75. Suite in e-Moll BWV 996 V. Bour e

Глава 75 из романа "Перекрёстки детства"

«Вот так всегда бывает во сне: только признаешься девушке в любви, уже пора просыпаться. И целый день стараешься не попадаться ей на глаза, вдруг и она его тоже видела, сон-то. Здесь определённо надо что-то менять» 
Фред Крюгер

Спустя несколько лет, запёршись с пистолетом в руке в ванной Лининой квартиры, опустошённый отчаянием и безысходностью творившегося абсурда, я мельком припомнил среди прочего и поездку в Питерку. Июль, столь далёкий и безвозвратно утраченный, гравированный надеждой и неизбывной печалью. Меня не покидала уверенность, что до счастья шаг, но….
— Это кто? — прищурившись, указала пальцем Лина в портрет над диваном.
С него, подавшись друг к другу, смотрели молодые мужчина и женщина. Женщина с продолговатым волевым лицом, уложенной на затылке косой, точно пыталась разглядеть палящий полдень Явы. Худощавый лысоватый мужчина в мешковатой форме железнодорожного инженера наоборот, выглядел отрешённым.
— Дед и бабушка по материнской линии, — пояснил я. — Мама утверждает, я всё больше и больше смахиваю на её отца. Облысею окончательно, – не отличишь.
— Действительно, забавно! Определённое сходство проскальзывает, — подтвердила Лина. — Они местные?
— Городские. В Тачанске, в частном секторе у них коттеджик имелся. Умерли они… Сперва баба Фая скончалась. Следом и деда Жора ушёл. Тромб оторвался… Собственно… мамуля не является её дочерью. Её родила сестра Фаины Андреевны. А отец – да, родной.
— Как так? — запуталась в ответе Лина. — Не поняла.
— Ну, соберись, схему нарисуй, стрелочки-галочки, хе-хе, попробуй разобраться… Настоящая моя бабушка с мамашиной стороны – Валерия Андреевна, старшая сестра баб Фаи. Георгий Парамонович планировал сыграть с Лерой свадьбу. И неожиданно резко передумал, расписался с Фаиной. Вот Валерия Андреевна и отказалась от ребёнка. И Фаина Андреевна забрала девочку себе. Официально, законно, документы оформила.
— Стой, стой! Ох, накрутил, — Лина помотала головой. – Прям, сценарий голливудского сериала.
— Не я накрутил, а они. Заплели гордиев узел, не расплетёшь.
— А потом?
— Суп с котом! Ничего особенного. Мама, со странной застывшей душой онемелой, жила у мачехи, та к ней очень хорошо относилась, любила. Хотя, конечно, характер у них ого-го, не пожелаешь никому… — я закатил глаза.
—  Характерец и у тебя – дай Боже! — уколола меня Лина.
— Фантазёрка! Книга между книг! Я сущий ангел!
— Прекрати смеяться, Серёж… Их давно не стало?
— Прилично… В первой половине 80-х. Фаину Андреевну в результате инсульта парализовало, дедуля за ней ухаживал. Они ругались то и дело, и в один злосчастный день приехали в Питерку в гости уже на взводе. И снова не сошлись во мнениях. Георгий Парамонович горячий был, водой плесни – зашипит, не уступил, вспылил и угнал в город. А Фаина Андреевна поутру уехала, вскоре у неё кровоизлияние и случилось. С того дня она не вставала. Лежала на кровати в отгороженном шторой углу, не говорила толком, звуки мычащие издавала. Мы, на выходные к ним выбираясь, в центральной комнате не шалили. Возились в кухне, на веранде, за воротами. Она знаками просила нас к ней подвести, показать, насколько внуки выросли. Её старались не волновать, отнекивались. Она настаивала, кричала, сердилась. Приходилось… Мы пугались…
— А похоронены они где?
— В Тачанске. Кладбище у карьера знаешь? Причём, она на одном участке, а он – через дорогу. И призраков растаял ряд…
— Зоя Георгиевна навещает их?
— Сейчас, поди и могилки не найти. Нет, не навещает.
— Почему? — удивилась Лина.
