Метель на клавишах рояля

Старый трамвай с грохотом едет по рельсам. Колеса мерно стучат, наводя сонливость. В вагоне осталось четверо: я, маленькая сгорбленная старушка на переднем сиденье и двое мужчин, тоже в начале вагона.
Я стою на задней площадке, привалившись к холодному поручню. За грязным стеклом мелькают тусклые фонари, голые деревья, сугробы, машины с раздраженными водителями. Покрепче перехватив сумку с нотами, снимаю шапку. Батареи в трамвае слабенькие, но и их хватило для того, чтобы согреться в течении часа дороги. Мы с подругой расстались на одной из остановок, я с сожалением помахала ей рукой в пуховой варежке и продолжила путь в одиночестве.
Мысли в моей голове лишь о том, чтобы поскорее добраться до дома. На улице начинается метель, а на этом трамвае я проеду только половину пути. На конечной остановке мне нужно будет дождаться другой и пересесть.
Чтобы скоротать время, я начинаю пропевать про себя гаммы от «до». Тон-полутон, хроматическую, затем – лады народной музыки. Сдув длинную челку с глаз, наматываю каштановую косу на руку и сую её в капюшон, чтобы не болталась, шапку кладу между ручками сумки - боюсь случайно выронить.
За спиной со скрипом отъезжает в сторону трамвайная дверь, кто-то входит и останавливается возле меня. Я не обращаю внимания на вошедшего до тех пор, пока не чувствую, что он слишком близко.
Удивилась. Вагон пустой. До конечной остановки оставалось ехать совсем недолго, и скопления народа уже не было. Зачем нужно было подходить ко мне вплотную?
Я оборачиваюсь как раз в тот момент, когда незнакомец уже шагнул ко мне навстречу, еще больше сократив расстояние между нами. Я была вынуждена сделать шаг назад, в тесный угол трамвая между поручнем и окном.
Мой взгляд зацепляется за светлую куртку, зеленую шапку, из-под которой сосульками висят светлые немытые волосы, и останавливается на лице. Точнее, на улыбке. Та улыбка запомнилась мне надолго, не уверена, что смогу когда-либо её забыть.
Тонкие, розовые, блестящие от слюны губы, будто он их только что облизал, растянуты широко, за ними видны желтоватые зубы. Лицо у незнакомца вытянутое, узкое, глаза близко располагаются друг к другу и имеют неопределённый цвет.
Не говоря ни слова, только улыбаясь, он медленно снимает черные перчатки и кладет одну руку справа от меня на стекло, а другую – слева, на поручень, возле самой моей ладони.
Мне кажется, что его взгляд меня гипнотизирует, потому что я не могу выговорить ни слова, не могу сдвинуться с места, чтобы отстраниться, не могу поднять руку, чтобы его оттолкнуть. Я только смотрю на его розовые губы и в бесцветные глаза, пока не чувствую прикосновение к своим пальцам.
Он медленно, едва прикасаясь, гладит мои бледные, вцепившиеся в поручень пальцы своими.
Я быстро отдергиваю руку и скороговоркой проговариваю:
- Что вы делаете? Отойдите от меня!
Но незнакомец будто не слышит. Он стоит, улыбается, и страшнее всего это полное молчание, которое он хранит.
Трамвай останавливается. Один мужчина покидает вагон. Ехать остаётся две остановки.
Я с силой отталкиваю его руку, которая опиралась пальцами на оконное стекло, и отхожу к средней двери. Незнакомец тут же следует за мной.
Стараясь сохранять спокойствие, я дожидаюсь, пока откроется дверь, и потом медленно начинаю спускаться со ступеней к выходу, но мешкаю в последнюю секунду. Незнакомец выходит вперед меня и ждет, когда я спущусь, словно мы старые друзья. Вот только я спускаться не собираюсь, а напротив, делаю шаг назад, обратно в вагон, и дверь закрывается.
В вечерних зимних сумерках я четко вижу, как его на миг изумленное лицо снова расплывается в улыбке. Только теперь она приобрела немного другой оттенок, будто мы начали какую-то игру, и её правила были ему по душе.
