Букет

Сан Саныч и в молодые годы, даже когда женился, не был образцом для подражания, и позже, когда развелся с женой, увлекаясь одной женщиной, и бросая другу, оставался таким же - безнравственным, низким, дерзким, наглым, а тут в 55 и вовсе,  как говорится, с цепи сорвался. 

Не знаю, как кому, но мне нравится, когда весна только началась: растаяли сугробы, высохли ручьи, в городе сухой асфальт, и только налетит ветер, как тут же поднимается пыль, он несет вдоль улицы сухие грязно-коричневые листья с мусором, которые остались с осени, трава, как зеленая трехдневная щетина, на камнях греются красные клопы и, раскрыв желтые корзинки, цветет одуванчик (или кульбаба – название растения и в то же время метафора)

В один из таких весенних дней Сан Саныч стоял у входа в продуктовый магазин и курил, как обычно, выставив  правую ногу вперед, и в этом был какой-то шарм, своеобразное очарование и, опять же, благородное бесстыдство. Он – красивый мужчина. Во взгляде уверенность в себе, в своей победе. Решительность! Вот отличительная его черта. Он долго не думал. Когда дело касалось женщин, то какие думы – зачем рассусоливать, пускать слюни, он от слов тут же переходил к делу. Говорить он умел. Не знаю, что он говорил, признаваясь в любви, но, когда рассказывал о своих многочисленных победах, то каждая была красавицей,  и все было, как в «Я помню чудное мгновение».

Я тоже вышел на улицу. Солнце слепило глаза.

-Отдыхаем? - спросил его я, жмурясь.

-Да. Вот вышел. Сегодня тепло. Весна!

-Женщины красивые, - подхватив его посыл о весне, начал я, имея ввиду конкретную, ту, которая с остановки, выделяясь в толпе, безликой, кишащей одинаково одетыми мужчинами и женщинами,  расстегнув короткую куртку, под которой оказалась красная вязаная кофта с вырезом лодочкой и узкий шелковый шарфик,  в серой шерстяной юбке прямого кроя, в сапогах, щеки горели, губы красные, глаза влажные и поэтому казались пьяными, шла в  нашу сторону.

-И женщины, - согласился Сан Саныч.

В том районе, в одной из многоэтажек, где Сан Саныч иногда исчезал, жила его, назовите, как хотите, любовь, или симпатия - его боль. Он уже несколько дней страдал. На него было жалко смотреть. Говорили, что он получил от нее отставку.

Тут мое внимание привлекли две девочки: восьми и пяти лет. Они предлагали прохожим купить тощие букетики из желтых одуванчиков. Не правда ли, странно. Мне казалось, что это глупость. Никто у них цветы не купит.  Ведь они не совсем цветы. Сорняк! Зря они так, тут стоят.

Женщину,  которая меня заинтересовала, окликнула знакомая. Она ждала ее.

И тут я узнал в ней заведующую магазином. «У нее есть деньги», - подумал я о ней, уже без того, что она красивая, как бы оправдывая других женщин, не таких ярких, без цветного шарфика. Она его все время поправляла, и, поправляя, пару раз посмотрела в нашу сторону.

Когда же она проходила мимо, пахнув тонкими духами, из-за чего у меня помутилось в голове, то шаг ее, я слышал, был четким, как будто маршировала, как бы боялась сбиться, ошибиться с ногой, нарушив строй.

Женщина Сан Саныча была проще, не такая уверенная, если эта из тех, для которых весь мир у их ног. Чтоб не казаться банальным, описывая рост, фигуру и ах! какие у нее волосы, глаза и так далее, скажу лишь, что среди своих подруг, а я их знал,  это Нина и Наташа, она выделялась тем, что казалась тихоней,  вроде ученицы средних способностей, тихой, аккуратной, всегда одетой скромно и со вкусом, а к таким надо подходить осторожно, ведь известно, что в тихом омуте водятся черти. Именно эти черти и было главное в ней.

-А ты подари ей цветы, - сказал я Сан Санычу.

Тот понял, о ком я говорю, ему понравилось то, что я сказал, и он тут же оживился.

Признаюсь, я больше пожалел девочек, мимо которых уже прошло с сотня людей, и никто даже не посмотрел в их сторону, чем Сан Саныча, хотя и его тоже.

Я знал, что он ухватится за эту мысль. Одно смущало: что одуванчики, связанные белой ниткой в букетик, не совсем те цветы, не розы и не гладиолусы.

