Глава 2. Первые, но не робкие, творческие шаги

Во время войны Юрий (ему 10 - 14 лет) работал в колхозе, на лесозаготовках. В 1947 году он разыскивает отца, которого после отбытия срока заключения в Соловецком лагере направили работать на Норильский металлургический комбинат, и уезжает в Норильск, подрабатывая в странствиях по Сибири разрисовкой мифологическими сюжетами модных тогда в народе ярких клеенчатых ковриков. После окончания средней школы в 1950 году Юрий едет в Москву. Поступает в МГУ на искусствоведческий факультет, учится там два года, потом учится во ВГИКе на сценарном, который тоже не заканчивает, так как к этому времени главным становится литературное творчество.

Призвание поэта Юра Куранов почувствовал рано – в Москву он приезжает с тетрадкой своих стихов.

Уже в ранних стихах Юры Куранова видна рука опытного автора в смысле поэтического мастерства, правда, с душой непосредственной, юной и до прозрачности открытой.

Чем молнии дальше, тем гром осторожней.
Сначала, как будто по бочке порожней,
со звоном стуча в пересохшее дно,
вливается первой струёю вино.
Но вот осмелели раскаты глухие,
запели под струями доски сухие,
приветствуя гостя с полей своего
и силу, и звонкую удаль его.
А тот, ободренный радушным приёмом,
могучим потоком с раскатистым громом
ударился тяжкой струёю в бочонок,
и доски хохочут, гремя обручённо,
а в людях окрестных будя ароматом
желанье быть сильным, любимым, богатым.

Вот так же сверкнет на странице строка,
по смыслу иль чувству пока далека.
Но вот поползли со страницы раскаты,
сначала робки, высоки, легковаты.
Но сердце на эти далёкие звуки
откликнется тотчас приветственным стуком,
и вот уж радушьем его ободрён
гремит из строки накаляющий гром.
Повеет по векам и скулам бессонным
порывистым ветром, пропахшим озоном,
и смыслом гремучей строки озарён,
ты снова свободен, здоров и влюблён.

Так приходит вдохновение и рождается поэзия – как отклик сердца на вначале отдалённые, но всё более захватывающие таинственные мистические дуновения, вызывающие всплеск чувства и мысли.

Редактор «Нового мира» Твардовский, официально признанный большим поэтом – возможно, отнёсся ревниво к поэтическому таланту молодого автора, почувствовав силу юной дерзновенности его поэзии, устремлённой вширь и ввысь от ограничивающих идеологических установок общественного устройства, которым он сам следовал – и, назвав манеру Куранова «блоковщиной», не принял стихи в печать.

Куранов знакомится с Константином Паустовским, которого почитал потом всю жизнь, как своего любимого учителя. «Я был ошеломлен и обрадован, когда впервые раскрыл страницы книги К. Паустовского, – вспоминал он впоследствии. – С тех пор неотступно помогал он, как родной и несказанно близкий человек, искать и любить простые и на первый взгляд непритязательные мгновения, события, предметы, из которых складывается добро человеческой жизни. Как писатель, он одним из первых учил меня ценить живое дыхание слова, пение красок, мудрую простоту повседневности, под которой скрыты глубинные движения человеческого сердца. Он учил тщательно лелеять опыт накопленного литературой мастерства, неповторимые богатства земной культуры; он убедил, что писатель, если он хочет быть писателем настоящим, не имеет права не быть мастером. Для многих и многих писателей моего поколения «Золотая роза» служила настольным учебником» («Избранное» Вступительная статья Стеценко «Удивительная красота обыкновенного»).

Москва – значимый для Куранова город, в который (проживая уже в других местах) он будет часто наезжать. Круг его московских друзей и знакомых будет состоять в основном из творческой интеллигенции и постоянно расширяться. И в его творчестве столица, сердце России, займёт значительное место. Но в те студенческие годы жизнь в суете огромного города (порой бесприютная в прямом смысле слова), видимо, была не по душе молодому лирически настроенному искателю благотворных для души событий и впечатлений. Его отношение в тот период к человечеству, в котором он видел столько безнравственности и открытого зла, перекрывающего возможности для светлых проявлений человека, выливается в яростных строках поэмы «Новая Атлантида», написанной в мае 1956 года в Москве в общежитие ВГИКа за несколько часов и посвященной «светлой памяти человечества». В ней чувствуется юношеский максимализм. Но нигилизм не был свойственен Куранову. Это было преходящим эмоциональным всплеском. Поэма будет закончена через много лет на оптимистической ноте.

   Летом 1957 года по приглашению художника Алексея Козлова Куранов приезжает на хутор Трошинцы, находящийся в пятнадцати км от села Пыщуг Костромской области, и попадает в мир тишины, сиянья звёзд, цветенья полевицы.

