До 1954. Отцы и деды мои, вникаю...

Я у них родился в городе Уфе в 1954 году...
Какие у меня ассоциации с цифрой "1954"? Очень-очень долго это была позорная цифра. Я стеснялся это цифры. Кругом были цифры 1952, 1951, 1950, всё почётнее и почётнее - 1949... При мне мерялись достоинствами 1948 и 1949, пацаны разъясняли, что 1948 круче, разумеется, чем 1949, а уж 1952 пусть вообще помалкивает... НА 1954 никто и не смотрел... А в классе у нас 1953 - это цифры моей ядовитой зависти. Вот, кому повезло...
Когда на арену стали загружаться 1955, во мне появлялось то сочувствие, но заслуженное ими презрение моё... 1956, желторотики... Главное, что они, которые и 55, и 56, безоговорочно признавали моё превосходство... А вот когда-то ведь и девушки стали появляться - 57-е, 58-е, 59-е... Мне 15, ей 12, например (то есть, она 57-го) - мезальянс, разумеется. Мне не подступиться к ней - другая уже эпоха: другие фильмы, другим музыки-песни, игры другие, мода совсем другая...

1954 - я хорошо ощущаю привкус этого слова - "салага", а ещё - "позорник"...
Но настало время, я тайно полюбил эту цифру, 1954... Это вам не 1953. И это вам не 1955. 1953 - это ещё Сталин, ещё Берия. 1955 - это уже привыкать стали, что ЭТО прекратилось... А 1954 - это свежесть первого года совсем без Сталина... Но такое всё очень потом появилось у меня, очень даже недавно даже...

Итак, они меня родили в городе Уфе в 1954 году...
Сами же они все перебрались в Уфу из Минска в 1952-м... Совсем чуть-чуть они были в Уфе, когда я у них родился. Почему же они перебрались из Минска в Уфу?

Тот, кого я называл всегда дедушкой, о нём у меня самые добрые остались мнения-впечатления. Почему-то мне кажется, что он бы мне хотя бы ответил на вопрос, почему от всех этих их квартир, куда меня туда-сюда прописывали, почему мне ничего не осталось, не досталось. Окей, не давайте мне ничего, но зачем же обещать? Вся мою батрачную на них юность-молодость, да и зрелость, зачем эти обещалки? Ну, да, чтоб пахал на них, понятно. Я пахал на вас почему? Не на себя, а на вас. Ни шага без вас не реши, не сделай... - почему? Как бы, что бы он мне ответил бы на это? Если я вам никто, а я вам никто, как вы смели мне мешать строить свою собственную жизнь? Зачем вы делали меня разменной монетой в своих махинациях, в ваших жизнеобеспечениях вас, но не меня самого?

Итак, я про Дедушку. Это из-за него они оказались в Минске. Это он из Минска, отчим моей матери. Он из Минска, а потому моя мать именно в Минске сошлась с моим отцов. В Минске и расписались. И сразу же уехали в Уфу, как только расписались в 1952-м.
Моя бабушка-еврейка, мать моего отца, пришла к моей бабушке-русской, матери моей матери и произнесла такую фразу: - Спасите Вову!
Так мне рассказывала и не раз моя бабушка-русская.
Спасите Вову, моего отца, - так просила-умоляла моя бабушка-еврейка мою бабушку-русскую и моего деда-еврея, неродного моего деда-еврея, но самого мне лучшего человека из всей моей родни, как мне всегда казалось. Как оно на самом деле, лучший ли он для меня из всей родни, сейчас я узнал бы, если бы он прокомментировал тот грабёж, который они надо мной совершили - все они, остальные. Не уверен про бабушку-русскую, но все остальные надругались надо мной.
Да и бог с ними, я сам дурак.
Я сам дурак, но я хочу понять это эдак окончательно. Я хочу их всех-всех отпустить. Отпустить и больше не держать их во мне.
Понять, что я не проигрыше, а в выигрыше. Хотя они, разумеется, ни разу не хотели мне добра. А зла - да, хотели. Точнее так: они хотели добра себе ценой моей жизни.
Да, это сродни изнасилованию...
Но я о Дедушке, о своём неродном деде-еврее. Цукерман Мовша Иоселевич - так у него в паспорте про него было прописано, так написано на его могиле, которая в Уфе. МихалОспич - так его звала родня уфимская. Большая-обширная родня со стороны моей бабушки-русской. Уфимская родня их всех, то есть, и моя. Хотя я из теперь никого не признаю. Я их теперь всех от себя отрезал.

