Эх, дороги. К теще

               
   Начальник службы эксплуатации, приехал на уборку с проверкой, а больше пострелять на свободе уток и гусей. Попросил для этой цели у меня УАЗ, свою Волгу с водителем оставил взамен.

  У водителя в этих краях жила родня, и он предложил съездить к тестю, которого сам видел один раз за все шесть лет женатой жизни. Соблазнил охотой на кабанов, которых здесь «видимо-невидимо».
   Старики жили в с. Посельское, это в тридцати километрах от Чернышевска, районного центра. Район разделяла река Куэнга, через которую мостов нет, а за рекой и дорог нет. Сообщение либо лошадьми, либо гусеничной техникой. Зимой река стоит, но все засыпает снегом, из колесной техники только трактора «Беларусь».
  Позвонить тестю и предупредить  его о приезде, возможности не было, телефона в деревне нет.
   Осень выдалась сухой, реки обмелели, что давало надежду одолеть Куэнгу. Вечером можно было выехать, ночью сбегать на кабанов, а утром вернуться.
   Выехали после обеда. Через полчаса по укатанной грунтовке докатили до Чернышевска, подъехали к броду километрах в трех от поселка. Река довольно широкая, дно галечное, вода чистая, холодная – зубы ломит. Погода прекрасная, светит еще пригревающее сентябрьское солнышко, чистое небо необыкновенной голубизны, какое можно увидеть только в Забайкалье. Глубина брода возле нашего берега сантиметров тридцать, для нашей машины критическая. Посовещались и решили попробовать.
   Не дойдя до середины реки, забуксовали. Гравий мелкий, опоры никакой, зарылись, легли на днище. Двигатель заглох. Красота. Солнце светит, вода весело перекатывается, сверкая и играя в лучах приветливого солнышка, птицы поют и щебечут на обоих берегах и никаких посторонних шумов, нарушающих эту идиллию.
   Порадовала герметичность кузова. В те времена еще соблюдалось качество сборки. Только в месте выхода рычага переключения передач, защищенного резиновым гофром, вода сочилось по капле.
   Все эти прелести не мешали зародиться ощущению тревоги. Мы не новички и понимали, что выбраться нам поможет только посторонняя сила. В поле зрения ее не наблюдалось. Если придется заночевать, то к утру минусовая температура заставит нас пожалеть о том, что не позаботились о теплой одежде. Жизнь в городе разбаловала, холод заставит выбраться, в машине костер не разведешь. Пока мы размышляли, на проселке показался «Беларусь». Тракторист лихо подрулил к нам, нагнав волну и смеясь, предложил помощь. Трос у него есть, но цеплять по пояс в воде будете сами.
- На какую сторону вас тянуть? На том берегу ехать некуда, кроме Посельского, дорог там нет. Что вас туда понесло? По сухому сейчас вы доедете. Но если ночью пройдет дождик, вывозить машину придется трактором.
   Решили продолжать путь. Прицепщиком пришлось поработать мне, они были водителями. Вылез через окно.  Вода хлынула в салон и затопила его почти до приборов. Матерчатые сиденья сразу стали неприветливыми, напитавшись водой.
   Проверили, не попала ли вода в картер. Попробовали запустить мотор. Все в порядке. Терять было нечего, мы и сами по пояс промокли. Колея, наезженная тракторами и лесовозными вездеходами была шире нашей машины, приходилось ехать то по правой, то по левой канаве накренившись и цепляя днищем за грунт. Оставшиеся двадцать километров одолели примерно за час без большого урона для техники. Иногда чтоб согреться поочередно выскакивали и бежали за машиной. Ехали в тоннеле из вековых сосен, просвет лишь впереди, высокие деревья закрывали обзор. Мне привычно, раньше работал на лесовозе, а горожанин Женька озирался с тревогой, не понимая как разъезжаться со встречной машиной, если она появится, колея то одна. Я утешал, говоря, что уступает всегда более легкая машина, поэтому придется нам ехать задом до самой Куэнги.
- Никто на таких машинах здесь не ездит, а все другие, включая УАЗы, кустов не боятся. «Волгу», конечно, изуродуют.
   Нам повезло, тайга закончилась, и мы въехали в ложбину с пашней и пшеничными полями, на которых не видно ни души, несмотря на время жатвы.

