Глава 6. Певучее признание родине в любви

Короткие рассказы Юрием Курановым объединялись в серии не только по времени и месту написания (например, «Лето на севере», «Увалы Пыщуганья», «Осенние рассказы», «Там, в Михайловском», «Глубокое на Глубоком»), но и глубинной внутренней связью. Каждая подборка имеет название. И все произведения пронизаны общим настроением автора, неизменно приподнятым над обыденностью, и чувством любви к родной природе и людям: человеку любящему, созидающему и защищающему родную землю.

Глубинную внутреннюю связь интересно проследить в собрании рассказов «Сердце ключей».

В предисловии автор замечает: «Писать о землях древних, о землях, с которыми связаны кровью и делом, бедами и надеждами своими судьбы народов или целых государств, - дело не только увлекательное, но и поучительное. На таких землях старина украшена величием, а молодость - неповторимостью. Такова Псковщина со своим славным и гордым городом на реке Великой…

Мой замысел – поделиться своей любовью с теми, кому это будет интересно, привлечь, заразить вниманием не только к тем городам, деревням, озерам, лугам, о которых пишу я сам, но прежде всего к тем, на которых живет мой будущий читатель, где бы он ни находился. Потому что ключи нашего сердца, чистые струи нашего прошлого и нашей будущей жизни, не только там, где нам на них укажут, но повсюду, где мы сами увидим их, услышим и припадем к ним благодарными и верными устами».

ГОЛОС

Выйдешь на рассвете, встанешь над Великой, ладони сложишь у рта и чуть подашь голос…

Он пойдёт на цыпочках над озером Чудским, потом лёгким шагом среди песчаных долин Эстонии, чуть колыхнёт крыльями над Балтикой, а там распустит парус и поплывёт, набирая силу; он заспешит, раскачивая сосны Скандинавии, и заискрится пылью, как изморосью, над водопадами, а потом уже во всю силу загудит среди фиордов Северного побережья…

Может, у первых поселенцев Пскова было сходное ощущение величия места у реки Великой, придающего чудотворную силу человеку, его слову (голосу) и делам.

ГОРОД И РАССВЕТ

Эпиграф - цитата из книги И.Д.Вундерера, побывавшего в Пскове в 1592 году:

«Псков по величине, как полагают некоторые, равен Риму, почти также могуществен и населён».

…Приедешь в город среди начала зимы и под высокой снежной тишиной остановишься, замрёшь, как бы оглушённый, под горкой, что поднимает в небо одноглавого Василия. Стоишь оглушённый гулом десяти веков неспокойного дыхания этого города. Поётся оттуда, когда первые кривичи поставили деревянное поселение над скалой, вокруг которой плескалась спокойная красавица Великая, и город когда ещё получил своё имя Плесков. Поётся оттуда, когда Игорь увидел с высокого берега Ольгу в долблёной лодке и посадил на коня и увёз княжить в Киев. Поется оттуда, когда трансильванский князь, избранный королем, вышел к стенам Пскова и замер со всей своей армией, пораженный величием и блеском богатого города. С каменными объемистыми башнями под высокими тесовыми шатрами, с лебедиными стаями звонниц, с куполами поливной черепицы, луженого железа, с теремами и звоном колоколов.

«Любуемся Псковом. Господи, какой большой город! Точно Париж! Помоги нам, Боже,с ним справиться... Город чрезвычайно большой, какого нет во всей Польше». 24 августа 1581 г. Ксендз Пиотровский, секретарь Стефана Батория.».

...Не солжешь, если скажешь, что для всей земли Русской псковичи были знаменем честности и смелости неистовой. Псковский полк сражался на поле Куликовом в труднейший для Родины час. В тяжкое, смутное для Руси время подошел под стены шведский король Густав-Адольф, искусный полководец, взявший уже Новгород, Тихвин, Порхов, Старую Руссу, Гдов... Два страшных штурма выдержали стены. И шведы отступили.

