По ту сторону июля

        Жук был просто необыкновенный: огромный, с черными лапками, на которых были маленькие крючочки, с радужной спинкой и длинными усищами. О лучшем жуке и мечтать было нельзя. За свою жизнь Данька повидал много разных жуков: и маленьких черненьких, и красненьких «пожарников», и даже мог поклясться, что однажды приметил одного, словно сошедшего с картинки из книжки о Древнем Египте. Но такого жука он видел впервые.
       Июльская жара дымкой стояла над расплавленным асфальтом, а в раскаленном воздухе пахло свежескошенной травой и чем-то таким невероятно тягучим и медовым. После обеда столбик старенького термометра неумолимо полз вверх, и кот Васька залезал на свою лежанку под крыльцом, где у него стояло блюдце с водой, чтобы хоть как-то спрятаться от жары. Соседка баба Маша выходила на то самое крыльцо, под которым сидел Васька, и прищурив глаза, которые к старости видели уже не так хорошо, вглядывалась в безукоризненно синее небо, на котором с самого утра не было ни одной тучки.
       Если бы не эта жара, Данька, может, и не взял бы свой трехколесный велик, и не поехал бы к старой дамбе, чтобы немного освежиться в речушке, которая протекала неподалеку. Раньше речка была глубокой, да и рыбы здесь водилось много, но, с тех пор как построили дамбу, она обмелела, превратившись в небольшой ручеек и обнажив свои песчаные берега. Поэтому утонуть тут можно было только, если ляжешь спиной на дно, да и то при большом везении, так что Данькины родители не боялись отпускать его сюда одного.
        Данька оставил свой велосипед у железнодорожной насыпи и вприпрыжку спустился вниз по склону, чтобы поскорее окунуться в прохладу, как вдруг у самой кромки воды в траве он заметил что-то большое, копошащееся и живое. Аккуратно раздвинув траву влажными от волнения ладонями, он увидел жука.
«Такого жука можно у Сашки на целый коробок спичек выменять! - подумал Данька. – Хотя нет, оставлю-ка я его лучше себе».
        Брать такое страшилище в руки было боязно, поэтому Данька огляделся вокруг в поисках чего-нибудь подходящего и заметил кусок дубовой коры, валявшейся рядом. Взяв в одну руку кору, а в другую палочку, он не торопясь затолкал жука на деревяшку и гордо прошествовал к велосипеду. Данька шел не спеша, неся жука, словно величайшую в мире драгоценность, каковой он, собственно, и являлся для восьмилетнего мальчишки.
        «Обратно на велосипеде теперь не поедешь, иначе жука некуда будет девать, – Данька почесал свободной рукой за ухом, взъерошив клок светлых волос. – Придется пешком».
        Взяв велосипедный руль в одну руку, а в другой неся драгоценного жука, величайший и единственный энтомолог деревни отправился домой. Всю дорогу он переживал: а вдруг жук возьмет, да улетит, но жуку как будто нравилось это путешествие. Даньке казалось, что жук, словно индийский раджа, с гордым видом восседает на кусочке коры и внимательно рассматривает своими черными стеклянными глазами-бусинками окружающие пейзажи.
        Возле магазина Даньку окликнула почтальонша Люда.
        - Эй! Чего это ты там тащишь опять?
        - Да вот, жука нашел! – Данька вытянул руку к самому лицу почтальонши, чтобы она смогла рассмотреть находку как следует.
        - То-то мать обрадуется, – вздохнула она в ответ и многозначительно подмигнула. – Ну беги!
        Данькина мать как раз переворачивала блин на раскаленной сковороде, когда сын с восторгом, свойственным только восьмилетним мальчишкам, вбежал к ней на кухню.
        - Мам, глянь, чего нашел! – заорал он, протягивая матери деревяшку.
        Данькина мама восторг сына не разделила: она посмотрела на жука и брезгливо поморщилась. Жук же взирал на Данькину маму с ледяным спокойствием египетского Сфинкса.
        - Вечно ты всякую гадость домой тащишь!
        - Это не гадость, это жук. Посмотри, какие у него глаза умные.
        Мама еще раз взглянула на жука. Жук многозначительно шевелил усиками и смотрел на маму всё с той же жучиной отрешенностью.
        - Да, наверное, в своем мире жуков он какой-нибудь ученый, – наконец с еле заметной улыбкой сказала Данькина мама.
        Но Данька уже не слушал. Он схватил первую попавшуюся под руку банку и выбежал во двор, ни на миг не выпуская из рук деревяшку с жуком. За старым сараем он отыскал островок изумрудной травы, нарвал и выстелил ею дно банки. Затем Данька аккуратно поместил в банку кусочек коры, накрыл ее пластмассовой крышкой и заботливо проковырял перочинным ножиком небольшие отверстия, чтобы жук ненароком не задохнулся в своем новом жилище.
        С тех пор Соломон, как окрестила жука Данькина мама, поселился в своей банке на тумбочке возле Данькиной кровати. Данька подкармливал нового друга комарами, которых по вечерам тут водилось в избытке, выстилал банку свежей травой и даже по утрам собирал пипеткой росу с березовых листьев, чтобы Соломон чувствовал себя, как дома. А вечерами, когда на деревню наконец-то опускалась прохлада, Данька садился на кровати, скрестив ноги по-турецки, и, подперев голову, смотрел на жука. В черных, как смола, жучиных глазах Даньке мерещились и темные морские глубины, и ледяная пустота далекого космоса, а иногда и бездонное звездное небо, какое можно увидеть только в такие жаркие июльские ночи и только если ты мальчишка, которому совсем скоро исполнится девять.
       Но иногда в этих глазах-бусинках Данька видел и какую-то необъяснимую грусть. Ему казалось, что жук тоскует по зеленым заливным лугам и желтым одуванчикам, по запаху летних трав и полетам над бескрайними полями, тоскует о своих сородичах, оставшихся где-то там, за толстым стеклом банки. Тогда Данька выключал ночник, поворачивался на бок и, засыпая, слушал как Соломон едва слышно копошится в своем жилище, очевидно, тоже пытаясь найти подходящую позу для сна.
       Но однажды Данька вернулся домой с рыбалки и уже с порога почувствовал неладное. Обычно он всегда плотно прикрывал дверь в свою комнату, чтобы мама не поддавалась искушению лишний раз туда заглянуть, но в этот раз дверь оказалась слегка приоткрытой. Сердце в груди словно оборвалось и почему-то неприятно засосало под ложечкой. Данька наспех скинул в коридоре кроссовки и ворвался в комнату, как ураган.
       Банки на тумбочке не оказалось, зато на полу валялись стеклянные осколки, а рядом с невозмутимым видом сидел старый пройдоха Васька и как-то нехорошо облизывался. И тут Данька разглядел на ковре большую черную точку – это лапками кверху лежал мертвый Соломон.
       - Соломоооон! – закричал Данька.
       Слезы Ниагарским водопадом хлынули из его глаз…

