Сынок

-Дай мне назавтра Гулкого,- сказала мать, хлопотливо собираясь в дорогу.

-Гулкий на ипподроме стоит, ты забыла что ли?- отвечал отец.

-Ну тогда Круга.

-Круг некованый, куда на нём?

-Вот у тебя всегда так, когда надо лошадь нормальную для меня, у тебя нет.

-Зоя! Что, лошадей мало что ли? Возьми Ораторию. Она в порядке.

-Мне что твоя Оратория, чтоб в первом же сугробе застрять? Дай Сынка тогда что ли.

-Куда тебе этот трактор? Ты одна едешь, а ему только вагоны вместо паровоза таскать.

-Ты ещё Редкую Знакомку предложи, чтобы она под паровоз, как Анна Каренина, кинулась.

Ехать надо в Васильево, на станцию. По Свияге, через Волгу, по льду. Километров восемнадцать будет. А там на электричке до Казани. Одним днём. Туда – обратно. Редкая Знакомка лошадь пугливая. На ней нельзя где транспорт, шум, много людей.

Сынка отец недолюбливал. Это полукровка, простая колхозная лошадь. Да и кличка соответствующая. Туповатый, небыстрый.

Зато Сынка ценили и бригадир, и главбух. Если они собирались в дорогу, то обязательно запрягали этого жеребца. Сынок имел силищу неимоверную. Набивалось в сани попутчиков человек по десять, а то и больше. И жеребец всё это с лёгкостью тащил.

Кобыл мама не уважала, предпочитала в любую дорогу жеребцов.

-От баб всегда какие-нибудь интриги,- как-то говорила она, обнимая за шею своего любимчика – Гулкого.

Отцу не нравилась эта затея с Сынком, но спорить с матерью больше не стал. Знал, что ко всему прочему ей не нравятся кошёвки, которые можно было перевернуть на раскатах. Только сани-розвальни.

Рано утром отец пригнал Сынка. Сани взял самые большие и самые крепкие. На случай, если действительно будет много попутчиков:

-Ладно. Давай, катись. Ночью будешь возвращаться, оглядывайся почаще. Волки обнаглели. Могут в сани запрыгнуть. У кошёвки хоть спинка высокая, так просто не заскочишь в неё. Но тебя же не переубедить.

На обратном пути поднялась метель. Попутчиков не оказалось. Она одна. Ветер сдирает снег со льда вместе с накатанным санным следом. Дорога то исчезает, то снова появляется. Надо не сбиться. И тут, как всегда это бывает в метели, матери показалось, что Сынок уклоняется куда-то вправо.

Дорогу уже потеряли. Она начала его тянуть левее. Всё левее и левее. Сынок уже по брюхо в снегу, раздвигает сугробы грудью, тащит сани изо все сил. И только когда справа и слева появились пеньки и коряги, мама поняла, что загнала лошадь сильно влево, к лесу. Сани зацепились за корягу. Сынок встал. Назад никак. Вперед никак. А вот и лес проглядывает сквозь снежную круговерть. Там волки.

Отец, конечно, как только заметелилось, поехал навстречу. Но они где-то разминулись.

-Сынок, миленький, давай, давай, тяни,- запричитала мать. Вожжи она теперь отпустила и решила больше не суетить жеребца. Пусть сам думает.

Сынок потоптался вправо – влево и вдруг рванул сани так, что раздался треск. Розвальни начали ломаться.

-Давай, давай, тяни,- подбадривала мать, цепляясь за что попало в сломанных санях.

Главное, чтобы не порвалась сбруя. Сынок такой, что уже рвал и хомуты. У него теперь свой был хомут, с усиленными гужами.

Сынок потянул. Всё правее, правее, и выбрался, наконец, из коряг на лёд. Сани перекосились. Одного полоза не было, остался где-то в корягах. Но ехать можно. Жеребец дотащит. Сынок помаленьку, полегоньку нащупал дорогу и больше уже не сбивался.

Отец вернулся поздно ночью. Мать уже отогрелась, попила чайку. Я отогнал Сынка на конюшню, удивляясь поломанным саням.

-Вот это силища,- подумалось тогда. Если бы Оратория была, так бы и застряли там, в сугробах.

  2014