      Вдали виднелась деревня, которая состояла из нескольких улиц вдоль дороги с заброшенными дворами.

   Я помню большую нежилую станицу Пури в Приаргунском районе. Жители ее, непокорные казаки, в Гражданскую войну частично убежали в Китай, частично уничтожены Советской властью.  Уцелевшие расселились по другим селениям, затаившись и не показывая ничем свою принадлежность к казачьему сословию в стремлении выжить. За пятьдесят лет село разрушалось временем и природой. Брошенные, обветшавшие подворья, с полу-разобранными домами и хозяйственными постройками растащенными жителями ближайших сел.  Запущение и безмолвие внушали жуть одинокому путнику, проезжающему через длинное село. Подростком, проезжая через длиннющую улицу я все ждал, что сейчас из-за угла выйдет на дорогу беляк с винтовкой.

   Здесь же стояли добротные дома из бревен в пол-обхвата, бревенчатые заборы с воротами из толстых тесин. Даже сохранилась изгородь на запущенных огородах. Тоже в полном безмолвии, без движения на пустых, заросших сорняками улицах. Мертвое поселение.
   Женька объяснил, что село объявлено неперспективным, финансирование прекращено, но поля принадлежат совхозу, контора которого в райцентре и начальство сюда добирается редко. Все больше зимой, когда река стоит, охотой руководителей из области побаловать. Жители выехали, осталось несколько семей, в их числе его родственники.
   Проехали почти до конца улицы, когда увидели признаки тракторного двора. Рядом с прочным забором стояло несколько единиц сельскохозяйственной техники. Оказалось, что это жилище тестя. Женька единственный раз родню видел у себя на свадьбе, здесь был впервые. На звук мотора высыпала вся семья: тесть с тещей, их сын и дочь.
Михалыч, как он представился, сухощавый среднего роста старик. Теща, шустрая женщина с удивительно яркими для ее возраста синими глазами. Я подумал, что если жена Женьки в мать, то он не прозевал своего счастья. В отличие от мужа, назвать ее старушкой язык не поворачивался.
   Михалыч сдержанно поздоровался и стал знакомиться со мной, ненавязчиво оказывая знаки внимания, угадав во мне начальника своего зятя. Теща кинулась Женьке на шею, смутив и беспрестанно нахваливая за то, что приехал.
   Витька, лет шестнадцати и Таня, чуть младше, стеснительно поздоровались и отошли. Откуда-то  прибежали две женщины и несколько подростков.
   Добежав, женщины облегченно вздохнули. Как выяснилось, от таких визитов они ничего хорошего не ждали и теперь успокоились.
- Слава Богу, ничего не случилось!
- Как не случилось, соседи! Гости из города приехали. Сейчас баньку протопим, мой поросенка заколет, вас покричим, как все с работы соберутся.
   На мои несмелые возражения Михалыч тоном, не допускающим пререканий, отрезал:
- Буду я у тебя, командуй! А у меня вы первые гости в десять лет! Последний раз шуряк из Владика приезжал.  Сами мы в гости к Евгению с дочерью пять лет назад из деревни выезжали и все! Пойми, что это праздник для нас и соседей. Митревна, быстро обутки какие и лопотину ребятам дай, не видишь, промокли они. Да по соточке от простуды. Витька, быстро баню затопи, люди с дороги. Веники новые достань, да крапивы с можжевельником наломай.
   Я опешил от  неожиданной для себя почетной роли и замолчал.
   Пока Женя рассказывал теще про семью, дочь и внука, а хозяин после короткого взвизга разделывал тушу подсвинка, я прислушался к разговору мальчишек лет двенадцати – четырнадцати возле машины. Они определяли марку и модель ее, перебрав все известные названия. Их тогда было немного – Волга, УАЗ, Москвич и Жигули.  Вердикт авторитетно вынес смуглый скуластый паренек.
- Да чё вы баите? К нам сюды тока вездеходы продираюца! А как вы на «Волге» проехали? Вот ить сушь кака! Переволокли чем-то? Мы тока конями здесь ездим.
   Он себя ощущал взрослым, достал из кармана мятую пачку папирос «Байкал», закурил. Вид у него был вполне мужицкий. Брюки из чертовой кожи от спецодежды, заправленные в кирзовые сапоги с отворотами голенищ, свитер ручной вязки и вельветовая куртка. Шевелюра, давно нестриженая, отливала на закатном солнце медным оттенком, как-то не вяжущимся со скуластым лицом и раскосыми глазами. Говорил уверенно, с нами на равных, с малышней снисходительно. Представился как Николай.
   Даже шурин Женьки, самый старший из деревенской молодежи смотрел на него с уважением. Как выяснилось, Николай, в отличие от других, парень был не простой, повидал жизнь, учился два года в Чернышевске.
   Из-за сарая потянуло дымом, ребятня кинулась туда. Я понимал, что сейчас их посадят на дерюгу, которую тащила младшая хозяйская дочь для того чтоб накинуть на тушу поросенка.
   Женька поинтересовался, зачем они туда побежали. Пошел посмотреть. Мне это было неинтересно. Детство провел в деревне и сам не раз участвовал в забое домашних животных, а охоту не считал событием. Знал, что после забоя свинью обкладывают соломой, палят на ней щетину переворачивая тушу с боку на бок. Потом обливают кипятком и скоблят ножами остатки щетины. Когда шкура становится совсем гладкой и чистой, ее тщательно промывают, укладывают на свежую солому, обливают кипятком, укрывают дерюгой и плотно прижимают, усадив на нее ребятишек. Им полагаются в награду свиные уши и хвостик. Все это хрящеватое и подгорелое они уплетают в один миг. Разбегаются, перемазанные сажей, чтоб не привлекли к каким-нибудь обязанностям по хозяйству.

