Адрана. Хроники войны. кн2Империя под ударом. гл5

Глава 5

- Ступайте, господа.

Последняя фраза прозвучала особенно резко, но, встречаясь взглядом с сильными мужами, Сулла ни разу не отвела глаз. Члены совета стали подниматься со своих мест, шумно отодвигая стулья. В этом зале на каменном полу не было даже ковров. Старинный замок долгое время пустовал. И вот теперь волею судьбы здесь живет королева.

Замок Рогатого Сокола принадлежал некогда рыцарскому роду, патриарх которого пришел на побережье Северного моря невесть откуда. Рыцари клана считали, что предком их был сокол – многое в их облике и характере напоминало молниеносного хищника. А спустя века воины Сокола стали подданными Эгина.

Все побережье с запада на восток с острыми черными скалами и бескрайние пустоши вечной мерзлоты принадлежали северному клану. Но однажды могущественный Сокол стал угасать. Говорили, будто колдуны наслали черную порчу на род. Но были люди, которые знали истинную причину. Виной гибели были не войны, не служение Эгину, не магия, а кровосмесительные браки. Герберт Сокол, четвертый сын Фейги и Герберта, последний в роду, сошел с ума и покончил с собой, бросившись в лестничный пролет с петлей на шее. Чернокнижник и художник, тридцать два года он был страшно одинок, разум его был сумеречен с рождения, раздвоенное нёбо уродовало лицо.

Единственной любовью, смягчающей его собственные страдания и презрение к себе, была Галерея Предков, которую он ревностно оберегал. Здесь находились портреты рыцарей и дам его рода. Герберт знал имена и жизнеописания всех. Часами бродил он под сводами залов, укрытыми бархатом северных сумерек, вглядываясь в гордые лица давно умерших людей. Говорил с ними, и они отвечали ему на разные голоса, дробя тишину галереи. Герберт верил в предков, его возбуждали отзвуки Нижнего мира. Он вряд ли отдавал себе отчет в том, что был чревовещателем.

Заложив за спину руки, Герберт переходил от одного портрета к другому, и все они смотрели на него, и вот уже наметились первые признаки вырождения, идиотизма. Черты лиц искажались, но еще была видна сильная порода. Герберт держал на ладонях века, вот здесь, в дрожащих серых впадинах, иссеченных линиями и сеточками кожи, и чем дальше шел, тем сильнее ощущал дыхание ужаса.

В нужный момент не освежили кровь, и произошла генная мутация. Вот его портрет, и сам себе он улыбается волчьей пастью, и, глядя в свои глаза, он ощущает неудобство и тесноту тела, вонь подмышек, перистальтику кишечника, он один отвратительно живой в галерее мертвецов, и ему хочется убить себя. Каждый раз Герберт покидал залы в слезах, но новым вечером возвращался снова.

Его привлекали глубины Северного моря. Он украшал замок фресками, откуда кричали чудовища, тонны воды и ветер, а в левом нижнем углу картин он молил под дрожащей кистью: «Взгляни в мою сторону и пошли мне любовь».

Однажды в сильный шторм его позвали предки. Он ринулся к морю, где ревели валы, разевая бездонные пасти. Сердце его замирало, он смеялся и плакал, ветер сорвал с него плащ, и тот мгновенно унесся в ледяной мрак.

- Что, если я заблужусь? – закричал Герберт черному небу. – Войду не в ту дверь? И в Нижнем мире буду одинок, и там не обрету покоя?

Он вернулся в замок, в крепкие пределы, и замок взглянул на него тысячью глаз. Прыжок и полет были коротки, зазвенела балка, веревка была надежна, надежна, как земля. Герберт покачивался и тихонько кружился со свернутой шеей. Вокруг, в освещенной сбоку темноте, улыбались и перешептывались рыцари и дамы. У всех были волчьи пасти, и он был, как все. Луч заскользил, голубоватый столп остановился в середине; они были красивы и благородны, и счастливый Герберт был прекрасен, свободный, никогда не знавший уродства рыцарь клана Сокола. Кулиса с шорохом опускается. Все, что было, могло быть или не было – лишь возможная из вариаций.

Сулла отняла ладонь от фрески. От спрута, поднимающегося из мрака глубин, веяло холодом. Такой же холодной была стена. Сорок три года замок пустовал, но еще жив был дух последнего из рода. Королева покачала головой. Скорбь, скорбь повсюду, и в сердце. Какая тяжесть, какая боль. Что-то неладно в моем королевстве. Сулла прижала ладони к вискам. Кожа натянулась, изменяя форму глаз и черты лица. И этими узкими, потемневшими глазами она, не отнимая своей души, смотрела на фреску. Рассмеялась. Мое королевство!

