***

      О дороге своей не жалею               
                И другая судьба не по мне…      

Я военный строитель
повесть
                юность и выбор пути
    А в памятном 1958-м году я заканчивал десятилетку и передо мною встал вопрос, какой дорогой идти по жизни.
    Сразу после новогодних каникул всех ребят десятиклассников маленького степного городка Элиста с утра вызвали в военкомат. В городе в то время было две средних школы и в каждой по одному выпускному классу. Ребят в  выпускных классах обеих школ было человек десять.
   Нас рассадили в каком-то учебном классе и высокий, плотного телосложения майор поведал нам, что военкомату поступила разнарядка направить  в военные училища страны двенадцать человек. Сразу никто из ребят нашей школы согласия на поступление в военное училище не дал. Нам посоветовали подумать и отпустили. Через некоторое время в военкомат нас вызвали снова. Никто из нас, десятиклассников второй средней школы, согласия не дал и на сей раз. Вызовы продолжались многократно. Бывало, приходим   в школу, а у входа нас уже встречает директор школы Иван Степанович Немичев и тут же отправляет всех в военкомат. Такая прямолинейная, грубоватая настойчивость военных привела к тому, что  о поступлении в военные училища мы даже перестали думать. Приходя  каждый  раз в военкомат, мы с порога заявляли: «Не решил».  В феврале месяце все мы прошли медицинское обследование.  В марте  меня, единственного из нашей школы,  вызвали в военкомат, и направили в г. Ставрополь на медицинскую и мандатную комиссии. На мою попытку отказа ехать, занимавшийся с нам майор сказал, что мне в том году исполняется девятнадцать лет, я призывник, и меня они готовят к военной службе.
    В военном госпитале города Ставрополя я несколько дней проходил обследование. Из края в тот раз  нас собрали человек тридцать. После  медицинского обследования нас четверых парней привели в кабинет какого-то полковника, и тот, изучив наши личные дела, сказал, что мы направляемся на повторную, более тщательную медицинскую проверку. На следующий день нас повели в другое отделение госпиталя. Там мы ещё раз прошли всех узких специалистов, а после этого нас провели в большую комнату, где было много разной медицинской аппаратуры и специальных устройств. Нас поочерёдно усаживали на вращающийся стул и после нескольких минут вращения  просили быстро встать и подойти к столу. Усаживали на велотренажер, а к груди, к рукам и ногам присоединяли датчики с проводами и заставляли несколько минут крутить педали. Нам надевали на глаза тёмную повязку и заставляли несколько раз присесть, а потом двигаться по комнате в разных направлениях.
   Вечером того же дня капитан опять привёл нас  к полковнику. Сухощавый, среднего роста седовласый полковник теперь вызывал нас в кабинет по одному. Когда я вошел,  он сказал мне, что я   по состоянию здоровья могу поступать в любое военное учебное заведение, и предложил мне на выбор:  Ленинградское морское училище, которое готовило офицеров подводников, несколько авиационных, артиллерийских и прочих  училищ.  Я ответил, что я  не решил, поступать ли мне в военное училище или нет, что ещё не советовался с мамой. Очень вежливо полковник велел мне хорошенько подумать до утра  и принять решение, а завтра в десять он представит меня на мандатную комиссию.
    В кабинете Военного комиссара края было человек двенадцать: офицеры военкомата, убелённые сединой отставники с погонами полковников и генералов с «иконостасами» боевых орденов и медалей на груди, представители крайкома комсомола, врач.
    Когда я вошел, пожилой, высокий генерал взял со стола какую-то бумагу, накинул на мясистый нос в тяжелой оправе очки, неторопливо прочёл  содержание бумаги и, обращаясь к членам комиссии, сказал: «Это сын погибшего фронтовика. Его мама работает в колхозе. Учится парень хорошо, в прошлом году был комсоргом школы. Предлагаю дать направление». Присутствовавшие, молча, подняли руки, и генерал попросил вводить следующего.
   Через час я снова оказался в  кабинете седовласого полковника. Он, молча, вручил мне билет на поезд, дал расписаться в ведомости на получение денег на автобус от Дивного до Элисты и суточные, а потом сказал: «Езжай домой, думай, советуйся, решай в какое военное училище поступать. Не вздумай отказаться. Не напишешь заявление в училище – призовём на три года и направим служить туда, где и Макар телят не пас».
   Автобусная станция в Элисте располагалась рядом с военкоматом, и я с автобуса сразу же зашел отчитаться за командировку. Опекавший нас майор завёл меня в свой кабинет, и мы с ним долго там беседовали. Когда я сказал ему, что поступать в военное училище придётся, но хотелось бы в такое, где можно  получить хорошую специальность, майор  измерил меня долгим взглядом, потом откинулся на спинку стула, загасил в пепельнице папиросу, немного помолчал и сказал:
  - Ладно. Расскажу я тебе об одном таком училище. Оно какое-то необычное. Вот здесь, - он достал из ящика стола старенькую папку, развязал тесёмочки, открыл её, полистал в ней бумаги и продолжил, - оно Военно - техническое, строительное, но строго секретное. Не пойму почему. Что может быть секретного у строителей? Выпускникам лейтенантам дают  диплом техника – строителя. Кандидатов нужно  согласовывать с органами. Если ты согласен, могу сделать на тебя заявку. Только не говори – «подумаю». Надоели вы мне с вашими думами.
    Не знаю почему, но я тут  же и дал согласие.
               
Учёба в НВТУ
1
    Числа 30 июля прибыл я в горвоекомат, получил предписание явиться в Новосибирское Военное –  техническое  училище, проездные документы и суточные. А на следующий день отбыл в Новосибирск. Ехал поездом до станции Лиски Ростовской области, там сделал пересадку на поезд Харьков - Владивосток и 5-го августа добрался до Новосибирска. На  вокзале у военного коменданта получил информацию, куда следовать дальше и через час я был в посёлке Северный, на северной окраине Новосибирска, в в/ч 62849. Нас абитуриентов разместили в казарме военного городка.
     Первые дни мы выполняли различные хозяйственные работы, готовились к вступительным экзаменам. Я  узнал, что рядом в институте Железнодорожного транспорта большой недобор и принимают туда даже с трояками. Я, было, хотел сделать ход конём, но меня тут же и охладили - тебе в декабре исполняется 19 и, если провалишь экзамены у нас, мы тебя призовём на службу. Домой тебя не отправим. Делать было нечего, пришлось поступать.
   За себя я сдавал вяло, без охоты и напряжения. Даже физику и математику сдал на 4. Некоторые ребята, увидев, как я “щёлкал” математику, просили помочь подготовиться, а за одного парня из Ставрополя пришлось идти сдавать математику. В билете была и алгебра и геометрия. Меня одели в его одежду, сделали его причёску, и я сдал экзамен на 5. Меня просили стоять у двери и передавать шпаргалки тем, кто взял билет и не мог решить задачек. Меня зачислили.
   Нас переодели в курсантскую форму, распределили по ротам, взводам и отделениям. Я попал в третью роту, четвёртый взвод и в четвёртое же отделение. С 1 октября 1958 года мы приступили к занятиям. С того же дня официально и считается моя служба в армии.
   Как-то командира роты я толком и не помню. Всё время с нами был командир взвода лейтенант Щербаков. Помощником командира взвода был назначен курсант Алексей Градечный. Он призывался из Новосибирска, но в училище пришел с ВМФ, служил на Дальнем Востоке. Гонял он нас на первых порах прилично. На фоне всего училища он выделялся чётким командирским голосом. Под его команды было хорошо ходить в строю. Его мы побаивались, уважали, им гордились и учились командовать. Я всю свою службу вспоминал его с большой благодарностью. Это был и наш курсант и командир такой, каким и должен быть командир: порядочен, справедлив, требователен, заботлив. В любое время подходи с любым вопросом. Он выслушает, вникнет, прямо по-мужски ответит.
   Командиром отделения нам назначили Юрия Жучкова. Он был не большого росточка, как и Градечный, носил усы, но слегка картавил, и над его командами мы часто посмеивались. Он к моменту поступления в училище, года два отслужил в Красноярске – 26 военным строителем. Много рассказывал про работы под землёй, на сооружении оборонных объектов. Со второго курса он стал попивать и похаживать в самоволки. С командиров отделений его сняли. Назначили сначала на наше не управляемое отделение Валентина Лапина. Валька авторитетом у нас не пользовался. Любил он много поесть да поспать. Был ленив и неряшлив, учился с трудом. Мы, практически, с первых дней его командования стали над ним издеваться. В конце - концов, хорошенько его подставили, и командование снова сменило нам командира. На сей раз назначили Алексея Корниенко. Мы привыкли к четким командам, не допускавшим их неисполнения. А Лёша был парень стеснительный, робковат, и возложенные на него обязанности исполнял по принципу – лишь бы исполнить требуемое от него бедного. Одним словом, это был наш парень. Когда его назначали, он отказывался, и нам пришлось его даже уговаривать.
   Из преподавателей мне больше всех запомнился старший лейтенант Дубинкин. Читал он нам части зданий и сооружений. Все мы его любили и уважали. Он отлично играл на семиструнной гитаре. Иногда приходил по вечерам к нам в казарму или в учебную группу и играл.
   Запомнился подполковник Михаил Сорокин, который люто ненавидел майора (позже стал начальником училища) Осокина, преподавателя истории КПСС. Запомнился прекрасной души человек подполковник Зайцев. Преподавал он нам огневую подготовку, тактику и связь. Он не любил когда  офицеры   Биленко и Топчий,  выжимали, солдафонствуя, из курсантов последние соки. Зайцев кратко, точно и очень понятно излагал нам так материал, что учить его предметы на самоподготовке  не было необходимости. В моём дипломе за училище есть одна единственная тройка. Её за «Историю КПСС» поставил мне майор Осокин. Сделал он это за то, что я однажды над ним хорошенько поиздевался. Было это на втором курсе весной. Мы с Петром Харитоновым по пути из жилого городка в учебный корпус зашли в магазин. У меня были деньги и мы решили купить чего-нибудь поесть. Слева от входной двери был отдел, где продавали водку и вино, с угла и напротив входной двери продавали молочные продукты, а справа от двери был хлебный отдел. От двери вправо и вдоль прилавка стояла большая очередь, в  винный отдел было человека два. Стоять большую очередь времени у нас не было. Я подошел к продавцу винного отдела, дал ей три рубля и попросил, чтобы она принесла нам банку сгущёнки и две булочки без сдачи. Женщина прошла в хлебный и молочные отделы, взяла нам требуемое. Покупательницы тётки на нас «зашипели». Мы сгребли с прилавка покупку и поспешили на выход. И тут увидели, что в очереди у прилавка напротив входной двери стоит майор Осокин. Когда мы вышли уже на дощатый тротуар, увидели, что за нами из магазина спешно вышел майор Осокин. Банку сгущёнки я к тому времени уже засунул в правый карман брюк. Понявши, что к чему, я сунул руку в правый карман и резко прибавил шагу. Прячась правым боком за Петра, «испуганно» оглядываясь назад, я торопил и торопил Петра в движении. Осокин, почти бежал за нами бегом. Петя не мог понять, почему я так спешу. Когда дошли до учебного корпуса, я бегом перебежал через дорогу и готов был нырнуть в проходную. Но тут послышался окрик Осокина: «Часовой! Задержать! Задержать их!» Стоявший на КПП третьекурсник скомандовал нам остановиться. Снявши фуражку, вытирая бритую голову носовым платком, запыхавшись, подбежал майор Осокин. «Выньте, выньте руку из  кармана», - на ходу прокричал он мне. Я вынул руку из правого кармана. Подойдя ко мне, уставившись своими узкими серыми глазками на мой карман, Осокин снова скомандовал: «Выньте содержимое правого кармана!» Я, состроивши безвинную, удивлённую рожу, вынул сгущёнку. Тяжело дышавший майор поперхнулся, напрягся до посинения лица, резко развернулся, и устало пошагал обратно.
   Я, получавший на первом курсе по истории КПСС одни пятёрки, с тех пор стал по этой дисциплине только троечником. Осенью 1960 года, в учебной части со мной вели беседу, предлагая пересдать три имевшихся у меня четвёрки, чтобы оканчивать училище с красным дипломом. Когда я кратко рассказал капитану, почему у меня пошли тройки по истории КПСС, разговор о красном дипломе был окончен. 
   5-го декабря (в день и в честь сталинской Конституции) мы приняли присягу. Присягали на плацу. Стоял 30 градусный мороз, а мы в сапогах и шинелях стояли в строю не менее 1.5 часов. Когда нас завели в коридор учебного корпуса и построили в правом крыле второго этажа, штыки карабинов посинели и покрылись толстым слоем инея, так настыл на морозе металл. Мы промёрзли до костей, но так надо было по уставу и мы стерпели.
    13  декабря, в день моего рождения, того же года, нам сыграли тревогу и устроили соревнования среди взводов училища по гонкам на лыжах на 25 км. Финиш располагался на стрельбище за станцией Иня Восточная. По прибытии на финиш каждый курсант должен был из карабина поразить  грудную мишень на удалении 100 м., и ростовую из пулемёта на 250. На лыжах я ходить не мог, но я ведь хорошо бегал средние дистанции. Всю дистанцию я  бежал трусцой с лыжами на ногах.  Бежал с головной пятёркой. Там были лыжники - разрядники Гена Воротилин из Новосибирска, взводный, Юра Садырин с Урала и др. Метров 500 я не дотянул до финиша и, полностью выдохнувшись, стал от этой пятёрки отставать. Гена Воротилин по распоряжению взводного стал забирать у меня карабин, вещмешок, показывать, как идти на лыжах. Спрашивает:
   - Сам вон до того лесочка дойдёшь?
   - Туда? - отвечаю, - дойду, а что?
    - А там спуск на стрельбище и финиш.
   Я отобрал у Гены карабин, вещмешок и рванул вперёд. Он боялся, что я не съеду с горы, но в Элисте с гор то мы на лыжах катались. С горы я спускался свободно на одном коньке, а на лыжах прыгал с трамплина. Прибыл я на финиш, поразил обе мишени и получил от взводного первую благодарность и внеочередное увольнение. В увольнение я не пошел, т.к. идти было некуда, но увольнительную записку взял. Тут уж остаток дня я был человек свободный - я в увольнении. Ни тебе полов, ни уборки посуды в столовой, даже после себя, никаких построений,  уборки снега на закреплённой территории и проч.
   Взводный лейтенант Мещеряков (выпускник 1958 года, его родной младший брат учился с нами)  мои атлетические способности сразу и оценил - назначил  ограждающим. Каждую пятницу он устраивал нам тревоги, и кроссы на пять километров по полной выкладке. С красным флажком я бежал за взводом, ограждая взвод от транспорта. Естественно, все отстававшие были мои. На километр - два хватало духу у Саши Кирилова и Петра Харитонова, моего соседа по парте. Потом они отставали, и я забирал у них оружие и вещмешки, а потом и тащил их, чуть ли не волоком до самого училища. Поднимал нас лейтенант Н. Мещеряков в пять. Прибегали в казарму в 5.55. Он делал нам отбой, а в 6.00 общий подъём и далее всё по распорядку.
    Первый раз из боевого «ТТ» я выбил две девятки и семёрку. Взводный записал меня в команду спортсменов взвода. К весне нам разрешили ездить на тренировки. Я основательно занялся спортивной гимнастикой, которой занимался ещё в школе. Ездили на тренировки в спорткомплекс общества «Динамо». Осенью на втором курсе я выполнил третий спортивный разряд и начал заниматься по второму. Принимал неоднократно участие в соревнованиях. Для очков команде меня выставляли на первенстве области среди клубных команд как третьеразрядника, и я приносил клубу хорошие очки. Второй разряд не получил по причине травмы плечевого сустава.
    Нас, группу третьеразрядников, возглавлял Юрий Шабельный. Он был посильнее всех нас по гимнастике, кажется, он успел получить второй спортивный разряд и готовился к защите первого, но не получил. Отдельно от нас занимались Альберт Черемисин и Яша Будилин. Они в училище пришли уже хорошо подготовленными по гимнастике и быстро росли в спортивных достижениях. Оба выполнили нормы КМС, были чемпионами области и клуба «Динамо».
   Наша группа и взвод были очень спортивны. В нашем отделении служил известный в области борец по классической борьбе Гена Воротилин. В училище он поступил уже будучи, кажется, перворазрядником. В училище занялся самбо и добился отличных результатов. Отлично бегал на лыжах Юра Садырин, прилично боролись Володя Лысенко, Генка Москаленко, Валька Лапин.
   Ездили мы на тренировки через день по личному знаку (был такой у каждого вместо увольнительной). Тот знак давал право свободно перемещаться по городу. Я с началом  регулярных тренировок бросил курить, тянулся в учёбе. Ведь, тройка и тренировки прекращаются. 

