Чухонец метр шестьдесят, 4с

(фото автора)

Я повалила калитку, потом забор, а потом и каменную стену. А когда на моем пути встал чухонец* высотой метр шестьдесят, Гранд резко остановился, а я вылетела вперед прямо ему на шею.

— Ира, Ира, не падай! — крикнул мне с трибун Игорь Степаныч, мой тренер.

И добавил: «Духом!», когда я сползла с шеи Гранда на покрытие конкурного поля.

— Всадник снимается с соревнований за падение! — объявил судья в репродуктор.

— Ну как же так, солнце моё? — укорял меня Степаныч в конюшне, когда я расседлывала Гранда.

— Не знаю, — хмуро ответила я. — Он меня совсем сегодня не слушался.
— Он? — возмутился Степаныч. — А у кого ноги болтались как две вареные макаронины?

Да чего там оправдываться, конечно, я сама виновата. Не знаю, что на меня нашло. Едва прозвучал колокол, мои ноги стали как ватные… Но самое противное, что свидетелем моего позора был Он, Мой Мужчина.

Я поначалу не знала, как его зовут, поэтому мысленно всегда называла его — Мой Мужчина. А когда доводился счастливый случай обратиться к нему, то никак не называла. Просто говорила: «Извините, пожалуйста, вы не могли бы подержать мою лошадь?» или: «Простите, не скажите, который час?»

Потом я выяснила, что зовут его Николай Тимофеевич. Когда три года назад я пришла заниматься в эту спортивную школу, то сначала думала, что он тренер или кто-нибудь из персонала. Он часто помогал Степанычу заниматься с нами, новичками. Но иногда он приходил сюда с фотоаппаратом или с этюдником. Тогда я поняла, что, скорее всего, он работает художником. Я в этом убедилась, когда он принес Степанычу в подарок на шестидесятилетие картину. На картине был изображен сам Игорь Степаныч на гнедом жеребце. Там он был совсем молодым, с усами и в военной форме.

Николай Тимофеевич — тоже ученик нашего тренера, Степаныч тогда работал в ЦСКА и сам еще был спортсменом. А Мой Мужчина мастер спорта, он перестал выступать буквально несколько лет назад после тяжелой травмы. Но все равно иногда он садится в седло. Я влюбилась в него сразу, едва переступила порог спортшколы. Ну и что, что ему сейчас тридцать восемь, а мне шестнадцать? Двадцать два года — не такая уж и большая разница. Зато когда ему стукнет 58, мне будет всего 36 — я, буду женщиной в самом соку, от которых не бегают. Хотя его грымзе сейчас, наверно, столько же и есть. Захочет ли он сбежать от нее ради меня? Да, между нами преграда — коварный барьер, все равно что «чухонец» под метр шестьдесят (а в грымзе росточку-то и не больше). Такой с короткого вольта не перепрыгнешь.

И сегодня он сидел на трибуне со своей грымзой. И она смотрела на меня. И это она, небось, наколдовала, чтобы я повалила три препятствия, закинулась, а потом позорно свалилась. И наверняка хохотала надо мной. Может, она вообще ведьма. Нет, надо немедленно спасать от нее Моего Мужчину.

Когда я расседлала Гранда и понуро тащилась из конюшни в раздевалку, я видела, как грымза шла под руку с Моим Мужчиной. Они направлялись от трибун в сторону выхода. Ну конечно, грымза добилась моего позора, и окончание соревнований не представляло для нее интереса. Можно уходить. Я показала вслед ей язык.

— Чего дразнишься? — спросила Дашка, девчонка из нашей спортивной школы.
— Ничего, — огрызнулась я. — Я и не тебя дразню вовсе…
— А кого? Ир, я что, виновата, что ты упала, а я — нет. А у меня третье место. Теперь мне первый разряд дадут.
— Поздравляю, — буркнула я и ушла в раздевалку.

Дура. Ничего-то она не знает. А посвящать ее в свою личную жизнь я не собираюсь.

