В маскараде

 В новой столице Российской империи, именуемой официально Санкт-Петербургом, в стихах - Северной Пальмирой, а в просторечии - Питером, с недавних пор в моду вошел маскарад. В доме сенатора Энегельгардта, дающего костюмированные балы, неоднократно собирался весь двор.

         О, эти маскарадные приключения, о которых столько раз писали господа сочинители! Здесь молодой человек может провести чудный вечер в очаровательном обществе таинственной незнакомки, а потом расстаться с ней у подъезда, где ее ожидает роскошная карета, а его - неблизкий путь в Коломну пешком (поскольку для чиновника четырнадцатого класса извозчики слишком дороги).

         Вот и в этот вечер у ярко освещенного дома на Невском проспекте, почти напротив Казанского собора, вытянулся ряд экипажей. К Энгельгардту съезжается двор, сановники, дипломатический корпус, генералы военные и статские, гвардейская и фрачная молодежь - словом, весь большой свет.

         Вот к подъезду подлетает запряженная гнедым рысаком наемная карета. Из нее выпрыгивает молодой гусарский офицер. Сбросив на руки подоспевшего лакея шинель, он оказывается в мундире лейб-гвардии гусарского полка. По эполетам можно понять, что он в чине корнета, а по мундиру - лейб-гвардии Гусарского полка.

         Пока корнет поднимается по беломраморной лестнице, попробуем набросать его портрет. Он не очень хорошо сложен - невысок, но широк в плечах, черные как смоль волосы, темные живые глаза, выделяющиеся на бледном лице, слегка вздернутый нос, высоко поднятые словно от удивления брови.

         Поднявшись по лестнице, корнет, войдя в зал, попадает в бурный поток костюмированного бала.

- Лермонтов!

Услышав свою фамилию, гусарский офицер оборачивается. У колонны, беседуя, стоят двое без масок.. Худощавый подтянутый генерал в лазоревом мундире жандармского корпуса. Недавно назначенный на высокий пост отдельного корпуса жандармов, Леонтий Васильевич Дубельт, приходится Лермонтову свойственником через Столыпиных.

Рядом с Дубельтом замер в почтительной позе полный господин во фраке. Это известный журналист, редактор-издатель газеты «Северная пчела» и журнала «Сын отечества» Фаддей Венедиктович Булгарин.

Дубельт любезно здоровается с Лермонтовым.

- Как здоровье вашей бабушки, Елизаветы Алексеевны? Что пишет она из деревни?

- Благодарю вас, ваше превосходительство, - с официальной почтительностью отвечает Лермонтов. - Бабушка здорова.

- Кстати, вы не знакомы? Рекомендую вам господина Булгарина, известного литератора. А это господин Лермонтов, с коим я имею честь пребывать в родстве, также служитель муз.. Меня же, господа, прошу извинить. Служба!

Пожав руку Лермонтову и небрежно кивнув склонившемуся в почтительном поклоне, генерал величественно удаляется.

Булгарин долго трясет руку корнета

- Очень, очень рад. Друзья Леонтия Васильевича - мои друзья. Имел счастие читать в «Библиотеке для чтения» вашу поэму.

Лермонтову не слишком приятно напоминание о далеко еще не совершенной, на его взгляд, поэме «Хаджи-Абрек», которую напечатал в своем журнале, не спрашивая на это согласия автора, Сенковский.

- Нет ли у вас каких-нибудь стихов, - продолжает Булгарин, - кои могли бы украсить страницы «Сына Отечества»? Редакция была бы рада тому, что вы сотрудничаете в этом журнале.

- Стихи есть, но увы, - Лермонтов разводит руками, - не совсем для печатания удобные.

- Знаю, знаю, - Булгарин хитро подмигивает. - Нечто вроде

                Бурцов, ёра, забияка,

                Собутыльник дорогой,

                Ради Бога и арака

                Посети домишко мой*.

Эх, молодость, молодость! Сам когда-то служил в военной службе, только не в гусарах, а в уланах.

______________________

* Из «гусарских» стихов Дениса Давыдова.

 

- Если память мне не изменяет, мсье Булгарин, вы не только в уланах служить изволили?

Фаддей Венедиктович делает вид, будто не понял намека. Вспоминать о своем предательстве в кампании двенадцатого года и переходе в войска Наполеона ему явно не хочется. И сразу же переводит разговор в другое русло.

- Позвольте узнать ваше мнение о пиесах Нестора Кукольника. Талантливейший писатель, не правда ли?

- Я был на премьере «Скопина-Шуйского». Но впрочем… о моем мнении лучше скажет эта эпиграмма:

                Когда же занавес при плесках опустился,

                Тогда сказал знакомый мне один:

                «Что, братец! Жаль! ; Вот умер и Скопин!..

