Экзерсис на радио Свобода или Залог свободы

               
     Я едва успевал за мелькающей впереди спиной Зворычного. Будто какой лесной насельник или нетопырь - я некстати усмехнулся, вспомнив вклокоченного комиссара в Бердичеве, надо было видеть недоумение на его плохопрорисованном квадрате лица, когда я представился ему охотником из Беловежской пущи, - он шнырял меж осин, припадая на контуженную ногу, зябко струясь через низины ериков, давно пересохших, еще до Великой войны наехали земгородецкие гусары, нагнали техники и перебросили русло старицы в новые дали, так что теперь соседний уезд черпает затхлую водицу ерика, оставив нам неизбежные поправки к рельефу, а их придется вносить в семиверстки, погодь, дай вот мне только штаны приспособить. Видимо, я бормотал вслух, потому как Зворычный обернулся и зашипел, пристукивая посохом по корневищу вывороченного ураганом дуба :
     - Ты чего там выбарматываешь ? Никак колдуешь ?
     - Это, Зворычный, я думаю вслух, - отвечаю ему, доставая папиросу, - иду вот за тобой и думаю : кто из нас дурак.
     - Я и так знаю, - с важностью отвечает он, совсем зазнался, как его жену увели демобилизованные красноармейцы, привязав за ноздри к обозной телеге, воспрянул Зворычный без поедом заедавшей бабы, бросил слесарничество и завел ячейку, куда мы и пробираемся второй день, - я, Пухов, вооруженная сила, по всем мнениям дураком быть не могу, а ты, - смотрит на мои сапоги и смеется, - до дурака не дотягиваешь.
     Ну обожди, гад. Срежу я тебя на ячейке, загоняю перед твоими же товарищами, зря я, что ль, три численника накануне вызубрил да подшивку  " Нивы " за восемьдесят восьмой с чердака принес, аж исчихался весь, вот сколько пылищи вобрала в себя печатность. Гашу папиросу точными ударами сапога и бегу за Зворычным, вывернувшим по над сосняком к товарному вагону.
     - Ух ты, - удивляюсь я, подбегая к вагону, - это ж десять верст надо было переть. На горбах ?
     - Пошто на горбах ? - удивляется Зворычный, с шумом ставя винтовку к стене вагона, ритмически прочерченной пулеметной очередью. - Мобилизовали трудящихся, они вагон и приперли.
     - А вы их потом расстреляли, - коварно подсказываю приятелю, чувствуя присутствие ячейки внутри вагона, значится, надо начинать, держись, слесарюга, захомутаю я всю твою политграмотность и наружу выверну.
     - Ну да, - не спорит Зворычный, залезая в вагон по приставным сходням. Я за ним. Темно. Страшно. Кто - то громко дышит, обделяя последующие поколения воздухом. Закуриваю для ликвидации жажды и устало падаю на пол. Пол усыпан папоротником, ворочаюсь и устраиваюсь на боку, подперевшись на локоть.
    - Ты кого привел, Зворычный ? - слышится голос и обладатель этого скучного голоса бьет кресалом, высекая энергию. Телешит фитиль у сальника, освещая таинственную внутренность бывшего вагона, превращенного волей ячейки в ячейку.
    - А приятель мой со старины еще, - кашляет Зворычный, с шумом садясь на колченогий табурет, рвет на себя ящичек, встроенный в стальную массивность купеческого шкафа, шуршит чем - то, наконец достает пайковую воблу и жухлую луковицу, - Пухов.
    - Шарикова у вас нету ? - деловито спрашиваю, беря у Зворычного хвост и пару чешуек луковицы. - Чепуха человек, конечно, но матрос.
    - Да он же сумасшедший, - всплескивает руками чумазая девка из угла, подходит к сальнику и я вижу, что это пристанционная Тоня Кучеряшкина, курсистка. Она еще в восемнадцатом эвакуировалась из Месопотамии с корпусом Паскевилидзе, в Тифлисе от тифа чуть не загнулась, а когда вернулась - основала производство аэростатов прифронтовой защиты из конфискованных кальсон буржуазии.
    - Как есть псих, - снова не спорит Зворычный, вгрызаясь в хребет пересушенной воблы, - нос вот вчера откусил политруку комендантской роты товарищу Кульхе.
    - Это какой Кульхе ? - хрипит еще один из ячейки, выпирая на свет лисьей шубой с чужого плеча. - Конрад Самуилыч ?
    - Не, - щелкает луком Зворычный, подвигая к себе поближе винтовку, - Конрад брат евонный, а политрука башибузуки перекрестили, а как сменяли его, то имя возвращать не стали, нецелесообразно, - по слогам произносит трудное слово слесарь, вставляя свежую обойму в винта, - решил командарм и вручил перед строем имя своего жеребца, так что теперь Кульхе значится по списочному составу, - лезет в карман и достает смятую бумажку, - как политрук Кульхе Граф.
   - Ну - ко ся, - не верит на слово Тоня и хватает бумажку, подносит к свету и возмущенно кричит : - Тута яти !
   - Ты ять не трожь ! - бьет ее кулаком по зубам мужик в шубе. - Эта буква довоенного качества.
   Он прыгает ей на грудь и мы слушаем, как трещат ребра. Тоня захлебывается кровью.
   - Так ее, паскуду, - одобряет Зворычный, поднимая винтовку. - Ложись, - приказывает мужику и тот покорно пластается под наши ноги. Зворычный бьет ему в затылок прикладом, дергает затвор и стреляет в спину.
    - Кончилась ячейка, - рыдает Зворычный, но меня не обманешь. Вырываю из его рук винтовку и вывожу. Вагон уже окружен, впереди гарцует на протопопице барон фон Дрейден, боцман Дидько развел громадный костер и подвесил над ним чугунный котел.
    - Да, - неожиданно твердо, как Терминатор, произносит Зворычный и лезет в кипящий котел.
    - Нет, - хохочет барон и швырет следом за ним гранату. Раздается взрыв. Котел - к черту. Резким голосом барон приказывает взорвать товарный вагон, переделать к утру все семиверстки и жахнуть по уезду из бронепоездной  " Точки - У". Дидько козыряет, почтительно поднося кулак к лихо заломленной бескозырке, а казаки из сотни Улагая тащат труп Тони Кучеряшкиной в кусты.