Возвращение Мастера

  С Маргаритой я уже встречался в прошлой жизни, когда работал дворником в Москве на доме Большая Садовая улица 10, но кто бы мог подумать, что рыжеволосая ведьма Гелла снова встретится мне, и, Бегемот, реинкарнировавший в кота Степана...

 Я жил в каморке под лестницей, - как пролетарию мне полагалось служебное жилье и советы выделили мне его, вместе с метлой и лопатой. В квартирке под номером 50, на первом этаже, частенько собирались компании: они называли это "квартирники у Баги". Подметая окурки и разбитые бутылки под окнами я слышал их песни и ни слова не мог понять...

  С Афанасьичем познакомился тогда абсолютно случайно. После полудня выходит, шатаясь, из парадной худющий человек в пенсне, шляпе и говорит мне:
"Товарищ! Не могли бы, Вы сходить до ближайшей аптеки и купить мне лекарство, вот по этому рецепту - я вам денег с избытком дам, а сдачу можете себе оставить."

"А в какую квартиру лекарство занести- то?" - спрашиваю я его и ставлю метлу рядом с окровавленным топором на поленнице, который часом ранее оставил студент из флигеля, больше похожего на шкаф, под самой крышей.
"На 5 -этаж пожалуйте в 34, только Танечке ничего не говорите, - она думает, что я в завязке."

  До аптеки было идти недалеко - всего лишь пройти под аркой и пересечь Садовую, но управдомша уже заметила мое стремление покинуть двор раньше окончания рабочего дня: "Ты, Леший, куда это намылился? Опять с Кузьмой и Нафаней будете буянить в рюмочной? Возьми бидон и хоть керосина купи, а то примус уже не горит..."

В аптеке меня встретил темнокожий фельдшер и, прочитав бумажку с рецептом, вопросительно спросил: "А вы знаете, что морфий вызывает быстрое привыкание и обратно дороги уже не будет?"
"Это не мне - я спиртом лечусь"
"Молчи и слушай. Я знаю, зачем ты здесь. Знаю, что тебя гнетет. Почему ты не спишь, почему живешь один, и все ночи проводишь напролет не засыпая. Тебе не дает покоя вопрос, он и привел тебя сюда. Ты всю жизнь ощущал, что мир не в порядке странная мысль, но ее не отогнать. Она как заноза в мозгу. Она сводит с ума. Не дает покоя"
"Идите на х... мне еще керосина надо купить сегодня!"
Забрал я тогда с прилавка упаковку с белым порошком и надписью от зубной боли и пошел в лавку "Промтовары"

Готовил я в своей каморке на керогазе и керосина сам тратил примерно литр в неделю, когда не ходил ужинать к Зинке, домработнице профессора Преображенского

Зинка была единственная женщина в доме, что иногда поила меня чаем и кормила супом. Первый раз она меня позвала на чай в конце января 1921, я тогда сильно устал после снегопада двор чистить и сидел на лавочке с замерзшей бородой рядом с псом Шариком, который крутился рядом с кухней на случай поживится костями. А она мимо проходила из прачечной, белье развешивать и говорит:
"А что это вы тут сидите? Замерзните же!"
"Вы это мне или псу?"
"Обоим!"
И с тех пор куда Зинка не пойдет, на рынок или в кинематограф, Шарик за ней - охраняет, сядет у входа и ждет, пока его какая-то сволочь кипятком не обварила...

Возвращаюсь во двор и снова сталкиваюсь нос к носу с домкомшей под аркой, передаю ей бидон с керосином, а она мне шепчет на ухо: "У нас тут новые жильцы заехали в 50 квартиру: четыре девочки. Ты пригляди за ними! Одна на скрипке играет цельный день, другая по барабану стучит, третья на гитаре бренчит, а четвертая песни поет!"

Захожу в подъезд, поднимаюсь до пятого этажа и звоню в квартиру N 50.

Дверь открыли немедленно, но я вздрогнул, попятился и вошел не сразу. Открыла дверь рыжеволосая девица с кольцом в носу, на которой ничего не было, кроме кокетливого кружевного фартучка и белой наколки на голове. На ногах, впрочем, были тапочки. Сложением девица отличалась безукоризненным, и единственным дефектом ее внешности можно было считать багровый шрам на шее.

– Ну что ж, входите, раз звонили! – сказала она девица и пронзила зелеными распутными глазами.

Я охнул, заморгал глазами и шагнул в переднюю, снимая шляпу. В это время как раз в передней зазвенел телефон. Поставив одну ногу на стул, она сняла трубку с рычажка и сказала в нее: "Репетиция начинается, всем быть, - иначе я обижусь!"

Веник в углу зашевелился и из положения на полшестого взметнулся на полвторого...
"Вам плохо?" - невинно хлопая ресницами спросила она меня: "Может водички принести?"
"Да неее... Водичка не поможет...."
"А Вы к кому пришли?"
"К Афанасьичу. Он меня за порошком в аптеку послал давеча. Вот я и принес ему"
"Как? Так таки сам Михаил Афанасьевич вас интересует? А - Я? "

"Да, у меня в кармане 228 статья и срок года на три..." - ответил я печально.

