Падающие звезды

1
Как приятно было ощущать на плечах тяжесть рюкзака, давление поясного ремня и грудной стяжки, как отрадно было чувствовать напряжение в сильных ногах, упругость и бодрость поступи! Эти скоротечные минуты начала похода дарили обманчивое ощущение собственной безграничной силы, неукротимой энергии, когда тебе кажется, что ты готов обойти весь мир, от края до края.

Какое счастье быть здоровым и сильным, какое счастье иметь возможность ходить, дышать и радоваться движению, какое счастье иметь счастье жить на свете, думал Торренс, твёрдо шагая по грунтовой дороге и с удовольствием поглядывая на свои сильные, крепкие, загорелые ноги, одетые в бежевые шорты и обутые в отличные походные ботинки.

И он жалел, что не может слиться с этим счастьем невозвратно, стать причастником этой вечной радости до конца, и что мысли о земном постоянно отвлекают его. Он жалел не себя, сетуя на невозможность забыться, но жалел самую свою природу, несовершенную человеческую природу, общую для всех людей, которая упорно клонит и гнёт человека вниз, ко всему бренному, упирая его взор и все его мысли в прах под собственными ногами, прах прошедших времён, всего былого, прах тех, кто ходил по земле до него.

Торренс непрестанно возвращался мыслями к своему уходу из дома, и к тому, как простился с матерью. Он постоянно представлял себе, что она сейчас делает дома одна. Это было совсем нетрудно, он знал это доподлинно – она зажгла свечи и курения, наполнив дом вонью фимиама, и стоя на коленях под висящим на стене, над домашним алтарем, тяжелым католическим распятием, шепчет молитвы, вознося их в уме к немому Богу.

Этим мать Торренса занималась с утра до вечера, сутками напролёт.
С тех пор, как умерла бабушка Джейн, мать стала и сына приобщать к своим домашним традициям. Но Торренс тогда был уже взрослый, он кончал школу и поступал в колледж, и, быть может, мать была бы рада, если бы ей довелось узнать, что её непослушный сын все же обращается мыслями к духовному миру. Но как бы она отреагировала, если бы узнала, зачем он это делает! Торренс лишь втайне благодарил всех богов Вселенной за то, что у него есть такой неопровержимый аргумент в защиту своего времени – учеба, и ему больше не нужно молиться с мамой. Сия причина, как не трудно догадаться, позволяла Торренсу возвращаться домой только для того, чтобы переночевать.

Где-то за год до смерти бабушки, в их дом приезжал дядя Марк, человек, который перевернул всю жизнь Торренса с ног на голову, и показал ему, ради чего стоит жить, и что жизнь вообще – великий и бесценный дар. Дядя Марк, брат отца Торренса, которого он никогда не знал, был фотограф в международном научно-популярном журнале и разъезжал по всей планете, бывая в самых удивительных краях.
Дядя Марк знал, что у его брата остался ребёнок, но понятия не имел, сколько ему лет и где он находится. Встреча с Торренсом была неожиданностью для него. Но Торренс был не похож ни на кого из его семьи, это был живой, любознательный, улыбчивый подросток, тощий и нескладный, но не по годам умный и начитанный. Марк полюбил паренька и остался в доме гораздо дольше, чем планировал. Он приезжал, чтобы нанять бабушке доктора, поскольку она уже тогда начала болеть, думал задержаться у неё на пару дней и отправиться в новое путешествие. Но Торренс так привязался к нему, что Марк не мог его бросить. И он проникся тёплым чувством к пареньку, но все время говорил, что скоро ему придётся уехать, но что Торренс не останется один – Марк будет присылать письма, а у самого Торренса всегда будет куча друзей.

И он подарил Торренсу свой фотоаппарат, научив сообразительного ребёнка, как им пользоваться.

- Береги его, как зеницу ока, - наставлял Марк. – Это очень, очень хорошая и дорогая вещь.

Занятия фотоискусством с дядей Марком закончились лишь тогда, когда дядя убедился, что ребёнок твёрдо усвоил, что такое композиция, экспозиция, фокусное расстояние, выдержка, свет и тому подобные мудрости профессии.

- Когда-нибудь ты сделаешь свой кадр, - сказал дядя Марк. – Кадр, который войдёт в историю, станет ее частью. Независимо от того, какое ты выберешь направление – станешь ли военным фотографом, или будешь фотографировать политиков и знаменитостей или выберешь природу, как я.

- А вы сделали свой кадр? – Спросил любопытный Торренс.