Но трамвай набирает скорость и уже уносит меня от этого странного человека в сторону конечной остановки. Его фигура едва успевает скрыться во тьме вечера, как трамвай едет медленнее и внезапно вовсе останавливается.
- Впереди стоят вагоны, - сообщает вагоновожатый.
Через окно я с ужасом вижу, как издалека по протоптанной в снегу тропинке идет этот человек. Мне даже чудится улыбка на его лице. Отвратительная, влажная, бледно-розовая.
Выскочив на улицу, я бегу по узкой дорожке между двумя огромными сугробами. Старушка недоуменно вскрикивает мне вслед, когда я ловко огибаю её по глубокому снегу и слегка задеваю сумкой.
Чувствуя, что в сапогах стало холодно, я покрепче перехватываю сумку. Метель хлещет по щекам, слизывает намокающие под сырым снегом волосы, но это не важно. Важно то, что где-то за моей спиной идет человек с пугающей улыбкой, и, кроме страха, я больше ничего не ощущаю.
Мне совершенно не хочется оставаться с ним вдвоем посреди высоких сугробов в секторе частных жилых домов, поэтому что есть духу я пускаюсь бежать по темной улице, мимо темных вагонов, оскальзываясь  и спотыкаясь, на конечную остановку, где светят фонари.
Конечная представляет собой промежуток между двумя трамвайными кольцами. Один маршрут завершал свой путь, а другой – начинал именно здесь. Между ними находится ветхое здание трамвайной диспетчерской, где всегда есть люди.
Уже подбегая к закольцованным рельсам, я быстро оглядываюсь назад. Незнакомца не вижу, мне только чудится светлое пятно его куртки вдалеке. Перескакиваю сугроб и кидаюсь в лужу желтого света фонаря, всю в мошках мокрого снега.
В легких пожар, в боку нестерпимо колет, я сгибаюсь пополам, опираюсь ладонями о свои колени и пыталась отдышаться, то и дело оглядываюсь. Впереди, закрыв скрежещущие двери, трогается трамвай, на который я не успеваю.
Часы на моем запястье показывают девять, всех людей с остановки забрал трамвай, я снова остаюсь одна, но теперь хотя бы улица освещена.
Я возвращаюсь к диспетчерской, откуда доносятся голоса. Дверь слегка приоткрыта, в теплый светлый коридор метель загнала немного снега. Еще раз оглядев пустую улицу, я вхожу в коридор, прячусь от метели и прислушиваюсь.
Зимой по вечерам трамваи ходят плохо, я обычно возвращаюсь не так поздно, но сегодня был свободен концертный зал, и мне хотелось позаниматься на фортепиано. Предстоящий конкурс забирал все мои силы, и любой час за инструментом был для меня ценен.
Никакие звуки, кроме слабого завывания ветра, с улицы не доносятся. Ни скрипучих шагов, ни отдаленного стука колес. Стоя в светлом коридоре диспетчерской, я могу немного отдышаться. В голову закрадываются сомнения.
Вдруг незнакомец и не пытался меня преследовать, а просто хотел познакомиться? Как я, должно быть, нелепо выглядела, когда пустилась бежать по сугробам, придумав себе невесть что.
Выдыхаю, привычным движением наматываю на руку длинную мокрую косу и снова сую её в капюшон. Убираю с лица налипшие волосы, опускаю взгляд на сумку и не нахожу шапки. Наверное, выронила, пока бежала.
Потом собираюсь с мыслями, берусь за ручку двери холодными пальцами, чтобы выйти на улицу, но внезапно отдергиваю руку, словно от огня.
В черном прямоугольнике дверного проема, совсем близко от меня мелькает светлая куртка. Незнакомец проходит мимо двери в диспетчерскую, словно призрак, бесшумно и страшно. Я вжимаюсь в стену, и изнури поднимается обжигающая волна страха и отвращения. Он меня увидеть не успел, остановился под фонарем возле рельсов. Я быстро оглядываю улицу, как на зло никого вокруг нет.
- Ты что здесь делаешь?
Подскакиваю.
