Сказ о Змеиной горе

— Да куды-ж ты прешься на самую Змеиную гору! Нехорошее то место, проклятое!

Чего говоришь? Не нашенский, не слыхал про такую? Ну, мил человек, в жизни всякое бывает, да только на Змеину гору никому лучше не ходить. Пойдем-ко со мной, я тебе поведаю, что да как.

...Было это, значится, совсем давно, когда еще прабабка моя девчонкой была. Гора уже тогда Змеиной прозывалась, да только змеи там незлые были. Жили там ужи да полозы. Старики говорили, идешь, бывало, под ноги смотришь, чтоб не наступить ненароком, а они даже не шипят, греются себе на солнышке. Мирно жили...
И был, сказывают, у змей тех царь. Большущий змей, сильный... Мог, говорят, в парня молодого превращаться. Оттого молодого, что и сам змей молод был, годков двести... Ну чего глаза вылупил, двести — говорю. По-ихнему, по-змеиному, это за наши двадцать лет считается... если еще не меньше. В общем, молодой был, и нрав у него горячий. Да еще и холостой, сказывали... Короче, прятали у нас в селе девок молодых, запрещали им на гору ходить, а то как бы чего не вышло. Да не зря говорят — ты от беды ворота запрешь, так она и в окно влезет...

Была, значится, в ту пору в нашем селе девка одна... Не помню уже, как звали, не то Настя, не то Марфа... ну ладно, пусть Настя будет... Эх, память... Зря смеешься, поживи с мое — еще и свое имя забудешь. Точно, Аннушкой ее звали. Была она сирота, и жила вроде бы у родни какой-то: не то тетка приютила, а может, и соседи какие... Седьмая вода на киселе, одним словом, с боку припека. Аннушка и по жизни с боку припека была: чего бы ей ни говорили, как бы ни бранили, слова поперек не скажет — тихая. Ну, оно и понятно — куда ей деваться? В работники не возьмут — тонкая она была, про таких у нас говорят: соплей перешибешь. Аннушка еще и некрасивая была: тощая вся, аж кости просвечивают, кожа бледная, как гриб поганка, да еще и глаза косые. Кому такая сдалась, никто в жены не возьмет. И какое людям дело, что умеет сказки сказывать — заслушаешься. Еще, говорят, она пела хорошо, да только если никто не слышал. Били ее все время, вот она и была пугливая.
А старшая сестра, сводная, была у нее ленивая да сварливая. Любила она над сиротой издеваться... знала, что никто не заступится. Вот однажды и закричала на нее:
— Анька! А ну, принеси мне земляники!
Аннушка накануне в лес по ягоду ходила, так сбегала в кладовую, принесла ягод. А сестра знай кривится:
— Тьфу, кислятина, я их есть не буду! Говорят, на Змеиной горе самые лучшие ягоды растут. Принеси мне оттуда, а? А не то скажу я батюшке с матушкой, что ты весь день на лавке бока пролеживала, они тебя и выгонят из дому.
Аннушка весь день по дому работала: полы подметала, подушки взбивала, еду варила да белье чинила. Да понятно, кому родители поверят: дочери родной, али падчерице нелюбимой... Взяла Аннушка корзинку да отправилась на Змеину гору.

Тихо там да спокойно было, да только боялась Аннушка змей... Но уж куда деваться. Собирает она землянику у склона, поет, чтобы меньше страшно было... А пела она сладко, ну чисто — Соловушка. Вдруг слышит — шорох, будто большая змея ползет. Испугалась Аннушка, огляделась — а позади нее, на коряге, парень красивый сидит... И откуда взялся, только что ведь не было никого. Аннушка решила — зазевалась, видать, вот и не заметила. Хорош парень-то, да красота у него нездешняя: волосы золотые, глаза цвета странного, будто яшма. Думает Аннушка: чего только не бывает на свете, у меня-то, уродины, глаза и вовсе косые. Хорош парень: высок, строен, плечи широкие, и одежда на нем богатая... Приезжий, должно быть - местного она бы узнала.
— Я, — говорит, — тебя пугать не хотел, понравилась ты мне. Спой мне, красавица, заслушался я твоей песней.
Аннушка подумала — издевается незнакомец, ну какая из нее — красавица? Однако виду не подала. Накрепко ей в голову вбили, что дерзить — себе дороже выходит: изобьют. От волнения, говорит, в горле пересохло, а ты — нездешний? Не видела я тебя здесь раньше.
Отговорился парень, что-то про гору сказал, вроде как: за горой живу. Ну, Аннушка за горой не была — поверила ему. Разговорились они, стал он спрашивать, что в нашем селе про Змеину гору говорят. Рассказывала ему Аннушка, и хорошо ей на душе становилось, будто друга себе нашла. Даже пожалела, что вряд ли когда еще его увидит.

