Кольцо Саладина. ч2. 11

- Да я сам себе завидую, - усмехнулся я. – Вот сейчас тебе рассказываю и удивляюсь, что всё это было со мной. В общем, так: я отодвинул засов и вышел. Меня ждал конь.
- Конь ждал? – удивлённо переспросила она. - Почему ты решил, что тебя, а не кого-то другого.
Вопрос был хороший. Я подумал, что она была права: я бы один без неё не разобрался, она задавала такие вопросы, которые мне в голову не пришли бы.
- Понимаешь, я выхожу - и вижу коня, - сказал я, вспоминая подробности. - Я узнал коня, конь узнал меня. Я даже называл его как-то, но сейчас не вспомню кличку. Возможно, потому, что она звучала на другом языке.
- А какая погода была? Какое время года?
- Осень, октябрь-ноябрь, деревья почти голые. Вечер. Закат догорал. Довольно прохладно.
- То есть, ты чувствовал температуру воздуха? Тебе было холодно?
- Ну… я был хорошо одет, плащ сверху…
- Плащ? Как плащ, откуда? Ты разве переодевался?
- Я забыл тебе сказать, - спохватился я. - Я был уже по-другому одет. Как-то переодели меня там.
- Что значит, переодели? Кто именно?
- Не знаю. Просто в какой-то момент увидел, что одет по-другому.
- Не понимаю, - она нахмурилась. - Ты не заметил? Тебя это не удивило?
- Ты знаешь – нет, - я подумал, подыскивая слова. - Как-то так получилось, что к концу тоннеля я был уже совсем другим человеком. Не таким, как вошёл. Я уже думал не так, действовал не так. От меня только малая часть оставалась прежней. И эта часть ещё могла оценить что-то, но… она уже не могла говорить.
- В каком смысле не могла? Пожалуйста, не говори загадками.
- Я просто пытаюсь точно формулировать. Понимаешь, меня словно расщепило на две составляющие, и от первой – вот этой, осталось очень мало, только способность оценивать со стороны. А двигался, думал и говорил уже совсем другой, другая личность. И эта личность была встроена в тот мир вполне успешно. А потом первая личность тоже постепенно адаптировалась, теряла свои свойства, память, например…
- Интегрировалась, – подсказала она.
- Да, именно.
- И как же ты говорил?
- Не по-русски однозначно. Скорее всего, по-польски. Но я не могу утверждать. Возможно, это я только так считал. А на самом деле, был какой-то другой язык. Белорусский, например.
- Хм… - она задумалась. – Очень интересно. Ладно, потом ещё вернёмся к этой теме, сначала надо с фактами разобраться. Дальше что?
- Дальше я сел на коня. Поскакал по дороге, я знал, куда скакать.
- А что это было за место?
- Чёрт его знает. Не могу сказать отсюда. Там я его знал. Был холм, я его огибал, потом дорога, закат догорал, поля какие-то по обе стороны или луга.
- Но ты знал, куда скачешь?
- Прекрасно знал. Дорога была знакомой. Только странное чувство, что всё это знает моё второе «я». Например, тело знает, как пришпорить коня, глаза знают, что это за холм, язык знает, какие слова произносить. А голова словно отдельно.
- И куда ты прискакал с такой отдельной головой?
- С такой отдельной головой я прискакал… в какое-то жилое место. Имение. Или крепость. Или замок. Что-то среднее между крепостью и замком. Много строений каких-то небольших вокруг одного главного... Я был в одном из них. Точнее, меня встретили и…
Я замолчал.
- Ты помнишь, что там было?
Я замялся. Я отлично помнил, что у меня было в этом имении, или крепости, или замке. У меня была там ночь любви. Но я не знал, какими словами описывать это так, чтобы меня правильно поняли. Я не знал, как выходить из положения в этом случае. Нужно было говорить правду, раз обещал. Но я прекрасно знал, что между нами происходило, когда я эту правду высказывал.
- Дальше не помнишь? – спросила она.
- Да, - обрадовался я подсказке. - Не помню. Точнее, смутно помню. Какая-то женщина, знакомая. Она передала мне кольцо и проводила через лес.
Вот так правильнее всего – сказать самое главное, не вдаваясь в подробности.
- Женщина. Как она была одета?
Я опять примолк. Мне было проще объяснить, как она была раздета. Я помнил это. И даже сейчас, много времени спустя, у меня могло захватить дух от воспоминаний. Запахи очага и тёплых шкур, жар огня на лице, раскинутые белые колени, перламутровое сияние кожи…
Я опустил глаза, чтобы не выдать волнения.
- Платье не помнишь?
- Платье… Её?.. М-м, это может иметь значение?
- Конечно, по покрою одежды можно установить эпоху.
- Ах, вот ты про что…
В очередной раз я удивился, как правильно она задаёт вопросы. Всё-таки, она молодец.
- Смутно помню одежду, - сказал я. – Тоже плащ. Плотный такой. Длинный, окутывал всю фигуру.
Я понял, что, в общем-то, выкрутился. Вполне правдоподобно, что раз был поверх был плащ, то платья я просто не видел. Вот и хорошо.
- Жаль, что не помнишь деталей, - сказала она. - Плащи, они всё-таки в целом одинаковые во все времена.
- Зато я помню, что на мне была рубашка со сборками, - сказал я и понял, что пропал. Рубашка со сборками – это уже бельё, и сейчас встанет вопрос, как это я был раздет до белья в лесу в ноябре.
- И светлые сапоги высокие, - быстро сказал я.
И это был успех.
- А можешь рассказать подробно? – сразу оживилась она.