«Я с глубочайшим теплом вспоминаю наше совместное пребывание с Алексеем Козловым в его избе на хуторе Трошинцы, когда он писал свои композиции на сеновале, а я свои – на чердаке его избы. Над нами горело осеннее созвездие Возничего, в желудках было пустовато, ни о каком признании не было и речи, а на душе было легко и свободно». («Воспоминание о детстве»)

В сельском уединении, где не было борьбы за славу и тёплые места (места под солнцем хватало для всех), на лоне живописной и почти первозданной природы севера России происходит реализация духовной независимости и находит удовлетворение необыкновенная жажда жизни. Литературный талант изливается в лирических жизнерадостных стихах.

Уже давно гроза прошла,
И на ветрах обсохли клёны,
Но в небе, ясном добела,
Все бродят запахи озона.

В густом свечении листвы,
На чердаке и на повети
Как будто запах синевы
Разлит во всём июньском лете.

Слегка хмелеет голова,
В глазах – хандры и скуки убыль,
И обнимает синева
Каким-то сладким звоном губы.

И в ликованье птичьих слов,
И в сквозняке чердачных стонов
Ты слышишь: небо до краев
Налито солнечным озоном.

Кроме того, что Пыщуганье стало для Юрия Куранова местом тёплого дружеского общения с Алексеем Козловым, там происходит жизненно-важная для него встреча со своей будущей женой Зоей Алексеевной, племянницей Алексея Козлова, «по северному белолицей и русоволосой, в маленьких веснушках, которые, казалось, прыгали по лицу от каждой её улыбки».

Как-то на литературной студии Юрий Николаевич рассказывал, что на следующее после женитьбы утро под шум березы за окном ему пришло: «Жизнь кончилась». Самым ценным тогда в его жизни была свобода: возможность в любой момент, не спрашивая и не предупреждая никого, направить свой путь куда угодно с одной газетой под мышкой.

Но рядом с любимой женщиной жизнь счастливо продолжалась. Этот период он назовёт: «Лето моего счастья». И писалось легко в состоянии, «когда по тебе разливается счастье от простой улыбки или взгляда, когда тебе хочется плакать от далёкой песни, от близкого шёпота разлуки или от обыкновенной на полуслове оборванной фразы…».

Продолжая писать стихи, Юрий Куранов обращается к жанру короткого рассказа. Его миниатюрам повезло больше, чем стихам. В 1959 году благодаря рекомендациям В. Каверина и Э. Казакевича их напечатали в газете «Правда» (органе Компартии), что открыло для них путь в журналы: «Новый мир», «Юность», «Советский писатель»… В 1961 году выходит первый сборник миниатюр «Лето на Севере».

Поэзия не покидает Куранова, а счастливо перекочёвывает в миниатюры, которые всколыхнули потаённые глубины душ соотечественников, утомлённых однообразием трудовых будней и в литературе (проходящей жёсткую идеологическую цензуру) не находящих для души отдохновения и возможности для духовных взлётов. Молодому писателю приходят сотни писем от благодарных читателей.
 
«Мне трудно найти слова, чтобы выразить благодарность за доставленную радость. Я пьянел от ваших рассказов, я чувствовал, как шелестит трава на лугу, ощущал запах чая с мёдом, вскипячённого под ивами. И ещё я слышал музыку. Эта музыка была ни с чем не сравнимая, ни разу мной не слышанная. Эта была музыка полей, лесов, рек. Эта была музыка Родины!» – пишет Михаил Иванов из города Светлого Калининградской области.

Для некоторых его произведения стали судьбоносными. В одном из писем – признательность за спасение от самоубийства.

Появились отклики официальной критики.

«Куранов писатель своеобразный, с тонкой чистотой красок, со своей манерой, со своей труднейшей краткостью, требующей слова алмазно отточенного, верного и в то же время лишённого экспрессивной нарочитости. Куранов чувствует свежее слово, но мастерство его проявляется и в раскрытом внутреннем «я», близком современникам душевном освещении, и нам дорог этот свет авторской доброты, что делает людей целомудреннее и помогает им познать нашу русскую природу, с ее лесами, с острым блеском Ориона в осенние ночи на плёсах, с далекими шевелящимися огнями сёл на косогорах», - взволнованно отзывается Юрий Бондарев в «Литературной газете» в статье «Душа художника».

«Как знать, не прибывает ли в самой жизни после таких книг чистоты, ясности, внимания ко всему живому» (И. Дедков).

Вдохновенный, но ранее неслышный, голос некогда одинокого в мире скошенной травы мальчика, обретает чудотворную силу. С этого времени у Юрия Куранова устанавливается связь с читателями. К их откликам он прислушивается, на вопросы отвечает новыми произведениями.