- У меня полно хороших кадров, - улыбнулся Марк. – Но лучшего я пока не сделал. Нет, не сделал…

Дядя Марк вскоре уехал, а спустя недолгое время пал последний бастион защиты Торренса от его собственной матери – бабушка Джейн скончалась. Пришлось Торренсу стать на молитву под тем самым чёрным распятием, которое с детства наводило на него какой-то первобытный ужас. Но продлилось это недолго, и упорное нежелание матери сдаться и отстать от ребёнка только усугубляло все более его сопротивление. С тяжелыми боями Торренсу удалось освободиться от гнетущей необходимости участвовать в маминых молитвенных бдениях, и вернуться к своему обычному распорядку, к учебе и одиноким походам.

Но кульминационная развязка наступила тогда, когда Торренс получил известие, что принят на первый курс колледжа и должен покинуть отчий дом, чтобы уехать учиться. И мать не захотела его отпускать. И ребёнок, уставший от репрессий, сделал то, о чем, как Торренс был уверен, будет жалеть всю свою жизнь. Он сорвал со стены тяжеленное дубовое распятие, он хотел просто кинуть его на пол, но не удержал, и оно рухнуло прямо на алтарь, вдребезги расколошматив все полочки и керамические статуэтки, вазочки и подсвечники, разбросав образы и священные книги.

Был такой страшный грохот, а после него такая страшная тишина, что все произошедшее оставило в сознание Торренса неизгладимый след, и он был так испуган, что не отдавал себе больше отчета, что он делает. Вихрем в его мозгу крутились самые невероятные и пугающие мысли о возможных последствиях. Бабушка Джейн тоже была верующая, конечно, гораздо менее фанатично, чем мать, и она водила Торренса в церковь в детстве. Так что, практически, Торренс не был атеистом, он имел понятие о том, что Бог все-таки где-то и как-то существует, хотя и был совсем не религиозен. Но он некоторое время очень опасался, как бы совершенный поступок не навлёк на его голову гнева Господня, пока время, а, тем паче, расстояние от дома, не успокоили его душу и сердце, а уму не вернули трезвость рассуждения.

Торренс уже давно был собран и готов к тому, чтобы покинуть дом, поскольку не сомневался, что будет принят в колледж, хотя и тщательно скрывал это, чтобы не спугнуть своё счастье. Так что, сразу после инцидента, он не задумываясь взлетел по лестнице в свою комнату, похватал вещи и рванул прочь из дома. Но прежде, чем окончательно уйти, он остановился у двери в мамину комнату и увидел её, сидящую на полу у разбитого алтаря. Она прижала руки к лицу и беззвучно рыдала, слегка покачиваясь. Сердце у Торренса болезненно сжалось. Он скинул рюкзак, вошёл в комнату и приблизился к матери.

- Прости, мам, - сказал он. – Я не хотел.

Она сначала молчала, а потом повернула к нему лицо и стала умолять его, чтобы он остался. Но Терренс не мог, он стал отходить, а мать цеплялась за него, причитая и ему пришлось силой разжать её руки, которыми она вцепилась в его шорты. Он уже выбегал из дома, а она что-то кричала ему вслед, и выла. А Торренс, забывшись, все бормотал:

- Прости, мам, прости меня.

Выбегая с участка, он увидел съезжающую с холма полицейскую машину и побежал в другую сторону. Полицейские стали бы требовать от него объяснений, а меньше всего на свете ему хотелось сейчас что-то объяснять. Наверное, соседи, семейство Уоллесов, вызвали полицию, услышав шум. Они прекрасно знали, что творится в соседском доме и переживали за Торренса, особенно после смерти доброй бабушки Джейн. Торренс бежал не оглядываясь, и остановился, только когда выбежал из деревни. Впрочем, полиция не стала догонять его. И он тихо и медленно зашагал дальше, пока совсем не пришёл в себя. Войдя в город, Торренс остановился в кафе, переложил поудобней вещи в рюкзаке, снял кеды и надел походную обувь, перекусил, а потом на автобусе выехал за город, к реке, где и остановился на ночь, в небольшой рощице. Ночевать под открытым небом ему было не впервой.

Его поезд уходил только через три дня, делать Торренсу было нечего, и он решил пересечь графство пешком. Все здешние маршруты он знал, и план путешествия сложился за несколько минут. Он дойдёт по реке до соседнего города, сядет на автобус, который идёт до вокзала. И через пять дней он будет в колледже, где, наверное, уже ждёт его новое письмо от дяди Марка, который был так рад, что Торренс пойдёт учиться, что прислал ему по почте эти великолепные походные ботинки, которые украшают теперь, иначе не скажешь, его ноги. А кроме ботинок он подарил племяннику фонарик, великолепный походный фонарик. Так что, Торренс чувствовал себя настоящим путешественником.