                Ну, право, лучше б не родился».

Булгарин улыбается довольно кисло. Пьесы Кукольника высочайше одобрены, а этот корнетишка позволяет себе острить по их поводу!

- Какая же трагедия, на ваш взгляд, заслуживает должного внимания? Ведь мы, увы, не имеем ни Корнеля, ни Расина.

- Зато у нас есть замечательная трагедия Пушкина. Разве не заслуживает должного внимания «Борис Годунов»?

Булгарин морщится так, будто у него заболели все зубы сразу. Ох и язва этот Лермонтов! Слухи о том, что он, Булгарин, позаимствовал для своего романа «Димитрий Самозванец» сцены из пушкинской трагедии «Борис Годунов», утихли совсем недавно.

- Не спорю, трагедия написана весьма талантливо. Но вы уж того… через край хватили. А кого, помимо Пушкина, следует, на ваш взгляд, отметить из драматических писателей наших?

- Другого Александра Сергеевича - Грибоедова.

Булгарин оживляется. Фаддей Венедиктович при всяком более или менее удобном случае любит упомянуть о своих дружеских отношениях с покойным (царствие ему небесное!) И при этом намекнуть, что если бы не он, не увидело бы «Горе от ума» света.

- Но Грибоедов, на мой взгляд, допустил весьма существенную ошибку, - продолжает Лермонтов. - Пером сатирика он блистательно изобразил все пороки московского общества - это бесспорно. Но в то же время он оставил без внимания общество петербургское - большой свет - в коем пороков более во сто крат.

- Как?! В большом свете более пороков? Помилуйте, сударь! Москва известна своей консервативностью, но Петербург… Уж не имеете ли вы сказать, что и здесь, в этой зале маскарада, где присутствует двор, много сановных лиц, что и здесь?.. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

- Да, разумеется, и здесь. Именно здесь, в маскараде, где отброшены внешние приличия, проявляются самые низменные чувства.

                Под маской все чины равны.

                У маски ни души, ни званья нет - есть тело.

                И если маскою черты утаены,

                То маску с чувств снимают смело.

- Полноте, все это плод вашей фантазии. Скажите, что общего найдете вы в участниках великосветского маскарада с героями комедии Грибоедова?

- Очень многое. Остановим свое внимание на одном из обитателей залы. Хотя бы на этом господине.

Из потока маскарада вынырнул небольшого роста человек с растрепанными длинными волосами и лицом, окаймленным огромными бакенбардами, одетый в модный фрак бронзового цвета с золотой искрой.

 - Ба, да то знаменитый Элькан! - восклицает Булгарин и спрашивает Лермонтова: - Знаете ли вы, что такое Элькан? Это и чиновник, и делец, и ростовщик, и третьестепенный литератор, и светский человек - все в одном и том же лице. Клянусь, вы не найдете в Петербурге другого столь занятого человека. Он снимает внаем дома, продает акции, уступает знакомым разные товары и выполняет всевозможные поручения. Помимо этого, умудряется служить, заниматься сочинительством, проводит весь день на Невском проспекте, а за вечер успевает посетить несколько театров, балов и раутов. Бывая всюду, он служит разносчиком всяких слухов, которые выдает за свежие новости.

- Как он изящен в своем венском фраке, - замечает Лермонтов. - Жаль только, что чересчур перекрахмален. Смотрите, он так влюблен в себя, что беспрестанно глядится в пуговицы своего фрака.

Увидев, что на него устремлены глаза двух человек, Элькан подходит и кланяется.

- Здравствуйте, господа. Мое почтение, Фаддей Венедиктович. Как я рад вас видеть.

- Здравствуй, любезный Элькан. Ты не знаком? Рекомендую - господин Лермонтов, гусар и служитель муз.

Элькан кланяется вновь.

- Я имел счастие так много слышать о вас!.. А посему, признаться, давно уже желаю познакомиться.

- О вас, увы, я слышал не столь много, - иронически-учтиво отвечает Лермонтов. Зато надеюсь многое услышать от вас.

Состроив недовольную гримасу, Элькан оборачивается к Булгарину.

 - Мне сказывали, Фаддей Венедиктович, что братец вашей супруги умер.

 - Брат Елены умер? - переспрашивает Булгарин удивленно. - В своем ли ты уме, милейший? Он только на днях женился!

- Неужели? - удивляется в свою очередь Элькан. - А я слышал, будто он умер. Я так обрадовался!.. Разумеется, за вас.

- Обрадовался? Чему? Его смерть крайне огорчила бы меня..

- Но тогда вы бы получили наследство, и немалое.