Три года назад я пришла сюда совсем девчонкой, а теперь я взрослая девушка. А что? В XIX веке в мои годы уже замуж выходили. Так почему я не могу задуматься о будущем муже? Правда, Мой Мужчина пока не догадывается, какая его ожидает судьба. Он даже не знает, что я его люблю. Что он, интересно, сам ко мне чувствует? Ведь он и фоткал меня на коне, и наброски с меня делал. Значит, он тоже запал на меня. Но сейчас главная моя задача — разлучить их с грымзой. Тогда он непременно в меня втрескается…


Один раз Гранду шлея под хвост попала. Вообще, шлея — элемент гужевой упряжи, на верховой лошади никакой шлеи нет, это я так, образно. Но с жеребцами такое случается — прыгнул препятствие и потащил, аж ветер в ушах… Блин, а перед стеной манежа как шарахнется в сторону, я не удержалась — и головой в бортик. Наверное, из-за этого у меня совсем крыша поехала. Я валяюсь на грунте, башка гудит, бок болит, а Гранд как черт носится по всему манежу. Мой Мужчина на трибуне сидел, он вскочил, через бортик перемахнул. Я думала, кинется ко мне, спросит, что со мной. А он коня ловить побежал. Ко мне Степаныч подходит:

— Живая?

Я корчусь. Уже не от боли, от обиды на меня тоска напала. А Гранд все носится, а Мой Мужчина — за ним:

— О-па, о-па…

Наконец, он его поймал. Я поднялась на ноги. Мне подвели коня.

— Давай, садись, — Степаныч взял меня за колено, чтобы подкинуть в седло.

Я взвизгнула как от адской боли.

— Что? Не можешь?

Я помотала головой. Да пусть же, в конце концов, Мой Мужчина подойдет ближе, обнимет хоть по-отечески, пожалеет. Но он ходит по манежу, опустив голову вниз, и разыскивает что-то в грунте.

— Черт, где же телефон?

Ясно, мобильник выронил, пока Гранда ловил.

— Вон, что-то блестит, — я показала пальцем, хоть это и неприлично.

То, что Николай Тимофеевич поднял с земли, назвать телефоном было весьма сложно. Наверное, Гранд наступил, пока носился тут как угорелый. Мой Мужчина извлек симку, остальное можно выкидывать.

— Степаныч, дай твою трубу, — попросил он. — А то жена будет названивать, а я недоступен.
— Все, заводи в конюшню, расседлывай, — велел мне Степаныч, протягивая Моему Мужчине мобилу.

Тот набрал номер. Выходя из манежа, я слышала.

— Милая? Это я, привет, зайка. Почему не со своего? Да уронил, разбил случайно. Ай, да ерунда, куплю завтра новый. Я потому и звоню, чтоб ты не волновалась…
— Блин! — ворчала я себе под нос. — Тоже мне, «милая»! Да еще «зайка»! Грымза чертова…

Гранд понимающе ткнулся мне мордой в плечо.

Расседлав, я вернулась в манеж. Во мне неожиданно ожил бесёнок.

— Игорь Степанович, — обратилась я к тренеру. — Дайте ваш телефон, я свой дома оставила.
— Надо ж, сегодня мой мобильник нарасхват, — Степаныч протянул мне трубку.

Так-с. Надо найти последний вызов и запомнить десять цифр. Я отдала телефон.

— Не дозвонилась?
— Номер занят.


Эсэмэски я стала отправлять с ноутбука через мобильный юэсби-модем. На всякий случай, чтоб не «засветить» свой телефонный номер.

На следующий день Мой Мужчина был чем-то сильно расстроен. Пока я затягивала подпругу Гранду перед выходом в манеж, слышала, как он пожаловался Степанычу:

— Представляешь, какая-то сука Нинке эсэмэски идиотские шлет. Типа, бросай своего мужа, ты ему не пара, не то хуже будет. Нинка на меня — мол, это твои любовницы. А я в жизни никогда не изменял ей. Зараза, поймал бы эту стерву, удавил бы!
— Разыгрывает кто-то… — пожал плечами Степаныч.
— Хорош розыгрыш. Мне только семейных скандалов не хватало. И валерьянку пить… Нинка грозится вообще из дому не выпускать. А мне срочно картину для музея надо доделать. А как я без натуры? — он похлопал рукой по этюднику и указал на лошадей.

Я покраснела как пионерский галстук (я его видела у бабушки в комоде). Степаныч посмотрел на меня.

— Ты не заболела?
— Не, я нормальная.
— Ну иди, садись.

Я повела коня в манеж. Нет, наверное, я не права. На чужом несчастье своего счастья не построишь.

После тренировки ко мне подошел Андрей. Он перворазрядник, недавно перешел к нам из другого клуба.

— Ир, чего завтра делаешь? Может, куда-нибудь сходим?

Что ж, возможно у меня будет Другой Любимый Мужчина…


с.Жаворонки, 2013г.


_________

* Чухонец — в данном случае барьер на конкурном поле. Все препятствия имеют свои названия: «чухонец», «итальянец», «оксер», «хердель», «каменная стенка» и т.д.