               
2
Мои друзья и приятели по училищу:
     За парту ко мне посадили Петра Михайловича Харитонова.   Родом он из Удмуртии. Вначале плохо говорил по-русски. Зачислили его в училище как представителя нацменьшинств без экзаменов, к тому же, он был из многодетной семьи. У него потом и своих было пятеро детей. Взводный приказал мне помогать Петру в учёбе – быть его шефом. «Если Харитонов получит хоть одну двойку, ты у меня получишь больше» - сказал он мне. В математике в начале учёбы Петя был «ноль». Когда я однажды объяснял ему, что такое  “синус”, он сказал мне: “ Вот видишь, ручка. Вот так же покажи мне и твой синус”. Много я с ним мучился, но высшую математику мой подшефный сдал на 5, а я на 4. Я просто не готовился к экзаменам. А сколько мне приходилось объяснять Петру сопромат или теоретическую механику, сколько приходилось делать за него чертежей?! Но мы всё преодолели. Он успешно окончил училище и уволился из армии подполковником заместителем командира полка по тылу.
    Раз сидели мы с Петей за одной партой, то и был он мне в училище самым близким другом. В строю я стоял у него в затылке (по росту). Ответственно говорю, что это был глубоко порядочный, не терпевший малейшей несправедливости, зазнайства, хитрости, нечестности парень. Все мы при малейшей возможности, когда не видели командиры, старались чуть-чуть сачкануть, что-то недоделать, утаить и т.д. Петя этого не мог терпеть. Он всегда говорил: «Пусть меня накажут, пусть выгонят из училища, но врать, скрывать, отказываться я ни когда не буду. Мне это противно, я, сам понимаешь, сам себя не буду уважать». И когда все мы делали что-то не то, Петя нас, конечно же, не выдавал, при разборе, переживал,  сжавши зубы, сильно  краснел. А после командирских разбирательств всё своё негодование выливал, конечно же, на мне в первую очередь. Если я не каялся, да ещё и начинал с ним спорить, он поднимался из-за стола, и, обращаясь ко всей группе, высказывал своё возмущение моим поведением. Саша Гордоделов, при этом, часто крутил пальцем у виска, остальные посмеивались.
    С весны 59-го я стал пописывать в окружную газету. Писал под псевдонимами заметки, стишки, иногда отзывы на публикации, небольшие статьи. Мне регулярно поступали небольшие гонорары по 2.5, 3 иногда 7-8 рублей. Бывало и больше. Однажды Петро устроил мне разбор полётов. «Где ты берёшь деньги? Мы с тобой получили по 10руб. Ты купил то-то и то-то, ешь после тренировок в буфете «Динамо», ходил с Людмилой в театр и деньги у тебя ещё остались. Ты воруешь!» Распалился он при этом так, что стал говорить в аудитории во весь голос. Я, как мог, оправдывался. Пообещал даже, что всё расскажу,  но потом, позже. О своих публикациях рассказать не смог, стеснялся, стал врать, что получаю переводы из дома и от друзей, или пользуюсь деньгами Люды. Он её хорошо знал и постоянно мне выговаривал, что я поступаю недостойно, хожу в театр на деньги девушки.
     Петя прекрасно ходил на лыжах, а вот на марш - бросках в первое время быстро уставал и я, как ограждающий, всегда помогал ему. Но уже на втором курсе он  бежал неплохо. В походах, на полевых занятиях мы ели с ним из одного котелка. Он всегда в свой котелок брал два первых, а я два вторых. Как бы он не был голоден, он всегда заканчивал есть первым, заставляя меня доедать. Я до училища бегал средние дистанции, участвовал  в городских, республиканских и даже в зональных Северного Кавказа соревнованиях школьников и был худющ. Кто-то из ребят приклеил мне даже кличку – «Худой». Петя старался меня поправить.
     Мы так привыкли друг – к другу, что когда нас с ним разделили в разные роты на стажировке в Томске, мы  всё равно каким-то образом всегда были вместе. Или я сломя голову бежал к нему, или Петя, как привидение неожиданно появлялся у меня в роте. Постоит, посмотрит и тихо уйдёт, видя, что я чем-то занят. А у меня, после этого, поднималось настроение, легче работалось.
     По разнарядке после училища он попал в Навои. Как же мне не хватало его! Будучи на совещании в Москве, я нашел офицера из Навоинского Управления войск. Но Петя был где-то на удалённой точке и почтового адреса его части и квартиры тот офицер не знал. Я написал Пете записку, указал свой адрес, попросил писать. Но так и не дождался от него ни единой весточки. Вторую попытку установить с ним контакт я сделал уже, будучи замполитом полка. Опять, на совещании в Москве через офицера передал ему привет в Кирово -Чепецк, сообщил свой адрес. И снова тишина. Почему он не ответил, не знаю. Офицер из Кирово-Чепецка служил с Петей в одном полку, письмо моё передал наверняка. Несколько лет назад, когда Борис Максимов прислал мне списки наших ребят и места проживания я собрался ему звонить, но Петя, к моему глубокому сожалению, уже из жизни ушел. Его я буду помнить до конца моих бренных дней.
      В училище мы были дружны и с Геннадием Марковичем Москаленко. Он сидел на первой парте впереди меня. Талантливый был парень. Был у него  простенький фотоаппарат «Смена». Так он во время самоподготовки набором надфилей, маленьким молоточком, обычными ножницами реконструировал его. Аппарат стал снимать на плёнку 35 мм не 36, а 72 кадра. Приспособил к нему другой, более мощный объектив. Свои чертежи он послал на завод. Не знаю – по его ли разработке или нет, но через несколько лет в продаже я видел «Смену» снимавшую 72 кадра на плёнку 35 мм. А когда подполковник Зайцев взял его в свои помощники в  кабинет огневой подготовки, там он занялся изучением нашего и зарубежного стрелкового оружия. Читал специальную литературу. Где-то вычитал, что у сверхзвуковых истребителей проблема со скорострельностью пушек и пулемётов. На большой скорости трудно добиться кучности стрельбы. И Гена придумал, как увеличить скорострельность этого оружия. Он выполнил чертёж пулемёта, у которого два ствола. Затворы соединил рычагом – коромыслом  на оси. После выстрела одного ствола отдачей, затвор, двигаясь назад, посылает затвор второго ствола вперёд, и тот досылает патрон в патронник ствола и производит  выстрел. И цикл повторяется. По его прикидкам скорострельность должна быть адской. Свои чертежи и их описание с помощью подполковника Зайцева и командования училища Гена послал  в какое-то КБ. Оттуда вскоре пришел ответ, в котором говорилось, что идея оригинальна, будет обязательно внедрена, но о ней надо помалкивать. Мне о своей идее Гена рассказал по большому секрету.
   Служить мы с ним попали в Красноярск-45. Служили в одном полку. Гену сразу избрали комсоргом полка, а меня его заместителем. Но я командовал 8 лесной ротой и в комитете комсомола полка бывал редко. Потом, когда восьмой полк расформировали, Гена служил в роте механизаторов в полку на промплощадке. Через год меня избрали комсоргом 732  автомобильного ВСО. Однажды во время моего ночного дежурства на линии один водитель не вписался в поворот и опрокинулся с автомобилем в глубокий кювет. Я вёл колонну машин с песком на растворный узел. Когда подъехали к городу, остановился и посчитал машины. Одной из 12 не оказалось. Вернулся в карьер и стал искать. Нашли бедолагу в кювете кверху колёсами. Кювет был засыпан снегом, и самосвал бортами завис на его стенах,   кабина до  земли не достала. Солдатик был невредим, но самостоятельно из кабины выбраться не мог. Когда мы нашли пропавший самосвал, я проехал в общежитие, разбудил Генку. Он позвонил к себе в роту, дал команду и через час к месту аварии приехал подъёмный кран. Покорёженный самосвал мы отбуксировали в гараж, я вызвал из отряда бригаду автослесарей и аварийный самосвал на утро в первую смену ушел на линию. Так я избежал неприятностей.
 В отпуске сделал предложение своей однокласснице Катюшке и они стали мужем и женой. Удивительно симпатична и внешне и по содержанию была эта девушка. Она окончила филологический факультет пединститута, работала учительницей в школе. Ладно сложенная, росточком с Гену (Он был ростом 165 см), скромненькая, удивительно женственна и ласкова. Я к тому времени уже женился на Людмиле. Мы жили в двухэтажной брусчатке в районе клуба строителей, а Гена получил двушку напротив кинотеатра «Мир» в пятиэтажке.  Мы дружили семьями. Однажды решили сходить вчетвером в кино. Мы с Людой купили на всех билеты, пришли и ждём Москаленковых у кинотеатра. Их нет. Дали третий звонок. Я проводил Люду в зал, а сам, пока будет идти журнал, решил сбегать за опоздавшими. Когда прибежал к ним, удивился, что они и не думали собираться. Я стал пытать Гену, что к чему. Он проводил меня на улицу, что бы там всё объяснить. Когда вышли из подъезда и прошли за угол дома, Гена мне сказал, что он стесняется появляться на людях со своей женой. Симпатичное личико Кати по-детски было всё усеяно конопушками. К тому же она ещё и была беременна. При этих его словах я озверел и со всей силы двинул друга в лицо. Он спиной прижался к стене дома, а я несколько минут с остервенением лупил его.
    На следующий день он откуда-то позвонил мне в полк и, чуть не рыдая, стал благодарить меня за «урок».
     Все годы службы в Заозёрке он просился на учёбу. Изучать хотел технические дисциплины, но не строительство. Ему не разрешали. Он стал пить, добиваясь увольнения. Однажды в подпитии, на замечание какого-то полковника съездил тому по физио. Гену судили судом чести. А тут объявили об отправке солдат и группу офицеров  на стройку в г. Ломоносов. Гена попросился и уехал. А я после расформирования 7-го полка уехал в Томск -7. Так мы и расстались. 
    Я уже упоминал, что жили мы в общежитии с красавцем Лёшей Асаулюк.  У него вначале не получалось со службой. Он крепко выпивал. Дело доходило черты, за которой служба уже была несовместима. Однажды в общежитии едва не произошла с ним трагедия. Пьяным, он чуть не вывалился из окна комнаты на 5 этаже. Как лежавший на кровати рядом Гена Москаленко успел его схватить за ногу - не представляю. Мы едва сумели вдвоём затащить его в комнату. Но вот однажды познакомился он с девушкой Соней. Ох, и красива ж была та дивчина! А какая строгая и недоступная! Наш Лёша в полном смысле слова сошёл с ума. Возможно ли было Лёше появляться перед Соней в подпитии? Она не подпускала его к себе даже с запахом табака, и он бросил курить, не то чтобы пить. Долго он обхаживал свою возлюбленную. Наконец они поженились. Когда получили жильё, Лёша попросил меня помочь с машиной для переезда. Я отдал распоряжение одному водиле. Но его кто-то перехватил и заставил возить бетон. С линии он слинял, побоялся не выполнить моё распоряжение, но кузов-то ему испачкали. В спешке кузов воин не помыл. Досталось же  мне от Сони за перепачканные её вещи.
   В 2008 я навестил Бориса Михайловича Максимова. Он предложил мне позвонить Лёше Асаулюку и набрал номер. К телефону подошла Сонечка. Я поздоровался и представился, попросивши к телефону Алексея. И тут же услышал: «Это тот, что дал нам грязный самосвал?» Посмеялись и мило побеседовали. Когда  у них родился первенец, мы компанией были на обмывании. Как преобразился наш Лёша! Высокий, стройный, с гордо поднятой головой офицер всем своим видом всегда выдавал до мозга костей военную косточку. А тут перед нами предстал   совершенно другой человек. В переднике, с тряпочкой в руке, мечущийся по комнате в житейских хлопотах Лёша, ежеминутно делал нам замечания, чтобы мы ненароком не наследили, чтобы не шумели, не ляпнули чего лишнего, а то попадёт от Сони. Я радовался и мысленно благодарил тогда бога и Соню за возрождение нашего Лёши. Прозвучала команда готовиться в командировку в Карталы. Лёша уехал, готовился и я, но меня оставили, ведь я был на выборной должности.
   Не плохие отношения у меня были со всеми ребятами нашей группы, взвода и роты. Дружил с Юрием Шабельным и Володей Пичужкиным, Володей Лысенко, Володей Карачабановым и многими другими.  Карачабанов в составе московской комиссии приезжал к нам в Томск -7. Но программа их работы была очень напряженной, проверяли они другие части и мы не смогли с ним как следует пообщаться. Я приглашал его к себе домой, он обещал заскочить, но так и не пришел. Был занят.    
    Из города Дивного (100 км от Элисты) Ставропольского края был у меня в училище земляк Коля Мещеряков. Мы были с ним в  училище в разных взводах, поддерживали связь от случая к случаю, а в Заозёрке дружили и встречались часто, хотя служили в разных полках.  Он познакомился с милой девчушкой и вскоре женился. Все мы были на его свадьбе, я фотографировал. Но тут случилось с ним несчастье. Умер командир второго полка. Полковника хоронили со всеми воинскими почестями. Для прохождения торжественным маршем после погребения была сформирована офицерская коробка. Одеты мы были в парадные шинели и хромовые сапоги. Мороз в тот день стоял за 30. Промёрзли мы все до костей. Коля простудился и заболел. Очевидно, пролечился он недостаточно, его болезнь переросла в туберкулёз. После лечения у нас в госпитале его направили в санаторий на границе Армении и Турции. Лечился он там шесть месяцев. Болезнь залечили, но из армии уволили..
    Особой строкой должен поведать обо всём сохранившемся в моей памяти о Максимове Борисе Михайловиче.   В училище  все мы звали его Макс.  Обучались мы с Борисом в разных курсантских взводах и группах, потому близких отношений быть не могло, но разве можно забыть смуглолицего крепыша с тёмными, какими-то острыми, быстрыми, умными глазками? Я до училища занимался спортом и пока нам не разрешили ездить на занятия гимнастикой в новосибирский клуб «Динамо», по мере возможности хаживал в спортзал училища. По периметру зала стояли гимнастические снаряды, а в центре зала всегда был расстелен ковёр из матов, покрытых грубой тканью, кажется из старых солдатских одеял. На ковре, как правило, были борцы наш Гена Воротилин и Макс.
     У нашего взводного было правило, если ты занимаешься каким либо видом спорта, то обязан на соревнованиях на первенство училища выступать во всех видах. Нам, занимавшимся спортивной гимнастикой, приходилось и таскать штангу, и бороться на ковре. Борьбе нас к соревнованиям готовил Гена Воротилин.  Обычно, после показа приёмов, при их отработке мы с Геной Москаленко вдвоём боролись против Воротилина. Наш тренер быстренько нас обоих укладывал, делал нам больно и гнал с ковра, так как  очереди ждали другие. Чаще всего это была команда Макса.
    Запомнилась мне встреча с Максимовым в одном из наших учебных походов. По причине ушиба позвоночника меня и ещё троих курсантов зачислили в группу имитировавшую противника. На марше мы должны были нападать на шедшую в полном  боевом снаряжении колонну училища и завязывать учебный бой. Первый раз мы замаскировались слева от дороги на большой поляне. Разведка части, совершавшей марш, нас не заметила. Не обнаружило «противника» и боевое ограждение. Гена Воротилин, шедший в составе боевого охранения, даже наступил на мой штык, а меня не обнаружил. Лежал я в яме густо заросшей большущими лопухами. На рассвете выпала обильная роса и он, очевидно, не захотел мочить обмундирование и не полез проверять лопухи. Шедшую на марше колонну мы, конечно же, холостыми, обстреляли.
     После короткого учебного боя нас подполковник Зайцев повёз на машине дальше.  Шедшим колонной сделали разбор учебного боя,  разведку и боевое охранение  заменили, и колонна снова двинулась по заданному маршруту.
     Километрах в пяти подполковник Зайцев снова выбрал большую поляну, велел нам окопаться, замаскироваться на западной её окраине, а когда подойдёт разведка «противника» завязать с нею «бой». Я лежал в цепи правофланговым. Восточная окраина поляны, откуда должна была выйти колонна, напротив меня густо заросла подлеском. Плотной стеной стояли тонкие белоствольные берёзки, росли какие-то колючие кусты. Пройти сквозь  заросли было непросто.
    Минут через сорок после того, как мы окопались, на поляне появилась разведка. Это было отделение курсантов, в котором служил Борис Максимов. К левому флангу наших позиций по чистой от леса поляне разведчики подошли быстро, были обстреляны и уже вели бой, а на моём фланге долго  ни кого не было. Подполковник Зайцев подал мне сигнал выдвинуться к зарослям березняка и занять позицию там. Если ни кто из зарослей не выйдет, я должен был открыть огонь во фланг разведгруппе.
    Только я залёг за пнём в высокой траве, как услышал перед собой треск сучьев и тяжелое дыхание. Вскоре показался и разведчик. Он, закинув за спину автомат, орудуя малой сапёрной лопатой, руками, плечами и туловищем, продирался сквозь гущу зарослей берёзок. Я сразу же дал по разведчику короткую очередь и отошел на свою прежнюю позицию. Взлетела над лесом красная ракета, это разведчики оповестили колонну об обнаружении противника,   в лесу послышались команды офицеров и через несколько минут на поляне появились цепи подразделений, готовившиеся нас атаковать. Посредник дал команду «отбой тревоги», атаковавшие нас стали выходить на дорогу и строиться. А из березняка вылез, показывая мне кулак… Макс. Посредник приказал ему упасть мною «убитым». 
    После училища с Борей мы встретились в Красноярске -45. Я первый год служил в восьмом полку, а он в первом. В двухэтажном брусчатом общежитии, где жили  все мы выпускники 61 года, я появлялся очень редко, так как покинуть свою лесную роту я мог только с разрешения командования полка.
    Празднуя то ли День Советской армии, то ли Первомай, мы однокашники решили собраться в местном ресторане. Располагался ресторан в брусчатом двухэтажном доме на улице Комсомольской. Естественно, со службы к одному часу освободиться и прийти в ресторан всей компанией сразу мы не могли. Пришедшие первыми, заняли столики для задерживавшихся. Но тут компанией пришли матросы. Они отслужили кто год, кто два года на точках на Новой земле. После надземных там испытаний ядерного оружия все они получили приличные дозы облучения и были демобилизованы с условием направления  на работу на предприятия Минсредмаша, медики которого имели опыт лечения лучевой болезни.
     Мы сказали морячкам, что все столы заняты, сейчас подойдут наши ребята, но они пошли напролом и стали занимать свободные столики. А мы, пришедшие первыми, уже ведь и немножко поддали. Обеденный зал ресторана состоял из двух больших комнат. Мы с Геной Москаленко сидел у стены второго зала, потому не ведаю, кто первым «зажег спичку» драки – наши или матросы, но драка с первой минуты приняла жесткий характер. Трещали столы и стулья, летела на пол посуда. На нас, атаковавших  из второго зала, матросы двинули  грязный от  пищи стол. Я стал обходить тот стол справа и тут увидел ловко орудовавшего кулаками Макса. На меня замахнулся крепкого телосложения матрос, но я увернулся, и он своим приличным кулачищем долбанул о стену. От боли в руке матрос взвизгнул, на мгновение развернулся ко мне боком и принял очень неустойчивое положение. Я с силой его толкнул. Матрос потерял равновесие, упал, а через секунду мимо моей головушки пролетел стул и угодил в окно. Оконная рама, со звоном разбитого стекла распахнулась наружу. К тому моменту,   по звонку администрации ресторана приехало две машины патрулей. (Экипаж каждой машины комендант гарнизона подполковник Улезченко всегда формировал из десяти крепких парней во главе с офицером). Наши ребята забаррикадировали входную дверь и не пускали патрульный наряд вовнутрь. Драка стала стихать. Я стоял в проёме между залами, уставившись на входную дверь, и размышлял, что делать. Ребята, бывшие во втором зале, стали прыгать в окно и делать ноги. Тоже самое сделал и я, выпрыгнув в окно. Впереди меня за угол шмыгнул Макс. Выбежал я на улицу Комсомольскую и направился в свою лесную роту, до которой от конца улицы было пять километров.
   Осенью того же 1962 года меня перевели в 731 ВСО комсоргом отряда. Отряд располагался в одном военном городке с первым полком, в котором служил и Борис Михайлович. Там встреч с ним я абсолютно не помню. А когда расформировали первый полк, наш отряд и остатки первого полка влили в седьмой полк, мы с Максом оказались в одном полку. Я был избран комсоргом седьмого, Боря был заместителем командира роты. Все спортивные мероприятия в полку и в УВСЧ без его участия и организации не обходились. Все спортсмены нашего полка всё свободное время крутились возле Бориной роты. Этот непоседа всё время куда-то спешил, постоянно чем-то был занят, всегда с кем-то, чего-то добиваясь, спорил. Почему комсоргом полка не избрали его? Я в сравнении с Борисом был бледной, малозаметной тенью. А когда стали готовить отряд военных строителей на строительство ракетной базы в Карталы и подбирать туда группу офицеров, я, как холостяк, был из нашего полка первым кандидатом. Мою фамилию в команду на отправку начальник штаба майор Шадрин Иван Порфирьевич и подал, но вмешался замполит полка подполковник Шишкин и отстоял меня, потому, как я был на выборной должности. А Боря, попросившийся в команду, был в неё включен и уехал. Больше мы с ним нигде, ни разу за время службы не повстречались.
    Не знаю, смогу ли я словами выразить ту благодарность Судьбе, что среди нас выпускников НВТУ 1961 года оказался  энергичный непоседа, энтузиаст и романтик Борис Михайлович Максимов. Взять и разыскать всех нас! Такое мог совершить только наш уникальный МАКС. Он прислал письмо, я позвонил, потом встретились на несколько минут в Москве.
    Мало того, что он всех нас разыскал, собрал всех нас адреса и телефоны, составил погруппно списки, так он же ещё и подвиг нас на написание воспоминаний! Что я и представляю читателю.
     Для работы над сборником Борис Михайлович дал мне ознакомиться с его перепиской с нашими ребятами. Только чтение писем моих однокашников Борису Михайловичу потрясло меня до глубины души, захватило всего меня и унесло в водоворот воспоминаний, зарядило на работу так, что я принялся за работу над этим моим сборником так, как не работал ни когда раньше. Как, какими словами, кто сможет выразить благодарность нашему товарищу за эту проделанную им гигантскую работу? В каком ещё воинском коллективе был и есть такой товарищ? Эти слова благодарности и признательности, не плод только моих размышлений. Так пишут Максимову все наши ребята, кого он разыскал.  Ведь Борис Михайлович из скучных дней пенсионеров - дачников вернул нас в дни нашей юности, в дни нашего становления, в трудные годы службы Родине. А что есть более дорогого у каждого из нас?!
     Чтобы полнее охарактеризовать Бориса Михайловича, нужно писать и писать. И  я не уверен, что смогу полно охарактеризовать этого незаурядного человека. Все мы, за годы службы прошли через немалые трудности и испытания на прочность. Но то, что выпало на долю нашего Макса, какие трудности и испытания он прошел и добился успехов в службе, честно скажу, меня поражает.
      Он пишет о своём конфликте с командиром первого, а затем седьмого полка в Красноярске-45. Заявить полковнику Законову, что он поступил недостойно, как офицер, как человек не сдержавший своего слова?! Отказаться служить под началом такого командира?!  «Да вы что!» - скажет вам всяк, знавший полковника Законова. Этого зверя боялись не только военные строители, на глаза ему лишний раз попадаться боялись даже старшие офицеры нашего полка. А ведь все они прошли войну, все уже добивались ухода на пенсию.
     Перед получением солдатами полка денежного содержания, врач полка занимался доставанием костылей. Последний год Законов ходил на костылях.. Ему  ампутировали правую ногу из-за прогрессировавшего сахарного диабета. И вот, каждое утро всех, употребивших спиртное и совершивших самовольные отлучки,  а после получки их бывало десятки,  доставляли в кабинет командира полка. Мат и истошный крик Законова слышен был не только в штабе. О головы и спины многих провинившихся командир полка вдребезги разбивал  свои костыли.
    А Борис Михайлович, проявив свой характер, добившись отмены наказания объявленного ему Законовым, и добившись в обход него поступления в ВУЗ, ещё целых два года успешно служил под началом этого офицера!
     А трудности начального периода строительства в районе г. Карталы! А строительство объектов в Читинской области! Вот через какие тернии прошел Борис Михайлович Максимов к звёздам полковника, офицера центрального штаба Управления строительства Министерства обороны СССР.
3
    Но  вернёмся в нашу альма-матер.  На Первое мая и 7 ноября в городе Новосибирске проходили военные парады. Месяца за два начиналась к ним подготовка. Сначала тренировались в ходьбе строем в училище. Недели за две начинались тренировки  на центральной площади у оперного театра. Нас обычно поднимали в час ночи, грузили в армейские автомашины и везли на центральную площадь города, которая к тому времени уже была оцеплена солдатами, и там начинались прохождения колонн. Только однажды на втором курсе мы ехали экипажем на открытых  бронетранспортёрах. Я стоял за башенным пулемётом. На параде головой треснул под зад кинооператора, которого в корзине плетенке перемещали над проходившими коробками стрелой специального крана. Машинист крана замешкался, не успел во время поднять выше оператора. Я же застыл и не мог шевельнуться. Потом на телеэкране был соответствующий скачок кадра. (Подскок вверх) Я был в солдатской каске, и мне не было больно, а вот оператору, скорее всего, по заднице досталось.
  Все остальные парады приходилось шагать и шагать. На параде шли с карабинами на руку. Штык должен был быть над плечом впереди идущего  выше на 10 см, и от его правого  уха тоже на 10 см. Ногу приходилось тянуть до горизонтального положения. Наше училище, как местное, принимало участие в парадах почти полным составом. Из Омска и Красноярска привозили от училищ по одной - две коробки, естественно, лучших из лучших строевиков, и, тем не менее, наше училище всегда проходило лучше всех. Почти всегда мы получали поощрения за первое или второе место по прохождению на параде.
   Учёба давалась мне легко, и я не прилагал особых усилий ни на уроках, ни на самоподготовке, ни на экзаменах.  Легко усваивал и военные дисциплины. Отлично стрелял из всех видов оружия. О спортивной подготовке и говорить было нечего. Нас спортсменов взводный выставлял командой на все соревновании. Мы были и борцами, и штангистами, и легкоатлетами. Если не брали призовое место, то взводный нам запрещал ездить на тренировки и в следующий раз, мы на соревнованиях давили всех.
   В 1960 году в апреле месяце у нас были соревнования на первенство училища по многоборью. Команда нашего взвода заняла первое место  и командир роты всем нам, членам команды, объявил по двое суток увольнения.
   Местные ребята поехали по домам, а куда податься на двое суток нам, иногородним? Пошел я в увольнение после парада 1 мая. Побродили по городу, в кафе на Красном проспекте попили какао с пирожками и поехали в училище. Второго мая с утра, поехали в город снова. Вернулись к ужину. Приходим в казарму, а там  идет подготовка к вечеру танцев в клубе строителей. Для нас курсантов вход свободный. Могли идти все. Танцы до 10.00. Мы, увольнявшиеся, отметились о прибытии из увольнения и двинули тоже на танцы.
   Я долго стоял с ребятами у стены, потом заметил работавшую в оргстроевом отделе нашего училища Фаю и пригласил её танцевать. Она вела себя как-то развязно, показушно модной. Закончился танец, Фая потребовала, чтобы я отвёл её на место. Делать нечего, повёл я её через зал. Подходим к стене, где стояла стайка девушек, смотрю, стоит худенькое, глазастое, с короткими косичками и повязанными в них бантиками ЧУДО. В этот момент снова заиграла музыка, и я машинально взял ту девушку за руку и властно повёл танцевать. Вид у неё был какой-то необычный. То ли она меня испугалась, то ли до такой степени была стеснительна, а может быть, ей было неловко  перед подругой детства Фаей. До конца танцев я не отпустил ту девушку, а потом пошел провожать. По дороге едва осмелился спросить её имя. «Люда», - процедило моё чудо.
   Проводив свою  знакомую, я пулей летел в казарму на поверку, а перед глазами стояли её большие, чистые, бездонные, глазищи. Уже не помню, где и как мы встретились с ней следующий раз. Но встречались мы после того постоянно, как только я или она имели время. Мы много раз ходили с ней в театры: оперный, музкомедии, драматический. Ходили в кино, просто гуляли по Северному посёлку. Когда у меня выдавалась возможность, я направлялся на улицу И. Земнухова, дом 13 и, стесняясь зайти к ней домой, вылавливал пацанов, и посылал позвать. Жила она с родителями и братом Борей в небольшом домике, с палисадником, густо заросшим кустарником и цветами. А окошко их с братом комнаты, всегда обрамлялось какими-то вьющимися красивыми цветами. Однажды Люда пригласила меня домой и познакомила с родителями.
   Веселее и интереснее пошла у меня и учёба и служба. Хаживал я и в самоволочки. Перемахну через забор, и на Земнухова 13. Ходим по улице, гуляем тихими, тёплыми вечерами, пока не настанет время бежать в училище. Петя Харитонов всегда знал, где я и в случае построения, или какой-либо проверки звонил дежурному по автопарку училища, который  размещался не далеко от дома Люды. Дежурный давал мне условный знак, и я пулей летел в училище. Если Градечный или взводный начинали выяснять, где я был,  у Пети всегда был надёжный ответ и он, глубоко переживая, врал, чтобы выручить меня.