Она вспомнила взгляд, который поймала. Это были глаза Бустаманте. Что-то неладно в Совете. Сегодня она почувствовала это так остро, точно с нее сняли кожу. Кажется, очень важная мысль сейчас раскроется, лопнет почка, ощущение приобретет границы, сейчас она все поймет.

- Госпожа.

Сулла повернулась так резко, что хрустнул какой-то сустав. Это уже было. Когда и где? Даже каменный пол не отражал его шага. Он ступал, как серебристая пантера. Сулла развязала шелковую тесьму, меховая накидка соскользнула на локти. Когда он приблизился, она, точно короля, одела его в меха.

- Простудишься. В этом зале не топят камина. А в переходах и вовсе гаснут факелы.

Он улыбался. Темный мех оттенял бледность его лица, платину волос.

- Меня греет твоя любовь, госпожа, - ответил он.

- Хрисид… - она смотрела в его глаза, в его зрачках видела свой силуэт, свет, его призрачные отблески. – Если бы тебя не было, стоило бы придумать тебя. Как ты прекрасен!

Он перевел глаза на фреску, где на темном фоне, в потеках и трещинах, лежали их тени, еще насыщеннее и страшнее, и их слияние на плоскости стены давало неожиданный эффект: дракон со сложенными крыльями – символ власти Эгина.

- Ты прекрасен, - повторила Сулла. – Ты отражение божества. Душа твоя смеется.

- Где душа моя? Она бежит из этих пределов. Она в слезах.

- Хрисид! – у нее был такой вид, будто ее ударили по щеке.

- Как прошел совет? – спросил он, и это отрезвило Суллу.

- Что ты хочешь узнать?

- Все.

- Тебе не нужно это.

- Почему? Или ты думаешь, что я не способен…

- Ш-ш-ш. – Она закрыла его рот холодной ладонью. Он стиснул ее запястье. Она покачала головой. – Не говори ничего, будь послушным.

- Ты скрываешь что-то?

- Ничего. Скоро ты все узнаешь. Будь светел и счастлив, Хрисид, а бремя забот понесу я.

- Но, госпожа…

Сулла сдержанно улыбнулась. Ах, если бы я не была королевой! Упала бы к твоим ногам, целовала бы твои сандалии, благословляла бы грязь, по которой ты прошел, на животе бы поползла за тобой, все бы отдала. Да я и так отдам все. И знаю, что примешь, Хрисид, эльф, лжец, мой инквизитор.

- Когда ты злишься, у тебя лицо ангела, - сказала она.

Они были близки. Белые облачка пара вырывались у них изо рта. Ее глаза, темные, прищуренные, в кружеве накрашенных ресниц. Взгляд его, текучий, дальнозоркий, видел небо, где над горизонтом кружили птицы, никогда не приближаясь.

- Помню, как увидела тебя впервые.

- До того дня я думал, что чудес не бывает.

- Я сказала: здравствуй, а ты отвел глаза.

- Если бы тогда ты не остановилась, я был бы уже мертв.

- Ты будешь жить всегда, ибо красота вечна и ценнее всего на свете.

Затрещала свеча. Тонкий дымок восходил вверх, скручиваясь спиральным пульсаром. Свет слегка померк, огоньки двух огарков подрагивали, и от этого менялись очертания жидкого желтого светового круга на столе, его овальной каменной поверхности. Хрисид обошел вокруг стола, поочередно касаясь указательным пальцем спинки каждого из семи стульев. У стула королевы остановился, задержал на весу ладони, точно они лежали на плечах сидящей Суллы.

- Итак, что решил Совет? – произнес он. – Эгин меняет политику? Великий и непревзойденный Эгин?

- О величии потолкуем после, когда будет уничтожен враг, - отвечала Сулла. Она уже корила себя за несдержанность, за минуту слабости на рассвете. Нельзя смешивать дела частные и государственные. В спальне должны обсуждаться лишь вопросы любви.

- Значит, ты обратишься к Адране?

- Члены Совета выслушали меня. Да, они считают, что теперь подходящий момент для начала переговоров.

- Интересно, почему они молчали раньше?

- Да потому, что их амбиции больше амбиций их королевы! – Сулла сложила на груди руки. Непонятно почему, она стала закипать. – Я должна была это сделать раньше. Надеюсь, еще не поздно.

- Когда будет отправлен переговорщик?

- Сегодня после полудня.

