Разговорчивая утварь. 3. Фанера Элла

Вот переехала я в свое уютное гнездышко, квартира отремонтирована, полы, потолки, плинтусы идеальные, плитка крупноформатная, так что в туалете на полу даже швов нет, ну, разве что при переходе пола в стены, но это же и не считается, на обоях стыков не видно, краска так ровно легла, словно и не краска, превратилась квартира в произведение искусства,  в общем, сделали ремонтники все так, что и придраться не к чему, даже если захочется, а мне и не хочется.  Стала я вещи разбирать, от ненужного избавляться, все по полочкам раскладывать, и непременно, чтобы стопочками, нравятся мне эти стопочки. Они, конечно, те еще модницы, так и норовят спустя неделю-другую рассортироваться да рассыпаться, но я им не даю, объявляю стопкообразующие работы и все на место возвращаю. Я ж знаю, с ними просто построже надо. Разбираю я вещи, мусор оставшийся выкидываю, намываю, блестит все вокруг, душа радуется и поет, глядя на такую красоту, вдруг смотрю, в туалете, приставлена к стенке стоит фанера, и как я ее раньше не заметила, не так, чтобы даже фанера, а уже обрезок в виде флага, большого такого флага, размером со стол. И только я хотела ее выкинуть, потому что мне-то, вроде, фанера за ненадобностью, как она возьми и представься, что ее зовут Элла. И где это видано, чтобы фанеры разговаривали, они же молчат обычно, пока не превратятся во что-то одушевленное, а тут вон какая выискалась, удивилась я, отвечать ничего не стала, но выкидывать пока передумала, воодушевленное выкидывать же как-то бесчеловечно. И стала мне Элла рассказывать разные истории, я молчу, делаю вид, что ее не замечаю, а она все не прекращает. Только окажусь рядом с ней, говорит и говорит: о том, как хорошо ей было, когда она была деревом и росла она в бору на пригорке, а под ней ягоды и грибы и мхами, словно коврами, укрыта земля. А зверей было вокруг видимо-невидимо и птицы разные, и сестры рядом стоят, ветер шумит ветвями. Благодать. Еще про белок рассказывала, не давали они ей покоя. – Что, - говорит, - за глупые белки!? Спрячут орех, зароют рядом со мной, а потом бегают, ищут, вмиг забывают, куда спрятали, я им показать пытаюсь, шишкой кину в нужное место, а они лишь врассыпную. Потом зима приходит, находят они свои запасы, но чаще не свои, а чужие, в смысле других белок. Безалаберные животные! Еще она слышала от сестер и подружек, что есть такая птица клест, самцы ее яркие, красные или красно-малиновые с серовато-белым брюхом, а самочки зеленовато-серые с желто-зелеными краями перьев и перекликаются между собой эти птички «кеп-кеп-кеп-кеп», шустрые, шумные, и так хотелось Элле их увидеть, но ни разу не прилетали они на ее ветви, но Элла не огорчалась и всегда радовалась, слушая рассказы о них. Еще Элла рассказывала о лесорубах, как ее поразили маленькие человечки, хрупкие, кажется, а такие сильные, что смогли увезти и ее, и сестер из родных мест. Дорога тоже ее впечатлила, реки, мосты, другие леса, она и не знала до этого, как огромен мир, раньше он заканчивался на границе бора, а тут, оказывается, и лиственные леса, и поля бескрайние, в общем одним словом – благодать. И на заводе Элле понравилось, потому что все было такое необычное, такое новое, и Элла почувствовала себя настоящей королевой: столько внимания было оказано ее скромной персоне. В магазине вот было немного тяжело, потому что пролежала она там месяц на складе, а разговаривать с ней никто не стал, лежат все стопками, молчат и не замечают, как прекрасен мир вокруг. На складе событий было немного, поэтому иногда было грустно, но все равно и такую жизнь Элла считала замечательной. И вот она была куплена, прибыла в мою квартиру, снова с ней обходились со всеми почестями, внесли на пятый этаж на руках, Элла едва помнила, как дышать от счастья от такого обхождения. Ее молчаливые подружки все ушли на черновой пол, а от Эллы отрезали кусок, большой кусок, но Элла не обижалась, она понимала, что это так нужно, крепкий ровный пол ведь очень важно, а когда ты делаешь что-то важное, то это же вдвойне приятно.