4
    После второго курса у нас была сначала геодезическая, а потом производственная практика. На геодезической практике преподаватель назначил меня старшим над четырьмя слабо понимавшими, а может ленившимися понимать, ребятами. Жили мы неделю в палатках в долине справа от дороги Иня ж/д – Пашино, и выполняли учебные задания по съёмке местности и проектированию автотрассы. Я с одним из помощников работал за нивелиром – двое остальных работали с рейкой, вбивали колышки, делали замеры оси трассы. Помню, однажды,  навожу я нивелир на рейку, которую держал Юра Садырин, прошу его покачать рейку взад – вперёд. Вижу, что-то замельтешило в объективе, а в следующий момент Юра оттолкнул от себя рейку и, махая руками, бросился бежать прочь. Оказывается, его атаковали пчёлы. То ли он после бритья наодеколонился, то ли ночью лазил на соседнюю пасеку за мёдом и от него вкусно пахло. Кстати, дед с пасеки несколько раз приходил к нашему начальству жаловаться на незваных по ночам гостей.
    Было требование, чтобы каждый специалист строитель имел рабочий квалификационный разряд по одной из строительных специальностей: каменщика, плотника-бетонщика, маляра, штукатура и т. д. Так как я имел разряд столяра с гражданки,  мне дали 13 таких же как и я курсантов и целый месяц мы занимались ремонтными работами в училище. Перестилали полы, делали перегородки, белили и красили казармы. А наша рота выполняла кирпичную кладку на строительстве института Ядерной физики в Академическом Городке Новосибирска. Последним нашим объектом ремонта была жилая одноэтажная щитовая казарма. Зам начальника училища по тылу пообещал нам отправить нас в отпуск сразу же, как только закончим косметический ремонт той казармы. Мы отремонтировали её за два дня. Но просчитавшийся подполковник стал юлить, так как до отпуска было ещё аж 15 дней. Тогда я пошел к начальнику училища полковнику Шитову и пожаловался. Полковник Шитов приказал немедленно отправить нас в отпуск, раз пообещали. И вся моя бригада гуляла в отпуске целых 45 суток.

