Три минуты

 По традиции или старой привычке посетители называли Веру барышней, особенно мужчины. Добродушные добавляли – милая.

Милая барышня Вера считала себя самой несчастливой на свете. Конечно, за весь свет она не ручалась, но в ее дальневосточном городе уж точно не было женщины с более скучной личной жизнью. А вот счастливыми казались все женщины, которых Вера оценивающе наблюдала у себя на работе. Вера работала на телеграфе.

Они заходили воодушевленные и заказывали: кто Москву, кто Ленинград, кто Куйбышев – ждали вызова, задумчиво засматривались в окно, улыбались своим мыслям.

Громкоговоритель пробуждал их Вериным голосом:

– Ленинград! Вторая кабинка...

Одна счастливая женщина частенько звонила в Сочи. Отчетливо, громко диктовала номер рейса, дату и время прилета, звонко чмокала трубку и потом долго на телеграфе не появлялась. Вера уже забывала и про нее, и про ее счастье, а она вдруг опять приходила: радостная, загорелая, во всем новом – доставала из лаковой сумочки лаковый кошелек, оплачивала сразу  десять минут и размеренно рассказывала южному мужчине, как прекрасно долетела и как хороша сегодня погода, просила поскорее выслать фотографии, благодарила за подарки и обещала снова позвонить и прилететь – как только, так сразу.

Другая счастливая женщина исправно по средам приходила на переговоры с Севастополем, там служит ее возлюбленный – моряк. Разговаривали подолгу, не экономили. Вера наблюдала за ней через мутное стекло кабинки: какая стройная, руки тонкие, маникюр, колечко с зеленым камушком, туфли на платформе, видать, югославские.

У Веры тоже были туфли – красные, на толстом на каблуке – тетка через «Военторг» достала. Размер вроде совпал, а по полноте не подошли – тесно, долго не походишь. Но Вера решила разнашивать. Поставила их под рабочий стол: пока сидит, ноги в тапочках, а как пройтись перед посетителями, туфли надевает, стучит каблуками по половицам от одного стеллажа к другому. Очередь интересуется, шеи вытягивают, за конторку заглядывают: мужчины доброжелательно, а женщины надменно.

Не одним же вам наряжаться, – думает в ответ Вера, – у меня тоже связи в торговле имеются.

Приходили еще счастливые, заказывали переговоры и щебетали в кабинках. Вера соединяла, разъединяла и невольно, а иногда и намеренно, подслушивала – интересно. У всех одно и то же. Она ему: «Люблю». А он ей: «Я тебя сильнее». А она ему: «Я тебя больше моря».  Он ей: «А я тебя больше океана».

Вера слушала чужие признания, прижав служебную трубку к уху, шевелила пальцами в тапках и рассматривала свое округлое лицо в прямоугольном зеркальце.

– Минута осталась, заканчивайте, – жестко руководила она, встревая в телефонный разговор, и через минуту разъединяла на полуслове.

Жизнь у людей, как в кино: командировки, отпуска, друзья, планы на лето, раздел наследства, рождение детей, разлуки, встречи. Отдежурила, будто в кинотеатр на новый фильм сходила.

***
По пятницам к двум часам ночи приходила Анечка. В это время в Москве после работы ждал звонка ее муж. В позапрошлом году он приезжал в командировку, познакомился с ней, второкурсницей, в две недели женился и увез ее в столицу. Там у них родилась дочка. В институте Анечка сначала взяла «академ», а потом перевелась на заочное и теперь, весной, прилетела на сессию. Сессия длится два месяца – невыносимая разлука для влюбленных, но такая трогательная и захватывающая история для Веры.  И хоть она не была знакома ни с Анечкой, ни с ее мужем, переживала за них, как за родных, и уже знала об их семейных делах многое.