«...они в защите своих городов не думают о жизни: хладнокровно становятся наместо убитых или взорванных действием подкопа, загромождая проломы грудью; умирают от голода, но не сдаются, сами жены мужествуют с ними, или гася огонь, или с высоты стен опуская бревна и камни на неприятеля». Стефан Баторий.

Куранов создает своеобразную структуру повествования, в которой он использует смещение временных слоёв. Из современного города по ассоциативной связи осуществляется плавный переход в глубь веков: в живых образах предстаёт история Псковской земли и молодой России, высвечиваются предания и легенды о древнем Пскове, озвучиваются фрагменты летописи. Потом возврат в современность.

«Лодки скользят… под могучими стенами Довмонтова города».

И следующий ассоциативный ряд:

«Я пошел бы к Довмонту, я хотел бы заглянуть ему в очи...»

Идёт повествование о любимом псковичанами князе, который «не только прославлял имя русское в битвах, но и судил народ право, не давал слабых в обиду…» ( Карамзин «История государства Российского»)».

И в завершении – признание в любви городу:

Я часто вижу Псков среди сна. Мне видится, он плывёт навстречу, как ненаглядный медлительный корабль… И я уже не знаю, во сне это или наяву. Но я широко раскидываю руки, я иду навстречу городу, чтобы поклониться ему, как старцу, и обнять, как брата.

НЕБА СИНЬ

Речка Пскова в ароматах первых распускающихся листьев тополя и малахитовых почек – мудреньких жучков.

Вызывает удивление, что в такой полдень под синим небом река совсем не синяя.

И не припомню, чтобы видел когда-нибудь хотя бы глаза такого цвета…

И вот в этой фиолетовой неширокой Пскове лежат, опрокинувшись, гигантский Троицкий собор и чуть менее гигантская его колокольня. Лежат на фиолетовой глади, а цвета своего не утеряли, только чуть колышутся…

В эту пору весны… некоторые люди советуют пройтись вдоль Псковы…

Такой совет полезен… и для души, и для тела… Душа и тело сделаются одно ещё телеснее, другое же душевнее…

Действительно, совершая вместе с автором прогулку, понимаешь, что

…всё для души в такой синий, в такой звонкий день…

Синеет небо, молодеет ветер, скоро грянет пора одуванчиков.

ПОРА ОДУВАНЧИКОВ

Они наконец-то берут своё. Они берут не только своё, но и чужое… в глазах только и кипит это солнечное прохладное горение. Глаза ослеплены, но им легко…

Они (одуванчики) горят по скверам и усыпают берега Великой и Псковы.

А ведь вот также и ещё шире, пожалуй, берега были залиты цветением во времена, когда Великая несла… лодку с юным существом, которое, наверное, опускало в воду ладонь, и долго держало пригоршню перед глазами и видело в ладони могучий и многокупольный город и шло из лодки, ещё не ведая, что быть ему великой княгиней всей этой юной Руси. А Русь дышала сама, как это юное цветение и ждала поры, чтобы окрепнуть и зацвести.

Автор использует исторические реминисценции, возникающие из пейзажа, что придаёт лирической пейзажной живописи неожиданную объемность и глубину.

СЕРДЦЕ КЛЮЧЕЙ

…Они здесь всюду. По песчаным берегам Великой там и здесь они то блещут, как заиндевевшие серебряные тарелки, то как тёмные холодные чаши, то туманятся под валуном… Они бьют под водой скалы, поднялся над которой Кром (Кремль), и текут не только в Великую, но и в Пскову. Сколько поколений утоляли жажду здесь и питали жизнь и силу свою из этих ключей!

Следующая миниатюра о том, что чуткий настрой сердца позволяет улавливать неявные соответствия частностей и создавать из них гармоничное созвучие, включая в него и себя.