Позади меня, подбоченившись, стоит пожилая дама в ярко-оранжевом жилете поверх серой телогрейки. В руках она держит какие-то бумаги с печатями.
- Чего встала здесь, спрашиваю? – кричит она, - нельзя сюда заходить.
- Я… жду трамвай…
- Вот и жди на улице, на остановке. Много вас тут таких ходит, смотри сколько грязи нанесла!
Я делаю шаг назад под напором визгливой старухи, и оказываюсь снаружи. Краем глаза вижу, как на звук голосов оборачивается незнакомец. Он не подходит, ждет, масляно улыбаясь, пока старуха просеменит по узкой снежной тропинке к трамваю и проберется в кабину вагоновожатого.
В панике я пячусь обратно к двери диспетчерской и упираюсь в неё спиной. Мне кажется, если я повернусь, чтобы открыть дверь, этот человек меня схватит и утащит куда-нибудь в посадки по ту сторону дороги. А там уже нет ни фонарей, ни людей, ничего, кроме пустыря. Я боюсь выпускать его из виду.
 А потом сквозь бушующую метель внезапно вижу еще один силуэт, движущийся в сторону диспетчерской.
Молодой высокий парень, лет двадцати, в длинном черном пальто, бодрым шагом пересекает дорогу, взбирается на небольшое возвышение из утоптанного снега, перешагивает рельсы и вот он уже на остановке. Парень останавливается прямо возле незнакомца, который окидывает его взглядом и вдруг направляется прямо ко мне.
Не медля ни секунды, я двигаюсь ему навстречу. Чуть не столкнувшись с его плечом, подхожу к парню в пальто и встаю рядом так близко, как могу. Незнакомец тормозит в нескольких шагах от нас и внимательно наблюдает. Я стараюсь не смотреть в его сторону и так же не смотреть на парня, который косится на меня с удивлением, а потом оборачивается, чтобы взглянуть назад.
У меня на глаза наворачиваются слезы. Мне страшно, я понятия не имею, что мне делать, если незнакомец сейчас не уйдет. Я спиной ощущаю, как он смотрит и улыбается своими отвратительными губами.
Трамвай все не приезжает. Мы стоим некоторое время молча, а потом парень вдруг громко произносит:
- Что-то ты долго сегодня. Я замерз тебя ждать.
Я застываю в замешательстве, поднимаю на него огромные от страха глаза. Он смотрит в упор и слегка приподнимает брови, ожидая ответа.
- Я… занималась в концертном зале сегодня. Рояль бывает свободен очень редко. Прости… что не предупредила.
Он улыбается неожиданно открыто и берет меня за руку.
- Не замерзла?
Я мотаю головой. Моя ладонь в пуховой варежке так и остается в его руке. Он оборачивается еще раз, кидает взгляд на незнакомца, а потом делает шаг в сторону, ко мне, чтобы я оказалась совсем близко, чуть ли не у него подмышкой.
- Как прошел день?
- Хорошо, - во рту сухо, у меня перехватило дыхание, - сегодня… у нас был очень интересный урок по музыкальной литературе. Была встреча с современным композитором, он рассказывал нам о своем творчестве.
- О, - заинтересованно говорит парень, - должно быть это здорово.
- Да, - мой голос, наверно, совсем не слышен из-за метели.
Из-за домов показывается свет, и раздаётся грохот приближающегося трамвая. У меня вырывается вздох облегчения, когда я вижу, как красный вагон подъезжает к остановке.
Дверь открывается, выпустив из светлого нутра трамвая сонного водителя. Парень пропускает меня вперед, и я на негнущихся ногах поднимаюсь по короткой лестнице в вагон.
- Садись. – Парень опускается на сиденье рядом.
Я сажусь возле окна и бросаю взгляд на улицу.
На остановке под фонарем все еще стоит незнакомец. Он больше не улыбается. Через мгновение этот человек разворачивается и, сгорбившись, идёт в другую сторону от диспетчерской и от меня.