Через час Витька сообщил, что баня готова. Михалыч приказал ему сбегать за бригадиром, сказал, что мы идем в первый пар, остальные потом. Хозяйка спросила, не боимся ли мы бани. А то Михалыч одержимый, недаром шапку и рукавицы в парную берет. Мы рассмеялись. Кто же ее боится. Из спортивного интереса в общественных банях часто затеваются состязания, кто дольше высидит в парной. Нагоняют пар и сидят. Через некоторое время с уханьем начинают выскакивать один за другим в моечное отделение, где торопливо опрокидывают на себя заготовленные тазы с водой. Оставшиеся начинают хлестать друг друга вениками крякая от удовольствия. Вызывая этим всеобщее восхищение. Из упрямства я всегда выдерживал до конца, хотя большого удовольствия не получал.

   Баня небольшая, срублена из ровных сосновых бревен. Раздевалка на пару человек. Приятный запах веников и каких-то трав. Михалыч пошел первым. Когда мы с Женькой вошли и начали раздеваться, из парной уже доносились хлопки от мгновенно превращавшейся в пар воды, которую он щедро плескал на каменку.
   Набрали в тазики из бочки воды, разложили на лавках мочалки и веники. Михалыч пригласил нас к себе.
   В парной было очень жарко. Видно Михалыч решил показать нам, как парятся настоящие таежники. Недаром надел на себя ушанку с вылезшим мехом и брезентовые рукавицы. Сам сидел на верхнем полке, едва просматриваясь, окутанный паром.
Знаем мы эти понты! Хотя уши припекало и горячий воздух обжигал гортань, я решил не ударить лицом в грязь и полез к нему наверх. Каждый жест приводил в движение обжигающий воздух.

