Самая маленькая страна на свете

    Много на свете чудиков, каждый со своей загогулиной в голове. И Колька Белый был чудик на свой лад. Да не был, а стал посреди своих лет. Потому что был обычный мужик, весёлый и лёгкий в общении.
    После развала великой страны,  в которой жили люди, равные богам, он сделал ладный забор вокруг своего участка, а раньше были прорехи, куда любой зашнырнёт с любой стороны света. На заборе том проволоку колючую повесил, на воротах написал красной краской «ТЕРРИТОРИЯ  СССР», повесил красный флаг на доме, а пса своего, Тришку, назначил пограничником, и в качестве приплаты за должность выдавал ему каждый день по яйцу, выходя
из курятника.
     Люди лыбились, проходя, но в душе занывала нота потери. Совесть присыпало всякий раз чесночком с солью. А вот Колька один не сдался, хоть и глупо так.
     А вот если б обнесли забором всё село, запечатали границей, сохранили колхоз и разбежавшийся с отчаяния люд, что бы с нами сделали? Ну не постреляли бы всех, так и жили бы в родной стране. Что-то такое проносилось в голове каждого, а ноги топали по чужой уже стране, а сердце перелюбило  и вцепилось в новое.
     Один Колька стоял на своём. С односельчанами взаимодействовал как с дезертирами и предателями, на двор никого не пускал, а выходил к пришлым на нейтральную территорию для редких переговоров. Говорил строго и по существу, пырял глазами, руки не подавал, карябал душу своим существованием и своим собственным решением государственного вопроса. Единственный солдат, самоназначенный царь и крепкий бог своей страны.
    Жить он стал своим хозяйством, а деньги делал на кроликах, шубы шить приспособился, и им с женой хватало. Потому что дети-дизертиры спрыгнули со двора и втиснулись в новое пространство жизни в прожорливых, людоедских городах.
    Когда сын первый раз приехал к построенному забору с надписью, вскинул голову на флаг и заржал, Колька вышел на лай собаки, подошёл к улыбающемуся Лёшке, и строго сказал:
    - Ваш паспорт. И по каким делам?
     Лёшка взвился человеческим лаем.
    - Рехнулся, батя?
     - Что ты тут не лай, сын, мы не договоримся.
      Лёшка матно выругался,  преступив  стыд. – Мать позови.
     - Мать-то у тебя есть, а пропуска к ней нет.
    - Я тебе психушку, батя, вызову! – завопил  ошпаренный словами отца Лёшка.
     - Да кого хочешь вызывай. В моей стране порядок не порушится.
    - Мам! – заорал Лёшка, и толкнул отца плечом, идя на прорыв. Отец  нырко ухватил Лёшку, приподнял, и отставил на 2 метра назад.
    Татьяна выглянула в окно, махнула рукой вдаль, оценив обстановку, и не вышла.  Лёшка увидел её благословение и проклятие в одном мгновении жизни. Кипяток пролила она в его сердце, словно всю жизнь сварила и вылила псам.
     - Что вам скажу, коммунисты чокнутые? Даже сказать вам нечего. Настолько вы смешны!
     - А я тебе ничего не скажу, сын. Сам ты всё про себя знаешь. – Сказал Колька с ледяным лицом, погладил собаку и ушёл в дом.
     - Ах ты, белобрысая жопа и чернобровая титька! Сына родного не пустили, хероверты! – Заорала соседка, справедливая пьяница, со своей лавки у ворот наблюдавшая улицу, и видевшая всю эту горькую песню жизни.
    - Кол вам, сатаны бездушные! Сказку тут понастроили, а сказка в мире не живёт, она по небу летит. Коммунисты – реалисты, а вы сказочники неземные! Бери ружьё и в бой, идеалист сраный! И тогда я за тебя горой встану. Сына рОдного изгнал. Библии для тебя нет. Невинного пнёте, народ тревожите! – Наорала она выше меры всем, а соседям повыше наваливала.  Да кто её слушал, совесть пьяную? И на сей раз ни в чьи уши не вошло.
     Лёшка закинул за забор привезённые гостинцы. Прошипел:  «Тришке скормите, принципиальные!», пошёл в поле, бросился лицом на землю и выплакал свой стыд, обозначенный отцом. «Настоящий мужик ты, батя, - подумал он, - уважаю и люблю тебя, дурак ты! Самый лучший на свете на дурак!»
    Припечатал свою мысль чувством гордости за отца. Стало легче. Он посмотрел на часы и пошёл к остановке.
     В доме Татьяна с Колей сидели молча, крепко обнявшись. Они отстоят свою страну, до самой смерти они будут стоять за её рубежи. Не допустят на святую землю предателей и дезертиров.