— Представления ни малейшего… Сама спроси. Уверяет, будто денег не хватает… Правда, наследством именно она распоряжалась. Кажется, это накануне павловской денежной реформы происходило, а может и раньше, — я задумался, потирая подбородок. — М-да… Дом-то нам достался, однако там проживать требовалось, а иначе хулиганьё разгромило бы. Квартал малолюдный, а разная шваль свободу почуяла, распоясалась. Сложно было нам туда-сюда мотаться… Собирались переезжать, но с насиженного гнезда тяжело взлетать. У нас – школа, у мамы – работа. Продешевили в итоге… И деньги, в основном, профукали… Часть вещей в Питерку перевезли. Часы с маятником. Комод также из Тачанска. Мне стол письменный притарабанили и лампу с абажуром «а-ля Ленин в Шушенском». Куртку кожаную коричневую, поскрипывающую. Долго я в ней шиковал, истрепал совершенно. Эх, жаль, не удалось дачу сохранить. Её судьба, как клад, непреходящей вечности полна… Двор крытый, просторный, мы в футбол играли. К сеням широкая деревянная лестница с резными перилами примыкала. Дров навалом. Поленница во всю стену! Улица тихая, машины не гудят. Заборчик остроконечный, георгины под окнами. Везде идеальная чистота, блеск. В огороде водопровод для поливки, лавочка в тенёчке. Я там частенько сидел, журналы листал. Целый сундук «Роман-газеты» и «Советского экрана». Форменное сокровище! Около лавки – клумба с незабудками, близ неё Владлена пчела тяпнула. Он орал, словно ужаленный! Ха-ха-ха! Столярная мастерская, инструмент разнообразный…
Мы выработали особый ритуал приезда. В их район автобус редко ходил, на вокзале его караулили до посинения. Прибывали и сразу в магазинчик продуктовый заглядывали. У самой остановки. Молочка пару пакетов, колбаски варёной покупали, хлебца пшеничного. Чтоб, с гостинцами, значит, уважительно…
А груда снега нас уже подстерегала! Высоченная! Выскакивали погулять, и дед Жора с нами. Лопату брал, в горе тоннель прорывал. Получалась пещера. Укатаемся, мокрые вваливаемся в прихожую.
Впрочем, ледяную крепость мы не только в Тачанске выстраивали. В Питерке тоже сооружали замок, даже бойницы настовыми кирпичами выкладывали. Устраивали компанией в каникулы штурм зимнего городка и перестрелки снежками. А повзрослели – пропал интерес… Мир спутанный, без собственной опоры пленил нас.
Однажды я из блажи решил навестить места детских забав. Но ждали ли они меня, чтобы заметить, рассудить? Накатывающую волну воспоминаний не усмирить. Закружит, утянет в открытое море, надаёт пощёчин, позабавится и на острые утёсы вышвырнет. Зализывай раны, вдыхай полной грудью разочарование, проклинай доверчивость.
Выбрав погожий майский денёк, я, прихватив фотик, отправился пешком к переезду. Четыре с чем-то километра.
Здание на Дерюгинской, 62 неузнаваемо преобразилось. Стены, чердак и ворота обшили бежевым сайдингом, установили пластиковые стеклопакеты. Древнюю фигурную скамью у обновлённой калитки заменили обычной, плоской, придорожной, ничем не примечательной. Топча неискоренимую брусчатку, я щёлкал спуском «Никона», и вдруг из сарая напротив, вынырнул с поленом в лапе, охваченный яростью мятежной, серьёзный неулыбчивый, сутулый, выбритый до синевы кекс среднего роста, и, завидев меня закричал:
— Э! Кароч, ты чё творишь? Здесь не музей!
— В смысле? — оторопел я.
— Частная собственность! Съёмка запрещена!
— Простите, но… Нигде ж никаких извещений, табличек… — я обвёл пространство вокруг.
— Ты - идиот? — взвился он. — Я – хозяин! Тупых предупреждаю русским по белому: не разрешается, это – моё! Давай, махом стёр фотографии!
— В восьмидесятые этот дом был нашим, — я попытался настроить разгорячённого гражданина на мирно-лирический лад. – Вы его, наверное, в девяностые приобрели?
— Ты из мусарни? Вынюхиваешь тут? То-то рожа у тебя протокольная… Тебя не волокёт, купил я его или в карты выиграл… И когда… Короче, вали отсюда, не нарывайся!
— Но вы нарушаете Конституцию, статью… - заклокотали во мне туровские адвокатские замашки
— Гы-гы-гы! Слышь, лошок, меня твои сказки о Конституции не колышут… По законам терпилы живут. А реальные пацаны - по понятиям. Сечёшь? Проваливай, фраер!
Смиренно спрятав камеру в футляр, я улыбнулся и взял под козырёк:
— Благодарю за содействие, товарисч. Убедили… Умеете…
И, приметив, что физиономия дядьки порозовела, и он поудобнее перехватил полешко, поспешно зашагал к коллективным садам.

«По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места» (1)

Свернув в проулок, я, запыхавшись, осилил пятисотметровый подъём в горку, и передо мною открылся потрясающий вид на раскинувшийся внизу Тачанск. Я возвращался к нему с неприятным чувством досадной несправедливости, появившимся после стычки с рассерженным господинчиком, потешавшего всевидящего смешливого Бога священным правом частной собственности.
(1) Г. Шпаликов