Семнадцать мгновений весны - талантливый бред

Хороший ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ фильм получился у Лиозновой про Штирлица. Улицы советских городов, в семидесятые, вымирали когда его показывали в первый, во-второй, да и в третий раз. А зрительское признание - высший показатель качества кино, кто-бы там чего не говорил.
Но вот вся фактура в этом шикарном фильме - полнейший бред и ниже я постараюсь объяснить почему. И вот только не надо "шить" мне покушение на Идеалы. Не будем все-таки забывать, что речь то идет всего-лишь, пусть и хорошем, но художественном фильме с очевидно вымышленным героем. Итак, время пришло, господа-товарищи, оценить сей киношедевр по крупному счету...
Начнем с сущей мелочи, для затравки. Из характеристики мы узнаём, что "курящий как паровоз чемпион Берлина по теннису" Штирлиц, к тому же еще и холост. Прикол тут в том, что в соответствии с указаниями Рейхсфюрера СС Гиммлера, который по образованию был зоотехником и постоянно норовил применить свои могучие знания для улучшения германской породы, каждый член СС был обязан жениться и наплодить как можно больше «расово полноценных» детишек. Кроме того, Гиммлер был лютым гомофобом и крайне подозрительно относился к неженатым бездетным мужчинам, видя в каждом из них тайного гомосексуалиста. Он даже, как известно, онанизм, связанный со сверх занятостью подчиненных, не поощрял. Понятно, что такие – неженатые и бездетные – не имели ни малейшего шанса продвинуться ни в СС вообще, ни в РСХА в частности. Штирлиц же имеет звание штандартенфюрера (аналог армейского полковника), то есть занимает хоть и не топовое, но весьма высокое положение в эсэсовской иерархии.
Следует добавить, что в СС званиями не разбрасывались. Чтобы заиметь высокое звание, необходимо было либо занимать высокий государственный пост (Гиммлер охотно раздавал топовые звания гауляйтерам и министрам), либо совершить что-нибудь сильно выдающееся. Чтобы оценить уровень требуемых свершений, достаточно вспомнить, что такие заслуженные головорезы, как Адольф Эйхман и Отто Скорцени звания штандартенфюрера не получили. А Макс Отто фон Штирлиц получил. За что, интересно? Чудеса…
В РСХА Штирлиц занимает крайне странное положение.
Во-первых, абсолютно не понятна его должность. Штандартенфюрер – это звание уровня, как минимум, руководителя отдела (в Шестом управлении отделами руководили и штурмбаннфюреры). Но в фильме нет ни малейшего намёка на его работу по руководству хоть каким-то подразделением. Более того, у него вообще нет подчинённых! – эдакий «сферический штандартенфюрер в вакууме».
Во-вторых, в Шестом управлении, где он официально числится, у него нет не только подчинённых, но и... коллег! Из работников Шестого управления, один лишь центральный аппарат которого включал более 200 человек, он общается только с Шелленбергом. Зато у него куча приятелей в Четвёртом управлении (гестапо) – они совместно ведут дела, захаживают друг к другу в кабинеты, а Холтофф и Мюллер запросто заезжают к Штирлицу домой. И всё это на фоне постоянных разговоров о жестокой грызне между управлениями.
В-третьих, совершенно не понятно, чем Штирлиц вообще занимается. По ходу развития сюжета всплывают разные детали его работы в РСХА, но они не вносят ясности, а ровно наоборот – добавляют всё больше недоумения. Вначале мы узнаём, что Штирлиц принимал участие в поисках ракеты ФАУ-2, пропавшей в Польше в мае 1944-го. Но это – дело гестапо (отдел Е – контрразведка). Далее – непонятная история с допросами ядерщика Рунге. И это – тоже дело гестапо (группа А2 – саботаж). А потом, вытаскивая «радистку Кэт» из лап гестапо, он в разговоре с Шелленбергом упоминает о своём участии в «радиоиграх» с советской разведкой. Но разведка радиоиграми не занимается – это дело контрразведки, то есть, всё того же гестапо!
В-четвёртых, бОльшую часть экранного времени Штирлиц откровенно бездельничает – отмечает День Советской армии, гуляет по окрестностям Берлина, неспешно пьянствует в ресторанах. На дворе – весна 45-го: сотрудники гибнут под бомбами англосаксов, агентура разбегается, связи рвутся, сложность и срочность задач возрастает, Айсманн мечтает поспать хотя бы пять часов, а Штирлиц заходит к Рольфу за... снотворным.