Ночь выдалась необыкновенная, тёплая, тихая, звездная. Торренс лежал у корней дерева, недалёко от тихо плещущегося берега реки, кутаясь в спальник, глядел в небо, и думал о себе, о том, что его ждёт впереди, каким будет его будущее. Ему говорили, что в колледже будет гораздо труднее, чем в школе, что нужно будет много и быстро работать, осваивая множество знаний. Но его это не страшило, он знал, что умеет хорошо учиться. Он думал о том, что будет после колледжа, после университета, что ему выбрать в жизни, какое занятие? Стать фотографом, порадовать дядю Марка? Это было заманчиво, но Торренс уже знал, что в мире есть ещё миллион интересных занятий. И он должен будет выбрать что-то одно. Во всяком случае, для начала, для первой половины жизни, ведь от этого начального этапа будет зависеть все. Поступление в технический колледж, конечно, уже существенно сузило спектр этого выбора. Но последний, решающий поворот пока ещё был где-то далеко впереди.
И вдруг Торренс увидел падающую звезду.

Она беззвучно скользнула в темном небе, ярко и стремительно, оставив на миг призрачный след, который уже через мгновение растаял. И Торренс почему-то вспомнил о Боге. Ему стало совестно и он захотел извиниться, и извинился, мысленно обращаясь к Богу: «если ты меня слышишь, извини, пожалуйста, ты же знаешь, это вышло случайно, я психанул, с кем не бывает? Этого больше не повторится. Только не надо ставить на мне крест».

Он какое-то время глядел в небо, а потом спросил шепотом:

- Ты меня слышишь?

И тогда прямо над ним вдруг прочертила небосклон толстая оранжевая строчка, потом ярко сверкнуло на конце её, и вскоре все погасло, но Торренсу показалось, что он слышал шорох, раздавшийся там, высоко в небе. Он никогда не видел такого яркого метеора. И вдруг две других строчки, поменьше, неслышно сверкнули в небе. Торренс поднялся на локтях, внимательно глядя в небо. Ещё один метеор, а сразу за ним, подряд, ещё несколько. Все они падали из зенита. Торренс достал из рюкзака фотоаппарат, установил длинную выдержку и стал ждать. И когда время почти закончилось, из зенита просыпалась целая гроздь алмазных игл, словно кто-то бросил их горстью, они осветили холмы и воду в реке, а в небе явно раздался приглушённый шорох, как от гаснущего фейерверка. Торренс ликовал, ему удалось снять на длинной выдержке тот самый момент, когда падающие звезды просыпались из зенита.
Кадр был великолепен.

И Торренс предвкушал, как дядя Марк будет гордиться им за такую замечательную работу. Может быть даже, включит её в свою выставку. Убаюканный этими светлыми мыслями Торренс вскоре уснул.

Встал он рано, по своей обычной привычке, позавтракал, собрался, все проверил и, счастливый, вышел на свой трёхдневный путь. Утром было свежо, но Торренс так и не одел брюки, потому что солнце вскоре встало, а ходьба согрела Торренса лучше любой тёплой вещи.

Ощущение того, что за ночь в мире что-то случилось, не покидало Торренса с самого пробуждения, а с каждым часом, с каждой встречей с людьми лишь укреплялось. Выросший и вскормленный на творчестве Уэллса, Саймака, Кларка, Хайнлайна, Стругацких и Ефремова, Торренс сразу же вспомнил вчерашний звездопад и решил, что началось нашествие пришельцев.

Сначала он встретил человека на автобусной остановке, который странно себя вёл. Он стоял, слегка покачиваясь, хмурился и весь его бессмысленный вид говорил о том, что он мучительно пытается что-то вспомнить. Какие-то люди беспорядочно вдруг заполонили проезжую часть, автомобили пытались разогнать их гудками клаксонов, но эти люди были так чём-то напуганы, растеряны, что не знали, куда им деваться, и беспорядочно метались по дороге, пока не прибыла полиция и силой не очистила шоссе. Торренс видел несколько аварий; брошенные придорожные заведения с распахнутыми дверями; и лежащих на земле, неподвижных людей. К полудню он входил в город и видел на въезде военных. Над городом пролетел вертолёт.

Торренс пытался выяснить, что произошло, где пришельцы, но никто ничего не знал, даже солдаты только разводили руками. Он почувствовал голод, нашёл какую-то спокойную забегаловку, открыл дверь и, подавая голос, с поднятыми руками подошёл к стойке. Его поведение успокоило баристу, и он согласился обслужить Торренса. Тот поел, а заодно посмотрел новости, но ничего толком не узнал. Сообщения о странном поведении людей поступали со всей страны, и даже с материка. Правительство ввело военное положение и велело всем оставаться дома.

Торренс решил поскорее попасть в колледж, чтобы власти, не приведи Бог, не вернули его домой. Он дошёл до автостанции без приключений, поскольку в этом городке было довольно спокойно, на улицах дежурила полиция, а иногда встречались военные. На улице было много людей и вели они себя адекватно, так что Торренс не привлёк к себе лишнего внимания и ему удалось сесть на автобус.

