Б. Акунин. Александр и Николай

Художественные книги Бориса Акунина мне нравятся гораздо больше, чем документальные – исторические. Читая его романы, невольно ловишь себя на мысли, что история у него – в объеме средней школы советских лет. Но зато ее художественное осмысление – нечто потрясающее по интересности! Но вот вышла «История государства Российского» и мне попался том об Александре Первом и Николае Первом. Если бы под рукой был какой-нибудь непрочитанный акунинский роман, конечно же, с жадностью принялся бы за него. Но такового не оказалось и начал читать «Историю…».

Написано, конечно, превосходно – легко, изящно, просто, умно, с параллелями, с «полочками», по которым все аккуратно разложено. …Но опять-таки приходят на ум мысли об истории в объеме средней школы. Екатерина – Великая, Павел – "мягко говоря, странный", Александр – Благословенный, Николай – Незабвенный… Хотя последние два эпитета – наверное, из школы уже не советской, а дореволюционной. Вероятно, оттуда же утверждение, что Романовы – вовсе не сибариты, а усердные труженики… Нет-нет, я не против – может, оно и вправду так и есть. Только последующее изложение даёт повод усомниться в справедливости умозаключений автора.

В одном месте своего труда Борис Акунин говорит, что обучение Александра закончилось, в сущности, тогда, когда по-хорошему только бы должно было начаться; управлять Россией он вовсе не стремился и вообще мечтал о вольной жизни частного человека (это уже не только Акунин утверждает, но и сам Александр пишет). И тут же, через пару страниц (через пару лет) с легкомысленным и балованным юношей происходит разительная перемена – он соглашается взять бразды правления в свои руки из-за опасения за свою Россию. Опять-таки, я вовсе не против – бывают в жизни, особенно такой юной, перемены мировоззрения, сильнейшие потрясения, приводящие к неожиданным результатам… Но в случае с Александром в интерпретации  Бориса Акунина эта перемена представляется совсем уж фантастической, и невольно приходит на ум, что туманная причина ее состоит  в некоей тенденции, или, возможно, в  личных мнениях историка. Историк симпатизирует государю, но не может  понятно объяснить, почему, рационально обосновать этот взгляд. Должно быть, загадочную внутреннюю перемену, произошедшую с Александром Первым, объяснит романист – в пленительной художественной форме, которая у него обычно сочетается со своего рода железной логикой.