Штирлиц – конченный пироман. Сидя у горящего камина, он сжигает шифровку не в камине же, что было бы наиболее естественно, а в... пепельнице на столе. После этого, словно исполняя какой-то магический обряд, сгребает пепел в конверт, а конверт бросает в камин. Прослушав магнитофонную запись, предоставленную стукачом, он сжигает плёнку всё в той же пепельнице, совершенно не задумываясь о том, как в результате такого действа провоняет весь дом. После критически важного разговора с Шелленбергом он в своём служебном кабинете сжигает письмо Гиммлеру и мысль о запахе жжённой бумаги (знаете такой?), расползающемся по коридорам РСХА, его опять же не беспокоит.
Штирлиц – убийца, причём не хладнокровно-расчётливый, а импульсивно-эмоциональный. Когда Шелленберг поручает ему устроить «хорошую проверку» пастору Шлагу, он привлекает к делу штатного провокатора Клауса. При этом как-то теряется вопрос: а что собственно предстоит проверять? Однако, даже при поверхностном размышлении становится ясно: проверять тут можно лишь одно – не является ли пастор агентом гестапо? Посредством довольно горбатой провокации Штирлиц выясняет, что пастор никакой не агент, а самый настоящий противник режима, которого можно использовать в своих целях. Но магнитофонную запись, сделанную Клаусом, уничтожает, а самого Клауса пристреливает. Зачем???
Если Клауса не убивать, запись будет приобщена к досье пастора, после чего его признают пригодным к выполнению миссии и отправят в Швейцарию. А если Клауса убить, возникнут крайне неприятные последствия. Вроде-бы и по логике.
Во-первых, тело человека, убитого на окраине многомиллионного города, гарантированно будет обнаружено в течение ближайших суток. Его быстро опознают, и начнётся расследование, которое так же гарантированно приведёт к Штирлицу. И далеко не факт, что ему удастся в очередной раз отмазаться.
Во-вторых, даже если тело не найдут, у Шелленберга непременно возникнет вопрос: «Клаус разоблачил почти сотню «врагов нации и государства», и всё проходило без малейших проблем. Но стоило ему прикоснуться к пастору, как он тут же бесследно исчез. Что бы это значило?» В разведке случайностей не бывает, а если сомневаешься – будь уверен!))
Узнав о пропаже провокатора, Шелленберг немедленно откажется от идеи использовать и самого пастора, и Штирлица, как его куратора, хоть в каких-то агентурных играх. Пастор вернётся в свой концлагерь, а Штирлиц будет полностью изолирован от всего, что имеет хотя бы намёк на контакты с англосаксами. И задание Центра, как единственно возможное последствие - окажется проваленным целиком и полностью.
Всё это ясно как божий день. Однако Штирлиц, вопреки логике и здравому смыслу, Клауса кончает. Чисто на почве «внезапно возникших неприязненных отношений». И клал он, получается, с прибором на Центр со всеми его заданиями. Эмоции важнее.
Из разговора с радистом (третья серия) зритель узнаёт, что Штирлиц в нелегальной разведке не менее 20 лет. Однако, он непрерывно выдает на гора такую лютую дичь, что поверить в этот его стаж решительно невозможно.
В разведывательных сетях времён Второй мировой, провалы почти всегда начинались с радистов. Служба радиопеленга вычисляла расположение передатчика, радиста хватали и немножко с пристрастием пытали. Людей, способных выдержать такие пытки, не существует, и радист сдавал связника. Связник сдавал резидента. Резидент сдавал агентуру. Game over.
Поэтому разведсети всегда формировались так, чтобы радист знал самый минимум и не мог рассказать ничего толкового даже при очень сильном желании, обычно возникающем под пыткой. Любые контакты с радистом сводились к минимуму, и очень часто он не знал вообще никого. В определённое время в определённом месте он получал – обычно бесконтактно, через тайник – послание с колонками цифр для передачи в Центр и инструкцию относительно времени и места получения следующего послания. В экстренных случаях происходили встречи со связником. Но никогда, слышите – никогда! никогда!! никогда!!! – радист не имел контакта с резидентом. А уж с агентами и подавно. Всё это – основа основ нелегальной разведки.
