Женщина мужского рода

     Главное, у неё ещё имя такое, нежное, женственное - Ларита. Будто в насмешку. Которое не идёт ей не то что совсем, а является её антиподом, и даже неким хамским вызовом окружающим. Когда люди слышат её имя впервые, она так и ждёт, что кто-то прыснет в ладонь и переспросит:
- Как, как? Ла-ри-та? Ты? Она со своим именем, как два полюса, как два противоположных вектора, как протагонист и антагонист. С этаким имечком ей надлежит быть хрупкой, чувствительной блондинкой в лёгком, кружевном сарафанчике с наивно и доверчиво распахнутыми навстречу миру василькового цвета глазами и хорошенькой мордашкой. А не тумбообразной колодой с короткой стрижкой, в бесформенных штанах и в клетчатой, навыпуск рубахе, по обыкновению, раза в два больше её размера. Ларита на секунду останавливается возле зеркала и проводит по жёсткому ёжику волос широкой ладонью с настолько сильно обрезанными ногтями, что подушечки пальцев наплывают сверху, почти полностью скрывая оставшуюся «в живых» незначительную часть ногтевой пластины. Так коротко стричь ногти ей начала ещё мать с раннего детства, пытаясь отучить маленькую дочку от дурной привычки их грызть. Ларита ещё какое-то время по инерции нещадно скоблила зубами сами подушечки до образования кровавых ранок, но находчивая мать и тут не растерялась, а перманентно стала «обрабатывать» ссадины горчицей, запасы которой в холодильнике неустанно пополнялись.   Всевидящее око и наказующая материнская длань настигали маленькую Лариту даже в тех местах, где физическое присутствие мамы было, казалось бы, полностью исключено. Например, в детском садике. Там, перед наступлением тихого часа по просьбе бдительной родительницы и на глазах затаивших дыхание пятилеток, толстенькие пальчики рыдающей девочки воспитательница густо смазывала отвратительно горькой мазью «Левомеколь». Его привкус во рту Ларита помнит до сих пор. Чтобы там не говорили о недопустимых мерах воспитания педагоги-психологи всех мастей и иже с ними, эти методы оказались весьма эффективны. Ногти грызть Ларита с тех пор перестала. Совсем. Но привычка коротко их обрезать осталась. И тоже, видимо, навсегда.
     Ларита не носит платьев, юбочек и никогда не пользуется косметикой. Вообще. Хотя ей уже двадцать с небольшим хвостиком. Нет, она не из этих, которым нравятся девочки. Она точно знает, так как встречала «таких». Учились на первом курсе с ними две девчонки. Вот одна из них, большая, энергичная, напористая, очень тесно дружившая с тихой, похожей на мышку, маленькой, тщедушной однокурсницей, чем-то неуловимо напоминала Лариту. И это было тем обиднее, чем большую неприязнь они обе у неё вызывали. Затем эти девушки куда-то исчезли. Сразу после того, как очень тихо и почти незаметно были отчислены. Очевидно, администрация института не вполне разделяла широту их взглядов и свободу самовыражения. Однажды Ларита с парочкой ребят пришла на квартиру, где жили эти подруги. Ларита помнит неубранную постель, ещё хранившую тепло, красноречивые вмятины и следы весьма активного пребывания в ней двух тел. И было отнюдь не раннее утро. Она не помнит, зачем они туда явились, кажется, что-то на счёт подготовки к студенческой весне, но зато смешанное чувство брезгливости, любопытства и стремления постичь нечто запретное, волнующее и отталкивающее одновременно, она запомнила надолго. Когда она встретила девчонок на следующий день, то поняла, что чувство неприятия и отчасти отвращения одерживает верх над всеми остальными. И это положение сохранялось до самого их отчисления. Так что она не по девочкам. Хотя, к слову говоря, она и от мальчиков-то не в слишком большом восторге. Но здесь процесс взаимообратный. Парни с ней если и общаются, то без всего этого романтического флера. А как с пацаном, на равных. 