       По безмятежному голубому небу островками сахарной ваты плыли облака, над облаками нещадно палило лучами июльское солнце, а внизу вдоль раскаленных стальных рельс железной дороги ехал на своем стареньком велосипеде девятилетний мальчик. Мальчик крутил педали, а за плечами его висел рюкзак, в котором, помимо небольшой совковой лопаты, лежала старая коробка из-под обуви. На коробке черным маркером большими буквами неровным детским подчерком выведено слово «САЛАМОН».
       Данька остановился возле ромашкового поля. От оглушительного цветочного запаха немного кружилась голова и слезились глаза. Мальчик отыскал небольшой пригорок, густо поросший разнотравьем, достал из рюкзака лопату и начал копать. Минут через двадцать, когда дело было сделано, Данька достал коробку и положил ее в ямку.
      - Прощай, Соломон! – грустно прошептал он.

      Мальчик сидел и смотрел на облака. Сегодня ему исполнилось девять. Летний ветерок трепал ему волосы, запахи становились сильнее, и Данька краем глаза заметил, как высоко в небе над полем кружит пустельга, высматривая свою добычу.
      И вдруг что-то радужное промелькнуло перед глазами, да так быстро, что мальчишка невольно отпрянул. Данька встряхнул головой и… не поверил своим глазам – прямо перед ним в самом сердце ромашки сидел Соломон. Жук смотрел на Даньку все тем же мудрым взглядом глаз-бусинок, а мальчик затаил дыхание, боясь пошевелиться. Прошло несколько минут, и жук вдруг распахнул свои радужные крылья, сделал пару кругов на Данькиной головой, а затем полетел куда-то в направлении старой дамбы. Данька не мигая смотрел ему вслед, и ему казалось, что на своих крыльях этот жук уносит что-то необъяснимо важное. Но что именно – Данька понять не мог. Возможно, это был тот самый кусочек детства, который теперь навсегда останется где-то там, на радужных жучиных крыльях. Где-то там, по ту сторону июля.