Я опускаю голову, шмыгаю носом, а потом вижу, как на колени капают теплые слезы. Руки в варежках дрожат, и я сжимаю их в кулаки. Парень слегка наклоняется вперед, чтобы увидеть мое лицо, и я встречаюсь с ним глазами.
У него очень темные глаза, почти как его пальто – чернее ночи.
- Этот козел приставал к тебе? – спрашивает он мягко.
Я киваю несколько раз.
- Я так и понял. Не беспокойся, он ушел. Я провожу тебя, где ты живешь?
Несколько глубоких вздохов позволяют слегка успокоиться. Я отвечаю через мгновение:
- Через две остановки, на Октябрьской.
Парень ободряюще треплет меня по плечу.
Всю дорогу, пока мы едем в покачивающемся на рельсах, пустом трамвае, он больше ничего не говорит. Я обращаю внимание на то, какие у него большие ладони, и какие они бледные. На левой руке из-под рукава виднеются серебристые часы, в руках он держит черную шапку, всю усыпанную мелкими каплями от растаявших снежинок. Волосы у него тоже черные, коротко стриженные, аккуратно уложенные.
Когда мы выходим и направляемся к моему дому, я тихо выговариваю:
- Спасибо.
Он в ответ широко улыбается. Улыбка скрашивает весь его строгий и слегка мрачный вид, делает лицо привлекательным и светлым.
- Брось. Так значит ты – пианистка.
Я робко улыбаюсь.
- Да. Учусь в консерватории.
- И как, нравится?
- Очень. Музыка – вся моя жизнь.
До этого он бросал на меня короткие взгляды, просто, чтобы не быть невежливым. Теперь смотрит чуть дольше, слегка заинтересованно.
- А концерт когда?
- Это… не концерт – конкурс. Но на нем тоже будут зрители.
- Так когда?
- Через две недели.
Он ничего не отвечает, только кивает.
До моего дома мы доходим в молчании. Парень заводит меня в подъезд и ждет, пока я войду в лифт.
- Ну, пока, - говорит он. - Как тебя зовут хоть?
Сквозь закрывающиеся двери лифта я успеваю крикнуть:
- Рита.
***
Руки дрожат так, что мне пришлось сжать ладони в кулаки. По спине пробегает противный озноб. Стараюсь дышать спокойно и глубоко, но волнение сбивает дыхание.
На темный пол коридора падает узкая полоска света. Она слегка касается носков моих туфель. Стоя за занавесом у самого края сцены, я слышу, как ведущий объявляет меня и называет произведения, которые будут исполняться.
Я медленно выхожу в свет софитов, к черному роялю. Кажется, что пол качается под ногами, сердце колотится так сильно, что того и гляди выскочит из груди. Останавливаюсь перед банкеткой, бросаю взгляд в зал и замираю.
В первом ряду прямо по центру сидит жюри, а за ними я вижу знакомое лицо. Парень, который спас меня, улыбается. Увидел, что я его узнала. Слушателей в зале немного, но мне кажется, я бы увидела его и в толпе.
Коротко кланяюсь, сажусь за рояль и остается только музыка…
Двумя часами позже, когда я выхожу из консерватории, кутаясь в шарф от пронизывающего зимнего ветра, он подходит ко мне.
- Привет. Это седьмой концерт в консерватории, который я посетил. – Говорит он с усмешкой.
Я улыбаюсь.
- Да, конкурс перенесли. Он должен был пройти неделей раньше.
- Что ж, зато я культурно обогатился на год вперед.
Взгляд его черных глаз скользит по моему лицу, и сердце наполняется теплом. Странно… Почему?
- Ты здорово играла. Мне больше всего понравилась последняя вещь. Кто это был, напомни?
- Шопен. Революционный этюд.
- Словно метель на клавишах рояля...
Моя рука сама собой оказывается у него в ладони. Я отмечаю легкий румянец на его щеках и длинные ресницы. На них уснул снег.
- Ты не сказал, как тебя зовут, – напоминаю.
Он тянет меня в оживленную, пеструю, мерцающую, украшенную к новому году улицу, не в сторону автобусной остановки, а от неё.
- Леша.
И мы идем, медленно, мешая под ногами талый снег.