Так и жили мы с Эллой, она стояла у стенки в туалете и рассказывала много разных историй, наблюдательная особа. А приходившие гости с недоумением восклицали, почему я до сих пор не выкинула эти обрезки. Ну, не объяснишь же им, что одушевленные предметы не выбрасывают, потому что не видели они в Элле этой души, а душа у нее была наипрелестнейшая.
Решила я как-то, что, наверное, скучно Элле у стенки стоять, сделаю я из нее пуфик. Как раз для основы сгодится, и видео подходящее недавно в интернете видела. Дома есть старый поролон, в еще отличном состоянии, не знаю, откуда и взялся, даже инструмент нашелся. Ножек только не было, но магазин строительный ведь недалеко и открыт, и бруски в нем на любой вкус продаются, а цена смешная.
Начертила на Элле отметки, отпилила для верха кусок большой, для боковин кусочки поуже, на бруске ножки отмерила, все ладится. Шуруповерт стала осваивать, непростая сперва оказалась задача. А Элла не замолкает, хихикает, когда я шурупами скручивать основу стала, каждое действие комментирует и подбадривает. Наверное, руки бы опустились, но она в меня очень верила. Так и говорила: «Золотые у тебя руки! Смотри, как здорово выходит! Верю, что буду просто восхитительной!» Я и продолжала. Вот и основа готова, краской бронзовой покрасила ножки, устойчивые, добротные получились и при этом Элле подходят, словно с ними и родилась, лаком их покрыла, снизу войлочные накладки. А Элла в восторге вздыхает: «Прелесть-то какая! Это же лучше любых туфелек!» Стала поролон размерять, резать, приклеивать, степлер мебельный осваиваю. Вот и до ткани дело дошло. А магазины-то с тканями закрыты. Мировая самоизоляция и карантин, кроме продуктов и строй товаров и не купить ничего. Это потом уже все освоились, интернет, доставка, а первое время прям туго было. Что с тканью-то делать? Пришлось дома искать. А дома у меня было две больших рукодельных коробки, после переезда и не заглядывала в них еще, стоят в шкафу на самом верху себе спокойно, ткани в них новые нашлись в большом количестве, стала их перекладывать, да подходящую выбирать.  И много там красивых было, под пальцами струятся полотна, роскошными сочными цветами радуют глаз, но молчат. Ткани они же такие, молчаливые, покуда из них что-то не сделают – юбку там не сошьют, пальто, например, или скатерть даже толковую. У меня толковых скатертей не было, да и никаких еще, но ткань достаточно на стол накинуть и уже в скатерть превращается, начинает разговоры разговаривать да гостей созывать. А если вдруг хлопок, да еще мережкой по краям вышить, то и вообще так нос задирает и такую из себя даму строит, что иначе потом и нельзя, разве что из поколения в поколение передавать да праздничный стол ею укрывать. Так вот молчат ткани, перебираю, даже Элла притихла. А потом как ухнет: «Что это? Снизу! Это же клест!» «Где?» - удивилась я, и вытянула снизу роскошный кусок ткани весь расшитый птицами. – Клест! Клест! – радостно запричитала Элла, и так распереживалась, что я едва ее успокоила. – Тишина! Сейчас разберемся! – нашла на просторе интернета картинки и статьи про эту птицу. И точно! Он! На ткани везде самец, а рядом самочка, и вся ткань так расшита. И расшита роскошно. Тут другого ничего и не сделаешь, стала я этой тканью обивать Эллу, складочка к складочке, скрепочка к скрепочке, очень старалась, и не зря, вышло удивительно. Элла вздыхает, слов впервые найти не может. А я только переживаю, как же теперь Элла, ведь она теперь в квартире основательно поселилась, закончились ее путешествия, но Элла в восхищении: «Как же это! Что же! Теперь не один клест на моих ветках, а целая стая, да каких! Как искусно вышиты! Загляденье! И призвание у меня теперь есть: украшать дом, гостей радовать! Счастливая у меня все-таки судьба!» На том и успокоились, так и стали жить. А из обрезков фанеры, втихаря от Эллы, наделала я небольших сердечек, разукрасила, и кучу чудесных сувениров на память наделала, и друзьям раздарила. А друзья некоторые далеко живут, некоторым почтой пришлось отправлять. И Элла, конечно, не признается, что она об этом знает, но все больше рассказывает истории про места и события, где и бывать никогда не могла, а я слушаю и радуюсь. Хорошо, когда у друзей все хорошо, и когда мир в доме.