- Ты не спеши, притерпись. У вас в городе, поди, такой бани не встретишь. Бывал я в общественных банях, когда в армии служил. Помыться в них можно, попариться не приходится, одно название.
- Да я на лесозаготовках работал, приходилось париться. Зимой сразу из парной в сугробы прыгали.
- Это милое дело. Мы завсегда перед входом оставляем чистый намет для этого. Даже отгораживаем и Витька следит, чтобы свежий снег перед баней там был. У нас в лесу на ключе тоже банька стоит. Так мы там яму выкопали и летом в нее ныряем. Не хуже сугроба. Жалко времени нет, сходили бы. Сейчас уборка, не попразднуешь. Ну, паря, давай. Евгений, ты куда? Спекся, молодой еще.

   Женька уже ополаскивался в моечной, крикнув, что с него хватит.
   Я сидел на пределе сил, решив не терять перед хозяином достоинства. Михалыч взял веник, махнул им, чем привел в движение раскаленный воздух. У меня уже все плыло перед глазами, хотел сказать, что выйду, чтобы не мешать, потом зайду один. В это время Михалыч второй рукой дотянулся до ковша и плеснул из него на каменку. Взрыв был такой, что я опомнился уже на улице, проскочив мойку и раздевалку и перепугав женщин, мирно беседующих в ограде. Они с визгом метнулись в дом, а я вскочил в раздевалку, схватил одежду и снова выскочил на улицу, где и сел на чурбан возле бани, прикрывшись ею. Одеваться сил не было.
   Отдышавшись, вернулся в баню. Женька смеялся показывая на парную в которой бесновался его тесть, поддавая жару и орудуя вениками. Иногда после добавки воды на камни от пара открывалась дверь, которую он, чертыхаясь, торопливо закрывал.

   Запах свеженины оповестил всю деревню  о готовности, и население ее потянулось к месту события.
   Я с нетерпением ждал сигнала, с обеда на полевом стане прошло часов пять, баня и рюмка водки подогрели аппетит, а запах скворчащего на огромной сковороде мяса сводил с ума.
   Население состояло из трех семей. Наши хозяева с двумя детьми, их соседка, одинокая женщина с тремя, один из которых Николай и две девочки. И бригадир, которого сейчас ждали и без которого садиться за стол, считалось неприличным. Он с женой и двумя подростками сыновьями не спеша вышел из боковой улицы. Пришли не с пустыми руками. Соседка принесла свежие караваи горячего ароматного хлеба, такого, что дух перехватывает, а руки сами тянутся к румяной аппетитной корочке. Бригадир принес пласт копченой медвежатины и лосиные губы.
   Всего в селе стояло около полусотни домов разной степени сохранности. Даже не запертые они не носили следов вандализма. Все стекла были целы, хоть сейчас открывай, топи печь и живи.
   