5
    Окончили третий учебный год. На преддипломную практику я попал в г. Томск. Основное ядро наших частей дислоцировалось в Томске-7 (Ныне Северск). Нам курсантам пропуска режимные органы в закрытый город не оформили и стажировались мы в военно-строительном отряде на Каштаке за авторемонтным заводом, и в полку у станции Томс-1.
   Нас с Ильёй Ульяновым определили заместителями командира 6 роты. На второй день командира роты начальник УВСЧ полковник Примин за бардак в роте погнал палкой из роты. Это было в присутствии личного состава. Капитан написал жалобу и - больше в роту не пришел. А заместитель комроты ушел в отпуск за 2 года. Так я стал командиром роты, а Илья - моим замом. Очевидно, потому не наоборот, что я был выше ростом. Кто в отряде знал нас?
  Рота строила жилой дом на Каштаке с магазином на первом этаже, детский садик и боевые позиции зенитно-ракетного дивизиона полка ПВО в лесу за психиатрической больницей. Мы проходили стажировку не только командирскую, но ещё и мастера строительно-монтажных работ. В пятиэтажке на Каштаке, по восточному фасаду в квартирах второго этажа нет кухонных встроенных холодильных шкафчиков под окнами. Это я при разметке этажа пропустил их.
    В отряде были собраны солдаты, которым режимники не разрешили въезд в г. Северск. Тут служили ребята евреи, немцы, калмыки, корейцы. Много было ранее осужденных, детей репрессированных граждан, ребят из портовых городов, которые по работе постоянно контактировали с иностранцами или готовились к дальним плаваниям. В моей роте было и пять выпускников Саратовской духовной семинарии. Мужики эти служили отлично. Ни когда не пьянствовали, не ходили в самоволки, ни кого не обижали. Ни кто не обижал и их. Но на политзанятиях мне приходилось неимоверно трудно внушать им Марксизм-ленинизм. В вопросах  идеологии, религии и даже философии (они знали и марксистско-ленинскую философию) они были подготовлены отлично. Мне до них, по уровню знаний, было далеко.
   Дисциплины в отряде не было ни какой. Особо выделялась наша рота. Команда подъём звучала в казарме минут по двадцать. За это время удавалось поднять и вывести на физзарядку только солдат первого года службы. Когда дневальный подавал команду строиться на завтрак, разгильдяи быстро поднимались, шли в умывальник, промывали глаза и там же через окно уходили в столовую. На утреннем разводе отряда от каждой роты в строю стояло человек по 30-40.
  В первый день нашей стажировки подъём производил наш ротный. Мы с Ильёй стояли и с изумлением наблюдали творившийся на наших глазах бардак.
      На следующий день командиром роты был уже я. И поднимали нашу с Илюшей ротушку уже мы с ним. После команды  «подъём» поднялось человек двадцать из всей роты. Я подошел к одному спавшему «деду» и скомандовал ему персонально «подъём». Он приоткрыл глаза, отвернулся от меня, промычавши: «Не мешайте спать». Тогда я подозвал командира взвода, дежурного по роте и приказал им идти в канцелярию и написать на моё имя рапорта, где указать, что в их присутствии тот рядовой  не выполнил мой приказ. Сержанты ушли в канцелярию, а я подозвал к себе остальных сержантов роты и приказал им поднять своих подчинённых.  «Кто из вас не выполнит моего приказа, будет строго наказан. Будет объясняться, почему не выполнил. Командуйте, а кто не выполнит ваш приказ – доложить письменно»,- спокойно, но твёрдо сказал я. Времени дал на всё  десять минут. В казарме поднялся шум и гам. Сержанты стали отдавать приказы, иных сбрасывали с постелей, иным отвешивали оплеухи. Через десять минут в кроватях оставалось человек пять – шесть. Я приказал старшине роты переписать их фамилии и представить мне их список. Только старшина приступил к переписи, как из строя вышел здоровенный со страшным шрамом на лице солдат и, обращаясь ко мне, попросил разрешения поднять оставшихся. Я разрешил. Вперемежку с матерными словами, он заорал на всю роту: «Это што ж получается, братва? Я стою в строю, а цэй салага лэжить!?» Он быстро намотал на руку свой офицерский ремень и со всей силы стеганул спавшего на втором ярусе солдата. Тот от боли заорал, спрыгнул с кровати и дал дёру. Пулей с кроватей слетели и все остальные. В полном составе рота вышла в туалет и на физзарядку. Когда вышли на улицу и стали строиться в столовую на завтрак, в строю оказалось, опять-таки, человек сорок. Я снова приказал командирам взводов и отделений поставить всех в строй. «Так они ж уже в столовой», - отвечали мне со всех сторон. Я повторил распоряжение. Снова минут через двадцать рота была в полном составе, но пришла в столовую, когда завтрак уже закончился, и на наших столах уже не было ни сахара, ни мяса в бачках. Те, кто ещё не позавтракал, поели то, что осталось. Развод уже закончился, и мы повели роту из столовой прямо на работу.   Командир отряда майор Намжилов Гонгор Доржиевич и замполит, не вмешиваясь, наблюдали за моими действиями. Когда выходили через ворота части, командир отряда приказал остановить роту и доложить, почему опоздали на завтрак и утренний развод на работу. Я подробно доложил. Выслушав меня, командир потребовал вывести из строя злостных нарушителей дисциплины. Я вывел двоих. Солдат увели в штаб, а мы пошли строить. Старшине роты я приказал отнести в штаб мой рапорт и рапорта дежурного по роте и командиров взводов на тех солдат. Сразу же с ними начал беседовать военный дознаватель.
   Через два дня наша рота поднималась на подъёме за пять минут и в полном составе делала физзарядку, в полном же составе следовала в столовую, на развод, на работу и т.д. Те двое перед строем дали нам с Ильёй слово впредь беспрекословно выполнять все приказы командиров, не нарушать дисциплину и были нами прощены.
    Пришлось завести строгий учёт выполненной каждым солдатом работы на стройке. А для этого нужно было каждому отделению определить дневное задание и проверить его выполнение. Эти обязанности взял на себя Илья.
   Человек двадцать солдат третьего года службы сговорившись, решили, чтобы не нарваться на приказ выполнить определенный объём работы за день, с объекта всем вместе удирать. «Приказ ни кому не отдадут, а всех не пересажают», - придумали они. Тогда я применил к ним другой приём. Собрал всех их в один взвод и стал отводить на строительство боевых позиций дивизиона ПВО в районе с. Кузовлево. На территорию дивизиона они проходили по списку, выпускали их с территории в конце дня также по списку. Чтобы мои орлы не бродили по позициям, я договорился с командиром дивизиона приставлять к ним охрану. Даже в туалет их водил солдат с винтовкой. Тогда они стали сбегать во время обеда, а я поставил их на довольствие  на обед в дивизионе. Уводил с работы только тогда, когда выполнят сменное задание. Вся шпана моей роты стала славно работать во благо безопасности Родины, а всех остальных мы припугивали переводом в этот взвод. Иные  бойцы говорили, что лучше уж идти в тюрьму, чем служить в шестой роте. И, тем не менее, вскоре все смирились с нашими требованиями и стали делать всё, что положено. Дело дошло даже до кляуз на тех, кто плохо работал на производстве или не мыл полы в казарме. Весь отряд ходил смотреть как некогда самый заядлый хулиган отряда мыл полы в казарме, или чистил туалет по графику. В первый же месяц нашей работы 6-я рота перевыполнила месячное производственное задание и вышла в передовые.      
     Бывали в роте выпивки, бывали самовольные отлучки, но бардака того, какой был раньше, уже не было. Командир отряда считал нас с Илюшей полноценными командиром и заместителем командира роты, остальные курсанты стажировались у офицеров.
   За десять дней до окончания нами практики, нам в роту дали командира роты. Новый ротный наряду с новыми требованиями к солдатам потребовал и от нас с Ильёй ходить в строю, выполнять всё, что положено солдату. Мы стали всё выполнять, но через два дня наш ротный ни чего не мог поделать с ротой. Он не мог даже поднять солдат на подъёме. Тогда командир отряда отозвал его в штаб и до конца нашей практики он в роте не появлялся. А когда мы уехали в училище, роту вынуждены были расформировать, она стала не управляемой. Мы от солдат  очень многое требовали, строго наказывали, но делали всё справедливо, относились к ребятам как к товарищам. С некоторыми дружили. Илья с некоторыми, даже попивал водочку, за что я однажды чуть не побил его. Всех без исключения, даже самых заядлых хулиганов в прошлом, за хорошие дела мы поощряли. Один очень хулиганистый солдат даже поспорил со мной, что если он выполнит задание по ремонту участка забора части, я всё равно не дам ему увольнение. Увольнение я ему дал и вернулся он из него без опоздания, трезвым. Слова от него о своевременном возвращении я не брал. Сказал ему, перед тем как вручить увольнительную, что ты придёшь во время и пойдёшь в следующий раз в увольнение по графику. Так с тех пор он и стал похаживать к своей подруге только с увольнительными. В конце нашей практики он попросил отпуск на несколько дней, чтобы жениться. Девчонка была беременна. Я, сначала отпустил его для написания заявления, а через неделю дал три дня и на свадьбу.

6
    После стажировки вернулись мы в училище, сдали госэкзамены, защитили дипломы и стали ждать приказа Министра обороны о присвоении нам первичного офицерского звания «лейтенант». Но в Москве начался 22 съезд КПСС. Министр обороны маршал Малиновский сидел в президиуме съезда и приказ не подписывал. Приказа о присвоении званий мы ждали до начала ноября.  Наконец, приказ был подписан, нас переодели в офицерскую форму и стали распределять по частям.
   Когда мы ещё учились, я несколько раз помогал женщине из ОК по части плотницких работ. Сделал ей ящички для карточек, что-то  ремонтировал в самом помещении отдела. Однажды, когда я стоял часовым на КПП, идёт та самая женщина утром на работу и говорит мне: «Пришла разнарядка, куда, сколько вас выпускников направить. Я могу записать тебя туда, куда ты пожелаешь. Куда тебя записать?» Я и записался в «Астрахань - 17» Я и она думали, что это под Астраханью. Мне захотелось попасть ближе к дому. В наших калмыцких степях рыли в то время ствол урановой шахты. Я думал, там будет разворачиваться часть. Но шахту законсервировали, работы остановили.
    И вот в день, когда нас стали распределять, нам объявили, что 65 человек направляются в Москву. Если у кого из нас есть в Москве родственники, где можно переночевать хотя бы несколько ночей, записаться. Мне добрая тётя доложила, что я записан в Астрахань, и я не стал записываться в Москву, хотя у Володи Головлёва (двоюродного брата) уже не один год пустовала его комната, которую ему выделили родители, разменяв свою трёхкомнатную,  Сам он жил  в квартире у  жены.
   Набрали 65 человек в Москву, и пошли мы, все остальные. Когда я вошел в кабинет, начальник ОК Центрального управления в то время майор Иванов, объявляет мне, что я направляюсь на Мангышлак, тут у вас уже записано в карточке, вы просились. Я ответил, что просился я в Астрахань -17, а не на Мангышлак. «Так  Астрахань -17 и есть Мангышлак», - ответил одноглазый, добрый майор. Туда я ехать отказался. Тогда он велел мне ехать в отпуск, после отпуска возвращаться в училище, а к тому времени в училище будет моё направление.
   Своё «приданое» я оставил у Люды, пожил у неё денёк и поехал в Элисту. Приехал из отпуска 12 декабря. Мне в училище вручили направление в Красноярск -45. Это тоже никакой не Красноярск, а ЗАТО близ станции Заозёрная  Красноярского края, километрах в 250 от Красноярска. 
               
Моя офицерская служба
1
      Описывать подробно мою службу в Красноярске -45, а особенно самый трудный первый год здесь я не буду. Этот этап  службы явился прообразом сюжета  повести «Первый солдат». (Повесть опубликована в третьем номере литературно-художественного журнала МО «Воин России» за 2009 год.) Служба в 7-м полку также прообраз повести «Хулиган». А потому, об этом периоде моей службы очень кратко.
    И так, начальник отдела политработы УВСЧ полковник  Молоков из  медвежьего угла – лесной 8 роты восьмого же полка увёз меня прямо на комсомольское собрание в 731 ВСО. Это был автомобильный  отряд из 4 рот. Три роты водители, одна рота -  ремонтники. Отряд жил на одной территории с 1-м полком. Комсоргом этого полка был Саша Алчинов выпускник нашего училища 1960 года. У наших частей была общая столовая, общий клуб, баня и прочее. Мы автомобилисты в военном городке бывали редко. Вся наша служба проходила в автопарке и на объектах огромной стройки. Мы обеспечивали стройку перевозкой строительного раствора, бетона и железобетона, инертных, разного рода строительных материалов. Мы поднимали наших воинов в 5, а в семь они уже должны выехать из ворот автопарка и ехать по объектам. Возвращались наши воины в отряд только к 20-ти, к ужину.
    На второй же год службы я поступил и успешно окончил 2 курса Новосибирского строительного института. В общежитии заниматься было невозможно. Написал рапорт и получил комнату в трёх комнатной квартире. В той же квартире комнату занимал и наш женатый однокурсник Валентин Забозлаев.
    Когда сокращение коснулось первого полка, его расформировали, остатки полка передали в седьмой, который располагался рядом с базой стройиндустрии, где работал весь личный состав. В тот же полк влили и наш отряд. В составе полка отряд уже был без своего номера, а вскоре и вовсе прекратил своё существование. Меня избрали комсоргом полка. В этой должности я служил до конца 1966 года, когда был расформирован и этот полк.
    Служба, работа в гуще ребят мне очень нравилась. Полк вначале был огромный в 12 рот, работы хватало. Замполитом полка был замечательный человек и педагог Иван Васильевич Шишкин. Он постоянно опекал меня, подсказывал, направлял в работе. Наш полк был всегда одним из лучших в УВСЧ и даже в масштабе  центрального УВСЧ  в/ч 25525. Одной из лучших была и наша комсомольская организация. Я был членом бюро ГК ВЛКСМ и даже членом Пленума Крайкома ВЛКСМ. Постоянно участвовал сам и привлекал моих комсомольцев в городских молодёжных мероприятиях, для актива полка устраивал походы с ночевой  на Богунайский водопад, поездки на Красноярские столбы, выезды в кинотеатр, на разные концерты и проч. Волейбольная команда пока, за которую я  отвечал, была чемпионом города. А однажды мы со счётом 3:2 выиграли у команды чемпиона Края. Гремел на весь город и коллектив художественной самодеятельности нашего полка.
   За три года службы в должности комсорга полка меня, до того времени технаря, потянуло на общественно-политическую и воспитательную работу. Учёбу в строительном институте после второго курса я окончательно забросил. Не тянуло меня к учёбе и то, что со второго курса пошли чисто строительные дисциплины, и ни чего нового интересного там для меня уже не было. А учиться только ради диплома мне не хотелось.
    И вот когда в конце 1966 года стали расформировывать наш полк, тот же зам начальника управления кадров, теперь уже подполковник Иванов, предложил мне на выбор несколько строек. Я попросил направить меня туда, где можно поступить в ВУЗ, чтобы изучать общественные науки. Иванов предложил Томск, и я тут же дал согласие. Я, ведь, уже разведал, что в ТГУ был историко-филологический  факультет. На моё мгновенное согласие ехать в Томское управление сказал: «Но вы же даже не спросили, какую должность мы вам там предлагаем».
   - В Томск согласен на любую, - выпалил я.
   - Там просят офицера в отдел политработы УВСЧ на клубно-массовую работу.
      Тут я замялся, а потом робко процедил:
   - Не знаю, справлюсь ли я с такой работой…
   - Не потянете эту должность, найдут другую. Сдавайте все дела, получите предписание, а там разберётесь, - заключил наш разговор кадровик.
               