Но Штирлиц то ли не знаком с этими основами, то ли считает возможным класть на них все с тем-же прибором. И, будучи агентом и резидентом в одном лице, не просто встречается с радистом, но обсуждает с ним задание Центра, возит его на своей служебной машине в лес на сеанс радиосвязи(!) и лично таскает чемодан с передатчиком. Семейство радистов не только знает, где работает и где живёт Штирлиц, но даже имеет его мобильный (зачеркнуть)) домашний телефон. И, разумеется, их провал ведёт к немедленному провалу самого Штирлица с его переездом из коттеджа – прямиком в гестаповский подвал. В фильме Штирлицу удаётся выйти из подвала и вернуться к прежней уютной жизни, в реальности же он бы вышел оттуда лишь для того, чтобы проследовать в крематорий Заксенхаузена.
Штирлиц – мыслитель. Получив от Центра задание выяснить, «кто из высших руководителей Рейха ищет контактов с Западом», посылая в Швецию и Швейцарию «высших офицеров СД и СС», он на целую неделю впадает в раздумья. И лишь на восьмой день его озаряет: да это ж Гиммлер! В самом деле, кто ещё может послать на поиски контактов с Западом «высших офицеров СД и СС» кроме человека, являющегося главой СС вообще и СД в частности??? Помните анекдот про грибы - "не сезон, смекнул советский разведчик и сел задом в сугроб", - где-то так.
Сделав это очевидный, в общем-то, вывод, Штирлиц составляет шифровку в Центр: «По-прежнему убеждён, что что ни один из серьёзных политиков Запада не пойдёт на переговоры с СС или СД. Однако, поскольку задание получено, приступаю к его реализации. Считаю, что оно может быть выполнено, если я сообщу часть полученных от вас данных Гиммлеру. Опираясь на его поддержку, я смогу выйти в дальнейшем на прямое наблюдение за теми, кто, по-вашему, нащупывает каналы возможных переговоров. Мой донос Гиммлеру – частности я организую здесь, на месте, без консультаций с вами – поможет мне информировать вас обо всех новостях как в плане подтверждения вашей гипотезы, так и в плане опровержения её. Иного пути в настоящее время не вижу. В случае одобрения прошу передать добро Центра по каналу Эрвина».
В этом послании прекрасно абсолютно ВСЕ!
Прекрасен зачин. «По-прежнему убеждён, что…». Да кто тебя спрашивает о твоих убеждениях? Кому они интересны? Ты в Рейхе торчишь не для генерации убеждений, а для добычи информации, итить твою мать!!
Не менее прекрасна вторая фраза. «Однако, поскольку задание получено, приступаю к его реализации». Это следует читать как «Коли настаиваете, уж так и быть – отработаю». Совершенно невозможный пассаж! В сороковых (да и после) в советской разведке так с начальством не разговаривали. Все, кто такой тональности придерживался, кончились ещё в тридцатых, это факт.
Шедеврален, особенно на фоне предыдущих размышлений и замысел обратиться за поддержкой к Гиммлеру. «Дорогой Рейхсфюрер, у меня появились данные, что Ваши люди ищут контактов с врагом. Я бы хотел вас всех разоблачить. Рассчитываю на Вашу поддержку…» Круто? Логика? – не, не слышал про такое.
И окончание – под стать началу: «… по каналу Эрвина». Зачем тут нужен Эрвин, каждый контакт с которым – смертельный риск? Зачем переться к радисту через весь город, если шифровку из Центра можно получить посредством радиоприёмника, буквально не вставая с дивана? Без всяких проблем – точно так же, как была получена предыдущая шифровка, с которой всё началось и что было показано зрителю…
Обычно, в Центре инициативу агентов сходу не херят. Просто потому, что из московских кабинетов не видно, что творится на местах. Однако замысел Штирлица настолько абсурден, что Центр немедленно и обоснованно шлёт категорический запрет на контакты с Гиммлером. Но на Эрвина, чисто случайно, падает британская бомба, запрет до Штирлица не доходит, и он как бабочка к огню устремляется навстречу гибели. От которой его спасает лишь невероятно счастливая случайность.
Прочие выходки Штирлица – сплошь отважное слабоумие.