     Уместились за одним столом. Взрослые, в число которых входили, кроме нас два сына бригадира, тринадцати и четырнадцати лет, Николай и хозяйский Витька выпивали без ограничений, девочкам разрешили пригубить, посмеялись над ними и оставили в покое.
   Женька, видимо, рассчитывал попасть к родственникам, поэтому у него в машине, помимо подарков родственникам, которые он вручил еще до сбора посторонних, оказался солидный припас «городских» продуктов, какие и в городе не часто перепадали. Но служба эксплуатации всегда имела преимущество. К ним первым обращаются заказчики, и они определяют работать с ними дальше или нет. Естественно, в стремлении понравиться, заказчик должен показать товар лицом. Так шиворот-навыворот строились деловые отношения.
   Если после первого тоста мы накинулись на свежее мясо и дичь, то остальные гости и хозяева, хоть и, стесняясь, все же смели всю докторскую и краковскую колбасу, нахваливая и завидуя нам, горожанам. Некоторые пробовали ее впервые. Летучка приходящая один раз в месяц привозила мануфактуру, кондитерские изделия и рыбные консервы. В магазинах Чернышевска тоже не разгуляешься, да и бывали в них жители села нечасто.
   Застолье началось с пары бутылок водки, которые привезли мы, и продолжилось бражкой, сначала хозяйской, потом гости ходили каждый за своими запасами. Что интересно, как в большинстве забайкальских сел, самогон здесь не гнали и бывалые люди рассказывали о нем как о диковине.
   Улучив момент, я спросил Женьку как там у нас с охотой на кабанов. Он пожал плечами, кивнув на загулявшее село:
- Сам не знаю, Александрыч. Сейчас у Витьки спрошу. Пойдем, покурим.
   Никто не стеснялся, курили прямо за столом. Все, кроме девочек. Подростки не отставали от родителей, угощая друг друга кто «Севером», кто «Прибоем». Бригадир достал «Беломор», хвастаясь, что достал ленинградский, когда ездил с отчетом. Не то, что армавирская дрянь. Рассказал к случаю анекдот.
   На улице подморозило. Я крикнул Евгению, чтобы слил воду из радиатора, может прихватить блок. Тот удивился, когда не смог открыть дверь. Пришлось нести воду, чтобы отогреть уплотнительные резинки. Все внутри машины начинало замерзать. На сиденья садиться страшновато. Промерзшую ткань можно и поломать. Пластик тем более. Вот это номер. Можно завести машину и включить печку, чтобы просушить салон. Но беда в том, что бензин только в баке, у селян техника дизельная. Оставалась естественная сушка. Решили, что если завтра обогреет и будет солнечный день, то к вечеру, возможно и выберемся.
   Витька с товарищами уже готовили тракторенок ДВСШ – 16 с кузовком спереди. Накидали в него войлок и шубы, положили ружья да не абы что, а берданки и даже трехлинейку. Такой арсенал я в своей жизни видел только в вооруженных силах, в срочную службу.
   Я поинтересовался, найдется ли для меня место. Парни удивленно посмотрели друг на друга.

- Вы с нами хотите, что ли?
- Я бы хотел, да ружья нет и одежды.
- Этого добра у нас навалом! Сейчас организуем.

   На крыльцо вышел  Михалыч.

- Эй, Александрыч! Куды ты, паря, запропастился? Без тебя гулянка закисла, иди к столу.
- Михалыч, я тут с парнями на охоту договариваюсь.
- Какую  охоту? Иди в дом, разберемся. Ты что меня опозорить хочешь? Ребята за мясом едут на овсы. Тут недалеко в поле ночесь свиньи весь закраек от леса изрыли. Как пить дать опять припрутся, надыбали. Вот парни и хотят в засаде посидеть. Глядишь, одну-две и завалят, на это ума много не надо. А ты куда? У себя в городу на кабанов езди. У вас это в доблесть. А здеся мясо пацаны да немощные старики добывают. Настоящий охотник за пушниной ходит. Там сноровка и смекалка нужны. Как походишь по двое суток за соболем, да ночуешь под корягой, так поймешь, что такое настоящая охота. Но сейчас не время, зимой приезжай, когда зверь гладкий, выхоженный. А это все баловство. Пускай пацаны едут.

   Когда зашли в дом услышали, как застрекотал трактор. Кончилась моя охота.
   В теплой единственной комнате за большим столом шел оживленный разговор. Женщины то и дело порывались плясать, но бабушка, мать тестя их останавливала.

- Угомонитесь дуры. Человек несвышный, что про вас подумает? Расскажет в городе, какие у нас порядки. Зятя мне напугаете. Пять лет не приезжал, что внуку расскажет?

   Накинули полушубки, вышли перекурить. Бригадир, пользуясь случаем, провел планерку на завтрашний день.