– Спрошу, – сказала она, колеблясь, и, повернувшись в полутемной прихожей исчезла в зеркальной поверхности трюмо, сверкнув полуобнаженными бедрами

– Пройдите в гостиную, – послышался хриплый простуженный голос
и девица, как будто была одета по-человечески, приоткрыла дверь, а сама покинула переднюю.

Я зашел в комнату и удивился, что в ней стоял только стол и стул и больше ничего: даже у меня в каморке под лестницей было больше вещей: противогаз, патефон, велосипед и прочее, а здесь абсолютно пустая комната и человек в плаще и черных очках стоит посередине ее...

"Я умер? "- спросил я его и удивился, что голос звучит не в комнате, а внутри головы, где-то в затылочной части.
"Наоборот", - и он отдернул красные шторы на окнах
"Больно глазам".
"Конечно! Ведь ты впервые ими смотришь."

"А можно без боли ?"
"Нет! Только через страдание приходит истина... Это верно, будьте покойны! Но за знание истины ни денег не платят, ни пайка не дают. Печально, но факт! "

"Все верно, рок - медляки, пишутся в состоянии жесточайшей депрессии..."

"Среди моей хандры и тоски по прошлому, иногда, как сейчас, в этой нелепой обстановке временной тесноты, в гнусной комнате гнусного дома, у меня бывают взрывы уверенности и силы. И сейчас я слышу в себе, как взмывает моя мысль и верно, что я неизмеримо сильнее как писатель всех, кого я ни знаю. Но в таких условиях, как сейчас, я, возможно, присяду."

"А я каждый день ухожу на уборку в этот проклятый двор и убиваю в нем совершенно безнадежно свой день.

Жизнь складывается так, что денег мало, живу я, в каморке под лестницей и слышу всех каждый день куда и когда кто ходит. Пью много и на покупки вещей не хватает. Без проклятого пойла - пива не обходится ни один день. И сегодня я был в пивной на Страстной площади."

"А у меня никогда нет ясной уверенности, что я действительно хорошо написал. Как будто пленкой какой-то застилает мой мозг и сковывает руку в то время, когда мне нужно описывать то, во что я так глубоко и по-настоящему верю - это я знаю мыслью и чувством."

"А как это - зарабатывать на жизнь писательством? Не понимаю... Мне в пивной товарищ вчера сказал, что книги в будущем вообще никто читать не будет, а вот пить будут всегда"

"Литература теперь трудное дело. Мне с моими взглядами, волей-неволей отражающимися в произведениях, трудно печататься и жить. В минуты нездоровья и одиночества предаюсь печальным и завистливым мыслям. Горько раскаиваюсь, что бросил медицину и обрек себя на неверное существование. Но, видит Бог, одна только любовь к литературе и была причиной этого."

"А мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи собирается по вечерам на лавочках во дворе. Могу себя поздравить, что я в их среде. Мне очень туго придется, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь с мостовой наутро. "

"Думаешь мне легко? Сегодня впервые затопили. Я весь вечер потратил на замазывание окон. Первая топка ознаменовалась тем, что Гелла оставила на ночь окно в кухне настежь открытым.
У меня в связи с болезнью тяжелое нервное расстройство, и такие вещи выводят меня из себя."

"А откуда она - Гелла? "

"Да на Арбате играет на гитаре - этим и живет. Видишь, даже на одежду не хватает  На Арбате забавный случай был со мной: у меня не было денег на трамвай, а потому и решил от Патриарших Прудов пойти пешком. Пошел по набережной Москвы-реки. Полулуние в тумане. Почему-то середина Москвы-реки не замерзла, а на прибрежном снеге и льду сидят вороны. В Замоскворечье огни. Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль и только что подумал, "доколе, Господи",--как серая фигура с портфелем вынырнула сзади меня и оглядела. Потом прицепилась. Пропустил ее вперед, и около четверти часа мы шли, сцепившись. Он плевал с парапета, и я. Удалось уйти у постамента Александру.
Но на Арбате он вдруг оказывается у моего левого плеча и спрашивает: "Скажите, Михаил, как по-Вашему - Христос пришел только для одной планеты или для многих? И что это за Валаамова ослица-вещая...  Я в этом почувствовал подковырку..."


Глава вторая
Уцелевший отрывок Из обгоревшей рукописи, найденной при тушении пожара в доме на Большой Садовой -10
"....вдаль насколько хватало взгляда полуослепших от полуденного отблеска солнца... это было похоже на остатки крепостной стены проведенной по вершинам гор соединяющих их подобно мосту а с двух сторон стены в непроглядную мглу обрывались отвесные стены ущелья... и даже ветра не было слышно со дна пропасти... сухие голые безлесые черные скалы и обильно усыпанные курумником склоны... "А ты не был на вершине?" - спросил я своего спутника в темном плаще и постоянно накинутом на голову капюшоне. "Мы туда не ходим. Нам туда нельзя." - молча ответил он не размыкая губ и не поднимая прищуренных глаз его можно было бы принять за монаха, если бы тошнотворный табачный дым не исходил от его одежды... "А ты -иди. Дождя здесь не было давно. Камни сухие - пройдешь. "