Под поваленным деревом лежала девушка без чувств.

Очнулась Алешка в горнице, видит: возле нее красивый молодой человек. И бабушка рядом, слезы утирает, улыбается. После узнала она, что спаситель ее не знает ни имени своего, ни роду. Весь вечер Алешка рассказывала юноше о волшебной калитке, о Лешем, о Маковом царстве, а утром отправились они в лес на поиски калитки.

Молодые и счастливые, они с утра до вечера бродили по лесу… все тропинки исходили, все хоженые и нехоженые уголки Грибного леса обсмотрели, а калитки не нашли.

Загрустила Алешка, не разворотил ли ураган болото, не сгубил ли Лешего...

Вернулись молодые домой, а там их дожидаются слуги помещика. Юношу скрутили, связали и вместе с конем увели в поместье.

Семь дней бабушка смотрела на Алешкины слезы и наконец, сказала:

- Помещик без разбору парня в неволе держит… Пойду-ка я за заступничеством к царю!

И только она это произнесла, как у их калитки остановилась карета. Из нее вышли царь и старик. Ни передать, ни описать, как встретились Алешка с дедом. Он шепнул, что самозванку упрятали в темницу до конца дней ее. А царь обнял, в лоб поцеловал и назвал Алешку спасительницей государства Макового!

Не терпелось ему о сыне расспросить, но набежала тут деревня поглазеть на живого царя. А кто-то возьми, да скажи, что местный помещик Алешкиного жениха в темницу засадил.

Возмутился государь, велел дорогу к барину указать.

Вышел во двор помещик, обомлел… под окном карета царская, а двор полон люда деревенского. Потребовал царь юношу из неволи отпустить. Медлил помещик, вертелась на языке дерзость: царь другого государства, государству Грибному не указ. Да не осмелился и велел доставить пленника.

Шел молодой человек, по рукам и ногам цепями скованный, лицо в синяках, рубаха изорвана. Бросилась Алешка к другу, потащила к царю, чтоб поклониться, да видит - государь остолбенел, руки тянутся к юноше: «Лешинька… сынок… живой»…

И старику ком горло сдавил, и народ разволновался. А помещик затрясся от страха: шутка ли, сына грозного царя государства Макового в цепи заковал. Что ж теперь будет-то… Самого в цепи закуют. Все нажитое прахом пойдет.

Мысли, одна страшнее другой, носились в голове, и послал он за конем и Егоркой… авось получится откупиться.

Поняла Алешка: Курамора сдержала слово, расколдовала Лешего. Слезы радости мешались со слезами грусти. В последний раз девушка глянула на любимого и пошла со двора, куда дорога указала.

Медленно возвращалась память к царевичу, долго он не выпускал из объятий отца, конюха любимого. Весь прежний мир, огромный и яркий, вернулся и обрушился на него воспоминаниями.

Алешка шла по лесной дороге. Кругом пели птицы, да не для нее, низко кланялись ветви, но не ей. Слезы, не переставая, катились по щекам. Не заметила она, как примчались Егорка с Бесом, как покорно шли рядом.

Царевич же пребывал в приятном волнении, в расспросах, воспоминаниях, да вдруг разом встревожился, всполошился.

- А где Аленушка? – юноша стал озираться. - Где любимая моя!?

Все притихли: из царственных уст слова «Аленушка» и «любимая», никак не укладывались в людском воображении. Царевич кинулся со двора - и все живое тут разом пришло в движение. Толпа хлынула следом.

Предвкушение небывалого чуда вселилось в каждого и несло господ и подданных, бок о бок, по одной дороге. Грибной лес такого еще не видел. Впереди толпы всей бежит молодой царский кучер, не отстают стражники, помещик, прислуга.

За невиданным поспешает вся деревня. В толпе несутся обезумевшие кони. Последним из сил выбивается государь, по леву руку от него - бабушка, по праву - старик. За царем, в потоке всеобщего безумия, плетется тройка с роскошной царской каретой.

В мгновенье ока разнеслась весть о женитьбе царевича. И в один прекрасный день миром свадьба правила.

В час неслыханного торжества, в честь наследника государева и простой деревенской девушки, ворота царские нараспашку отворили. На свадебный пир прибывала знать королевская, княжеская, помещичья и был там весь грибной деревенский люд. В дар молодым привели красавца коня Беса, прослывшего ныне на весь белый свет!

От рассвета до заката тянулись ко двору государеву кареты, телеги, пешие, в лаптях да босые - всяк познал силу щедрости царской! И над сладостями заморскими пчелы роились, и лилось вино рекой, и по мостовым катились бочонки с медом!