- Ты, Михалыч, завтра садись на комбайн, геологи приезжают, тремя «Уралами». Сколько успеем, вывезем. Мало машин дали, опять не успеем урожай снять. Колька с Витькой пущай на тракторе едут кукурузу зачищать. Я с бабами яму закончу. Подмораживает, надо ее закрывать.
   Ты хоть понимаешь, Александрыч, про что мы?
- Да понимаю, я детство в деревне прожил. Силос закладываете. Только для кого, что-то я скотины не вижу.
- В совхоз по зимнику вывезут. А поля засеваются еще с той поры, когда здесь люди жили, и отделение было. Уже лет десять не успеваем весь урожай собрать, половина под снег уходит. Пропадает зря, а сокращать посевные площади не разрешают. План посева установлен, хоть ты сдохни. А что пропадает на корню, им плевать. Мы бы убирали, да нам ни техники, ни людей не достается. Все по остаточному принципу. Сюда же только вездеходы годятся, а они у геологов, да и тех немного. Геологи не шибко нашим партейным органам подчиняются, могут дать, могут не дать. А студентов больше на току держат. Да и пришлют, так с ними морока. Устраивать их, кормить. С райцентра по такой дороге не навозишься. Так и работаем неведомо на кого. Вот чем думали, когда неперспективной деревню объявляли? Сто лет стояла, не мешала, теперь обезлюдела. Народ стал разбегаться. Кто в Чернышевск, кто в Букачачу на рудник, а кто и в города подались, как только паспорта начали выдавать. Теперь парень в армию ушел, считай, пропал, не возвращается. Девка поступать уехала все, замуж выскочила, осталась. Вот как Михалыча дочка. Старики кто к детям, кто на горку, избы заколачиваются, заборы валятся. Вот и вся жизнь. Своим наказал учиться и бежать отсюда, куда глаза глядят. Таки, паря, дела. Учатся то они с первого класса в интернате.
   Да ладно, что печалиться, пошли по рюмашке, да отдыхать пора. Скоро наша страда кончится, зима в этом году ранняя будет, гуси, журавли улетели. К утру подморозит, вы и завтра машину не просушите. Как оттает, надо шкурами застилать и ехать, а то у нас тут и снегу намести может, тогда до весны останетесь, начальство не похвалит, поди.

   Утром я проснулся от рокота тракторного двигателя. Еще темно, в доме хозяйка суетилась у печки, которая весело трещала - верная примета, что подморозит. Вышел на улицу. Женька с топором шел к поленнице, возле которой лежала куча сырых чурок.

- Решил подразмяться, а то вчера Михалыч жаловался, что некогда хозяйством заниматься. А народ уже весь разбежался по работам. Рассветает, обогреет, тоже поедем после обеда. Там мне шкурами весь салон и багажник завалили. Если выделать, можно ковров наделать. Выбирай себе на вкус. Тут лосиная, медвежья, волчьи, оленьи. У них все равно пропадают. Вон парни двух кабанов завалили ночью, шкуры сняли, прямо там и бросили. Одного нам порубили на гостинцы, поделим пополам. Я хотел еще рога прихватить, за сараем их целая гора, да места нет. Александрыч, а это идея. Пригони сюда «хозяйку», все равно без дела болтается. Здесь этих рогов столько, что в «ГАЗон» не поместится.

   «Хозяйкой» у нас звали ГАЗ-51, грузовик обслуживающий выездные мастерские.

- А что? Надо подумать.

   Погода была прекрасная как накануне. После обеда бригадир дал нам Витьку на колесном тракторе в сопровождение. Тот переправил нас через реку, сам поехал на совхозный склад по заданию начальника.
   Женьку на полевом стане уже ждал шеф с мешком битой птицы. Нагруженные трофеями они поехали домой, времени терять было нельзя, дичь может испортиться.
   Когда через месяц я вернулся с уборки, у Женьки уже не осталось ни одной шкуры, все раздарил его шеф коллегам.
   Несколько лет собирались повторить вояж в эту таежную глухомань, так и не получилось.
   Посельское стало совсем необитаемым, как и большинство сел в тех местах.