Ан нет: увиделись. Понравилась земляника со Змеиной горы Аннушкиной сестрице, опять велела идти. А парень ее там и встретил, будто ждал. Показал он ей поляну заповедную, где ягоды самые крупные и сладкие, да просил еще ему про наше село да про людей рассказать. Слушал он ее, пока не утомилась (жарко), а потом предложил вместе на коряге посидеть. Аннушка забоялась, но села. Боялась она на него глаза поднять, но как решилась — приметила: нечеловеческие у него зрачки. Не круглые, а продольные — ну чисто как у змеи. Засмеялся парень:
— Али тебя глаза мои пугают?
Аннушка — и откуда смелость взялась — отвечает:
— А чего бояться? Красивые у тебя глаза, добрые.
Чего врать-то, если и вправду добрые.

Поговорили они, да и разошлись. На третий день все то же самое было. Да только Аннушка позже пришла — по хозяйству хлопотала. День жаркий был, утомился парень ее ждать. Вскоре на коленях у нее задремал. А во сне, видно, расслабился — вот и показал свой облик настоящий.
Что, не догадался еще? Это не простой парень был - Змеиный царь с Аннушкой разговаривал. Два обличья у него — змеиное и людское, да иной раз сливаются: выше пояса — парень красивый, ниже — хвост змеиный. Испугалась Аннушка, да виду не подала. По голове его гладила, сказки рассказывала. А как распрощались — домой побежала.
Ночью долго уснуть не могла, ворочалась. Как же это — думает — змей, но — добрый. И понимает ее — впервые в жизни себя изгоем не чувствовала. Нет уж, будь что будет, да только она змея еще раз увидит.

На другой день прибежала Аннушка к змею, а он уж ждет ее.
— Спасибо, — говорит, — за твои сказы. А не хочешь ли мои послушать?
Согласилась. Рассказывал он ей про змеиный народ. Долго говорил и складно, и сказки, и правду, и о травах целебных, и о ядах зловредных. А потом говорит:
— А хочешь, я тебе место тайное, заповедное, покажу?
Аннушка согласилась. Не ради места, просто еще чуточку с ним побыть хотела.
И привел он ее в пещеру, сокровищами заваленную. Чего там только не было — камни драгоценные, и махонькие совсем — с ноготок, и огромные — в рост человеческий. И свет от тех камней шел, будто и не в пещере темной находятся, а на солнышке. Чего только в той пещере не было! Кольца, серьги — всего навалом. И броши изящные, в виде бабочек — ну чисто живые.
Потянулась у Аннушки рука к такому чуду, да одернула она себя: не за тем пришла. Отошла от бабочек, желание то и пропало. Что она ни видела — комаров с муравьями в янтаре, каменья самоцветные — глядела спокойно да удивлялась. А как подошли к выходу, поглядел на нее змей хитро да спрашивает:
— Что же ты, девица, ничего себе не взяла? Али не понравились тебе мои сокровища?
Аннушка ему отвечает:
— Что же за гость такой, если в хозяйском дому воровать начнет?
Змей ей говорит:
— А коли я тебе подарю что-нибудь? Хоть пригоршню добра всякого!
Она и говорит ему:
— Чего уж там... Разве я надену куда? Не полы же в них мести. Да и отберут у меня их сразу.
Нахмурился змей:
— Можно ведь спрятать, зарыть где-нибудь... А потом продать при случае. Денег на всю жизнь хватит.
Глянула на него Аннушка с яростью:
— Да как можно вещь, от чистого сердца подаренную — продать?! Со мной никто так ласков да приветлив не был — как же я памятку от тебя продать смогу?!
А сама чуть не плачет. Подошел змей, обнял ее:
— Проверял я тебя, Аннушка. Честная ты девушка и добрая. Полюбилась ты мне, с того мига, как услышал твой голос ласковый. Пойдешь ли ко мне женой?
Только головой покачала Аннушка:
— Где же видано такое, чтоб цари на простых крестьянках женились? Да еще и на таких уродинах? Прости меня, змеиный царь, не приду я больше.
И в слезах убежала. Полюбился он ей, что ли... А может, просто уходить не хотела. Она в жизни ласки-то ни от кого не видывала, кроме него.