     Есть и другая категория, внешне похожих на неё мужеподобных женщин. И таких Ларита тоже встречала. Например, директор агрокомплекса, где она проходила практику. Умная, уверенная в себе настолько, что у Лариты, глядя на неё захватывало дух… К тому же прекрасно образованная, с великолепным чувством юмора, колоссальной эрудицией и выдающимися лидерскими качествами. Вот кого не парит совершенно, что о ней думают другие. И как она выглядит в их глазах. Уж она-то точно о них ни одной минуты не думает. Увы, некоторым внешним сходством и полным пренебрежением к внешней, декоративной стороне своего образа, их сходство и ограничивалось. Ларите никогда не стать такой, как она. По крайней мере, мозгов, чтобы это понять, у неё хватает. Чего-то нет внутри неё. Какого-то стержня, цементирующей основы, на которой крепится уверенность в себе, финансовая стабильность, карьерный рост, общественное признание, высокий личностный статус и прочее, прочее…
     Так что Ларита принадлежит к какой-то другой категории, никак не связанной с этими двумя. Но она точно знает, что не одинока. Таких, как она во все времена было предостаточно, и с каждым годом становится всё больше. Она это знает наверняка. Потому что всё больше её знакомых, у которых в паспорте, в графе «пол», значится - женский, всё чаще предпочитают платьям и юбкам - футболки и джинсы. Спросишь их, почему, мол? В ответ пожимают плечами и отвечают: «Так удобнее».
Даже мать её постепенно успокоилась и отстала от неё. Перестала предлагать ей отрастить волосы - «ты же девочка!», тонировать кожу лица - «хотя бы попробуй!», обратить внимание «вот на этот изумительный оттенок помады, уверена, тебе очень пойдёт!» и уже не подсовывает дочери глянцевые журналы. И много чего уже не делает, хотя всё ещё страдает, от того, что Ларита «такая».
- Какая «такая», мам? - вяло спрашивает иногда дочь. Мать машет рукой и отворачивается, дескать, а то ты сама не знаешь, не видишь… И обиженно замолкает, будто Ларита это делает намеренно, чтобы её позлить. Или опозорить… «У всех дети, как дети, а тут…» Но массированные атаки на дочь прекратились. Мать, что называется, махнула рукой. Устала. Да к тому же ей сейчас и некогда. Она ведь замуж вышла два года назад. Больше всего этому обстоятельству радуется Ларита. Хотя и замечает, что мать немного стыдится своей дочери перед новыми родственниками… Но Ларита прощает ей это… Она давно поняла, что людям нужно прощать их слабости, возможно, что и они, в знак благодарности, не слишком будут цепляться к твоим… К тому же ей, что называется, не привыкать. Так что Ларита очень рада за маму. Во-первых, она заслужила, хотя бы после сорока лет узнать, что же это такое - пресловутое женское счастье и с чем его едят, во-вторых, Николай, что там говорить, отличный мужик. Ну и, в-третьих, самое главное, основная масса кипучей материнской энергии теперь, слава богу, перенаправлена в другую от дочери сторону. Мать переехала к мужу, а Ларита осталась с бабушкой. И все довольны.
     Ларита не знает, почему она такая, какая есть. Она лично к этому не стремилась. И она понятия не имеет, когда именно это произошло. Может, когда ей шестилетней мама покупала одежду для девятилетних, так как в другую она просто бы не влезла. А потом бабушка укорачивала рукава и штанины. Или когда на новогоднем утреннике услышала, что «таких толстых снежинок не бывает». А может это случилось в то время, когда она, незаметно для самой себя, превратилась из девчонки-пацанки в законченную мужичку… Она даже не знает, что отвечать людям, которые её спрашивают, почему она делает всё, чтобы бесследно и наверняка убить в себе любое проявление женственности. Почему целенаправленно и специально подчёркивает свою мужиковатость? Ларите иногда хочется крикнуть:
- Я ничего специально не делаю! Я просто такая, ясно вам! Нацепи я сейчас платье и накрась глаза, вы же первые начнёте тыкать в меня пальцем: «Смотри, смотри, ей это идёт, как корове седло…»… В одежде, которую я предпочитаю, я прячусь от самой себя, от своего женского естества, которое в моём случае выглядит карикатурно, смешно и нелепо! Я хочу оставаться, как можно более незаметной даже для себя самой, неужели это так трудно понять?! Я не знаю, кто я… Мужчина, запертый в теле женщины, женщина, ненавидящая своё природное естество или просто средний пол, я не знаю! Но я просто есть! Среди вас… Живая и настоящая… Не надо со мной дружить, если вам не хочется, не любите меня, я без этого обойдусь, но оставьте мне право выглядеть так, как для меня предпочтительнее и комфортнее! Не стоит кивать на меня и перешёптываться:
- Как думаете, это мужик или баба?
Это так глупо и противно… Ларита всё ещё смотрит на себя в зеркало, вытягивает губы трубочкой и вдруг приходит к выводу, что усы и даже маленькая, изящная бородка ей, несомненно, были бы к лицу.