Мама у Анечки умерла, отец женился второй раз, старший брат из их дальневосточного города давно перебрался в Киев – на летчика учится. Анечка, чтобы не мешать новому отцовскому счастью, останавливается в студенческом общежитии – там друзья. Одну ее ночью на телеграф не пускают, приходит либо с подругами, либо целой компанией, а компания еще и с гитарой. Во-первых, страшно по темноте самой, а во-вторых, после разговора с Москвой Анечка всегда плачет — надо ее успокаивать.

Придут, рассядутся вдоль стены, под большой картой СССР, ждут вызова, песню поют: «Призрачно все в этом мире бушующем, есть только миг – за него и держись...». Парень с гитарой – самый видный из всех, рослый, громкий. Душевно играет, голос глубокий, с хрипотцой.

Если никто в кабинках не говорит, Вера туфли надевает, по залу заманчиво ходит, вроде как цветы поливает или бланки на столиках раскладывает и тоже слушает, а если переговоры, то строго гонит молодежь на улицу, чтобы не шумели. И тогда стоит Анечка одна у  окна в задумчивости и смотрит в темноту.

– Москва, первая кабинка, – объявляет Вера.

Анечка плотнее закрывает за собой стеклянную дверь, да незачем: посторонних нет, а Вера все равно через свою трубку за конторкой про чужую любовь послушает.

Он ей: «Анечка, родная моя». Она в ответ: «Андрюша», – маленькой своей рукой стену в кабинке гладит и плачет, задыхаясь. Он на том конце провода тоже в трубку сопит.
– Время идет, говорите, – встревает Вера.

Приходят в себя, тараторят наперебой. Она спрашивает про дочку. Он отвечает, что Аленка очень спокойная, в садике ее хвалят, кушает хорошо, ботиночки ей малы стали, надо новые, спит крепко. Он спрашивает про экзамены. Она жалуется: ботаника на четверку, а английский не сдала, теперь у нее хвост. Он завтра в «Детский мир» поедет, за ботиночками. До зарплаты у соседей занял.  Она мамину цепочку с кулоном заложила, но отец обещал помочь с деньгами — выкупит. Димка ей писал из Киева, обещал к отцу на день рождения вырваться, если оказия со служебным самолетом будет.

Она волнуется: успевает ли Андрюша стирать? Гладит ли рубашки? А дома порядок? Он отчитывается: полы помыл, посуду не оставляет, починил кран в ванной. Такая чистота! Она приедет — удивится. Да когда ж это будет? И начинают дни до встречи считать: еще столько и полстолько, а потом четыре дня и конец разлуке...

Тут уж Вера разъединяет.

Анечка выходит из кабинки в слезах, берет талончик на  следующий разговор и прощается. Подружки уже ждут в дверях, бросаются успокаивать.

Так много ей любви досталось, что мне не хватило, – думает Вера и смотрит на студентов через окно. Они по очереди проходят по узкой тропинке  под фонарем и исчезают в темноте.

***
Очередное дежурство – свежие новости.

Пришли муж с женой – пожилая семейная пара – звонили сыну Павлу, в Одессу. В Одессе  абрикосы и каштаны цветут, вишни распускаются. Павлику на работе заказ к 9 Мая выдали: шпроты, печень трески, кофе «Арабика», чая большая пачка — со слоном, конфеты «Помадка» и «Птичье молоко». Обещал завтра же родителям выслать. Они хоть и отказывались, а он все равно вышлет. Чуть не поссорились.

Сиротский заказ, – критиковала мысленно Вера, – москвичам в Горкоме красную икру дали, шампанское и зефир в шоколаде. Была тут одна женщина на днях, с подругой созванивалась, а у той муж по партийной линии.

Маленькая старушка в вязаном берете, заказала разговор с Тбилиси, там у нее боевая подруга. Бабулька рассказала, что Федор ее болеет — подагра, но она его все равно каждый день, если без дождя, во двор выводит.  Грузинка жаловалась на гипертонию и  советовала Федору компресс с капустным листом – хорошо помогает от суставов.

Где ж ее взять весной, капусту эту, – возмущалась про себя Вера, – теперь только осенью, еще дожить надо.