2
    14 января 1967года с беременной женой прибыли мы в Томск-7 – Северск. Приказом меня отдали инструктором отдела политработы, а по просьбе начальника Управления Клим Назаровича Федченко, прекрасно знавшего меня по Заозёрке, я два месяца покомандовал одной ротой.
    1967 год был юбилейным – год 50-летия Октябрьской революции. В марте месяце из Москвы пришел приказ о подготовке к празднованию. Объявлялся грандиозный смотр – конкурс коллективов художественной самодеятельности, клубов, библиотек, Ленинских комнат, наглядной агитации в военных городках и самих этих городков.
    В один из обычных рабочих дней у моей роты остановилась чёрная «волга». Из неё вышел начальник отдела политработы УВСЧ полковник Ананьевский Александр Фёдорович. Я подскочил к нему с рапортом, а он взял меня под руку, подвёл к машине и сказал: - садись. Приехали мы с ним в штаб Управления, зашли в отдел политработы. Полковник указал мне на пустовавший стол и сказал: «Садись и работай. Это наш инструктор по клубно-массовой работе», - продолжил полковник, обращаясь к моим новым коллегам политработникам.
   С Людой мы первыми вселились в две комнаты трёхкомнатной квартиры нового дома. Приехала уезжавшая в Элисту на время переезда мама. 30 мая родился первенец Юра, а в июне я сдал экзамены и поступил в ТГУ. Из строительного института меня отчислили только тогда, когда я сообщил, что уже окончил два курса университета и учиться в вашем вузе не буду. До того из года в год, на мои просьбы отчислить меня и вернуть мой диплом училища, мне сообщали, что предоставили академический отпуск.
   Но главным, поглощавшим всё моё и служебное, и личное время, была новая работа. В УВСЧ на базе  штатного оркестра ещё полковником Приминым, большим любителем солдатской самодеятельности и спорта, был создан ансамбль песни и пляски. Несколько лет до того коллектив гремел своим творчеством не только в Северске и Томске, но и в СИБВо. Но в последние годы ансамбль захирел, окружная газета «Советский воин» в марте 1967 года в статье «Блеск труб и черные души» поведала о сложившейся нездоровой обстановке в коллективе.
    Передо мной стояла задача привести в порядок ансамбль, разработать и подготовить конкурсную программу художественной самодеятельности. Жил ансамбль в отдельной прогнившей, без окон и дверей казарме. Надо было за лето построить своими же силами новую казарму. Надо было готовить к смотру всю клубно-массовую структуру Управления. В отдельные дни я не приходил домой даже ночью.      
     Было очень трудно, но и интересно. Мы своими силами построили отличную казарму со студией, с отдельными комнатами для занятия баянистов и пианиста, трубачей и кларнетистов, танцоров и солистов. Ансамбль за счёт внештатников довели до 160 человек. Днём все эти ребята работали на стройке, а вечером репетировали. Мы создали прекрасный эстрадный оркестр, вокальную группу, ансамбль песни и пляски цыган в составе с Лазо Христофоровым и известными в стране братьями Шишковыми, группу исполнителей кавказских танцев, ансамбль струнных инструментов,  узбекский национальный коллектив. Хором из 75 человек, в который отобрали ребят с неплохими голосами, дирижировал хормейстер из местного Муздрамтеатра, ныне известный в Москве музыкант Владимир Вихров. Хор в сопровождении оркестра подготовил Ораторию Свиридова «Левый марш». Сольные партии Оратории исполнили Владимир Марченко, ныне народный артист, профессор, заведующий кафедрой актёрского мастерства в институте культуры Екатеринбурга и актёр драмтеатра Борис Киселёв, ныне также народный артист, по-прежнему работает в театре г. Северска. А какие сольные номера подготовил Владимир Марченко! Когда он в сопровождении духового оркестра пел песню «О маленьком трубаче» зрители доставали носовые платки и прикладывали их к прохудившимся глазам. А что выделывали баянисты братья Михайловские! Оба они окончили Томское музыкальное училище. До призыва в армию работали преподавателями музыки. Дуэтом они играли сложнейшие классические произведения. К смотру они подготовили восьмерых баянистов и создали приличный ансамбль баянистов.
    Сколько мне пришлось доставать различных инструментов, шить костюмов и танцевальных сапог! Главного бухгалтера УВСЧ мы с полковником Ананьевским растрясли на военную концертную форму для всего коллектива. Я лично ездил в г. Тулу на фабрику музыкальных инструментов ремонтировать наш концертный баян. Специалист, который мог обращаться с таким инструментом, был занят изготовлением баяна для известного в стране и в мире артиста Казакова. Я тайно проник к мастеру в цех. Старик выслушал меня, осмотрел наш баян, подобрал для него  нужные запасные части и я, обойдя всё начальство и охрану, исчез. Баян Михайловские отремонтировали сами. Отпускная цена такого баяна на Тульской фабрике составляла тогда 6.5 тысяч рублей. Мы достали  6 чешских посеребрённых саксофонов, четыре немецкие помповые трубы, комплект немецкой кожи для большого барабана и многое, многое драгоценное в то дефицитное время.
    Приехавшая из Москвы смотровая комиссия смотрела наш концерт по каналу областного телевидения. На следующий день по типографски отпечатанной программе члены комиссии проверили  участников концерта. Старшего лейтенанта дирижера и солиста Киселёва мы мастерски спрятали.  Старший лейтенант дирижер это ж был В. Вихров, одетый в мою форму, а вместо Б. Киселёва мы представили одного нашего паренька. По 25525 мы заняли первое призовое место, все участники концерта были поощрены начальником центрального Управления. Я за хорошую подготовку всего клубного хозяйства Управления к смотру - ценным подарком. Владимир Марченко, цыганский ансамбль и кавказская группы были отобраны на концерт в ЦДСА. А после всех наших артистов министр Ефим Павлович Славский пригласил на приём в Минсредмаше, где наши орлы развлекали гостей.  Жена Ефим Павловича потребовала усадить всех ребят за стол. Им налили по рюмочке коньяка, и с ними чокнулся сам министр Ефим Павлович Славский. После приёма он подарил всем нашим артистам часы и предоставил по 15 суток отпуска. Все артисты разъехались по домам, а Володя Марченко,  он был у нас старшиной штатного оркестра, привёз в часть все костюмы и инструменты и потом уже уехал в отпуск в г. Свердловск. (Ныне Екатеринбург).
    Один цыган долго искал свой кочующий табор. Пока нашел табор – закончился отпуск. На радостях в таборе его женили. А где, в каком военкомате ему отметить отпускной? Как продлить его из-за семейных обстоятельств хотя бы на три дня, на свадьбу? В отпуске он задержался, а чтобы не попасть под суд, в часть не вернулся.
     Однажды, когда я уже был замполитом полка, меня вызвали в прокуратуру для дачи показаний. Оказалось, что при попытке проникнуть на иностранное судно в Одессе был задержан тот цыган дезертир. 
    Через год на вышестоящую работу ушел старший инструктор по комсомольской работе, меня перевели на его должность. Клубную работу мне пришлось, практически, тащить все шесть лет моей работы в Управлении. Назначали на клубную работу нескольких офицеров, но больше 3-4-х месяцев ни кто из них на этой должности не задерживался – не выдерживали нагрузки, уходили. 
   А я тащил  две должности, плюс ко всему я ж ещё и учился. За это время у меня родилось ещё двое детей. Командованием 25525 я ежегодно привлекался к работе в составе их комиссий по проверке других Управлений. Ездил в мою родную Заозёрку, в Красноярск -26, в Ангарск, в Обнинск. Дело дошло до того, что когда комиссия приехала с комплексной проверкой в наше Управление, меня опять включили в её состав. По итогам проверки в/ч 42605 я написал такой акт, что председатель комиссии полковник Качурин за проделанную работу и принципиальность при проверке объявил мне благодарность. Очень довольным  актом осталось и командование проверенного полка. Акт за  всё наше Управление опять-таки писал я.

3
    В 1972 году отмечалось 50 - летие образования СССР. В ознаменование этой даты был учреждён знак ЦК КПСС, Верховного Совета СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ. Им награждались по два лучших предприятия из всех отраслей народного хозяйства, а в вооруженных силах - два корабля,  два авиаполка,  два мотострелковых полка, два ракетных и т. д.  У нас в министерстве также была спущена разнарядка на два военно-строительных полка. Наша в/ч 11102 была лучшей в нашем Управлении и неплохо выглядела на фоне других частей министерства. Мне было поручено написать представление на награждение этого полка почётным памятным знаком. Я и сотворил бумагу так, что наш полк получил тот в полном смысле слова драгоценный знак. Выполнен был знак  из драгоценных металлов: золота, серебра и платины.
    Как только  в 1973 году я окончил университет, командование Управления заявило мне – ты знаком сто второй полк наградил, вот теперь и ступай, оправдывай его заслуги.
    Просившийся в запас старичок замполит полка, с моим и Вани Аблова приходом в политчасть увольняться не захотел. Три года я служил пропагандистом и агитатором полка, постоянно заменяя старика замполита, а с уходом его в запас, занял его должность. Тянул ту должность целых пять лет. За восемь лет работы в «краснознамённом» полку мне опять пришлось попотеть. Ведь, если наш полк занимал второе место в соревновании частей по производственным показателям, или по смотру клубов, Ленинских комнат, или еще, по чему угодно, то командование Управления рассматривало это как ЧП. А если случалось у нас какое-ибудь  происшествие или серьёзное воинское преступление, то устраивалась нешуточная промывка наших мозгов. И мы всегда и во всём были первыми. 
    В 1982 году начальника отдела политработы УВСЧ стали переводить в Ульяновск. На меня направили в Москву представление на назначение на его должность. Нашего начальника вызвали на собеседование в  центральное Управление, хотя он перемещался на равную должность, а меня выдвиженца не вызвали. Генерал Камышан, как мне передали московские политработники, сказал, что этого офицера все мы в Управлении знаем и нечего тратить зря деньги на вызов.
    Поступил приказ о нашем назначении. Полковник, которого я должен был заменить в Томском УВСЧ, сообщил радостную весть своей семье. Взрослые и семейные дети отца поздравили, но ехать со своей родины категорически отказались. Ехать на новое место из-за  детей отказалась и жена. Тогда  он вызвал меня к себе в кабинет и набрал номе телефона начальника политотдела центрального Управления и заявил об отказе в переводе. Москвич тут же спросил:
    - А где Перепелятников?
    - Он рядом, - ответил мой томский начальник.
    - Дай ему трубку, - попросил москвич.
      Когда я поздоровался и представился, тот задал мне вопрос:
    - Ты, кажется, по семейным обстоятельствам просился в европейскую часть страны. В Ульяновск поедешь?
    - Так точно! - выпалил я.
    - Сегодня 10 июля. 14-го быть в Ульяновске.
       И телефонная трубка заговорила короткими гудками.
    
4
      С городом Северском, с моим родным полком, с отличным, выпестованным и моими трудами коллективом офицеров и прапорщиков я расставался рыдая.
   Ульяновское УВСЧ встретило меня кучей острейших проблем. Ещё, как следует, не сложился офицерский коллектив самого Управления. Полк и отряд, работавшие на строительстве Авиастара, имели прекрасные бытовые условия, но были не доукомплектованы опытными офицерами. Большой процент среди них был офицеров окончивших девятимесячные курсы и призванных на два года после ВУЗов. Неплохой коллектив офицеров был в полку димитровградском, но тот полк один обеспечивал всё огромное Управление строительства той площадки. Отсюда следовало, что ни одна рота, ни один взвод этого полка не работали компактно. Вразброс работали даже многие отделения. Всем ясно, к чему это вело.
   Военный городок и штаб УВСЧ строились командованием самостоятельно. В короткие сроки командованию пришлось оснащать всем необходимым огромный военный городок, здания штаба полка и Управления. Кроме отпущенного со складов имущества, требовались немалые средства на приобретение кучи всяких мелочей. И командование вынуждено было добывать эти средства самостоятельно. А как, где? Путь один – стали выводить солдат на подработки  в сторонние организации. Через руки командиров пошли хорошие деньги. Военные городки и штабы вскоре всем необходимым оснастили, но разве все могли удержаться от соблазна лёгких и, практически, не учитываемых денег?  И через год моей службы на новом месте против командования УВСЧ прокуратура завела проверку и готова была привлечь, в первую очередь начальника Управления. Нить злоупотреблений могла потянуться и в сторону первопрестольной. И мне была дана оттуда команда постараться все дела уладить. В подобной ситуации оказался и замполит димитровградского полка. Много пришлось мне поработать, но все вопросы я уладил. Начальника УВСЧ и замполита димитровградского полка перевели с понижением на другие стройки.
    Приехал новый начальник Управления. Человек он был малообразованный, окончил курсы младших лейтенантов да ВПШ, но с большими запросами и гонором. Вместе с собой привёз родственника капитана, окончившего пединститут и после двух лет службы оставшегося в кадрах. Тот капитан был порядочным человеком, скромным, тихим и малозаметным в большом, трудном полку, со слабым, к тому же, командиром.
    Новому начальнику Управления с первых дней не понравилась моя самостоятельность, принципиальность, независимость, своё мнение по всем вопросам и настойчивость в его отстаивании.
    С первых месяцев работы с этим начальником у нас возникли трения. Очевидно, по информации начальника нашего УВСЧ о наших взаимоотношениях узнал начальник отдела политработы центрального Управления. Он сам знал нашего начальника, требовал от меня «тормозить его на крутых поворотах», но реальной поддержки в процессе работы не оказал.
    В августе 1985 года из Москвы приехала комиссия из трёх человек во главе с начальником управления кадров. Я был проинформирован, что приехали они по мою душу. Ребятишки задались целью меня сместить, а вместо меня поставить того капитана, замполита самого трудного полка. А тот, узнавши, что к чему, пришел ко мне и заявил, что он тут ни при чём, и моё место не займёт ни при каких обстоятельствах.
    Комиссия приступила к работе. На заслушивании в Управлении я доложил о, в целом,  успешном решении всех задач, стоящих перед подчинённым мне политсоставом частей и отряда. Об удовлетворительном состоянии воинской дисциплины и прочем. Выступивший начальник УВСЧ заявил об обратном,  и комиссия сделала первый вывод о том, что я не обеспечиваю свой участок работы. Окончательные выводы будут сделаны после проверки, заявил председатель комиссии.
    В результате проверки выяснилось, что все требования директив и приказов вышестоящего командования, наших собственных организующих документов командование и политаппарат димитровградского полка и ВСО выполняют очень даже успешно. Серьёзные замечания (не провалы) в политико-воспитательной работе имели место только в ульяновском полку, где замполитом  был капитан, которого начальник УВСЧ тащил к себе в замы. Возник конфуз. Москвичи стали делать ход конём назад. Плюс ко всему, в тот самый день пришел приказ командира 25525, которым нашему Управлению строительства и УВСЧ было присвоено второе классное место по Минсредмашу, а мне за хорошо поставленную политико-воспитательную работу была объявлена генералом Камышаном благодарность.
    На заседании комиссии по итогам её работы мне заявили, что, в целом, я успешно тяну свой участок работы. Но надо не останавливаться на достигнутом, больше помогать отстающим, укреплять авторитет начальника УВСЧ. Я тут же и заявил, что ухожу в запас. Встал и молча ушел из кабинета.
    Возможно, начальник отдела политработы центрального Управления решил в той ситуации меня поддержать, но поддержка, если и имела место,  была слишком уж запоздалой.
     На следующий день 1 сентября я подал рапорт об увольнении в запас по состоянию здоровья. Чувствовал я себя в той ситуации усталым, измотанным, нездоровым.
     О моём рапорте узнал мой московский начальник. При моём очередном докладе о положении дел он просил не пылить, бывает, мол, всякое. Забери обратно рапорт и служи. Но я настаивал на своём. Мой начальник Управления, очевидно, как следует получил и искал мира со мной. Но я своей руки больше ему ни разу не подал и потребовал направить меня в госпиталь на обследование по случаю увольнения. Меня собирались направить в  госпиталь нашего министерства в г. Протвино, но я, чувствуя, что не уволят, пошел к Виктору Александровичу Парыгину. В его Управлении был свой госпиталь. Виктор вызвал к себе начальника госпиталя, а тот был однокашником начальника медслужбы Приволжского военного округа. Прямо при нас начальник госпиталя позвонил своему другу, и тот велел дать мне направление в окружной госпиталь: «А  заболевание, чтобы уволиться,  мы ему нарисуем. Сложно, когда больные просят продлить службу, а это пустяки» - сказал генерал.
   Здесь уместно несколько слов сказать о наших взаимоотношениях с Виктором Парыгиным. Окончил он наше училище на год раньше меня. Из старшекурсников нашего училища я знал всего несколько человек – времени для общения у нас, практически, не было. Но Виктора Парыгина узнал и запомнил. А дело-то было так. В марте 1960 года в училище проводились соревнования по лыжам между взводами. Здоровенный Виктор Парыгин был отличным лыжником и возглавлял команду своего взвода. А я степняк южанин лыжником был посредственным, к тому же в январе месяце получил сильный ушиб позвоночника. Пол месяца провалялся на больничной койке, а ко дню соревнований имел освобождение от физических нагрузок. Меня назначили контролёром на  дистанции. Моя точка контроля располагалась на южном взлобке Лысой горы. С моей точки отлично просматривалась значительная часть всей лыжной трассы. Вот со  стороны посёлка Северный в широкую долину по восточному её склону спускается стартовавший по жеребьёвке первым наш взвод. На значительном расстоянии от наших бегут лыжники какого-то другого взвода, потом пошли следующие и следующие. Команды пересекли долину, поднялись на гору и ушли на поля сельхозинститута. Минут через двадцать на западном склоне долины показалась первая команда. К моему удивлению это был не наш взвод. Снег на Южном взлобке горы Лысой в марте уже хорошо подтаял. Кругом были проталины, лыжня вилась узкой ледяной дорожкой среди холмиков земли и шлака. Лыжники спустились в правый рукав долины, пошли в сторону РВ-76 и я им не был виден. Как это мне пришло в голову- не знаю, но я взял свою лыжу и начал ею, как лопатой, набирать шлак и землю и посыпать лыжню. Работой я увлёкся и не заметил,  как по западному склону горы ко мне приблизились соперники нашего взвода. За моей спиной раздался грозный рык: «Ах, ты гад!». Я тут же бросил лыжу и дал дёру. Травмированный и больной я бежал так, что меня не настигли здоровые. Когда закончились соревнования и в городок стали возвращаться ребята, я сходил на Лысую за лыжами, там же подобрал свою тетрадку, в которой должен был отмечать номера пробегавших лыжников и карандаш. Вечером после ужина, когда наша рота входила в казарму, я увидел, как от первой роты в нашу сторону направляется Виктор Парыгин. Я почувствовал не доброе, подошел к старшине роты и попросился сделать уборку в его каптёрке. Старшина удивился моей инициативе, но открыл каптёрку и запер меня там на ключ. Буквально через минуту через дверь я услышал грозный глас Парыгина: «Где ж этот рыжий паразит прячется? Вот зараза!». Долго мне, используя всякие хитрости, пришлось прятаться, пока выпускники не уехали на стажировку, потом мы уехали в отпуск, а когда приехали, третьекурсников в училище уже не было. Их выпустили.
    И вот в 1982 году приехал я служить в Ульяновск. Узнаю, что рядом дислоцируется и работает, как и наше,  над сооружением «Авиастара» 26 УВСЧ Министерства обороны. А его начальником является ни кто иной, а Виктор  Парыгин. Соседи есть соседи, приехавшему положено идти первым и знакомиться. Зашел я к своему коллеге начальнику политотдела полковнику Курносову. Познакомились, рассказали о своих делах, договорились быть добрыми соседями. И тут Курносов звонит своему начальнику и просит зайти к нему в кабинет. Через минуту в кабинете появляется всё тот же гигант, стройный и подтянутый наш Виктор Парыгин. Поздоровались, представились. Завязался неспешный разговор, в ходе которого, как я заметил, Виктор  всё время напряженно что-то пытался вспомнить. В конце - концов он сказал мне: «Что-то, в связи с чем-то твоя фамилия мне очень запомнилась». И тут я набрался храбрости и напомнил, чем я ему запомнился. За столом «совещаний» мы сидели с Виктором  напротив. После моих слов, он, перегнувшись через широкий стол, схватил меня своими стальными ручищами, притянул как цыплёнка к себе и зажал в объятиях. «Бить тебя сейчас я не буду. Беги в магазин, рассчитывайся за должок» - сказал он, высвобождая меня из объятий. А я открыл свой портфель, вынул оттуда бутылку коньяка и ответил: «Бежать ни куда не нужно. Я ведь знал, куда и к кому иду». Так и служили мы с Виктором  добрыми соседями и товарищами четыре последующих года.
    
