История первая. Море пахнет надеждой

Посвящается всем, кому кажется, что вера в чудо покидает их.

Сюжет: Макс – 24-летний веб-дизайнер из живописного портового города с довольно незаурядной бабулей на шее и чересчур творческой мамой, дающей о себе знать редкими, но запоминающимися визитами к сыну. Помимо излишней сентиментальности, молодой человек подвержен частым паническим атакам. Макс вполне научился жить с этой проблемой, он полон оптимизма и веры в любовь, несмотря на то, что на личном фронте как-то не особо складывается... Пока.

Примечание автора: Первый рассказ из цикла.

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: В тексте содержится нецензурная лексика. В произведении рассказывается история о любовных отношениях между двумя мужчинами со всеми вытекающими отсюда последствиями.



***


Devour me and fill my heart with courage,
Give me wings and camouflage the scar,
Rip out my lungs and kill my fever,
Bring me back to the alluring grounds of love.

(Lord of the Lost – See you soon)



      Шум дороги подобен воронке. Крутит, затягивает, и, наконец, схлопывается прямо над головой густым тяжелым плеском. От него закладывает уши. Сила притяжения остается так далеко, что клетки в организме начинают расползаться и тело разбухает. Дышишь остатками кислорода, медленно, через силу. В какой-то момент просто перестаешь соображать, где находишься. Идешь, пока ноги не растворятся в этой панической кислоте, хорошо если рядом окажется столб или другая опора. В противном случае – удар об асфальт возвращает в реальность или, что более вероятно, окончательно выбивает из нее. Если присмотреться, мы так и живем дилеммами.

      Иногда (и довольно часто) мне везет, и рядом оказывается остановка, фонарь или витрина. Но бывает, чуда не случается. Тогда, уже после кратковременного забытья, я начинаю вспоминать, где сегодня накосячил, и обычно казус не заставляет долго ждать. Не оставил бабушке лекарства, прогулял пары, не уложился в дедлайн. Исповедь длится совсем недолго, так как со всех сторон начинают собираться неравнодушные с предложением вызвать «скорую» или подбросить до травмпункта. Я люблю людей, но только когда они не напирают на лежащего посреди тротуара мужика ростом метр девяносто, не давая даже подняться самостоятельно. В большинстве случаев это старушки или мамочки с детьми. И спасибо им огромное, но только не за попытки поднять меня с земли, что чревато, как вы понимаете, появлением второго или третьего пострадавшего.

      Приспособиться в этой жизни можно, пожалуй, к любому дерьму, поэтому я не выхожу на улицу по утрам и с четырех до девяти вечера. В это время даже шишки на лбу как-то по-особому предупредительно ноют.

      А вот сегодня вызвали в офис. Слава богу, к полудню. Я предусмотрительно просидел за компьютером до девяти, закрыл контору и решил прогуляться в порт. Набережная – вожделенная граница между нервной цивилизацией и морем, усеянным здесь штыками погрузочных кранов и кораблями, напоминающими вялых одноклеточных существ в первичном бульоне. Моя цель – оставить их как можно дальше позади, найти островок пустоты, сесть на каменный бортик, отделяющий галечный пляж от тротуара, и спокойно подумать о своем, а лучше вообще не думать. А то можно и до приступа додуматься.

      Первое июня. Холодно не по-летнему. Заправил волосы под ворот куртки, закутался, как только смог. Целесообразнее было пойти домой, время как раз самое мое, но желто-оранжевый закат и на редкость свободная пристань уже развернули передо мной свои холодные широкие ладони. Я перешагнул через низкое бетонное заграждение и пошел вниз: сидеть на таком ветре желания не возникало. Камни защелкали под ногами. Причал между тем остался где-то в стороне. Я хотел подойти к воде, чтобы как можно ближе оказаться к границе между мирами.

      Шум волн глушил доносящиеся с тротуара разговоры, гул автомобилей, портовую суету. Дрожь отступила. Вода. Под водой все звуки кажутся тише. Я бы не отказался иметь жилье под водой. Но имею пока только здесь, на кромке, называемой сушей. И бабушку, которая отнюдь не вносит животворящую тишину в мое существование.

