Её прозвали Пантерой

 Учителя между собой, как обычно, обсуждали учениц подопечного восьмого класса:

- Эта девчонка растёт своеобразной личностью, этакая с перчиком и корицей, - сказала молоденькая англичанка.
 - А по моему, она уже ведёт полноценную  половую жизнь, - заметила географичка, -  у неё на лице совсем нет характерных для её возраста прыщиков. Изумительно гладкое личико, оливкового цвета. Даже завидно.

  Пантеру знали  по всем дворам, кварталам пятиэтажек вдоль улицы Заречной. Её постоянно видели возящейся с бездомными кошками и бродячими собаками. Никакой речки и поблизости никогда не бывало рядом с улицей Заречной, проходящей через квартал, застроенный пятиэтажными панельными серыми"хрущёвками". Рядом находился огромный дачный массив, выделенный специально городской администрацией для работников вредного производства на "крупнейшем в Европе" химического комбината. И проживали по данному микрорайону в большинстве своём "химики", отработавшие свой срок по приговору на стройках народного хозяйства. По дачным домишкам Пантера и моталась с местной шпаной большую часть своего свободного времени, обирая чужой урожай  ягод и фруктов, подламывая ради тяги к приключениям хилые запоры дачных домиков и грабя наглым образом кое что из дачной нехитрой утвари. Она лихо скакала через заборы с колючей проволокой, обдирая коленки и локти,  в постоянно изодранном платьишке. Мать Пантеры ругалась и даже стегала ремнём, но Пантера оставалась сама собой: резвой смуглой девчонкой, со светлыми светлее кожи двумя косами через плечо с кошачьей походкой, небрежной к указаниям матери и учителей. Безотцовщиной дикой росла Пантера, и мать плакала частенько на родительском собрании в классе от собственного бессилия. На Заречной улице все знали, что отца Пантеры зарезали на улице за карточный долг и даже полученную зарплату из карманов не выгребли.  От набегов по чужим дачам Пантера имела кое какую денежку, на которую можно было позволить купить себе пирожное-мороженое с лимонадом.
 Иногда и мальчишки повзрослее покупали ей   что-нибудь вкусненькое со своей
 невеликой зарплаты ученика токаря, слесаря, куда они устраивались, едва дотянув до завершения восьмого класса. Пантера тоже ждала тягомотно окончания школы и уже место присмотрела себе на химкомбинате в химической лаборатории, где ей посоветовали усиленно учить химию в школе, чтобы научиться отличать калий от кальция, а железо от дерева. Пантера и перестала делать домашние задания по остальным школьным предметам. Когда мать бывала в вечернюю смену, Пантера,  пропускала уроки, прячась в сарайке в подвальном этаже дома, где жильцы имели дощатые закутки для хранения разной хозяйственно мелочёвки и домашних заготовок на зиму. Там терпела, зябко кутаясь в старое одеяло, выжидая положенное время окончания уроков.
  По всем кварталам улицы Заречной существовали свои понятия-представления о "нормальных пацанах", про тех,  у кого в обязательном порядке есть хоть одна корявая наколка на кулаке и финка за поясом брюк, кто может сбацать на гитаре слезливую "Мурку". Тот - правильный пацан, с авторитетом.
 Самым правильным,  с авторитетом пацаном по улице Заречной считался Мотя, уже отсидевшиий по малолетке три года за разбой с "кисточкой", то есть вооружённое нападение на государственное имущество. Мотя, с мясисто синей физиономией и до сих пор наблюдался местным участковым, но несмотря на то, всегда ходивший с фирменной воровской финкой за ремнём сзади под пиджаком.
 Всем было известно, что Пантера девчонка Моти на полном пацанском серьёзе, он метит её в "законные марухи, по достижении соответствующего возраста. Своё право на Пантеру Мотя оберегал рьяно и бдительно, и саму Пантеру мог отхлестать по щекам, если что-то ему не понравится в её слишком весёлом поведении. В кино в местный ДК "Химик"  Пантера могла ходить только с Мотей, Это было только Мотино право. Все на кварталах об об этом знали. Но иногда Пантера игриво сама предлагала кому-нибудь из ребят сходить в кино на интересный новый фильм, но избранник тут в испуге отнекивался, придумывая причины, и предлагал в замен лучше купить "большое мороженое".
 Пантера соглашалась на такой вариант и смеялась заливисто, точно специально рассчитывая на это посмеивалась, жалея робкого ровесника.
 Она вообще родилась жалостливой по натуре - жалела бедных кошек, собак, мальчишек, которых осенью забирали в солдаты или тех, кого весной уводил из дома наряд милиции. "как же так, - объясняла она посторонним, - зима наступает, морозы холода, а их увезут далеко-далеко от дома. Это как же страшно, до ужаса. А весной в тюрьму садиться, тоже очень страшно: всё кругом расцветает,а ему несчастному - в камеру с решеткой..."
 Весной посадили и Мотю. Пантера сама, при всех, предложила ему "уйти  в сарайку", точно собираясь принести ему некую искупительную жертву. Из сарайки они вернулись быстро, минут через десять. Мотя выглядел смущённым, а Пантера весёлой, смеялась чересчур нервно и сказала Моте: "а теперь хочу мороженное большое-пребольшое и лимонад "Мокко". Смущённый Мотя мигом послал кого-то из местных шестёрок в магазин, сунув тому небрежно горсть рублей из кармана. После Моти Пантера будто взяла за правило жалеть  других пацанов с улицы Заречной, призывников и осуждённых после приговора, предлагая им пройти в сарайку. Слух об этоЙ специфической жалостлитвости дошёл и до матери Пантеры. Мать до крови и синяков изхлестала ремнём дочь, приговаривая: принесёшь в подоле пащёнка, утоплю как котёнка, а тебя из дома выгоню, нечего нищету плодить и так перебиваемся с копейки на копейку всю жизнь. Заруби себе на мозгах!.. Грех мой за убийство на тебя ляжет!
Зимой Пантера вдруг резко изменилась, погрустнела, поблекла с виду, и даже походка потеряла ту кошачью вкрадчивость. Учителя посчитали, что наступает взрослая серьёзность, даже успеваемость улучшилась по всем предметам. А уже весной слух по кварталам прошёл, что Пантеру посадили за детоубийство, взяв её с поличным как она сжигала труп новорожденного в подвальном этаже, в своей сарайке.
Друзья Моти написали ему об этом на зону. Тот, говорили на улице Заречной, ответил: освобожусь, убью Пантеру.


    =========""==========