– Из-за вашей волокиты, мне придется в этой дыре еще неделю сидеть, – кричал в трубку усатый командировочный с рыжим портфелем, –  неужели нельзя было все заранее подписать? Даю вам два дня сроку.

Что значит дыра? – молча сердилась Вера, прохаживаясь по залу и чувствуя на себе  взгляд усатого, –  две танцплощадки в городе, кафе «Льдинка», кинотеатр, море в конце концов!

Как всегда ночью пришла печальная Анечка, оставив взбалмошную компанию за порогом. Оплатила три минуты с Москвой, стойко дождалась вызова, но как только родной голос по телефону услышала, захныкала. Говорит, брошу институт, не могу больше, к тебе хочу, к Аленке хочу, домой хочу. Андрюша ее успокаивал, опять дни считал – совсем немного осталось. «Ты меня разлюбишь необразованную, да?», – пытала Анечка Андрюшу. – «Не разлюблю ни за что, а вот Аленке нужна мама-профессор! Тебе же еще кандидатскую писать, потом докторскую, тебе же научные открытия совершать. Нельзя бросать. Потерпи, моя маленькая».

Потом стали письма считать. Она ему на этой неделе уже пять написала, два больших и три маленьких. Да-да, он уже два получил, значит, завтра еще одно придет, а послезавтра еще... Утром проснется, сразу спустится ящик проверить. А он ей только четыре написал, но с подробностями и даже Аленкину фотографию вложил –  в садик фотограф приходил. Еще не получила? Ну жди со дня на день.

Анечка рассказала про свой календарь: ручкой зачеркивает каждый прожитый день. Дни с экзаменами кружочком выделены, а день вылета в Москву – в красном сердечке. Но пока зачеркнутых дней так мало, а до сердечка еще так далеко.

Ботиночки он купил — дочке в пору, мысок открытый, чтобы ножка не потела, а пятка высокая, твердая – даже воспитательница его похвалила. Аленка капризничает в последние дни, в саду сказали, что зуб режется. Но кушает хорошо, спит спокойно, температуры нет.

В выходные всей компанией в бухту ездили, – грустно рассказывала Анечка о веселом, – брали с собой вино, бутерброды, Юрка с гитарой. Вода в море холодная-холодная, но солнце так печет. Жарко на берегу невыносимо, разбегаешься – и с криками купаться! Вода – лед! Окунешься и быстрее на берег. Все обгорели: плечи, носы красные. Но как же там красиво, вот бы Андрюше все это увидеть, он бы такие слайды сделал. Песчаный пляж, вода синяя, как платье, которое ей Зоя шила. А вокруг сопки – зеленые, кудрявые. Чайки летают над берегом, кричат жалобно... Но Анечка ничего этого не хочет – только домой хочет.

Анечка говорит, что Андрюша ей каждую ночь снится. Сны такие хорошие, теплые, а потом она просыпается, понимает, что в общежитии, видит свой исчерканный календарь на стене и плачет до будильника. И сейчас плачет и после разговора опять плакать будет.

Вместе с Анечкой плакала и барышня Вера. Сердце ее сжалось, в горле ком — не глотнуть. Она отложила трубку, вытерла слезы, высморкалась и отдышалась, обмахивая лицо квитанциями.

Входная дверь приоткрылась, в зал заглянули Анечкины подружки:

– Что-то долго она, – сказала первая.

– У нее денег только на три минуты, – объяснила вторая, – всем общежитием собирали.

Вера опомнилась:

– Москва, заканчивайте, разъединяю!

– Через неделю в то же время, – успела выкрикнуть Анечка Андрюше.

– Одиннадцать минут, Москва, – строго объявила Вера.

– Как одиннадцать? – перепугалась Анечка, прикрывая за собой скрипучую дверь переговорной кабинки, – у меня было три заказано. Что же вы нас не остановили?

– Вас остановишь, как же...

Анечка молча стояла посреди зала и крутила пуговицу на блузке. Слезы стекали по ее щекам и, собираясь на подбородке, крупными каплями падали на руки.

