Шухер! Сталин!

               
                Шухер! Сталин...
                Рассказ

      На живописном волжском берегу, среди дубрав, сосновых и берёзовых околков с размахом раскинулось старинное русское село. К крайней его улице, со стороны Волги, примыкает большая поляна. На ней и выделили нашему садовому товариществу участки. Близость к городу и селу, постоянное автобусное сообщение с городом   привело к тому, что участки стали застраиваться не только крошечными садовыми домиками, но и домами вполне приспособленными к круглогодичному проживанию. Вот и мой сосед Кузьмич домишко построил утеплённый, соорудил в нём печь, построил баньку и поживает, не зная горюшка, в деревне круглый год. Развёл кур, уток, кроликов. Завёл дойную козу Дашку. По весне покупает поросёнка. Летом, правда, приходится заготавливать дрова на отопление, да корма для своей многочисленной живности, но зато до следующего лета живёт и в ус не дует.    
   Однажды летним вечерком выглянул я на нашу дачную улочку. Вижу, мой сосед сидит на бревне у забора со своим братом, курят и что - то бурно обсуждают. Естественно, я тут же  к мужикам и присоединился. Брат Кузьмича проживает в дальнем районе. На время уборки урожая его перевели работать на совхозный ток механиком. В аккурат, когда я подошел, он рассказывал о делах в некогда богатом хозяйстве:
- Понимаете?- рассказывал Фёдор, - привозит водитель на ток зерно от комбайна. Заезжает на весы, взвешивается и ссыпает зерно в бурт. Учётчица отмечает в путёвке рейс и количество привезенного зерна, но опять  за зерномк комбайну водила ехать не спешит. Объезжает с другой стороны зерносушилку, подъезжает под бункер, сам его открывает, насыпает полный кузов зерна и поехал домой обедать... И так каждый! На виду у всех! Начальство везёт себе, рабочие себе. Откуда будет прибыль, деньги на зарплату, на бензин и всё другое? Не-е-ет, ни чего хорошего при таких делах не будет. И податься
некуда.
- Сталина надо поднимать, Сталина! Хоть на годик другой! И стрелять таких, стрелять, да в Сибирь, на Колыму! Только так можно навести порядок! Только так! – с запалом выкрикивает Кузьмич. Я пацаном с десяти лет в этом хозяйстве работал. Тогда это был колхоз. И на току работал, и комбайн во время уборки трактором таскал. Воровали, конечно, и тогда, но как?! Возьмёшь маленько курам и огородами, огородами. Не дай бог кто увидит! Это конец! Не то за мешок, за килограмм зерна пять лет давали!
        -И всё  равно воровали, - вступил я в разговор.
        -А как было жить?!- выпалил Кузьмич. Их четверых, он кивнул на Фёдора, надо было чем-то кормить? На трудодни дадут осенью, когда все поставки государству выполнят. Да и сколько дадут?!
    Посидели мы ещё минут двадцать, потолковали и Фёдор заспешил на автобус. Поднялся, собираясь уходить, и я.
 - Слыш, - остановил меня Кузьмич, - если не приедет сын, ты мне поможешь ?  Тут мне кое что должны привезти, а сына пока нет.
- Ясное дело, помогу. Крикни, - ответил я и заспешил к ужину.
Не успел я закончить трапезу, как услышал из улочки гул грузовика. Захватил рабочие рукавицы и заспешил к соседу.
   Пятитонный самосвал потихоньку пятился задом ко двору Кузьмича, а тот волоком вытащил  из двора брезент и стал его расстилать на дороге напротив ворот. Когда самосвал доехал до брезента, мы разом крикнули: «хорош!». Пыхнув тормозами, грузовик остановился и начал поднимать кузов.      
    С грохотом откинулся задний борт, и на брезент сыпанула золотистая пшеница.  Грузовик опустил кузов и укатил, оставив на брезенте кучу тонны на полторы. Кузьмич  принёс охапку пустых мешков, вышла с пустым ведром его жена Рая. Она взяла в руки мешок, передавая мне ведро,  сказала: «Я буду держать, ты насыпай, а он пусть таскает». Я споро заработал ведром. Кузьмич только успевал относить куда-то во двор мешки. Минут через двадцать ведро уже не черпало пшеницу. Кузьмич забрал его у меня и унёс во двор. Ушла в дом и его жена. Тут – то я и выкинул номер.
    Не знаю как всё получилось, но вошел я во двор, выглядывая из-за ворот в переулок,  приглушенно крикнул: «Шухер!».
    Кузьмич пулей метнулся в сарайчик, выбежав оттуда, стал торопливо запирать его на замок. Мой сигнал, к сожалению, через открытую дверь услышала и хозяйка дома. Она опрометью выбежала на крыльцо и, отчаянно жестикулируя руками, с усилием, но почти одними губами велела нам уходить со двора, спрятаться куда ни будь. Кузьмич уже был готов нырнуть в калитку, что вела на огород, а я стоял у ворот понявши, что своей шуткой хватил лишнего. Видя, что я не собираюсь прятаться, хозяин выглянул в обе стороны улочки, подошел ко мне и сказал:
  -А чо случилось-то, не пойму?  Кого испугался?
   Я склонился к самому его уху, чтобы не слышала его жена и тихо, нараспев сказал:
-Сталин...
  Кузьмич посмотрел на меня в упор долгим, каким-то неопределённым взглядом и, выходя за ворота,  прогудел: «Отбой тревоги»!
  Потом мы с ним взяли за углы брезент с остатками зерна и заволокли во двор. Кузьмич проворно закрыл ворота и начал собирать с брезента зерно. Жена его веником подмела дорогу у ворот. В то время, когда она через узкую калитку вошла во двор и стала закрывать  её, Кузьмич, прикуривавший сигарету, улыбаясь беззубым ртом, шепнул мне:
- Ну что, сказать ей, что случилось-то, а?
      Я  шмыгнул в калитку и был таков.   
                А. Перепелятников
                06.03.03