      Первого октября 1985 в 6.00 я подскочил   
   словно по тревоге. Но, вспомнив, что я в 
   палате окружного госпиталя успокоился.
   Одел  халат и вышел  во дворик. Рядом к зданию примыкал сквер, а там…! Цвела красавица осень.         
     Осень в природе, которую я не заметил 
    заваленный работой.  Я вернулся в палату, взял   
    карандаш и …
               
Осень
               Листья на клёнах вмиг пожелтели.
               Ярким всполохом рябина зажглась!
             Тихая, скучная, без канители,
               Осень седая, откуда взялась?

               Я не готов, чемодан не укладывал.
               Ночью и днём всё о службе радел.
               За суетой на виски не заглядывал,
            Рвался вперёд, всё как лучше хотел.

               И не заметил, как ты присоседилась.
               Властно рукой за плечо обняла.
               Я примирюсь - никуда тут не денешься.
                Вон и дуба слетает листва.

               Только не думай седая, не радуйся.
               Крылья свои я ещё не сложил.
                Что же с того, что со службой
                расстанусь, я      
               Строй не покину, пока буду жив!
                01.10. 1985г. Самара

5
        После десятидневного обследования мне
        выдали заключение «Не годен к службе в               
        мирное, ограниченно годен в военное
        время».
        По приезду в Ульяновск, сдал копию заключения ВВК в канцелярию и стал ждать дембеля.   
     Мой московский начальник позвонил, заявив, что понимает мою обиду, но надо всё забыть и       служить дальше. Он предложил мне ехать на равнозначную должность в г. Шевченко. Я      отказался.
Через две недели он предложил мне ехать в Навои. «Давай мы присвоим тебе полковника здесь, в      
Ульяновске, и поедешь туда уже без всякого риска», - сказал он. Я отказался снова, настаивая на
увольнении.
        В конце декабря мне предложили ещё и Кирово - Чепецкое Управление. Я отказался снова,  заявив, что подобные решения я принимаю один раз. Другого моего решения не будет. Тогда, мой московский начальник предложил мне с первого января 1986 года взять очередной отпуск,     отдохнуть, съездить в любой из предложенных городов, посмотреть, выбрать место и продолжить     службу. От отпуска я не отказался, а вернувшись в середине февраля, потребовал увольнение.
    И тогда моим документам дали ход, а 19 марта я был исключен из списков части, хотя по   положению с таким заключением ВВК меня должны были уволить в месячный срок не позже     ноября месяца 1985 года.
          1 апреля я вышел на работу, ещё без паспорта гражданина СССР.  Шесть   интереснейших лет
 отработал преподавателем начальной военной подготовки в 20 школе.  Но с  началом развала в       стране всего и всея и хаоса,     к тому же с приходом в школу директорствовать человека,   подобного моему последнему начальнику в армии, я из школы ушел.
      За время работы в школе опубликовал в местных областных изданиях несколько статей и    басню о дури в организации допризывной  подготовки школьников. Дурь начиналась с программы,    утверждённой главкомом Сухопутных войск. От нас военруков генерал армии Варенников    требовал научить школьников борьбе с низколетящими целями, научить борьбе с танками
   противника… Я опубликовал по сему поводу статью «Где взять танк?».
       В 1990 году проходил всероссийский съезд учителей. Вначале собрания и конференции учителей
  проходили в районах, потом областях и далее в Союзе. На районной конференции я выступил с   критикой НВП в школе и внёс предложение ликвидировать её в том виде, в каком она была или   привести её хотя бы к здравому смыслу. Наша районная конференция моё предложение одобрила и   внесла в проект решения Ульяновской областной конференции с предложением отменить НВП для
  девочек, оставив им только медподготовку. К протоколу конференции приложили мою статью   «Выше ногу, твёрже шаг!», в которой я писал, что из них юных и хрупких девочек мы должны   готовить будущих невест, жен и матерей, а мы, напялив мундир, командуем им «Выше ногу,     твёрже шаг!».
    Не могу утверждать, что пробилось именно моё предложение, но съезд учителей СССР принял решение ходатайствовать, а Министерство образования СССР  НВП для девочек в школах отменило.
     Как написал я 01.10.1985 года, что строй не покину пока буду жив, так не покидаю его и по сей день. Воюю с дураками, бьюсь за здравый смысл пером и словом. Я по прежнему в армейском строю, в который встал вместе с моими товарищами в 1958 году в НВТУ. Ниже, в следующей главе я хочу поведать о том, что сотворили нашей Родине военные строители средмашевцы, в том числе и мы выпускники НВТУ 1961 года.


что, где и как  мы строили
1
    Вдали от железнодорожной магистрали, на берегу быстрой таёжной реки Кан, у самых Саянских гор раскинул первые свои улицы дивный городок. Когда я туда приехал в декабре 1961 года, в нём было только две улицы, которые можно было назвать улицами: Ленина - с одним рядом домов. Второй её стороной была набережная реки Кан, и Комсомольская - тоже с одним рядом домов. Прямо за рекой начиналась тайга, а к шоссе Комсомольской  вплотную подступала высокая гора, поросшая густым лесом, который, видимо, и дал  подлинное название городу - Зеленогорск.
    База строительной индустрии располагалась сразу за КПП города, где службу несли вооруженные гражданские мужчины и женщины. Строившийся строго засекреченный завод располагался в десятках километров от города вниз по Кану. Его охраняли уже части внутренних войск.
    Тот таёжный городок и все его предприятия начинали строить наши доблестные воины - строители. В зимнюю стужу 1956 года рота капитана Ивана Порфирьевича Шадрина была откомандирована из Красноярска 26 и высадилась  с поезда на станции Заозёрная. Пешком воинство направилось на место будущей стройки. Большие армейские палатки, продовольствие, инструмент и прочий скарб везли на четырёх подводах, выделенных властями посёлка Заозёрный по предписанию краевого Военного комиссариата.
   Дороги к месту будущей стройки не было. 40 километров пути шли от деревни к деревне по занесенным снегом просёлкам, помогая лошадям тащить тяжелые сани. Когда вошли в деревню Орловка, представитель строительного Управления, оно временно располагалось в станционном посёлке Заозёрный, вынул топографическую карту и компас, сориентировался на местности и сказал: «Вон на том пригорке будем рубить лес, и ставить палатки».
   К слову сказать, примерно также начинали строить объекты и заводы города  Красноярск -26 (подлинное наименование Железногорск),  города Томск-7 (Северск), Челябинск -40 (Озёрск), Арзамас -16 (Саров) и многих, многих других.
    Долгие годы всё, что касается создания ядерного оружия, где оно создавалось, кем и как, кто построил в отдалённых местах в рекордно короткие сроки десятки уникальнейших заводов и современных городов,  было глубокой тайной. И только в годы перестройки, когда, наконец, рассекретили чертежи винтовки Мосина, знаменитой нашей трёхлинейки, стали открыто говорить и писать и о нашей ядерной энергетике, а на картах появились неизвестные россиянам города рядом с заводами этой отрасли хозяйства.
   В конце шестидесятых мне, студенту исторического факультета Томского государственного университета, заместитель начальника управления  «Химстрой» Л. В.Виноградский предложил написать историю строительства «Сибхимкомбината» - этого уникального предприятия атомной энергетики. Мой научный руководитель согласовал с учёным советом университета тему закрытой дипломной работы. Но режимные органы города Северска работу нам над этой темой не разрешили.  Воспользовавшись распоряжением начальника Центрального управления войск министерства Среднего машиностроения генерал - майора И.Т.Камышана о написании исторических справок войсковых частей, в 1976 году я собрал некоторые материалы по данной тематике. Мной была написана историческая справка  войсковой части 11102, в которой в то время проходил службу. Не  оставлял я без внимания всего, что попадалось об истории наших частей и все последующие годы.
    В девяностые годы после отказа от надуманной секретности в  городах Средмаша стали публиковаться материалы по истории создания ядерного потенциала СССР. Сегодня в нашем распоряжении имеется обширная, пока ещё разрозненная по отдельным стройкам и необобщённая в масштабах хотя бы отрасли  литература. Многие издания страдают качеством написания из-за того, что работали над ними не профессиональные исследователи, а бывшие строители или специалисты построенных предприятий. Из-за имевшей место многие годы строгой секретности в закрытых городах «Средмаша» отсутствовали периодические издания,  режимные органы запрещали гражданам бесконтрольно фотографировать. В конце шестидесятых для фотографирования культурно - массовых мероприятий на улицах Северска я получал у заместителя начальника управления «Химстрой» по режиму тов. Амамбаева С.А. специальное разрешение. Поэтому материалы по истории наших строек сегодня очень трудно собирать и систематизировать.
   Н, наконец, главное, из-за чего делается попытка кратко изложить основные моменты этой непростой, но очень важной страницы в истории нашего государства, это то, что многими авторами, писавшими истории строительства городов и комбинатов Средмаша, роль военных строителей в их создании явно занижена. Допускаются даже факты фальсификации отдельных этапов, особенно начальных, строительства многих объектов предприятий и городов.
         
2
   Фашистская Германия ещё в 1939 году предпринимала попытки создания атомной бомбы. Примерно в то же самое время подобные работы велись и в Великобритании. В
сентябре 1941 года советская внешняя разведка доложила Сталину о ведущихся в Великобритании исследованиях по созданию атомного оружия. В начале 1942 года молодой учёный Г.Н. Флеров, а несколько позже и академик А.Ф. Иоффе обратились с письмами к Сталину о необходимости развёртывания атомной промышленности в СССР. И только после разгрома немцев под Сталинградом, когда несколько спало напряжение на фронтах, советское руководство принимает решение о ведении работ по созданию атомного оружия. 15 февраля 1943 Государственный комитет обороны принял решение о создании единого научного центра по разработке атомного оружия во главе с Игорем Васильевичем Курчатовым. Но в условиях войны возможности начать полномасштабные работы по созданию атомного оружия Советский Союз не имел. Сначала было принято решение провести геологоразведочные работы по поиску залежей урановых руд. Учёные же во главе с И.В. Курчатовым занялись теоретическими расчётами, лабораторными экспериментами,  разработкой технологии промышленного получения обогащённого урана.
    Руководство и координация всех этих работ была возложена на НКВД. Научные центры и лаборатории вели исследования, а Управление лагерей НКВД строило необходимые для этого объекты. По линии Совнаркома атомный проект курировал нарком химической промышленности М.Г. Первухин, а от НКВД – генерал А.П. Звенягин.
   Строительство предприятий атомной промышленности СССР началось с сооружения комбината «Маяк» в г. Озёрске Челябинской области. В мае 1944 года генерал А.Н. Комаровский был назначен начальником Главпромстроя НКВД СССР. До этого он руководил сооружением оборонительных укреплений на Сталинградском направлении, а после  Сталинградской битвы вместе со своими инженерами, техниками и  шестью тысячами рабочих был направлен на строительство   металлургического комбината по производству высокопрочных сталей в г. Челябинск.
   Главной задачей Главпромстроя с 1945 года становится сооружение предприятий атомной промышленности. Ещё до создания Главпромстроя генерал Комаровский получил задание подобрать площадку для строительства комбината по производству плутония. Будучи начальником Челябметаллургстроя, он хорошо знал Челябинскую область, и подходящую площадку специальная комиссия под его руководством  выбрала именно там.
     В 1944 году заканчивалось сооружение металлургического комбината в Челябинске. И коллективу Челябметаллургстроя поручают строительство плутониевого комбината. Условное наименование комбинат носил 817.    Из Челябинска на новостройку были направлены сотни инженеров, техников и квалифицированных рабочих.
    23 ноября 1945 года геодезисты забили первый колышек и начали съёмку местности, а геологи - исследования горных пород на берегу озера Иткуль в 160 километрах на север от Челябинска. Уже в январе 1946 года на выбранную площадку  прибывают 583-й и 584-й батальоны. С марта по май прибыли ещё 586-й, 587-й, 588-й и 585-й батальоны. Это были инженерные, дорожные, сапёрные подразделения сокращавшейся после войны армии. Поступали подразделения в распоряжение руководства МВД, начинавшего стройку. Воины начали рыть для себя землянки, строить дороги, заготавливать лес, строить всё необходимое для начала ведения строительных работ на площадке.
   Первые строительные батальоны состояли из солдат призывников последних военных призывов, которые или не попали на фронт, или воевали всего  несколько месяцев. Напрвляли на стройку и солдат, служивших во время войны в тыловых частях, солдат, освобождённых из плена и не отслуживших четыре, положенных в то время, года. (Годы пребывания в плену в срок службы не засчитывались.) Эти парни уже прошли суровую школу испытаний в годы войны, были опытны, закалены невзгодами, к выполнению поставленных задач относились исключительно добросовестно. Возраст многих из них был далеко за тридцать. В 1945, 1946 и 1947 годах на стройку в Челябинскую область прибывали различные воинские части из Белорусского, Одесского, Уральского и других военных округов страны.
   Первыми начальниками строек атомной индустрии были прошедшие дорогами Великой Отечественной войны опытные генералы и старшие офицеры. В войну они строили оборонительные укрепления, дороги, мосты и другие объекты, нужные  воевавшей многомиллионной армии. Нашими стройками, кроме уже вышеназванных, руководили генералы: Царевский М.М.,  Штефан П.Т., Журавлёв М.И., Шевляков И.И., Курганов и другие. Первым начальником Димитровградского управления строительства был генерал - майор Семён Николаевич Бурдаков. При Управлении  строек были политотделы, которые и руководили воинскими частями непосредственно. В 1947 году воинские части строительных управлений объединяются в Управления военно-строительных частей.
   Кроме военных строителей на сооружении комбината 817 работали заключённые лагерей, мужчины, мобилизованные в годы войны в трудовые армии, спецпереселенцы,  «указники», выпускники различных учебных заведений страны, разного рода специалисты, направленные  с других строек.
    19 июня 1948 года комплекс объектов завода 817 приступил к работе по выработке плутония для первой советской атомной бомбы. К тому времени руководству страны стало ясно, что для вооружения армии, авиации и флота  ядерным оружием подобных комплексов нужно строить много и они должны быть рассредоточены  на большие расстояния. На той же площадке Челябинской области уже велось строительство ещё двух комплексов и принимается решение о строительстве подобных комбинатов  в других регионах страны.   Сотни инженеров и техников, офицеров и целые воинские коллективы, построившие комбинат 817, были направлены на другие подобные стройки в Свердловскую, Томскую области, в Красноярский край и другие регионы.
   Для руководства  стройками и развития атомной энергетики страны 25 сентября 1948 года Указом Верховного совета СССР создаётся министерство Среднего машиностроения. В это министерство передаются все строившиеся предприятия, строительные, научно исследовательские учреждения ядерной энергетики.   Министерством Обороны  прикомандировываются в Минсредмаш и все военно-строительные части, занятые на сооружении предприятий атомной энергетики. Из состава МГБ туда же передаются и управления лагерей. 