– Идите, Москва. Я с этим разберусь, – тихо и уже по-доброму велела Вера, выписывая Анечке талончик на следующую пятницу.

***
Но через неделю Анечка не пришла. Ее талончик принес курсант в синей летной форме. Вера сунула ноги в туфли.

– Здравствуйте, милая барышня, – командным голосом поприветствовал Веру летчик, сдвинув фуражку на затылок, – мне бы Москву.

Ожидая вызова, курсант широко прохаживался по залу, рассматривал карту на стене, а потом заговорил с Верой, как с давней знакомой:

– Интересная у вас работа!

– Чем же это она интересная по-вашему? – Вера улыбнулась и распрямила плечи, как для фотографии.

– Вся страна у вас на проводе: люди, судьбы, события – все через ваши руки проходит...

– Скорее, через уши, – перебила Вера и рассмеялась.

Летчик подошел к стойке и внимательно рассмотрел Веру.

– Все новости у вас из первых рук, все про всех знаете...

– Знаю, – Вера поднялась со стула и встала перед летчиком, поправляя воротничок кофточки, – и про вас знаю.

– Про меня? – парень громко рассмеялся. – И что же вам обо мне известно, милая барышня?

– Вы – Дима, с детства мечтаете летать, учитесь в Институте гражданской авиации, в Киеве.

Курсант удивленно поднял брови, хотел что-то ответить Вере, но отвлек звонок.

– Москва, первая кабинка, – сказала Вера летчику и указала взглядом на стеклянную дверь.

По голосу чувствовалось: Андрюша заволновался, услышав Диму вместо Анечки. Но Дима четко и спокойно объяснил, что Аня приболела, перекупалась в холодном заливе, лежит с красным горлом и совершенно без голоса. Температура невысокая, день-два и будет в строю. Волноваться не стоит. Порывалась сама пойти на телеграф, но Дима твердо запретил. Да и сам Андрей запретил бы на его месте. А в остальном все хорошо, готовятся к юбилею отца: холодец, майонез, горошек – обычное дело. Английский Аня пересдала, теперь к русскому готовится. Написала сегодня Андрею два письма: утром и вечером. Дима их одним махом отправил, так что будет им с Аленкой, что почитать.

– Три минуты, Москва, заканчивайте, – предупредила Вера и, дождавшись прощания, разъединила.

– Я понял, это Анька про меня тут наболтала, – разоблачил Дима Веру, – а я чуть было вас за экстрасенса не принял.

– Такая вот у меня работа интересная.

– Как вас зовут, милая барышня?

– Вера.

– Вы, Вера, все про всех знаете, а про вас, значит, никто ничего. Вы тут судьбы вершите, историей управляете, а вашу историю никто, наверное, и не слышал...

– У меня история неинтересная, – вздохнула Вера.

– А вы расскажите. Давайте завтра в семь, в «Льдинке»? Сможете?

Вера смутилась и покраснела ярче своих туфель.

– Не волнуйтесь, если я вам не понравлюсь, так я через три дня улечу, а если... Вы же на телеграфе работаете, мы всегда сможем созвониться. Придете?

– Приду, – тихо согласилась Вера.

Дима приложил к носу ладонь ребром, выровнял фуражку и резким движением отдал честь.

– Подождите, – Вера наспех выписала талон и протянула Диме, – вот, передайте Анечке, пусть поправляется и приходит в следующую пятницу.

***
Анечка институт не бросила, еще три весны приезжала на сессию, все разлуки выдержала,  но ее нежных телефонных разговоров с Андрюшей Вера больше не слушала, потому что вскоре сама вышла замуж и переехала в Киев.

***
Теперь почти каждый день Вера выводит мужа прогуляться по старым киевским дворикам. А когда у него обостряется подагра, делает ему капустный компресс – хорошо помогает от суставов. Сын работает в Петербурге, по выходным созваниваются.

– Милая барышня, – говорит Дима шутливо и протягивает жене мобильный телефон, – соедините меня с Ленинградом, я тут ни одной цифры без очков не вижу.