      Так я простоял полчаса и, может быть, час, глядя то на пузырящиеся волны, то на плывущие по желтому небу узкие сероватые облака. Солнце уже прильнуло к морю, когда коленки устало заскрипели. Я поморщился и присел на камни. Уходить, верите, совсем не хотелось. Заночевать бы прямо здесь, если б не холод и не полиция, которая, конечно, примет меня за маргинала, покусившегося на общественный порядок.

      Помимо бензина море пахнет надеждой. На то, что сегодня не обычный день, пройдет еще пять минут, ты обернешься и произойдет что-то хорошее. Но нет. Не происходит. А запах моря все еще продолжает дарить подкупающе ощущение перемен. В этом есть свой кайф. Вроде бы и не дали, но и не обделили. Меня такой расклад вполне устраивает.

      В голову неожиданно ворвался вчерашний разговор с мамой. Спонтанный, как и вся она. Как, впрочем, и я. Наследственность, ничего не поделаешь. Я начал думать о том, что ее предстоящий визит, как и все предыдущие, пугает меня и, не побоюсь этого слова, несколько раздражает, ибо под предлогом «повидать маму» (то есть бабушку) она, конечно, остановится у нас. И аргумент про бедного художника здесь не прокатит. Ее работы расходятся за бешеные деньги, и я безумно рад за нее. Но только не когда она выселяет меня на кухню. Быть художником на родине Ван Гога, как по мне, само по себе вызов, но это все для прессы. Со среды меня ждет незабываемая «вызывающая» неделя проживания под одной крышей с мамой. Это мысль испортила все впечатление от часового стояния на морском ветре при от силы плюс десяти градусах и еще некоторого времени сидения на заднице, которая у меня уже, честно говоря, отмерзла. Мама... Улетела в Голландию два года назад. Я был совершенно счастлив, пока она не объявила, что будет регулярно навещать свою восьмидесятилетнюю маму. И ее можно понять, хотя отношения на расстоянии импонируют мне гораздо больше. Попробуйте пожить под одной крышей с художником и узнаете, почему.

      Отношения. Ненавижу мыслительный процесс как факт. Одна случайная картинка цепляется за другую и вот, спустя пять минут, ты уже пытаешься вспомнить, как связаны между собой хомячок из зоомагазина и поросяче-розовый фольксваген-джук, припаркованный возле твоего подъезда за тридцать километров от этого самого магазина. В ваших интересах будет вспомнить, о чем вы подумали сначала и вернуться к более здравым размышлениям. Ну или менее здравым.

      Итак, отношения... Серьезных у меня, можно сказать, и не было, а воспоминания о последних несерьезных вызывают тошноту похлеще, чем если бы я сел в автобус в час-пик и там бы пахло биг-маком какого-нибудь особо голодного яппи. Бабушка уверенности в завтрашнем дне не добавляет. Хотя бы потому, что в свои восемьдесят с гаком она упорно, хотя и безуспешно, пытается меня женить на очередной внучке или (не дай Бог!) правнучке своей очередной подруги. Два года назад я все-таки набрался смелости (а точнее, злости) сказать ей, что я гей, но ее это не остановило. Она переключилась на правнуков. Испанский стыд, что еще сказать. В душе, мне, конечно, приятно, и я безмерно ценю ее помощь, но было бы лучше, если бы она была чуть менее активна в своих... предприятиях. А сейчас работа совсем не оставляет времени на знакомства. Может, это и к лучшему...

      Огромная волна разбилась о пристань, и капли соленой воды, как осколки стекла, впились мне в лицо. Я пришел в себя. На улице давно стемнело, я включил телефон. 22:40. Фак! Последний автобус должен был пройти мимо остановки возле офиса через семь минут. Иначе придется тащиться с пересадками, осуществить которые я все равно не успею. Дойти до офиса мне уже, конечно, тоже не светило. Какой-то таксист сегодня разбогатеет, с досадой подумал я.

      «Так вас подвезти?» – услышал я за спиной. Ничего себе скорость, подумал я, уголки рта напряженно поползли вниз, брови – закономерно вверх.

      «Сколько до...» – начал я, вставая с земли.
 