3
    Александра Васильевна Карелова, в девичестве Сафронова, родилась  в  селе Архангельском Чердаклинского района, ещё в том, что ныне на дне Волжского водохранилища, Ульяновской области.  В 1950 году она окончила Астраханский медицинский институт. После выпускных экзаменов в институте появился сотрудник МГБ, который отобрал нескольких выпускников ребят и девушек, и они были направлены на стройку в г. Томск-7.  По прибытии на стройку Саша явилась в политотдел  и получила направление на работу врачом лагерного госпиталя. В огромных лагерях отбывали наказание мужчины и женщины вместе. Жили они, естественно, в разных бараках, но контакты между заключёнными лагерей, очевидно, были самые тесные, так как при каждом исправительном учреждении был и дом младенца. Заведующей  таким домом ребёнка  одно время и была хирург Александра Васильевна. Численность ребятишек в её доме ребёнка доходила до трёх сотен.
    Как видим, реорганизация структурных подразделений «Средмаша» проходила не одномоментно. В Томске-7 до 1950 года ещё сохранялся политотдел при управлении строительства.
    После смерти Сталина в 1953 году все лагеря политических заключенных ликвидировали, очень много осужденных по уголовным статьям амнистировали. А вместо них с разных концов страны стали прибывать на стройку воинские части, солдаты которых и становились строителями. Самой крупной воинской частью Томска-7 была бригада в/ч 11102. Прибыла она воинскими эшелонами с оружием и боевой техникой с Дальнего востока, где в 1945 году принимала участие в разгроме Квантунской армии Японии. Одно время в бригаде было 32 строительных отряда, каждый из которых насчитывал до тысячи человек.
   Участник Великой Отечественной войны, бравый артиллерист Василий Потапович Карелов, ныне полковник в отставке, прибыл в Томск-7 после расформирования механизированной дивизии. Штаб дивизии находился в г. Уссурийске.  Артиллерийский полк, в котором служил Василий Потапович, дислоцировался  в селе Раздольное под Уссурийском. В 1953 году дивизию спешно расформировали. Часть офицеров  демобилизовали, а часть  направили в распоряжение начальника управления «Химстрой» г. Томск – 7 и на другие подобные стройки.  Туда же эшелонами были отправлены и все солдаты дивизии, срок службы у которых ещё не закончился. В Томске-7 Василий Потапович поступил в распоряжение начальника Управления военно-строительных частей (УВСЧ). Начальником Управления войск был полковник МВД. Все военно-строительные части подчинялись Министерству внутренних дел. Командование знало о неприязненном отношении офицеров, прибывающих из боевых частей, к офицерам МВД. А тут получилось так, что офицеры боевых частей попадали под командование «краснопогонников». (Так офицеры МО именовали офицеров войск МВД). Поэтому зачисляли в состав войск МВД вновь прибывающих офицеров в тайне от них. После того, как вновь прибывшие офицеры немного освоились на новом месте и разобрались в ситуации, они стали протестовать против их зачисления в МВД,  отказываться одевать погоны и форму МВД. Ещё более неприязненные отношения были  между солдатами войск МВД и солдатами, прибывавшими из частей МО. В начале 1954 года между солдатами, прибывшими из боевых частей МО, и солдатами, проходившими службу в  МВД, возникла серьёзная потасовка. Командованию УВСЧ пришлось принять серьёзные меры, чтобы остановить мордобой и разрядить ситуацию. Видимо, случившаяся массовая драка сыграла не последнюю роль в переводе всех военно-строительных частей и офицеров, в первую очередь, в МО. Части МВД с тех пор занялись только охраной города и строившихся объектов.
    В Томске-7 наш герой артиллерист и  симпатичная врач Сашенька Сафронова, познакомились, сыграли свадьбу и по сей день живут  в мире и согласии. В настоящее время проживают они в г. Ульяновске.
            
4
    В городе Северске с конца 60-х и до начала 80-х мне много пришлось поработать на строительстве градирен 5-го объекта, на реконструкции второго здания Первого объекта, Северной нитки 25-го объекта. Я и сегодня не знаю подлинные наименования этих заводов и поэтому называю их именами условными, хотя во время службы в г. Северске имел  допуск к документам, содержащим государственную тайну. Наши города были огорожены колючей проволокой с контрольно-следовой полосой, с вышками и солдатами часовыми на них. Город Томск-7 и его объекты охраняла целая дивизия МВД. Строившихся нами городов не было на географических картах, нам строго запрещалось рассказывать об их существовании посторонним. К нам в гости не могли приехать друзья и родственники. Моей маме пропуск на постоянное проживание в моей семье я оформлял несколько месяцев. Бедная старушка долго переживала, боясь, как бы не разгласить государственную тайну, за которую  с неё взяли подписку. Она не могла взять в толк, что же она не должна ни кому рассказывать, ведь никакой тайны она так и не знала, прожив 16 лет в городе Северске.    Первые строители  Томска-7, из города могли выехать только по специальному разрешению органов, многим не разрешали привозить семьи. Ни о каких родственниках и гостях речи, естественно, никто и не вёл.    А в начале девяностых по первому каналу телевидения я увидел репортаж из города Северск. Бывший первый секретарь горкома комсомола, к тому времени директор первого объекта, Валерий Никитич Мещеряков на всю страну поведал о том, что стоит он на крышке первого за Уралом атомного реактора. «Реактор полностью выработал свой ресурс и вот сейчас он будет навсегда остановлен» - сказал Валерий, подошел к пульту управления и нажал кнопку. То было первое здание завода, а рядом с ним почти на километр протянулось второе здание, которое мы когда-то спешно вводили в строй после длительной реконструкции.
   За годы службы мне много раз приходилось бывать в служебных командировках на многих наших стройках. Когда я побывал на объектах Красноярска – 26, Ангарска, Подмосковья, Новосибирска, был поражен масштабами сделанного нашими частями, моими сокурсниками и однополчанами.
    В начале 60-х СССР серьёзно отставал от вероятного противника по сооружению шахтных ракетных комплексов. И нашему министерству было поручено возведение боевых позиций для шахтных ракетных комплексов и всей инфраструктуры для ракетных частей стратегического назначения на Южном Урале в районе станции Карталы. В наших Управлениях войск были сформированы и отправлены на ту стройку военно-строительные отряды.  И боевые позиции ракетных комплексов были построены. Ракеты встали на боевое дежурство в срок. Солдаты разъехались по домам, а офицеры средмашевцы продолжили службу в строительных частях МО. Так в частях министерства обороны оказались Борис Максимов, Слава Цветков, Лёша Асаулюк и многие, многие наши ребята. Все они продолжили учёбу в ВУЗах и академиях, быстро продвигались по службе.     Через пустыни Кызылкум и Каракум они протянули газопровод Бухара - Урал. Строили  испытательные полигоны на Новой земле и в Семипалатинске, принимали участие в сооружении пусковых комплексов в Плесецке, работали на многих других важнейших стройках МО и народного хозяйства СССР.
    На сооружении автозавода в Тольятти многие годы работали военные строители 26 УВСО МО. После завершения стройки в Тольятти это управление отрядов было передислоцировано в г. Ульяновск. Многие годы им  командовал мой однокашник, окончивший училище в 1960 году, ныне покойный полковник Виктор Александрович Парыгин, о котором я уже писал выше. Два наши управления войск рядом дислоцировались и выполняли одну задачу – строили Ульяновский Авиационный комплекс.
  Сейчас в бывшем городке 26 УВСО размещается 31-я Десантно-штурмовая бригада, а в нашем городке располагаются подразделения полиции, суд, прокуратура и военный комиссариат Заволжского района города.
    С участием военных строителей средмашевцев в Казахстане на безлюдном когда-то полуострове Мангышлак стоит прекрасный город Актау (С начала строительства и до распада СССР - Шевченко) с уникальными промышленными предприятиями. Много лет этой стройке отдал мой однополчанин, ныне проживающий в Заволжском районе Ульяновска, полковник Калинин Алексей Николаевич. После училища, лейтенантом там начинал службу и мой однокашник по училищу Борис Михайлович Платов. Мы  в училище были с ним в одном курсантском отделении. Кстати, с Калининым Алексеем Николаевичем они служили в одном полку. Боря лейтенантом, а Алексей Николаевич капитаном командовали ротами. Платов первой автомобильной, а Алексей Николаевич третьей. Этой стройке мой однокашник отдал двадцать лет службы. Прошел должности: зам командира роты, командир роты, заместителя начальника штаба полка по производству, заместителя командира полка по производству, заместителя начальника УВСЧ по производству. Закончил там службу в звании полковник. На его глазах, с его личным и непосредственным участием были построены: Прикаспийский горно-металлургический комбинат, два завода серной кислоты мощностью по 75 тыс. тонн каждый, завод по производству редкоземельных элементов, обогатительная фабрика, азотно-туковый завод, завод полистирольных материалов и первый в мире реактор на быстрых нейтронах с двумя заводами дистиллированной воды, которую смешивают с солёной водой, добываемой из подземных источников, и подают населению.
   В Читинской области в короткие сроки появился г. Краснокаменск с уникальным Горно-обогатительным комбинатом. На берегу Балтики легли улицы красивого города Ломоносов, и даёт электроэнергию Ленинградская АЭС. В г. Протвино Московской области работает ускоритель заряженных частиц, с помощью которого советские учёные на много лет опередили всех зарубежных в исследованиях ядра атома. Прекрасны и  города: Обнинск  в Калужской,  Дубна  в Московской,  Озёрск - в Челябинской областях, Железногорск и Зеленогорск в Красноярском крае, и  многие другие в областях и республиках необъятной России и  бывшего СССР. И на всех этих стройках служили мои друзья и товарищи выпускники 1961года.

Как и в каких условиях строили
1
    Когда начинали строить предприятия Зеленогорска, строители уже имели в своём распоряжении мощную строительную технику: бульдозеры и экскаваторы, краны и мощные грузовики. Строительные площадки во многом представляли собой площадки монтажные. Такие важные конструктивные элементы как колонны, ригели, стеновые панели, плиты перекрытия, вся столярка, вентиляция и прочие конструкции зданий,  изготавливались в специализированных цехах предприятий строительной индустрии. И, тем не менее, все мы испытывали колоссальные трудности по сооружению и вводу в строй огромных цехов. Не хватало машин и механизмов, не хватало рабочих рук. А нужно было спешить - вводить и вводить в строй цеха, предприятия. Работы часто велись круглосуточно.    
    Помню, однажды на совещании начальник стройки генерал  Курганов  сказал: «Товарищи, мы отстаём. Американцы уже имеют изделие, а мы ещё не закончили строить цех, который будет изготавливать подобное». На строительство того цеха из нашего автомобильного отряда было выделено 30 самосвалов. Велась отсыпка грунта на коммуникационном канале. Шестьдесят солдат водителей работали по 12 часов в сутки. На объект их привозили и увозили автобусом. Специально оборудованный грузовик привозил обед, завтрак и ужин. Горючим заправлялись самосвалы тоже на объекте. Новые автомобили круглосуточный темп работы не выдерживали, часто ломались. Их цеплял тягач и тащил ремонтироваться на автобазу, оттуда тут же пригоняли другой на замену.    А солдаты  работали, на трудности не жаловались. Все понимали важность строившегося завода, срабатывало чувство ответственности. Работали из последних сил. Однажды один солдат водитель так устал, что больше не мог работать. Он положил голову на баранку руля и сказал мне, старшему на смене: «Всё, товарищ лейтенант, я больше не могу». Я подвинул его на место пассажира,  сел за руль сам. Солдат тут же и уснул.
  Два бульдозера таскали каменистый грунт в огромные кучи. Меж этих куч, словно туннель в глубоком снегу, была проложена дорога. Экскаваторы кубовыми ковшами черпали из куч грунт и сыпали в кузова медленно двигавшихся самосвалов. Вот мой самосвал полностью загрузили, я прибавил газу и переключил передачу. Через минуту машину сильно тряхнуло, она рванула вперёд и  чуть не врезалась в задний борт впереди идущего грузовика. Я ещё не понял, что произошло, но с ужасом увидел бегущего ко мне начальника стройки генерала Курганова. Генерал что-то кричал, сотрясая воздух своей тяжелой тростью. Как оказалось, спавший водитель моего самосвала сполз с сидения и коленом левой ноги упёрся в рычаг подъёмника кузова. Переключая передачу, я выжал сцепление. Нажатый спящим солдатом рычаг подъёмника переместился вперёд, кузов самосвала поднялся, горная порода высыпалась, перекрыв узкую дорогу. Движение самосвалов и вся работа остановилась. Стоявший на сугробе и наблюдавший за ходом работы генерал увидел остановку и поспешил к месту происшествия. Перепуганный, я открыл дверь кабины, взобрался на сугроб и замер в стойке «смирно». Генерал, не ожидая увидеть за рулём самосвала офицера, в метре от меня  остановился. После короткого гневного взгляда на меня заглянул в кабину. Увидев спящего солдата,  сказал:
   - Почему не заменили?
   - Некем, товарищ генерал - майор. Заменил сам, - ответил я.
    Генерал тяжело вздохнул, левой рукой поправил папаху, маленьким, аккуратным сапожком из лосиного меха пнул ком снега и пошел к своей единственной в городе «Волге».
    Через несколько лет уже в г. Северске мы тоже штурмовали пуск в эксплуатацию одного цеха. Южная его нитка была сдана в эксплуатацию давно, а Северная до поры была законсервирована. Отношения между СССР и США опять до предела обострились, потребовалось увеличение объёмов продукции строившихся нами объектов. Недостроенный цех срочно расконсервировали и начали спешно достраивать. Все офицеры полков, работавших на том объекте, и все мы офицеры штаба Управления войск ежедневно пребывали на той площадке. Работы велись круглосуточно, без выходных, с продлённым рабочим днём. За нами офицерами были закреплены конкретные участки работ. Мы контролировали поставку раствора, бетона, кирпича, пиломатериала и других стройматериалов, помогали ИТР в организации труда наших воинов.
   Однажды мне надо было пройти на незнакомый  участок, подменить офицера, который убыл в командировку. Я не единожды просматривал чертежи того здания и поэтому не взял, как полагалось по инструкции, сопровождающего. Был уверен, что сам найду нужный участок. Когда спустился на минус шестнадцать, там никого не оказалось. По узкому бетонному коридору я прошел в одну, потом в другую сторону, обошел  несколько боковых коридоров и решил выбираться обратно. Стал искать лестничный пролёт, по которому спустился, но его нигде не было. Меня охватил страх, я шел и шел по бесконечному коридору в надежде куда-нибудь выйти. Несколько раз останавливался, затаив дыхание, прислушивался в надежде услышать голоса людей или шум  работавших механизмов. Но тщетно. Стояла жуткая тишина, хотя на объекте работало два полка солдат и несколько сотен гражданских специалистов. Коридор, освещаемый тусклыми фонарями в защитных колпаках, то расширялся, то сужался. Наконец стали появляться проёмы, замурованные толстыми, как в бомбоубежищах да в хранилищах банков, толстыми бронированными дверями. Стали появляться предупредительные знаки об опасности пребывания людей без защитных средств. Я уже решил поворачивать в обратную сторону, когда увидел в боковом проёме уходящую вверх металлическую лестницу и услышал где-то наверху голоса людей.  Я вихрем понёсся вверх по гулким ступеням. Пробежал один этаж, второй и увидел небольшой зал и работавших в нём  мужчин. Они укладывали на пол глазурованную керамическую плитку.
    - А как вы здесь оказались? - почти в один голос спросили меня удивлённые мужчины.
    - Я шел на ось … минус…, но не нашел, заблудился и вот иду обратно.
    - Мы не знаем где это. Можем вывести вас в цех  …, если у вас есть пропуск.
    -  Я входил там, где пропуск не требуется. Вы проводите меня до часового, а там я свяжусь с начальником участка, и меня выведут.
       Высокий, пожилой мужчина отложил в сторону киянку, которой простукивал, выравнивая свежеуложенную плитку,  открыл боковую дверь и, пригласив меня следовать за ним, стал подниматься вверх по широкому лестничному маршу. Миновав пять или шесть этажей, мы оказались перед  проходной, перегородившей отделанный в светлые тона, ярко освещённый коридор. Рослый солдат подскочил со стула, приветствуя меня, выслушал моего проводника и стал звонить по телефону, вызывая на пост начальника караула. На моё счастье пришел знакомый мне старший лейтенант, который, посмеявшись, вывел меня на центральную проходную завода и, пожелав больше не блудить, отпустил  на все четыре стороны.
    Очень часто я  вспоминаю то моё путешествие. Сослуживцы, подчинённый мне прапорщик Саша Лобанов много рассказывали, как в конце сороковых - начале пятидесятых строился тот и другие, подобные ему объекты Сибирского химического комбината. По настоящему представить себе объёмы и сложность работ по строительству того комбината я смог только после моего случайного   путешествия по одному из его заводов.