     - Коль, а внуки кто?
     - Дети врагов народа должны свой выбор сделать.
    - Какой выбор, Коль? Они прошлого не знали. Прошлое для них мы, наши лица.
     - Не губи душу, Татьяна. Не губи мне душу. Развалится страна, если слабину дадим. Мы последние люди на свете, кто держит её на своих руках.
     Татьяна увидела себя с Колей в чёрном безбрежном космосе, и они держали землю на своих слабых руках, как огромное,  живое, и человекородящее  яблоко держали.
     - Кто-то должен делать безумные вещи, чтобы сохранить святые человеку понятия. Боец Татьяна, это выпало нам из сердца нашего. А Тришке – по предписанию. Лёшку сейчас поле вылечит. И чую, примем мы его когда-нибудь гражданином. А если промахнусь – зря жил.
     - Всё, Коля, пошли дела делать. В дали всё смутно и душу мает. А нам надо в ясности жить. - Она встала и перекрестила окно,  словно спину сына. Безбожный Николай проглотил молча жалость к жене. А Лёшка уже ехал в автобусе и улыбался.
     Через неделю он получил письмо от сына. За воротами вместе с почтальоном стояла пьяная совесть, соседка. Она напряжённо молчала, надеясь по приличию поведения заполучить каким-то образом тайну письма.
     Он знал, что за спиной, наперехват, может вырваться Татьяна. После отъезда сына в глазах её стояла осёдланная боль, так,  смиренно, с открытыми глазами, умирают животные. Он понимал, что его великая страна держится на бабьей жалости. Иначе бы рухнула бы вся его решимость жить шутом гороховым с железными принципами. Хотя никто особо и не потешался над ним, всех пристыживал красный флаг на его крыше.
     Напряжение всех троих, Николая, почтальонки Зины, и отрезвевшей соседки, лишило их речи. Сцена была гоголевская. По их души приехал ревизор.
          Николай Петрович решил принять суд свой при народе. По лицу его чиркнула спичка, он заярился светом надежды и отчаяния  одновременно. Этот смешанный огонь передал свою горячую дрожь рукам,  и письмо стало на ощупь нестерпимо горячим. Внутри забил набат крови, и зазнобило страхом безответности перед той, кто за спиной кротко ждал его во дворе.
     Он рванул край письма с недолжной силой, и сила руки его перерезала строки сына.
     «Здравствуй, батя. Твой подвиг жизни достоин уважения. И я горжусь тобой. Сам знаешь, кто развалил бы одним часом твою страну и твою крепость.
     Поговори с тётей Алкой – не примет ли она нас как родных детей в свой дом? Она пьяница по обстоятельствам. От отсутствия любви к ней. Правдорубов земля не любит. Не спорь, батя, она добрее всех нас вместе взятых. Это я с дальнего детства знаю. Все обиды от тебя и мамки она мне лечила, как собака раны языком.
     Если сладится – забор общий поставим, а флага одного хватит. Но ты ради своего святого, а я ради своего. Ради матери, батя.
     Обними мать за меня. Твой сын Алексей».
     Николай поднял глаза, полные моления, на соседку пьяницу, и встретился с её строгим взглядом.
     Почтальонка Зина не выдержала и спросила:
     - Добрые вести? – Николай кивнул головой.
     - Ну я пойду, коль помощь не нужна. – Пьяная совесть по всему селу нагавкала о том, как выгнал Петрович сына.
     - Спасибо за милость, - неожиданно сказал ей в спину Николай.
     А в иконных глазах Алки стоял строгий вопрос.
     - Не убей. Пусти Лёшку с семьёй в дом. Добрые слова он тут о тебе пишет, с тобой хочет жить, со мной соседями…. – И задохся, хотя сказать хотел много больше и добрей.
     - Пускай едут все, кто не гнушается. Не зря я вашего птенца душой кормила. Иди. Поклонись Татьяне за её молитвы.
     Николай обнял её коряво и выхрипел: - Прости….
     Татьяна, ждущая за воротами, прищурила глаза, словно ждала удара в лицо, когда муж подошёл к ней. Вид его был необычен, жалкий, растерзанный чувствами и впечатлением, в лице его не было доброй ясности и покоя.
    - Поклон тебе от Лёшки, мать… И от Алки поклон… И от меня поклон, святая мать. - Он помолчал, посмотрел на неё по-особому, как бы сверху, и поклонился.
    Татьяне это всё почуялось страшным от необычайности почтения. Но она не пускала чувства на лицо изо всех сил.
     - Они вернутся, мать. Они все вернутся. Выше стран и земли всей твоя любовь и жалость.
2020