Стажировка

Было это во время войны – ясно какой, всё что позже – «операции». Попал я, было дело, в штрафбат. Как попал? Да в штаб по делам заехал, а там – лейтенантик. Штабной. Всю войну, небось, пороха не нюхал, а я – только с передовой, весь чёрный, грязный, не выспавшийся… Так эта морда (харя – во!) давай, понимаешь, меня стыдить: подворотник-де замызганный, пряжка не чищена… Ну, начистил ему морду. От души, по всем правилам… 

Как попал в штрафные – на второй день комбатом назначили (прежнего снайпер «сактировал»), а через неделю – ранение, месяц в госпитале, и – обратно, в «нормальную часть»…

Вот в эту неделю и произошло. Прибыло пополнение: кто-то смелее, кто-то потише, а те, о ком расскажу, вроде бы тихими были, незаметными… может, один я их и вспомню. И то – потому что каждого своего солдата я помню  по имени, отчеству и так далее. Впрочем, даже я их фамилий не вспомню, помню лишь прозвища: Говорун, Косоглазый и Фрезерный. Все трое – гражданские, да и «биографии» у них были обычными: один попал к нам за длинный язык, второй опоздал на работу, третий – с Тибета вернулся. Жалко мне этих учёных: приехал – автоматически вражий шпион; нет – значит, невозвращенец, а не поехал – так вообще не оправдал оказанного доверия… Вот за китайцев-то Косоглазым и прозвали.

Фрезерный – тот как доставили, тут же спросил, как бы ему письмо на работу отправить. Волновался за фрезер – нашёл, блин, за что волноваться.
А у Говоруна и здесь язык не останавливался. Прямо в строю что-то ляпнул.

- Тише ты… - цыкнули рядом.

- А куда меня отсюда?.. – усмехнулся он, - Ну, в тыл «пересадят» - так я опять на фронт выпрошусь. А тогда  – не умрёт стукачок за Родину: ранен будет. В яйца.

Разговоры обычные, посмеялись. Но первой же ночью в землянку пришли разведчики.

- Кто за старшего?

- Я комбат…

- Кипяточком побалуешь? Слушай, комбат: тут перед тобой такое творится… Короче, в первой линии немцев – ни одного живого.

- Ушли?

- В том-то и дело. Все перерезаны… причём без единого выстрела: все как один – холодным оружием. Да, и штаб целый: карты, выпивка на месте… кхе, были; радио – немец как чинил, так шею и перерезали…  Не твои, часом?

- Вряд ли, - отмахнулся я, - Некому…

Наутро зашёл Фрезерный:

- Можно рацию починю?

- Попробуй.

Была в землянке немецкая рация. А что ей не быть: вчера и землянка была их. Минут пять Фрезерный повозился, какую-то лампу выкинул, какую-то вставил – и впрямь заработала.

- Теперь кто по-ихнему шпрехает – так и подслушивать можно…

- Эх, тебе б не на фронт, тебе бы в «шарагу».

- Знаешь, комбат, - усмехнулся он, - Был бы им нужен – до сих пор бы в КБ трудился. Да и вообще – «шарага» не выход.

- А как же Туполев? – вставил я, - Через два месяца такой самолёт спроектировал…

- За два месяца котелок по-людски не сделаешь, а самолёт можно только набело перечертить. И вообще – с такими-то темпами к четвёртому месяцу он бы ещё один зафигачил.

Тут не поспоришь, когда у оппонента железная логика. Давить же авторитетом я никогда не любил, поэтому вышел, тихонько любуясь, как летает в руках ненужного в КБ человека отвёртка. Не знаю, как Туполев спроектировать, а построить самолёт наш Фрезерный и за неделю сумел бы.

Косоглазый тем временем что-то рассказывал о древнеславянских мифах: Перун, Сварог, птица Гамаюн (по-моему, вещая)… Ребята слушали. И тут Фрезерный, покидая землянку, монотонно, старательно выделяя слоги, сказал:

- Птица Гамаюн отличается умом и сообразительностью… отличается умом, отличается сообразительностью. 

В чём была шутка, я так и не понял, однако лектор… как бы это сказать, немного обиделся. Иначе бы Фрезерный так и не узнал пути к чёртовой бабушке.

К вечеру (нет чтобы ночи дождаться!) нас бросили в бой. В те самые траншеи, где «все перерезаны». «Все» оказались вновь прибывшим, отдохнувшим в тылу подкреплением. Предупреждённым и трижды внимательным.

Как всегда, мы бежали навстречу закату – яркие, отчётливые, ослеплённые солнцем мишени. Я огляделся, и невольно обратил внимание на странный бег упомянутой троицы. Они бежали вприсядку и несколько боком. Торс и голова при этом не двигались в такт бегу, а шли ровненько, будто по рельсам. Я попробовал так же, однако не удержался и тотчас же плюхнулся в грязь.

Из этой грязи я видел, как одновременно, не сговариваясь, каждый них метнул по гранате. И как чётко, через доли секунды после взрывов, все трое шагнули в окоп. Что было дальше? Драка. Тут не до других – самому бы выжить. И всё-таки мне показалось, что Говорун, Косоглазый и Фрезерный – это один организм, части которого понимают друг дружку без разговоров. Не иначе осназовцы… тогда зачем же им было придумывать  имена? Для задания? Чушь: какое, к чёрту, задание у нас, в батальоне смертников?!