-Вон те, у девочек, - подсказал я ему.

-Но они же… Ты думаешь, это цветы, то есть их можно дарить женщине.

-Почему нет. Первые весенние цветы, как первая любовь, - со стороны выходило, что я подшучиваю над ним. Но Сан Саныч принял мои слова за чистую монету. И тут мне открылось: «Боже, он к тому же еще и сентиментальный». Я описал вначале его, как этакого героя-любовника, прожженного, с огромным опытом обольщения, почти Казанову, а тут слова о первой любви, и они его так тронули, что он уже на все готов.

Я подтолкнул его к девочкам. Он еще сомневался. Но, может, и он их пожалел, одним словом, он купил букетик.

Толпа, пустившись в пляс, кружила возле нас и притопывала. Стоял невообразимый шум. К шуму людей прибавлялась работа двигателей, лязг дверей. Звуки, как виноград наливается соком, наливались децибелами. Солнце выкатило на середину неба и жгло. Было время обеда. Сан Саныч, воспользовавшись тем, что обед, пошел к ней, к той своей любви. В руке он держал букетик желтых цветов.

Он ушел. И вовремя, потому что появились Наташа и Нина, его враги, когда речь заходила о его симпатии: они все знали о нем и (назовем ее Верой) Вере, и даже то, чего он не знал, давно дали ему оценку, он представлялся им ни сколько не сентиментальным, и не таким, как в стихотворении Пушкина, а именно  безнравственным, низким, дерзким, наглым.

-Куда он пошел, - спросила меня Наташа.

Если Нина – полная и высокая, все время спит, то есть законченный флегматик, то Наташа полная, но не высокая, всего то метр пятьдесят, что, вообще-то, нисколько ее не расстраивало, общественница, во все вникает, всеми делами занята и не без того, чтоб посплетничать.

Мне ничего не оставалось, как сказать, что, дескать, купил букет цветов и пошел к их подружке Вере.

-Она думала, что избавилась от него. А тут опять. Ну, если она дома, то ему попадет, - с жаром начала Наташа.

Я в таких случаях из мужской солидарности становлюсь на противоположную сторону. И потом, он такой хороший, такие слова говорит.

Все пересказывать, что я услышал в ответ, нет смысла.

Под конец, я, чтоб не оказаться виноватым, могло быть и так, сдался, согласившись, что да, возможно, так оно и есть, что он наглый.

-У нее новый мужчина, - сказала Наташа. Для меня это была неожиданная новость. Тогда он должен был уйти от нее с гордо поднятой головой (но это мое мнение). А он – цветы. И я еще приложил к этому руку.

-Тогда почему же, - я хотел сказать, что он там делает, но осекся, зачем, мол, говорить и кому – Наташе? Они все одинаковые, а мы плохие.

История с букетом закончилась ничем. Вера открыла дверь. На ней халатик без рукавов, она не тонкая и не толстая, женщина, как женщина, чуть больше сорока, но для Сан Саныча такая желанная. Он улыбнулся, как цветок, расправляя лепестки, открывается навстречу солнцу.

-Тебе что? – спросила его Вера, грубо, как будто за спиной у нее уже стоял тот ее мужчина.

Сан Саныч опешил. Как что? Он ее любит. Он без ума от нее. И не знает, что с собой сделает, если она его прогонит.

-Ах, так! – как будто Сан Саныч не говорил о любви, или сказал, но грубо, вскрикнула она и, вырвав него из рук букетик, бросила его на лестницу. – Вот так.- Тут она с ожесточением потерла ладони. - Вон! – И захлопнула дверь.

Сан Саныч, было, кинулся к двери, чтоб помешать Вере закрыть ее, но было поздно – он уже не смог ее открыть . Тогда он начал по ней бить кулаком. И ударил три, что-то, раза.  Из квартиры, срываясь на фальцет, Вера прокричала: «Вызову полицию!»

Возвращаясь на работу, Сан Саныч думал не о Вере, а  о том, что день-два - он закончит класть плитку на полы и получит полный расчет, а если нет денег, то попросит, чтоб дали аванс. Он купит на свои (!) потом и кровью  заработанные деньги сначала одну бутылку водки, потом другую и уйдет в запой.

-Ну, что? – спросил я его, когда он вернулся. – Как все прошло? Помирились?

-Сказала, что это не цветы, а бурьян, - ответил он.