Иордан

А такой был берег:
немного рыжая трава, выгоревшая, и небольшой не то, чтобы обрыв, но склон вниз с открывшейся буро-ржавой землей, почти без камней, и потом песочек до самой воды, тоже коричнево-бурый, цвета охры, смесь красной и желтой охры, а потом уже и речная вода — светлая, но не очень прозрачная, тоже немного бурая, с оттенком сепии.

И пузырьки в воде, и вода, словно немного шкворчала-ворчала, бормотала что-то, спокойно и беззлобно.

И там, в реке можно было разглядеть небольшие стайки маленьких рыбок, тоже бурых, что мелькали и исчезали в почти такого же цвета волнах.

И небо было почти серое, неяркое, и солнце, затянутое в облачной дымке.
Все почти в общем, цвета сепии.
Такой был час.

На берегу стоял молодой человек, в общем, совершенно обычный.
Не было у него никаких особых примет, такой же как все молодые люди, если это может быть особой приметой.

Опрятная светло-серая одежда с земляным оттенком, небольшая бородка и усы, не то, чтобы темная, но какого-то каштанового цвета, такие же и волосы, немного вьющиеся, так, чуть-чуть, такие же и глаза, чуть светлее коричневых, может быть с зеленоватым оттенком, или так казалось от рефлексов реки.
Совсем обычный молодой человек.

Необычно было лишь то, что он стоял на этом берегу, словно столб, никаких реакций на лице, никакой мимики, но однако же, он был полностью вовлечен в то, что видел.

Казалось, он и смотрел не глазами, но чем-то невидимым, что было его частью.

Он сам не мог себе даже отдать отчета, зачем он в этот день оставил свою работу в лавке, зачем пошел из города к реке, по дороге обнаружив многих других людей, идущих группами, о чем-то переговаривающихся.

Слышал смутно  "Иоанн, Иоанн"…

И так он пришел, порой смешиваясь с толпой, которая становилась все гуще по мере приближения к реке, пришел на это ржавый берег.

Отошел немного вбок и остановился недалеко от края берега, где еще росла трава.

Странное состояние испытывал он:
одновременно легкости и словно бы невесомости, как будто парил надо всем этим, однако же стоял не шевелясь.

Он видел, как человек с длинными волосами отшельника, окунает в воду одного за другим людей, из очереди, выстроившейся на берегу и обрамленной еще и другими людьми или любопытствующими, или привлеченными может также, как и он сам, видящий все это.

Он ясно видел, как что-то происходит с этим людьми после погружения в воду, вынырнувших каким-то другими, видел, как вдруг сияют их взгляды, как они меняются на глазах, что-то удивительное.


А потом он увидел Человека, и дальше уже не обращал ни на кого внимания, просто больше не видел никого.

Человек этот подошел к тому, кто окунал людей, прямо в воду, наклонил голову, и было довольно глубоко при этом в реке, и что-то тихо сказал, а окунающий ответил странно: "Мне ли Тебя крестить? Как я не достоин развязать и ремни Твоих сандалий"

Или ему это все послышалось?

И время изменилось.
Словно остановилось совсем.

И еще странное — лица их — казались отражением друг друга, хотя и разные, а словно одно.

— Оставь это, не теперь, — сказал тот Человек.


И тогда окунающий возложил Ему на голову руку и сильно окунул в реку, и казалось, он сейчас сам при этом отключится, упадет в обморок.
Но не упал.

Лицо его сделалось строгим и исполненным силы какой-то необычной, но доброй.

А Тот, Кого окунули, поднялся из воды и начал выходить на берег, а вода в этот момент в реке вдруг закружилась, и течение реки изменилось полностью на обратное.

И белый голубь, непонятно как и когда появившийся, да, голубь был,  был сразу над Ним и сопровождал Его от берега до берега.

А когда Он ступил снова на берег, воздух словно завибрировал, задрожал, и все люди услышали сквозь гул, вибрирующий глубокий Голос:

— ...Мой Возлюбленный Сын, в Нем Моя воля благая, Его слушайте…

И люди повалились на землю, а некоторые стояли, и переспрашивали, — что это? кто говорит?

Но в ответ молчали.

И тогда этот Человек посмотрел на небо, и сказал "Отец мой возлюбленный!".




А уже все и разошлись, когда молодой человек очнулся от того, что видел и пережил.
Не было никого уже на берегу.

Только река поменяла направление.
Иордан.

И он все-также стоял и смотрел — на берег, на воду, на выгоревшую траву, на нежное атласной лазурной голубизны небо, на солнце, закрытое деревьями вдалеке возле дороги, с лучами, сияющими золотисто шафранным сквозь кроны…

Но словно какая-то пленка была снята с его глаз, с души.

И он впервые почувствовал себя тем, кто он есть: сильным,живым,единым с жизнью, подлинным, имеющим право быть и жить на этой земле, с этим народом, таким как он есть на самом деле, может быть даже и безымянным,и безвестным, но полным любви.

Его никто не окунал в воду, никто не смотрел на него, но все изменилось.

Он подошел к реке, встал на колени, зачерпнул немного этой чуть мутной желтовато-бурой воды, которая в его руках показалась ему кристально чистой, омыл лицо, налил на голову, опустил руки в воду, и слезы ли это были его, или вода реки, он даже не знал, границ больше не было.
 
Он переживал глубокое благодарение жизни, потрясенный, разбуженный, новый.

А река шептала, журчала речитативом волн, двигаясь в обратную теперь сторону —
к прежнему своему истоку.