Задание одно – умереть, и опять я его не выполнил. Да и сил на другие уже не осталось, и через минуту я задремал. На земле, посредине окопа.

Наутро заехал к нам лейтенант. Особист – из тех, кто «не давал нам проявить малодушие». Вежливо так «не давал»: стоял позади с пулемётами и иногда, случалось, постреливал. Вредный был человек. И по должности вредный, и сам по себе.

Кода он вошёл, в углу, почти что без света, один из ребят наткнулся на раненого.
 
- Уйди на-а-а… - не выдержал тот.

- Ты кого это на хрен послал?!! – взвился лейтенантишка.

- Туда не пойдёшь – на тот свет отправлю, - проходя мимо, вставил Говорун.
 
- Я… Ме… - НКВДшник выхватил пистолет.

Я так и не понял, почему и главное как ТТ оказался у «нашего». Солдат, приехавший с лейтенантом, шевельнулся к оружию, и тотчас осел, с гримасой боли, не в силах двинуться. Я готов был поклясться, что хлёсткий удар по печени «материализовался» раньше Косоглазого.

- Бедняжка, - сочувственно проговорил Косоглазый, - Совсем не кормленный, аж ноги подкашиваются…

Служивый глядел на него, как Ленин на буржуазию. Однако не перечил – не мог, наверное.

Вдруг – а это всегда внезапно – грохнули взрывы. Кто-то вбежал, и, крикнув: «Танки идут!», выбежал снова.

- Так ты, мил человек, с нами, на немца, - съехидничал Говорун, - али к своим?..

Мы выскочили. Там, впереди, один за другим появлялись «Тигры». Мощные, тяжело бронированные монстры, против которых все наши ПТРы были одной бесполезной игрушкой.

- Ну что, мил человек? С нами…

Но «мил человек» его уже не слышал. С перекошенным от страха лицом он бегал по окопу, падая в грязь при малейших отзвуках взрывов. Потом выбрался, и на пузе, как бешеный крокодил, понёсся туда, где за туманом принимал боевые порядки его же собственный заградительный отряд. Не выдержал. Побежал…

Тра-та-та…

Никто и не обернулся. Все удивлённо смотрели, как «Тигры» один за другим останавливались и организованно, прикрывая друг друга, ползли на исходную.

- Ну, Говорун Балаболыч, тебе повезло. – Я огляделся. – Ещё бы немного – расстрелял бы он тебя. И меня б «за компанию».

- Да, свезло, - кивнул кто-то из наших, - Немцы-то как по заказу ударили.

- Не «как», а по заказу. Их Фрезерный вызвал…

Я остолбенел. Этого не бывает!!!  Тут же всё было сделано для того, чтобы заманить к нам НКВДшника и спокойно прибить его чужими руками!

- А где наш лейтёха? – солдат всё ещё держался за спину.

Мы молча кивнули. Солдат посмотрел в ту же сторону, слегка улыбнулся:

- Не бойтесь, не «заложу». Мы тоже не любим этого человека… не любили, то есть…

- Человека? – не удержался Говорун, - В ком нет чести – не человек.

- Ну, блин, язык твой – враг твой, - процедил я (мало что ли доносчиков?).
 
- Враг у нас общий, а с языком я и сам разберусь.

Все сделали вид, будто не слышали.

Вот и вся история. Ночью опять пошли мы в атаку – и больше я их не видел. Как шли – видел, как дрались – видел, а потом – ни в строю, ни среди мёртвых…

* * *

Один из прибывших выковырял хроношунт и перезапустил компьютер. Наёмная яхта была в полной уверенности, что трое заказчиков телепортировались в неё с вечеринки. Впрочем, не с вечеринки, - поправилась яхта, - не иначе с охоты: грязные, потные, в грубой одежде… да и взгляд чокнутый, словно у пожинспектора…

- К вам заходил посыльный, - сказала им яхта, - Принёс вам ящик и прямоугольную пластину бумаги. На словах ничего не передал.

Вадим взял как всегда рукописное послание, молча прочёл его и отдал другим: в двадцать четвёртом столетии «как курица лапой» был идеальным способом сохранить конфиденциальность.

«Сегодня же вылетаете на Геос - три. На борту всего тысяча пассажиров, но возможность захвата – не менее двух сотых промилле. Сам знаю что «ничего себе»: иначе бы мы этим не занимались. Итак, вы летите на конференцию коллекционеров – она действительно будет на третьем Геосе. Вот вам образцы оружия, идентичные древним (не хватало ещё, чтобы вы оригиналы испортили): две «Гюрзы», «Калаш» и «Судаев». Да: похвалитесь, что в багаже есть ракета от комплекса «Даль». Раритет жуткий: «за» «лимон» килобаксов только по каталогу». Вот и всё сообщение: Скрытый Патруль не подписывается, даже «вручную». 

«Слышь, Чезаре, а может, перстенёк взять, для верности?» - делая вид, что копирует, начертал Эдик.

«Туда ж плазмапилочки для ногтей не протащишь, а ты – с позитронным конденсором… Короче: стажировку прошли? Прошли. Оружие, аккум;;;; патроны рабочие? Рабочие. Так что банзай…»