А дома ее беда ждала. Сестрица рассердилась, что Аннушки долго нет — донимать некого, да и наябедничала родителям: Анька, дескать, беспутная, только и делает, что с парнями гуляет... Да еще и деньги с них за это берет, бесстыжая...
Высекли Аннушку вожжами — рубаха на ней от крови промокла, а уж как ее родня бушевала — на всю улицу слышно было: пригрели, дескать, змеюку... А на другой день по деревне слухи нехорошие поползли, и родне Аннушкиной дегтем ворота вымазали. Те взъярились — вот и опять высекли...
Как только Аннушка подниматься начала — ее тут же в лавку за покупками выслали, тошно, мол, нам на тебя глядеть. А лавочник, старый плут, говорит, не продам товар, если не... ну ты поняла, чего. Ну а что, с тебя не убудет, девка ты уже порченая...
Развернулась Аннушка и ушла. А дома на нее опять напустились, дескать, выдумала — порядочного человека оговаривать... Мстишь, небось, что не позарился на тебя, уродину...
Совсем Аннушке житья не стало. Дома плохо, и на улице не лучше — бабы шепчутся, ребятишки вслед улюлюкают. Понадеялась было — успокоятся, да не вышло. Мужики приставать начали. А однажды услыхала она, как отец ее приемный говорит:
— А отдам-ка я ее в город, в кабак, работницей. Чего заработает — пусть нам вышлет. Не переломится, она привычная.
Поняла Аннушка, в какой такой кабак ее отдадут... да в тот же день из дому сбежала. Поднялась она на Змеиную гору, расплела волосы, да и кинулась вниз... Насмерть убилась.

Кто видел, говорят — приползли отовсюду змеи, окружили ее, никому подойти не давали, шипели... Даже бросаться на людей начали. А потом парень какой-то прибежал, нездешний, в одеждах богатых, с волосами золотыми... Не видали его в наших краях никогда.
— Тебе она кто? — спрашивают.
— Невеста моя, — говорит.
Тут отец приемный и выкрикнул:
--Да какая невеста, она ... была последняя! Хорошо, что подохла, без нее на земле почище будет!
Так на него парень зыркнул, что мужик замолчал. Потом в кабаке рассказывал — глаза у парня змеиные, со зрачком продольным. А вскоре и вовсе рассудком помешался...

Поднял тот парень Аннушку на руки и унес куда-то — не то в пещеры, не то земля под ним затворилась. Вроде все видели, а никто не помнит. А потом, уж сколько лет прошло — видели его, и рядом с ним Аннушка стояла, живая, и не постарела ничуть. Как-то оживил ее да змеиней сделал... крепко, знать, любил. Кто-то даже говорил — рядом с ними детки малые были.
Сестрица Аннушкина померла вскоре. Пошла с подружками в лес погулять — вдруг откуда ни возьмись змеи наползли. Оттеснили ее подальше, да как давай жалить, кусать, душить! Со всех сторон оплели. Кто ее тело видел, говорили — раздуло всю, и страх на лице написан — не приведи кому. Мать, видно, без дочери да с мужем сумасшедшим не выдержала маяться... руки на себя наложила. Да и остальная родня долго не прожила.
А змеи на горе с тех пор злые сделались... Чуть что — сразу кусают. Ядовитых развелось — видимо-невидимо... Да ты чего побледнел-то? Пойдем, что ли, чайком душистым тебя угощу — с мелиссой, нервы хорошо успокаивает. А то будут тебе всякие ужасы сниться. Эх, молодежь...