СООТВЕТСТВИЕ ЧАСТНОСТЕЙ

…Что, если поместить симфонический оркестр в небольшом зале?.. А можно играть на балалайке в холмистом чистом поле серым недождливым днём, и всё, что выговаривает балалайка, будет услышано и сладостной болью коснётся твоего сердца… Вот так и Великая течёт через равнину, а ты вышел на берег и стоишь среди города, именуемого Псковом, и чувствуешь в реке, в берегах и в городе удивительное соответствие…

В прозрачный день смотришь в даль озера, и оно уходит и тонет под небом, как море. Вблизи и дальше кричат над этим морем чайки. А вот что-то блеснуло в дали. Это, верно, мчаться упряжкой белые кони, или, может быть, не кони, а лебеди несут упряжку по взметающимся волнам. И блещут, и горят на солнце не то гривами, не то крылами.

Завершается цикл миниатюрой

УСТЬЯ РЕК

Тут распахивается такое чувство, будто вступаешь в чью-то неведомую и бесконечную жизнь… Я сам не раз и подолгу стоял над устьями рек… отдаваясь предчувствиям, благодаря судьбу и желая тому или другому счастливого пути…

Устье – это как бы соединение двух жизней, продолжение одной жизни в другой.

Так каждая миниатюра «Сердца ключей» является устьем реки, впадающей в следующую миниатюру. И создаётся путь, плывя по которому, читатель получает множество разнообразных впечатлений. «А если сердце взять в ладони и слушать каждое движение его ключей», «особенно если сердце это земли, земли твоей родной», «то почувствуешь, что каждая твоя кровинка бьется вместе с ним, и сам ты взволнованно оживаешь, добреешь, становишься юным, как родник», «из которого каждый может напиться чистой и ясной силы».

Природа Псковского края питала творчество Юрия Куранова. Но его самые проникновенные слова обращены к людях, которые живут здесь, чьей любовью и трудом он украшается. Своё отношение к псковичанам писатель выражает в поэтической форме в очерке «Когда ты станешь ветром», посвященном семье Масленниковых, учительствовавших на Псковщине:

«Сегодня я хочу тебе сказать, что ты должен сделать, когда станешь ветром. Когда ты станешь ветром, то почувствуешь, какое лёгкое у тебя дыхание, какие просторные крылья несут тебя по свету...

Ты должен подняться до рассвета, пролететь над холмистой озерной равниной, над её лесами и деревнями, и там, где лежит глубокое озеро между взгористых берегов под соснами и елями, тебе надо снизиться...

Не нужно лететь в глубину парка, где раскинулись величественные лиственницы, нужно свернуть южнее, снизиться над каменной трехэтажной школой, подкрасться к деревянному дому на окраине посёлка...

Здесь под окнами цветут розы, красные и белые розы с их юным и ароматным дыханием. Вот это дыхание надо подхватить и унести в раскрытые окна вместе с утренней чистотой и прохладой. Там, за раскрытым окном, в тишине деревянного дома, спит старая женщина с добрым и красивым лицом... Пока она спит, ты должен дышать ей в лицо этими розами, их таинственной глубиной лепестков.

Пусть ей не вспоминается, не видится во сне то горькое, что выпало за восемь десятков лет её жизни...».

Юрий Куранов повествует о трудовой жизни Масленниковых в годы разрухи, о немецком концлагере под Локней, куда попала учительница Татьяна Александровна, о единственном выжившем ее сыне Володе, который в атаке под Ригой нарвался на мину: «Чуть пришел в себя - весь в крови. Левая нога вроде есть, и вроде ее нет... висит на коже. Развязал походный мешок, достал нож и несколькими ударами отрезал ногу. Как все это случилось, до сих пор не помнит. Только потрясенные бойцы рассказали ему, что все это он сделал сам...»

Володя выжил, закончил институт в Ленинграде, учил детей в селе Глубоком, построил школу в три этажа, преподавал литературу, историю, физику и более всего - высокую нравственность человека. И в дождь, и в снег шел читать лекции для односельчан, возглавлял движение «Никто не забыт, ничто не забыто».

И зовёт писатель ветер: «Спустись у того небольшого дома с яблоневым садом, с кустами красной смородины и опусти на деревянное крыльцо этого дома ворох осенних листьев».