Звонок Борману с пункта правительственной связи – это очень смело и очень глупо. Ясно же, что все звонки оттуда фиксируются, а выяснить, кто в это время был в здании и мог позвонить, не составляет труда. Если и есть чему удивляться, так только тому, что это не было проделано. Кстати, почему?
Засылка Плейшнера в Швейцарию – феерическая глупость. Вероятность его провала близка к 100%, а провал немедленно выводит на Штирлица – достаточно поинтересоваться происхождением паспорта «профессора из Швеции с обыкновенной скандинавской фамилией Сведеборг». Полная ненужность привлечения Плейшнера обусловлена ещё и тем, что практически одновременно с ним в Швейцарию отправляется пастор Шлаг. Что мешает переправить шифровку с пастором? А хер ее с Вайнерами-Лиозновыми знает...
Попытка вырвать из лап гестапо «пианистку Кэт» – глупость ещё бОльшая. В любой шпионской сети радисты, увы – расходный материал. Так же, как связники и даже резиденты, если придется. Настоящую ценность представляют только агенты – это «товар» штучный и обычно незаменимый. При провале, основные силы всегда бросаются на защиту агентов, а прочими жертвуют без большого сожаления, хоть иногда и со слезьми в душе – ; la guerre comme ; la guerre. Поэтому, узнав о провале Кэт, Штирлиц должен был либо немедленно её ликвидировать (о, ужас!), либо – при невозможности ликвидации – немедленно бежать в Швейцарию. Встать на лыжи и вместе с пастором уйти «на шум электростанции». Тем более, что всей информацией, требуемой для выполнения задания Центра, он к тому времени уже, вроде-как, располагал.
Но самая большая глупость из глупостей – это возвращение Штирлица в Рейх после эвакуации Кэт. Везде наследил, у всех под подозрением, разоблачение – лишь вопрос времени, вырвался просто чудом… Задание выполнено, звание Героя получено – зачем возвращаться? Приедешь в Берлин, а Шелленберг скажет: «Дружище Штирлиц, вы тут паспорта оформляли для визита в Швейцарию. Я посмотрел фото вашей фрау и не мог не заметить, что она как-то уж очень похожа на русскую радистку, сбежавшую от ребят Мюллера. Кто эта фрау? Где она сейчас? Очень надо с нею поговорить – чисто для ясности…»
В такой ситуации Центр не мог не приказать Штирлицу возвращаться. Но только не в Берлин, а в Москву. Но Центр мямлит что-то невнятное, и Штирлиц устремляется в Рейх – без какой-либо цели, ведомый лишь самоубийственным упорством тупого лемминга…
Иными словами, несуразностей в повествовании о похождениях Штирлица катастрофически много. Чтобы перечислить все, статьи не хватит – надо писать книгу. Но есть обстоятельство, настолько превосходящее все косяки вместе взятые, что невозможно не отметить его особо – это место, в коем разворачиваются основные сюжетные действа: штаб-квартира РСХА, располагавшаяся в бывшем здании Академии художеств на Принц-Альбрехт-штрассе, 8. Фильм показывает нам огромный дом в самом центре Берлина – красивый, фундаментальный, не тронутый ни временем, ни бомбёжками. И всё РСХА – от группенфюрера Эрнста Кальтенбруннера, его главы, до надзирателей внутренней тюрьмы – живёт в этом здании большой дружной семьёй. Реальность же отличалась от этой благостной картины радикальнейшим образом: Принц-Альбрехт-штрассе, 8 – это официальный почтовый адрес РСХА. Однако из всего РСХА по указанному адресу располагалось лишь... гестапо(!), а прочие управления были раскиданы по всему городу. Рабочий кабинет начальника РСХА находился в здании 1-го управление по адресу Вильгельмштрассе, 102. А 6-ое управление было вынесено на самую окраину Берлина – в район Шмаргендорф, на Беркерштрассе, 12. Вдобавок, к тому времени, когда начинается история, здания на Принц-Альбрехт-штрассе ВООБЩЕ уже не существовало – оно было полностью разрушено в результате двух авиаударов 31 января и 2 февраля 1945. Архивы то хоть создателям фильма поднять можно было??
А так все одно - про волочащийся за спиной парашют, да бутылку водки в кармане получается - ну, вы помните...