      То ли камень отскочил, то ли ноги просто закоченели – решил я поначалу, но, когда обернулся, это была паническая атака, я уже не сомневался. А может, и все сразу. В глазах потемнело, я инстинктивно подставил руку и сгруппировался, затылку моему, можно сказать повезло. Камни защелкали громко и драматично, как кастаньеты, а я приземлился на задницу почти в том же месте, где сидел. Я глядел в пустоту, пытаясь отдышаться, а она, пустота, ехала куда-то вбок, будто сбегая от меня. Соленая вода щипала кожу. Мои отчаянные вздохи сливались с шумом воды и лязгом камней, все еще трепещущим в ушах. Привычно кололо в солнечном сплетении, жутко болел живот. Я оперся на руки и приподнял голову: мир все еще вращался вокруг меня. Хоть когда-то он снисходит до этого.

      Чуть выше по диагонали сидел человек в темной фетровой шляпе, наполовину сдвинутой на лицо, и такого же цвета длинном плаще, сверху его с легкостью можно было принять, ну, допустим, за булыжник. Мимикрия как она есть. Кажется, он усмехнулся, и протянул мне руку, я по привычке, замотал головой и отстранился, но хамелеоновый гражданин оказался настойчивее любой пенсионерки. Он встал, тут же разъехавшись в стороны, (я ведь еще не совсем пришел в себя), и одним мощным рывком поднял меня с гальки, негласно позволив использовать себя в качестве остановки. Ну или фонарного столба.

      Я медленно осознал, что габариты его вполне обыкновенны, на полголовы ниже меня, но плечи достаточно широкие, а руки крепкие, чтобы не дать мне упасть. Борясь с тошнотой, я собрался и попытался шагнуть назад. Он крепко держал меня. Я повернул голову и влажной щекой коснулся его волос. Сказать, что меня трясло – не сказать ничего. Ноги будто отделились от тела и ушли по своим делам, я понимал, что лучше мне сейчас сесть обратно, на землю.

      Я еще раз попытался освободиться.

      «Нормально?» – спросил он, заглядывая мне в лицо. Я снова отвернулся.

      «Лучше сесть», – выдавил я, нервно корявя плечами.

      «Да, конечно», – смутился он и, осторожно, не отпуская рук, помог мне приземлиться, на этот раз – мягко.

      Я сел, прижав колени к груди и опустив на них голову. Море медленно успокаивало меня, но позади маячил какой-то тучеобразный страх. Я хотел, чтобы он, ну, гражданин, ушел и не трогал меня, но сказать было как-то неудобно. Тело навзрыд ревело от страха и холода. Темнота сгрудилась, как толпа зевак, а незнакомец, наоборот, неожиданно размимкрировался, странно посветлев на фоне городского неба. Может, оттого, что он все-таки снял свою шляпу.

      Очухавшись немного, я понял, что он терпеливо ждал, присев поодаль, но чуть выше. Я сделал глубокий вдох, как советовала милая улыбающаяся индианка в видеороликах по йоге, и повернулся к нему, все еще боясь поднять голову. Еще один глубокий вдох, казалось, я беззвучно произнес это губами, и наши глаза встретились. Серые. Маленькие. Обыкновенные. Или серо-зеленые, в темноте было трудно понять. Лицо у него было узкое, гладкое, и очень усталое, а волосы – короткие, плотные, жесткие, как кора облегающие череп. Тонкие, волнообразные губы. Хорошо Он их изобразил. Одним мазком, не отрывая кисти от холста, каким-то странным цветом – оранжево-персиковым.

      «Часто такое бывает?» – как-то по-врачебному прохладно спросил он, участливо наклоняя голову. Почувствовав посягательство на установившееся между нами безопасное расстояние, я тут же отстранился.

      «Бывает», – отмахнулся я, выплёвывая волосы изо рта: хвост выбился из-под куртки.

      Сидя, я по-прежнему опирался на руки. 

      «И вслух часто бывает?»

      «Что?» – озадаченно переспросил я.

      «Мысли вслух», – пояснил он.

      Когда мне было семь или восемь, мама подарила мне лысого крысенка. Так вот, это чудо природы ночью каким-то образом высвободилось из своей тюрьмы (по-другому и не назовёшь) и пошло разгуливать по окрестностям, то есть по моей комнате, забралось ко мне в кровать и оттуда под пижаму. Если я не описался от ужаса, то только потому что не хотел. Представьте, что темной ночью, когда вы спите, по вам ползает нечто костлявое, хвостатое и когтистое, прямо по вашей нежной детской коже. Ор стоял такой, что бабушка кинулась искать свой тревожный чемоданчик – испугалась, что началась Третья мировая война.

