Больше, чем война

В этом году исполняется восемьдесят лет с начала Великой Отечественной войны. Она всё дальше и дальше от нас. Ушли почти все ветераны. Некому больше рассказывать нам о том, какая она была. Какая она была страшная, нечеловечески страшная. И только те знания, которые мы получили, а современные дети продолжают получать в школе, произведения искусства о тех годах и огонёк совести, не дающий сбиться с правильного и праведного пути, должны сохранить правду для последующих поколений.

В Германии, в которой я сейчас живу, к последней мировой войне всегда относились очень сложно. Послевоенное поколение хотело её забыть, хотело забыть то зло, которое немцы причинили многим народам в Европе, а также народам Советского Союза. Психологически это понятно. Понятно не значит простительно. Американцы заставили немцев каяться, но только за Холокост. Холокост в Германии отрицать нельзя – за это полагается уголовное наказание в  виде лишения свободы на шесть лет. Никому из немцев и в страшном сне не придёт в голову непочтительно отозваться о жертвах Холокоста – их так вымуштровали. Между собой только молодые люди решаются бросать фразы, типа: а я не убивал евреев, почему я должен каяться? Но только в узком кругу, никогда публично.

Война на Восточном фронте – так назывался фронт, на котором велась война против Советского Союза и на котором рейх понёс 80% всех своих потерь, рассматривается немцами с других позиций. Хочу сразу оговориться: громадное большинство немцев старшего поколения знает об этой войне, знает о вине своих отцов. Зато более молодое поколение подхватило новые веяния.  Встретили мы ( мой друг – немец) недавно одного соседа, разговорились, и разговор у нас зашёл о войне, и тут он озвучил самую распространённую на сегодня точку зрения: это была война, в войне всегда бывают жертвы, а именно с обеих сторон. Я не стала обсуждать, кто начал войну, я спросила его, нормально ли это, с его точки зрения, что среди погибших – двадцать миллионов мирного населения. Он запнулся, против этого аргументов у него не было. Более того, оказалось, что число жертв этой войны ему неизвестно – немцам об этом не рассказывают.

Ах, как немцы хотят обелить своих воевавших предков! И вовсе они не хотели воевать, а их заставили. И каким нежным поэтичным душам пришлось  воевать – в вещах погибших находили и томики Гёте, и и переписанные от руки стихи Гейне. Особенно интересно это узнать нам, потомкам погибших или убиенных этими поэтичными душами. Логика больших чисел неумолима: это не случайность, это – закономерность. Тысяча убитых могла бы быть случайностью, двадцать миллионов – нет...

Это она – нация свободных мыслителей, философов и поэтов породила в себе абсолютное зло, с которым удалось справиться  лишь ценой таких жертв. Это они – такие милые, вежливые, спокойные и скромные вдруг превращаются в зверей, стоит их фюреру позвать их и освободить от моральных оков.

У немцев, как у всех англосаксов (а англосаксы – это в большой степени немцы, потому что саксонцы – одно из германских племён, распространившееся по всей Европе, в том числе и в Британии) есть качество, проявляющееся в эти исторические моменты, когда им разрешается отбросить совесть и нравственность за ненадобностью. И качество это – шовинизм. В эти моменты они уверяются в чувстве собственного превосходства над другими народами и в том, что им всё позволено. Проявление этого качества сопровождается одной интересной особенностью: немцы (и вообще англосаксы) не в состоянии понять ни мышления, ни чувствования тех народов, для которых они придумали слово «унтерменши» (недолюди). Они не только не дают себе труда сделать это – они, правда, не понимают. Это  и развязывает им руки, когда они отправляются на свои войны. Идеальные роботы!

Это ведь была не просто война. Да, на полях сражений велась война. А война против мирного населения называется иначе, она называется – геноцид. И этим словом я буду осаждать любого немца, осмеливающегося свысока смотреть на прошедшую войну и забывшего о вине своей нации и о совести.

Это моя война.