2
    Начинали строить Сибирский химический комбинат  в конце сороковых. Работали на стройке военные строители и заключённые. Сначала солдат строителей на  стройке под г. Томском было мало. Занимались они строительством жилья для ИТР и специалистов комбината, несли караульную службу, работали на предприятиях, обслуживавших стройку. Основные строительные работы  вели заключённые. В городе было несколько лагерей заключённых по политическим  и  уголовным статьям.  Огромные котлованы рыли вручную. Грунт, да и все строительные материалы, перевозили, в основном, гужевым транспортом. В составе управления Химстрой было два полка, которые занимались перевозками грузов на лошадях. На стройке в первые годы, практически, не было ни экскаваторов, ни подъёмных кранов. Даже на строительстве первого промышленного реактора на комбинате 817 работало всего четыре экскаватора устаревшей конструкции. Мёрзлый и скальный грунт дробили кирками, ломами, взрывом. Тяжелые грузы поднимали ручными, кое-где электрическими лебёдками, или полуручными кранами. На вращающейся вручную платформе крепилась стрела с блоком на конце. В центре платформы стояла ручная, иногда электрическая лебёдка, которой  тросом поднимали грузы. При помощи таких механизмов вынимали из огромных котлованов  грунт,  опускали туда строительные материалы. Стены и перекрытия зданий  возводились из кирпича и монолитного бетона.
   За годы войны наши строители научились строить сложнейшие объекты в рекордно короткие сроки и качественно. Очень большим тормозом строительства до шестидесятых годов было отставание в проектировании зданий и сооружений. Многие объекты часто начинали строить без проекта и каких-либо чертежей. Например, постановление Совета Министров СССР о строительстве первого плутониевого завода в стране было принято 1 декабря 1945 года. К лету 1946 в районе озера Кызылташ Челябинской области уже было сосредоточено около 15 тысяч рабочих и специалистов, готовых приступить к строительству. А окончательное решение по вертикальной схеме размещения будущего реактора было принято учёными лишь 8 июля 1946 года. Только после этого проектировщики смогли приступить к разработке проекта. Но строительное управление 859 приступило к ведению подготовительных работ. На стройку для работ в скальном грунте доставили всего два компрессора.
   Только к началу октября 1946 года была получена разрозненная проектная документация на ряд зданий. На здание атомного реактора был получен проект на рытьё котлована глубиной в 10 метров. В середине октября пришли новые чертежи на котлован под тот же реактор. Теперь глубина котлована должна быть 24 метра. А в середине декабря поступают чертежи котлована уже глубиной в 43 метра. Но котлован должен быть сдан под бетонирование к концу 1946 года! В сроки, естественно, строители не уложились. Начали бетонирование котлована только в начале мая 1947 года. Точно также без технической документации 15 января 1947 года на той же площадке начали готовить котлован под радиохимический завод.
   И избавиться от этого было невозможно. Ведь только-только создавалась совершенно новая отрасль. Учёные физики и химики непрерывно вели исследования, делали одно открытие за другим, а проектировщики вносили и вносили изменения в технологию получения высокообогащённого урана. Бывало, мы в спешном порядке готовим объект к сдаче в эксплуатацию, ждём приёмочную комиссию из Москвы. Но поступает приказ отделочные работы остановить, стены и кровлю здания осей… разобрать, приступить к долбёжке монолитных  коммуникаций нулевого цикла – пришли новые чертежи.
   В городе Тольятти проживает Вадим Васильевич Фадеев. В начале шестидесятых он руководил группой высококлассных специалистов комбината в г. Красноярск – 45 (Зеленогорск). Группа Вадима Фадеева принимала от монтажников оборудование строившихся цехов, запускала его и передавала эксплуатационникам.
   Однажды Вадим, изучая проектную документацию строившегося огромного цеха, который ему предстояло принимать, нашел массу недостатков  в схеме энергообеспечения. Возвращаясь с работы, он зашел ко мне и предложил вместе помозговать над упрощением системы энергообеспечения здания. Я ни чего не понимал в энергетике, и моя роль сводилась к консультированию новатора по части изменений строительных чертежей. На листе ватмана по памяти Вадим набросал схему здания, отметил места расположения трансформаторов, силовых шкафов,  машин и механизмов, как было в проекте. Потом взял другой лист ватмана и стал чертить свою, более простую и надёжную схему их размещения. На следующий день Вадим принёс с работы тетрадку с таблицами каких-то цифр. Я попросил у строителей и принёс  арифмометр. Несколько вечеров допоздна мы с ним сидели в «тёщиной» комнате  трёхкомнатной квартиры, его домашнем кабинете, и считали, считали. Вадим называл мне числа, а я на логарифмической линейке или на арифмометре их складывал, делил, умножал. Когда мы закончили расчёты, Вадим дал строителям новую схему энергоснабжения здания. Строители до того привыкли к постоянным изменениям чертежей, что без проблем и положенных формальностей выполнили все работы по его схеме. Когда началась работа госкомиссии по приёмке строительной части здания, отклонение от проекта было обнаружено. Вадим от работы был немедленно отстранён. Из Москвы срочно приехала группа проектировщиков энергетики цеха, и началось расследование. С Вадимом беседовали работники прокуратуры и сотрудники Комитета госбезопасности, он писал бесконечные объяснительные по поводу самоуправства, готовился к самому худшему. Все специалисты завода, некоторые члены приёмочной комиссии признавали правильность внесенных изменений, огромную экономию средств, материальных ресурсов, трудозатрат и большую надёжность смонтированной энергосистемы в сравнении с тем, как было запроектировано. Только под давлением того, что цех надо было срочно вводить в эксплуатацию и докладывать в ЦК КПСС о вводе в строй объекта,  проектировщики энергетики  признали правильность Вадькиной рационализации и утвердили новую схему энергоснабжения цеха.
   Правительственную награду Вадиму москвичи не пропустили, но директор комбината выписал ему денежную премию в 1500 рублей. Чертежи энергообеспечения следующего цеха пришли уже с наличием и учётом Вадькиных идей. На премию он купил дорогущую по тем временам шубу жене, кое-что из мебели, отремонтировал квартиру. По ходу ремонта квартиры его жена Людмила, работавшая в  возглавляемом мною комитете комсомола полка завсектором учёта, настояла на ликвидации в спальне кладовой – нашего с Вадимом кабинета. Сколько бессонных ночей мы там провели! Сколько разного рода тем и фантастических проектов обсудили два друга-романтика!
    На те премиальные мы с Вадимом и Людмилой ещё, как следует, и гульнули.
   На строительстве комплекса зданий «Б» в городе Озёрске в начале декабря 1948 года приёмочная комиссия проверила все сооружения комплекса. Приёмщики не обнаружили ни единой недоделки и готовы были подписать акт приёмки. Но тут поднялся начальник охраны объекта и спросил: «Предусмотрена ли проектом охрана предприятия?» Члены комиссии были шокированы. Проектом не было предусмотрено, а следовательно, и не было построено здание проходной, караульные и другие необходимые помещения. В спешке забыли. Комиссия отказалась подписывать акт приёмки объекта. Но утром следующего дня начальник строительства генерал М.М. Царевский собрал членов комиссии, посадил их в автобус и повёз на сдаточный объект. Автобус остановился перед ярко окрашенными воротами и зданием проходной… Акт приёмки объекта тут же и был подписан.               


Наш след на ульяновской земле

   В условиях гонки ядерных вооружений СССР приходилось постоянно совершенствовать ядерный потенциал  страны. Для этого надо было опережающими темпами вести научные исследования. К тому времени в СССР уже работали десятки научных центров и лабораторий, исследовавших ядерные и термоядерные процессы.  Но вместе с тем надо было на строго научной основе разрабатывать и совершенствовать машины и оборудование предприятий, прежде всего атомный реактор. В середине пятидесятых и было принято решение построить научно исследовательский институт атомных  реакторов. Местом строительства был определён город Димитровград, в то время - Мелекесс.
    Вначале проектная документация и привязка зданий и сооружений института проектировалась на южной окраине города. В мае 1955 года железнодорожным эшелоном из города Электросталь Московской области прибыла автомобильная рота военных строителей под командованием капитана Заболотного. В городе Мелекессе, там, где сегодня расположен обелиск Славы, воины поставили палатки, начали строить для себя временное жильё барачного типа, предприятия строительной индустрии. К концу года уже был сформирован полк, которым командовал полковник Г.П. Воронин. Полк организационно входил в состав предприятия п/я 83, которое создавалось для строительства НИИ.
    Но на южной окраине Мелекесса геологи строить объекты института не разрешили. Подготовительные работы были приостановлены, подбиралась новая площадка. А воинская часть была расформирована.
   К концу пятидесятых была подобрана подходящая площадка там, где ныне  работает НИИАР,  началось строительство. Проживающий ныне  в городе Димитровграде участник ВОВ полковник в отставке Георгий Гаврилович Смолин служил в г. Арзамас – 16 (Саров). В декабре месяце 1959 года он во главе группы офицеров был командирован в город Тбилиси за пополнением. Привёз он новобранцев уже в город Мелекесс. Началось формирование воинской части. Григорий Гаврилович сначала был заместителем командира этой части по политической части, через полгода стал её командиром.
   Тихий провинциальный городок Мелекесс имел в то время только деревянные тротуары,   дороги  кое-где были вымощены булыжником. К 1966 году основные объекты НИИАРа с участием военных строителей были построены. Всего было введено в строй действующих 16 объектов, в том числе такие важные объекты как: 106 –е здание, радиохимическая лаборатория (здание 120), материаловедческая лаборатория (здание 118), реакторная установка «Арбус», здание 101, ТЭЦ, РМЗ, и другие. Возникли и первые улицы соцгородка, так в то время называли новые микрорайоны в городах. Объёмы строительно-монтажных работ у ДУС резко сократились и воинскую часть  снова расформировали. Но в середине 60 – х началось строительство автогиганта в г. Тольятти, а в городе Димитровграде развернулось строительство Автоагрегатного завода. И снова потребовались военные строители. В 1968 году опять формируется воинская часть.
  Большие работы в то время велись в самом центре города Ульяновска. На живописном, высоком волжском берегу, откуда наш знаменитый земляк в юношестве любовался красавицей Волгой, сооружался его имени  Мемориальный центр, строилась детская  библиотека, областной Дворец пионеров и многие другие объекты. Стройка развернулась большая, сил ульяновских строителей, чтобы всё качественно  к апрелю 1970-го года построить, не хватало. Распоряжением правительства СССР Димитровградскому управлению строительства было приказано принять участие в сооружении комплекса объектов на Венце. Естественно, что в первую очередь руководство стройки использовало самую мобильную рабочую силу – военных строителей. Все поставленные задачи и здесь были выполнены успешно.
    А когда в левобережье Ульяновска в 1976 году началось сооружение гиганта российского авиастроения, про Димитровградское Управление строительства вспомнили снова. И  на улице Мелекесской в Заволжском районе г. Ульяновска высадились первые подразделения военных строителей, направленных из г. Димитровграда. Начали воины возводить для себя жильё, предприятия строительной индустрии, чтобы обеспечивать три строительно-монтажных управления, (позже объединённых в трест), товарным бетоном, раствором, землеройной и грузоподъёмной техникой, транспортом и прочим. С 1978 года началось формирование Управления войск - в/ч 05317, строиться типовой военный городок, в котором было возведено три пятиэтажные казармы, столовая и клуб на 750 посадочных мест, банно-прачечный комплекс, санитарная часть, трёхэтажное здание штаба полка и такое же здание штаба Управления войск. Сейчас в нашем военном городке дислоцируется Заволжское управление внутренних дел, Заволжская прокуратура и суд. В бывшем здании  штаба Управления войск работает Военный комиссариат Заволжского района.
   На Авиакомплексе подразделения треста ДУС возвели: огромный, технически  сложный корпус  3/1, лабораторный корпус, корпус по изготовлению элементов крыла, здания складских помещений и другие объекты. Всего на Авиакомплексе Димитровградское управление строительства, большинство рабочих которого на этой площадке составляли военные строители, построило 990 тысяч квадратных метров производственных площадей.
      26 апреля 1986 года рванул реактор в городе Чернобыль. В числе первых ликвидаторов были офицеры, прапорщики и солдаты ульяновского и димитровградского полков. В Ульяновске на базе нашего полка был сформирован учебный центр по подготовке специалистов, направлявшихся на ликвидацию последствий той страшной аварии, на сооружение саркофага для аварийного реактора. 
               
        Через несколько дней после своего семидесятилетия в моей взбудораженной голове родились несколько строчек, которыми я и хочу поделиться с моими читателями и закончить повесть о моём детстве, неспокойной юности, трудной интересной службе, которой отданы лучшие годы жизни:
                *
                Завалило сегодня снегами.
                Не проехать с утра, не пройти.
                А меня закидало годами -
                В мою юность уже не войти.

                Она, кажется, здесь, где-то рядом.
                Оглянись, разверни сь и беги….
                Но, мираж остаётся обманом.
                Не вернуться туда хоть кричи.

                Уж и мама моя на погосте,
                А друзей! Их крестов там не счесть.
                Да и я  здесь, практически, гостем.               
                Мало дней у меня уже есть.

                О дороге своей не жалею,
                И иная судьба не по мне.
                До конца проскакать бы жокеем
                На   буланом колхозном коне.
                Дек. 2009 г.