- Послушай, любезный Элькан, оставь эти шутки при себе, - замечает Булгарин недовольно. - Ты как истый ростовщик все исчисляешь на рубли и копейки - жизнь, ум, красоту, дружбу, - разумеется, с немалыми процентами, кои можно было бы получить от них, ежели положить их в банк.

- Скажите, пожалуйста, мсье Элькан, - спрашивает Лермонтов, - правду ли говорят, будто Грибоедов срисовал с вас своего Загорецкого?

- Истинную правду, - оживляется Элькан. - Должен присовокупить, что Грибоедов немного сгустил краски, но что только не простишь истинному таланту!

- Сгустил краски? Мне думается - напротив, он их даже разбавил. Позвольте, как там говорится про вас:

                Человек он светский,

                Отъявленный мошенник, плут,

                Антон Антоныч Загорецкий

                При нем остерегись: переносить горазд,

                И в карты не садись: продаст.

Однако же мне пора, - спохватывается Элькан. - Сегодня на театре играется новый водевиль, перевод с французского, и я непременно должен быть. «Да, водевиль есть вещь, а прочее все гиль», - так сказал, кстати, тоже Грибоедов. Статеечку о премьере, с вашего позволения, Фаддей Венедиктович, завтра же завезу в редакцию. Счастлив был познакомиться, господин Лермонтов. Честь имею кланяться, господа.

И, улыбнувшись сладчайшей улыбкой, Элькан исчезает в потоке маскарада.

И вновь Лермонтов и Булгарин остаются одни. Первым нарушает молчание Лермонтов.

 - Надеюсь, мсье Булгарин, теперь вы получили ответ на свой вопрос: что общего у посетителей маскарада с героями комедии Грибоедова. Именно тут встретился нам человек, с которого он списал своего героя.

- Случайное совпадение, не более того, - пожимает плечами Булгарин. - А впрочем, - спрашивает он ехидно, - уж не желаете ли вы создать свое «Горе от ума», на петербургской, так сказать, основе?

- Судите о моей будущей драме как вам будет угодно. Действие ее будет происходить в Петербурге и здесь, в маскараде у Энгельгардта. Весь большой свет есть не что иное, как пышный маскарад, где под роскошью скрыты разврат, зависть, пошлость и все иные пороки, какие только существуют на свете.

Фаддей Венедиктович открывает было рот, чтобы возразить, однако продолжает молчать.

Так вот он, оказывается, каков, этот господин Лермонтов! Его суждения о высшем обществе напоминают некоторые высказывания покойного Рылеева и других бунтовщиков 14 декабря. Об этом следовало бы поставить в известность Бенкендорфа.

Однако родство с Дубельтом… Опасно, черт побери! Тут нужно действовать более осмотрительно.

Окончив свою драму, Лермонтов по установленному порядку представит ее театральную цензуру, которая подчинена Третьему отделению. Нужно будет намекнуть Бенкендорфу, чтобы пиеса цензуровалась более строго. Быть может, с драмой пожелает ознакомиться сам граф. И конечно же, найдется немало причин, по которой она не будет поставлена.

В действительности все будет именно так, как предполагает Булгарин. С драмой ознакомится Бенкендорф и запретит ее постановку. Все хлопоты Лермонтова и его друзей будут тщетны. Она увидит свет театральной рампы лишь через двадцать лет после смерти автора.

Еще будут Кавказ, Машук, ссора между двумя выпускниками школы гвардейских подпрапорщиков и пистолетный выстрел, который оборвет жизнь одного из теперешних собеседников. И много лет спустя в собственном богатом имении неподалеку от Дерпта в чине статского генерала уйдет в лучший мир другой.

Однако все это будет потом. А пока знаменитый журналист и романист с приторной любезностью раскланивается с безвестным корнетом.

 - Прошу покорнейше извинить. Мне пора. Еще предстоит писать статью о сегодняшнем маскараде. Душевно рад был познакомиться с вами. Свидетельствую  мое глубокое почтение.

Булгарин делает несколько шагов и исчезает, словно растворившись в этом мире масок и полумасок. Быть может, он тоже надел маску, или, правильнее сказать, снял ее.

Маски, маски, маски обступили Лермонтова со всех сторон. Ни одного лица - одни лишь маки вокруг. Внезапно ему становится жутко в пестрой веренице масок. Скорее вон из этого маскарада - туда, где живые лица! Лермонтов устремляется к выходу, но останавливается - а вдруг и там его ожидают маски? И в Дворянском собрании, и на Невском проспекте, и в аристократическом салоне, и на офицерской пирушке - кругом одни маски… Что, если маски надел весь Петербург?

…До рассвета будет гореть свеча в комнате Лермонтова. И не один только Элькан узнает себя в числе персонажей драмы, которая так и будет названа  - « М а с к а р а д ».