Вечером он проснулся от резкого толчка. Солнце только что село, сгущались сумерки. Автобус начал вилять на дороге, а едва Торренс открыл глаза, как машина оказалась на встречной и в лоб столкнулась с проезжающим автомобилем. Скорость была не очень большая, но автобус стал съезжать с дороги, ударился колесом, попал в какую-то канаву и рухнул на бок. Фонтаном брызнули разбитые стекла, в автобусе погас свет. Торренс стал кричать и звать на помощь, потому что оказался у верхнего борта и не мог освободиться. Никто не отзывался. Тогда Торренс дотянулся до рюкзака, вытащил нож и стал пилить ремень, готовясь к падению. Он выбрался из автобуса и убедился, что цел и невредим. Вернувшись за рюкзаком, он звал других людей, но никто не отзывался. Торренс вышел на дорогу и увидел море автомобилей, и в свете их фар медленно бродило множество людей, одинаково потерянных, с одинаково бессмысленным видом. Какой-то красивый, высокий мужчина в деловом костюме сидел на капоте своего дорогого автомобиля, сунув руки в карманы и скрестив ноги. Он хмурился, глядя в даль, словно пытаясь припомнить что-то важное, но вид его при этом оставался странно бессмысленным, как будто он спал с открытыми глазами. Торренс проходил мимо него и случайно взглянул мужчине в глаза. Но у того на лице отобразилось вдруг такое странное, не идущее его красивому, умному лицу, глупое выражение, растерянное и удивленное, как у маленького ребёнка, что Торренс испугался и быстро пошёл прочь.

Он шёл почти всю ночь, и к рассвету окончательно убедился, что за прошедшие сутки с планетой произошло какое-то страшное, непоправимое бедствие. Точнее, не с самой планетой, а с её биосферой, а именно – с людьми.

Из всего роя догадок наибольшее количество подтверждений получала первая - Торренс склонялся к выводу, что человечество вдруг массово начало утрачивать память. Следы этой тотальной амнезии были повсюду: какой-то солдат сидел посередине дороги и хныкал, пуская слюни и колотя винтовкой по асфальту; один мужчина в полицейской форме спрятался от Торренса за мусорным баком и глядел оттуда испуганными глазами; повсюду были следы беспорядка. Люди разделились, по наблюдению Торренса, на три категории: он назвал одних «плакальщиками», других «трусами», третьих: «мыслителями». Не трудно догадаться о характере поведения этих категорий беспамятных, самой интересной и, на вид, не такой безнадежной, казалась категория «мыслителей». Они, судя по всему, не покидали того места, где память оставила их, и постоянно находились в попытках вспомнить свою прошлую жизнь, поскольку их воспоминания были яркими, а жизнь, которую они вели – интересной и насыщенной. Мозг цеплялся за утраченную память, в напрасных попытках восстановить её, сознание таких людей было крепко привязано к прошлому. Такими людьми, чаще всего оказывались все, кто в своей прошлой жизни имел сильную волю, занимался интересным делом или имел хорошую работу. Их закаленный характер проявлялся даже в условиях полной утраты памяти.

Трусы прятались ото всех и вся, а плакальщики бездумно брели куда-то в неопределенном направлении, плача и стеная, и часто становились виновниками собственной гибели, попадая под машины, падая с высоты или по каким-то другим причинам.

К исходу второго дня, Торренс сделал наблюдение, что уже более восьми часов не встречал ни одного здорового человека. Телеэфир не работал, но Торренсу удалось подключиться к интернету и он убедился, что потеря памяти обрушилась на всю планету. Интернет был полон паники и страшных кадров последствий произошедшей необъяснимой беды. С неба падали самолеты, города оставались без вечернего освещения, останавливалось метро, не ходили автобусы, в море тонули корабли. И все меньше и меньше оставалось тех, кто не утратил память. Торренс ещё раньше начал фотографировать происходящее, поэтому сейчас он выложил свои фотографии в интернет, в том числе, фото вчерашнего звездопада и написал, что этот звездопад, возможно, является причиной всего происходящего. Буквально в течении часа миллионы людей со всего мира отреагировали на его сообщение, и все говорили, что видели такой же звездопад, причём сообщения приходили с самых разных уголков планеты. Торренс написал дяде Марку, но того давно не было в сети, возможно, он был в каком-то труднодоступном уголке и бедствие его не постигло. Надежда на это теплилась в сердце Торренса, потому что он очень любил дядю Марка.

Продолжать путешествие в колледж, в таких условиях, показалось Торренсу бессмысленным и он решил вернуться домой. Ему удалось найти машину, он запасся продуктами в безлюдном супермаркете, тщательно пересчитав сумму покупок и оставив деньги на кассе, после чего поехал назад, к дому матери.