Итак, почему Цукерман приехал в 1952 году из Минска в Уфу. Он сбежал от КГБ... или как это тогда называлось? НКГБ? ещё НКВД?... вот, почему. Из рассказов бабушки, разумеется. Его жены, моей бабушки-русской.
Он был осведомителем НКГБ и дальше стало невозможно - его НКГБ припёрло к стенке. Кого он сдавал, я не знаю. Вполне может быть, что никого. Но, зная его, я думаю, что он перед ними юлил. Водил их за нос. Зубы заговаривал. И бабушка тоже такая же была. Она подыгрывала.
Мама у меня была дура дурой - сталинистка была моя мама при Сталине, чего не сказать о моей бабушке, её маме. И родной мой дед, который родной отец моей матери, он был точно сталино-ненавистником. Мама считала его сбрендившим - как, мол, можно говорить, что Сталин - враг...

Итак, это был 1952 год, ещё Минск, а совсем не Уфа, и моего Дедушку Михал Осиповича, прижимало НКГБ. Требовало дать показания на его друзей-евреев. Такая версия была для меня у моей бабушки.
Ему сделали командировку в Уфу, а он уехал в Уфу из Минска навсегда. Он продал свой дом в Минске и купил дом (точнее, пол-дома) в Уфе. Как можно поехать в командировку в другой город, но остаться там, не вернуться, я не знаю. Ничего, кроме бабушкиной версии, у меня нет.
Дед умер в январе 1981 года. Ему было 75 лет. С ними я никогда ни о чём том не говорил. 1981 год - это всё ещё было временем КГБ.

Но что я понял из тогдашнего, сталинского, времени. Человек мог сбежать. Предупредительно сбежать. У них там не в людях дело было, а в цифрах. Не один, так другой, им некогда было искать человека по всей стране. Трудоёмко.

Бабушка рассказала и то, как она сбежала от КГБ... тогда НКВД? в 1944 году. Её завербовали в Уфе в 1942-м. Подложную аферу бабушка моя провернула в 1944 году, подделав чужие документы под себя - документы, разрешающие переехать в Москву.
В Уфе же они оказались из-за войны. В эвакуацию они подались в Уфу. Из Москвы. Вся родня бабушкина была в Уфе, тоже в эвакуации. Вся родня бабушкина в Уфу приехали из Старой Руссы.
Выехать-то бабушка и маленькая моя мама из Москвы сумели, но обратно ходу уже не было. Поэтому - подлог. Главное - что так можно было, если умеючи. И НКВД-КГБ не стало искать пропавшего "бойца" - видно, что таких бойцов у них было, как грязи. Не один, так другой - незаменимых нет у них, как известно.

Дед мой, который неродной, который МихалОсч, отчим моей мамы, он тоже оказался в Уфе во время войны. Бабушка работа в ОРСе - отделе рабочего снабжения, при продуктах, при столовых - огромными чанами они делали лапшу - кормить рабочих. Дедушка был снабженцем. Он заготавливал продукты... формулирую со слов бабушки. Он закупал продукцию в сельских местностях.
Они сошлись в Уфе - моя бабушка и мой неродной дед.
Ну, значит, предыдущего своего мужа, моего родного деда (я никогда его не видел), моя бабка, значит, оставила. А, может, он её первый оставил.
Бабка и дед ворчали друг на друга всю жизнь, спорили, злились. Но не сильно, без скандалов. И каждый оставался при своём.
И оба всегда почему-то очень мило ко мне, радостно очень ко мне.
Чего я не сказал бы о своих родителях. Мои родители меня не любили. Я помню очень хорошо, как меня осенило лет в моих пять: они мне не родные! А родная мама мне бабушка, а дедушка - папа! Я радостно поведал это всем им - что, мол, разгадал секрет-тайну, которую они от меня скрыли.

А ещё мне бабка рассказал, что у деда, у Михалоспича, погибли в Минске жена и трое детей - две дочери и сын. С бабушкой они родили дочку - стало у Михаоспича две дочки, новых, а следующий - я. Вот я и попал в поле его любви, типа того сына ему заменив. Я знаю, что такое любовь ко мне родителя - от этого неродного мне деда. Сомневаюсь, что родной дед любил бы меня так.
Во всяком случае, родной отец... вот даже написал про него "родной отец" и мне не по себе... Этот человек, который типа мой родной отец... вот опять - бррр... как противно... Короче, это бррр, а не родной отец.

А который дед по отцу, его и отец никогда не знал, не видел.Мать мне произнесла как-то: - Она (мать отца, бабушка по отцу моя) прижила его с кем-то... нагуляла...
Хотя имя отчество его мне известно... Борис Аронович - так у отца в метрике значится. Больше о нём ничего. Не знаю, его ли фамилия - Лев. Или бабкина предыдущая... у неё до отца ешё три дочери и сын после отца... Сын это, Феликс, мой, выходит, дядя, погиб при бомбёжке Минска. Этот рассказ я чуть ли не от самой той бабки и услышал - "выбиралась из-под бомбёжки" - какая-то такая фраза её... И я представлял, как она из-под дымящегося месива стен-камней выбирается, а тот Феликс семилетний там и остался...
Это они сидят за столом за круглым у нас дома и разговаривают с Михалоспичем, переходя иногда на русский... Потому что говорили-то они всё время на идише...