      Сейчас я испытал примерно то же самое, только рот зажал рукой, рассоженной в кровь об камни.

      Меня все-таки стошнило. 

      Я на автомате схватил протянутый мне бумажный платок и выдохнул. Тогда мне показалось, что эта ночь никогда не закончится.

      «Если вас это успокоит, то я слышал только начиная с... бензина... или что море пахнет надеждой, так вы, кажется, сказали?»

      Стошнило еще раз. Теперь уже жгучим желудочным соком – я ведь ничего не ел с обеда.

      «Да... То есть НЕТ!» – голос прорезался, уже хорошо.

      «Не нервничайте вы так, – опять этот врачебный тон. – Ну бывает. Я сам иногда... репетирую перед зеркалом». 

      Гамлет начал меня раздражать.

      «Какого хрена?» – заныл я.

      «Я просто пытаюсь помочь», – оправдывался.

      Он приподнялся с колен, отчего его стало чуть больше, чем требовало мое личное пространство. 

      «Да идите вы к черту!» – взвыл я, уткнувшись лицом в колени. Точно. Никогда не закончится. Так и останусь жить в этой несусветной ночи.

      «Так нам по пути», – внезапно отпарировал он.

      Я осекся. Мама, бабушка, да и вообще люди мало-мальски со мной знакомые, знают, что, когда я начинаю срываться на вой, лучше просто закрыть дверь и уйти, купировав тем самым мое бешенство. В одиночестве несильные эмоции иссякают быстро. Но холодный ночной воздух, море, и, видимо, еще затуманенная голова, стократно усилили мое раздражение и страх, подняв их до уровня «гнев» и «паника».

      А он взял и пошутил. Наверное, я посмотрел на него, как баран, потому что на его вытянутом лице появилась резковатая, но искренняя улыбка.

      «Я вас туда провожу», – произнёс он, уже не скрывая смеха.

      Я, как провинившийся школьник, опустил глаза. Боль в груди понемногу отпускала, а вот холод дальнейшему времяпрепровождению у воды не способствовал. Я достал телефон. 23:20.

      Другого способа добраться до дома я не себе не представлял, так что даже ради приличия говорить о несогласии было бессмысленно. Вообще бессмысленно было открывать рот. Зубы сводило от ветра.

      Я поднялся, полувежливым хмыком отказавшись от его помощи, и побрел к заграждению. Он шел за мной следом. Галька под ногами пощелкивала снова тихо миролюбиво.

      Я перелез через заграждение и встал спиной к пристани. Нервы в животе снова зашевелились (можно подумать, они там, как глисты, хотя почему-то мне так и кажется), когда он тоже перелез через бортик и встал рядом. Пола его плаща хлестнула меня по ноге.

      «Пойдемте?» – удостоверился он в моем твердом решении сесть ночью в машину к незнакомцу. Неплохую машину.

      Я немного замешкался, помусоля волосы грязной рукой.

      «Первый автобус в 5:15», – с наигранным сожалением произнес он.

      «И он мне не подходит», – заключил я, плюхнувшись на кожаное сидение с подогревом.

      «В какой стороне Инферно?» – ладно, шутки про ад мне уже не заходили.

      Я, пропустив «остроту» мимо ушей, назвал адрес до улицы. Не сообщать же ему все пароли-явки. 

      Всю дорогу до пригорода я ловил глазами «светлячков» – отблески фонарей на трассе, на самом деле разглядывая водителя. Может, не такое уж и заурядное у него лицо. И волосы яркого каштанового оттенка, как молочный шоколад. Во рту сильно повлажнело от мыслей о сладком. Нет, я даже мысленно не раздевал его... первые минут десять.