И так, как Хрисид все еще держал руки на весу, она быстро подошла и ударила его по пальцам. Глаза его потемнели, но он и бровью не повел.

- Что с тобой?

- Не знаю. – Сулла тяжело дышала. Косточки корсета больно врезались под ребра. – Все труднее держать себя в руках. Ступай, любимый. Поговорим после.

- Я пришел за тобой. Стол накрыт к завтраку.

- Хорошо, я буду через пару минут.

Хрисид не ответил. Бросил на стол накидку Суллы. Погасла еще одна свеча. Мрачный Хрисид направился к выходу, но остановился и, не оборачиваясь, произнес:

- Адрана задушит Эгин. Где твоя гордость, королева?

- Нет гордости! – закричала Сулла. – Нет гордости, но есть здравый смысл. Я не хочу, чтобы погибло мое государство, не хочу, чтобы погиб ты! Все, что я делаю – ради тебя, Хрисид. Слышишь?

Он ушел. Его спина выражала оскорбление. Сулла вцепилась в волосы. Со звоном на пол упала длинная шпилька с алмазом. Волосы мягко легли на плечи. С уходом Хрисида она ощутила вдруг странный холод. Зубы ее стучали. Она укуталась в меха и тяжело опустилась на стул. Одиночество – вот что теперь было ее спутником. Нет, кажется, и раньше она бывала одинока, но тогда можно было жить вслепую, а теперь это непростительная беспечность.

Война перевернула всю ее жизнь, заставила по-другому мыслить. Сулла будто очнулась от тяжелого сна, ее темная душа оживала. Она стала диктатором. Сулла изменилась и внешне. Разжиревшей, извращенной, с истомленным взглядом королевы больше не было. Вместо нее появилась воительница с холодным расчетливым умом, с желанием победить, с верой в свои силы.

Вошел слуга. Краем глаза Сулла заметила его вкрадчивые передвижения. Она знала этого человека, он служил в ее дворце в столице, был смотрителем сумерек. Он подошел к окну и потянул за шелковый шнур. Портьера поднялась, сворачивая пыльные складки. Утро распустило мокрые лепестки холодного стального цвета. Выявились черно-белые клетки пола; стол, стулья – целый ансамбль каменных глыб; покатый свод, расписанный сумасшедшим Гербертом. Как все-таки остроумна судьба и как тонок ее клинок! Королеву, обезумевшую от сладострастия, она ведет в обитель безумца спустя сорок три года – магическое число Эгина – символ крепости духа и стремления к власти.

Сулла быстро вышла из зала. По переходу, закинув на плечо край плаща, шел Лаэрт, министр обороны.

- Ваше величество, мы можем отправляться, - произнес он, останавливаясь перед Суллой.

- Да, да, конечно, - отозвалась она, прикладывая холодную ладонь ко лбу. – Иду, сейчас иду.

- Что случилось? Вам нехорошо?

- Нет, все в порядке, господин Лаэрт, я вполне готова ехать, - сказала Сулла.

Ее привлек странный оттенок стен, уходящих в перспективу и разветвляющихся впереди, где по обе стороны замутненного зеркала чадили факелы. Прикоснулась. Это был иней.

В сопровождении Лаэрта и трех гвардейцев, Сулла вышла во двор замка в новый, мрачный ветреный день. Небо было безнадежно белое. На востоке стройными рядами шли свинцовые тучи. Она заслонилась рукавом от ветра. В волосах, как жемчужины, белели влажные снежные хлопья.

Фиолетовый экипаж с гербами ожидал у ворот. Четверка коней в длинных попонах, с султанами на головах казалась эталоном вкуса и роскоши.

- Господин Лаэрт, я желаю ехать верхом, - сказала Сулла.

- Ваше величество, это невозможно. До Ведьминой пустоши довольно далеко. Даже здесь, под защитой стен, ветер сбивает с ног, в открытой местности можно просто задохнуться. Мы не имеем права рисковать вашим здоровьем.

- Я хочу, чтобы новобранцы видели, что я сама готова повести их в бой. Согласитесь, невозможно поднять дух солдат, выглядывая из экипажа.

- Ваш боевой конь последует за вами. К новобранцам вы выедете верхом.

- Хорошо, господин министр, - кивнула королева.

И уже ставя ногу на лесенку кареты, наклоняя голову, она подумала, что забыла попрощаться с Хрисидом, забыла себя. Экипаж мягко просел на рессорах. Все-таки, она взглянула на его окно. Бледный, он стоял, вцепившись в решетку, но тут же отступил и задернул штору.