Я, как мог, описал, во что был обут, чувствуя себя совершенно скверно. Всё-таки это подлость – обещать говорить правду и после этого юлить и выкручиваться в сложных моментах. Словно шаг в предательство. Но я правда не знал, как надо поступать, я страшно боялся опять потерять это тепло и взаимопонимание, которое мы не без труда восстановили после встречи и которое сейчас я ценил больше всего на свете.
- Потом она провожала меня через лес, было сыро, туманно…
- Дождь пошёл? Ты говорил, закат.
Я опять напрягся. Момент был очень щекотливый, потому что туман в моём рассказе мог быть только на рассвете, а где я, спрашивается, пробыл ночь?
Но тут из глубин памяти пришло спасение.
- Слушай, - сказал я, - вот этот момент, когда женщина провожала меня через лес – я его видел несколько раз. Я только не знал, с чем он связан. Были какие-то клочки и только в этот раз они сложились в целую картину.
- Что за клочки? – спросила она.
- Один раз это был сон. А самый первый раз – просто видение. Это уже давно было…
- А почему мне не рассказал?
Я помолчал.
- Пани, а почему мы с тобой не съездили в Севастополь?
Я посмотрел на неё, и мы одновременно тяжело вздохнули.
- Ладно, хоть сейчас-то расскажи, - сказала она.
Старательно вспоминая каждый момент, я рассказал про то, как упал у тётушки под окном на газоне, как очнулся в странном месте и увидел фигуру в плаще на краю обрыва.
- То есть, ты подбежал – и это оказалась солдатская плащ-палатка? – изумлённо переспросила она.
- Да, причём издалека это совершенно точно была та женщина в лесу. Я называл её по имени, окликал её.
- И она начала поворачиваться к тебе – и всё пропало?
- Да. Причём, я уже дотронулся до плеча.
- Чёрт, ну как в кино, на самом интересном месте, - подосадовала она. - Мы были в секунде от отгадки.
Она помолчала.
- А может и хорошо. Вдруг она повернулась бы – а там – череп.
- Причём, череп немецкого штурмбанфюрера, - не удержался я, и мы рассмеялись.
- И он сказал «хайль!» - я выбросил вперёд руку в нацистском приветствии. Пани фыркнула.
- С платьями всё? – кротко спросил я. – Можно дальше?
- Как звали эту женщину?
- Рута, - сказал я честно. – Её звали Рута.
- Ах, так это её ты звал, когда был в больнице!
- Я её звал? – удивился я.
- Ты произнёс это имя. Ладно… значит, это было про неё... Но это какое-то литовское имя или латвийское?
- Прибалтийское, да, - сказал я.
Я оживился, обрадовавшись, что скользкий момент удалось проскочить, и теперь всё будет хорошо.
- В общем, она передала мне кольцо. Собственно, всё дело было в нём. Какая-то крутая байда была вокруг этого кольца. Это был какой-то страшно важный артефакт, который нужно было спасать любой ценой.
- От кого спасать?
- От врагов каких-то... естественно…
- От каких врагов? Вспоминай.
- Ну… кольцо нужно было унести из этого замка и отвезти куда-то в безопасное место. Передать кому-то. Это должен был сделать я. Я должен был скакать, спешить, потому что деревни горели.
- О, так это была война?
- Не уверен, что война, - сказал я. - Смута, скорее. Она сказала: народ присягает Карлу.
- Карлу? - пани вдруг выпрямилась и уставилась на меня во все глаза. - Именно так и сказала? Карлу? Это точно?
- Да, это я отлично помню. А что?
- Так это же всё может прояснить! Это может быть Карл Десятый. Вероятно, ты туда и попал, на начало Северной войны. И тогда всё сходится! Польский язык был на территории Речи Посполитой. Даже твоя Рута вписывается!
- А Рута как вписывается?
- Ну как же! Речь Посполитая – это что? Это Польша, Украина, Белоруссия и Прибалтика.
Очевидно, ты скакал на коне по территории нынешней Прибалтики. А может, через подземный ход подошёл к этой границе. То есть, тогда-то там не было границ, тогда это было одно государство. И этот замок или крепость был литовским, например.
- Ну, допустим, - сказал я. - И что?
- Так логично, что кольцо нужно было увозить подальше. Вероятно, тебе нужно было ехать вглубь страны. Подальше от шведской границы. Логично предположить, что за кольцом охотились именно шведы.
- Она сказала: скачи к нашим. Чарт… такая фамилия как раз польская… Чартовские, но не Чартовские…
- Чарторыйские!
- Да! - обрадованно сказал я. – Точно!
- Слушай, я тебя обожаю! – воскликнула она восторженно и что-то быстро вписала в тетрадь. – Всё сходится! Я даже боюсь поверить! Я потом всё хорошенько на работе проверю. У наших специалистов. Дальше! - она возбуждённо повернулась ко мне.
- А поцеловать? – потребовал я. – Смотри, как мы много узнали.
Она засмеялась, наклонилась ко мне и нежно поцеловала в губы.
- Не считается, - сказал я строго.
- Это почему? – нахмурилась она.
- Надо с языком, - сказал я и тут же получил по уху тетрадкой. Бэмс!
Я заорал.
- Князь, подожди, - сказала она нетерпеливо. - Потом. Надо до конца дойти. Я хочу понять, как всё было.
Я театрально взвыл, и мы немного посмеялись.
- Вот я заметила, - сказала она, смеясь, - твоей серьёзности хватает ровно на 45 минут. Ты всё ещё школьник. Я засекла: мы в десять примерно сели разбираться, сейчас без десяти одиннадцать. И тебе уже хочется на перемену. Съехать на пузе по перилам. Девочек за косички подёргать.
- Да! - сказал я. – Раз меня не целуют, то я школьник, и я требую большую перемену! И чай с пончиком. И чтоб пончик с повидлом.

продолжение следует