      Изнутри автомобиля гул дороги казался плавным и усыпляющим, но я даже не думал о сне. Я бросил взгляд на его шею, затянутую в глухой воротник черной водолазки, плавно переходящий в бесконечность его рельефной груди и далее в темное пространство под рулем. Черная дыра, подумал я и чуть-чуть улыбнулся, но тут же одернул себя. А он ведь слышал, что я не по девушкам. Закусил губу. Ну, ему-то какая разница. Его руки, спокойно лежавшие на руле, сейчас были мне более, так сказать, доступны, поэтому я «занялся» ими. Наспех подстриженные ногти, не слишком худые белые пальцы с яркой розовизной костяшек, широкие ладони с выделяющимися лучами сухожилий. По форме его руки можно было описать почти идеальную окружность. Я поежился, вздохнув, наверное, не по ситуации громко. Он посмотрел на меня. Заметив то самое, как бы правильнее выразиться, располагающее к определенным мыслям, быстрое движение его ноздрей, я закусил губу.

      «Приехали», – сказал он, посмотрев вдаль через лобовое стекло в глубь перекрестка.

      «Спасибо», – машинально ответил я.

      «Доберешься дальше?»

      «Думаю, да», – мне так хотелось потянуть время. Так хотелось...

      В гробовой тишине я услышал, как у меня на груди звякнули подвески. Я посмотрел прямо перед собой.

      «Иди сюда», – ладонью он обхватил меня за шею и притянул к себе, прижимая не слишком сильно, видимо, боясь, что может случиться нечто подобное моему «портовому» припадку. Пресс у меня задергался, в паху заныло так, что в порыве сжать зубы я чуть было не укусил его за язык. Уже по дороге к дому я подумал, что жмурился, наверное, как семиклассница, чтобы хоть как-то ограничить поток эмоций и... крови.

      Мне на секунду заложило уши, но именно в этот момент он бережно «отпустил» меня на пассажирское сидение.

      Он шумно вздохнул и провел ладонью по лицу. Я сидел, плотно сжав губы, незаметно водя по ним языком изнутри. Его вкуса я не почувствовал, зато вспомнил, что меня некоторое время назад неплохо так вырвало. Кровь хлынула к лицу. Подвески продолжали бренчать, как колокольчик добротной альпийской коровы.

      «Не надо было?..»

      «Все хорошо!» – запротестовал я.

      Он развернулся, по-свойски убрав мне волосы с плеча, куда я их опять загнал.

      Я посмотрел на кончики его пальцев, мягко коснувшихся хвоста. Он убрал руку.

      «Надо идти», – произнес я.

      Рухнувшее напряжение снова набрало обороты. «И что теперь?» Слишком знакомая и закономерная фраза уже билась мне в лоб. Сделать глубокий вдох и уйти. Я набрал в грудь побольше воздуха, но...

      «Сходишь куда-нибудь со мной?» 

      Три навязчивых слова тут же остановили свою экзекуцию.

      «М-м-м... да?» – ответил я, глядя на себя в боковое зеркало. Ну и сопля...

      «Хорошо, – кивнул он. – Я – Клаус».

      «А?» – тупо улыбнулся я.

      «Ну?»

      «Макс», – сообразил наконец я и по привычке протянул ему руку. Он осторожно взял ее и, перевернув ладонью вверх, погладил серединку большим пальцем.

      «Очень приятно», – пробормотал Клаус без отрыва хиромантии.

      «Да».

      Сейчас было самое время поставить точку. Я еще раз посмотрел ему в глаза, улыбнулся и вышел из машины. Оказалось, это было так просто.

      Знаете, как эти чувства отупляют?

      Я знаю, потому что не успел я прошагать пару метров, как он нажал на газ и резко остановился чуть впереди. Я даже слегка офигел.

      «Я завтра дежурю до полуночи, – Клаус просунул голову в открывшееся окно. – А вот послезавтра...»

            «Так ты врач?» – едва ли это было важнее информации о времени и дислокации предстоящего свидания.

      «Да, а что?» – удивился он.

      «Психиатр?!» – высказал я зудящую где-то на подкорке догадку.

      «Пульмонолог», – насторожился он.

      «А-а-а...», – протянул я, неловко глядя куда-то в сторону.

      «Тогда послезавтра в семь на том же месте, тебе нормально?»

      «Вроде бы»

      «Иди, а то замерзнешь», – он немного нахмурил брови и улыбнулся. 

      Окно опустилось, и машина, быстро набрав скорость, исчезла среди однотипных пятиэтажек.

      «Вот тебе и воспаление легких», – сказал я, на ходу заворачиваясь в куртку