Море грозное

Голубовато-зеленое, с золотистыми переливами солнце нырнуло и пропало, потом резко ударило ровным белым светом. От него заломило глаза, и Адриан повернулся на спину, поднял руку, прикрывая иссиня бледное лицо.
Волна качнула останки «Эвридики», и солено-горькие брызги осели на губах. Он был один, и море жадно лизало край плаща. Снова волна подняла на недосягаемую высоту и сбросила, накрывая зелено-голубой лавиной. И снова смерть оставила Адриана, хоть и молил он о ней несколько часов. Море швыряло хлипкий плотик вверх-вниз, и трещали под ним просмоленные доски.
Воин прижался щекой к едва теплой руке. Скулы свело терпкой болью — соль разъедала раны, но он терпел. Встретить смерть подобало мужественно, без стона, без крика. А смерть ждет его жуткая — смерть от жажды в студёном море. Он готовился к ней, слыша, как потрескивают доски. Адриан не знал, сколько часов, а, может, дней и ночей прошло с тех пор, как «Эвридику» разбило о скалы. Его люди погибли. Он один посреди волн. Наверху солнце с луной, злая богиня охоты, внизу — бездна. Стоит ему разжать пальцы, тогда волна накроет с головой и унесет в свою страшную пучину.
Может, стоило разжать пальцы и отдаться на милость Богам? Но внутри в груди, где билось беспокойное сердце, все кричало: «Не смей сдаваться!» И он отступил.
Через час жажда станет мучительной, через день силы кончатся. Шторм утихнет, тогда все равно смерть. Лучше захлебнуться или стать жертвой морской твари? Сейчас все прячется в глубинах, ждет своего часа, ждет штиля и успокоения. Сил отбиваться уже не будет, сожрут живого иль мертвого.
Солнце палит как в пустыне Аравийской, только добрых бедуинов нет. Где он? Посреди Пропонтиды, недалеко от Фракии? Или плотик отнесло в далекое Последнее море? Страха не было, была лишь покорность Судьбе. Скоро Айса перережет серебряными ножницами красную нить, и кончится жизнь Адриана Доментоса, кончится так бесславно.
Пальцы заскользили с соленых досок, и он налег грудью, стараясь дышать глубже и реже, а получалось чаще и сбивчиво. Не мог он успокоиться и сдаться, не мог.
Стало совсем тихо. Шум в ушах исчез, или это море перестало волноваться? Волны еще шли, но шли реже. Плотик ударился о что-то твердое, ноги коснулись дна. Адриан открыл глаза и вздохнул полной грудью.
Смерть или свобода? Жизнь или отчаяние?
Это был остров, усеянный мелкой галькой и серым песком. Остров, лишенный растительности и источника пресной воды. Голый остров.
Смерть. Все же смерть, глупая, скучная, негеройская, странная.
Встать сил не было. Совсем.
Солнце красное уходило в пелену предвечернюю. Таяло в мутной дали.
Утро жизнь его все же встретила на последнем издыхании. Не сложил никто ни легенд, ни сказаний о походах славных, о караванах, бороздивших пески пустыни, о жизни Адриана Доментоса. Никто и ничего.