Журналы писали 55

                П О М И Л О В К А

                Рассказ в стихах

Продолжение 5
Продолжение 4 — http://proza.ru/2021/01/21/1352

                5

Не будь я старым милиционером,
латавшим крылья падших с высоты,
я тоже стал бы коллекционером
необъяснимой этой Красоты:
диез и ноту, рифму и верлибр,
пятно и блик, контраст и колорит
предоставляет нам она на выбор —
блажен, кому он только предстоит!
Кого ещё тревожат крики «браво»...
Я перешёл запретную черту
и потерял божественное право
в самообмане видеть Красоту.

Чужая дочь, ворованная дача,
всю жизнь в глаза мне вравшая жена.
Передо мной была одна задача,
и у неё была одна цена:
три торгаша за крах одной карьеры,
три грязных жизни за мою одну,
три фарисея за крушенье веры
в свою работу, друга и жену...

Когда б я был не смертник, а писатель,
я б, очевидно, мучился, но знал,
чего в конце рассказа ждёт читатель,
и сочинил бы радостный финал.
Чтоб он, как шпиль построенного зданья,
не посрамил бы имени творца
и оправдал благие ожиданья
того, кто верил в стройку до конца.

Но эпизод кровавой бани в сквере
я опустил — зачем он нам теперь?
Воображенье держится на вере—
не представляй картины, а поверь,
что сердце в нужный миг не всполошилось,
напротив, сразу словно отлегло,
глаз не подвёл, возмездие свершилось,
и быть иначе просто не могло...

Я разорвал цепь зла одним ударом,
но стал её очередным звеном
и, стало быть, теперь сижу недаром
за этим узким, в клеточку окном.
Со мной всё ясно — залитая кровью,
жизнь захлебнулась, ну и дьявол с ней!
А вот с моей случайною любовью
всё неясней, мой друг, всё неясней.

Я опозорил славную Петровку,
отправив трёх врагов в небытие,
и распишись я вдруг за помиловку —
я не сумею оправдать её...
Ко мне сейчас, как в детстве на полатях,
приходят сны из бабушкиных врак
о королях и оборотнях-татях:
едва на землю падал зыбкий мрак,
вампиры-тати обнажали зубы,
кричали в чёрных чащах «у-лю-лю!»,
а по утрам через печные трубы
опять влетали в спальню к королю...

Ну вот — теперь пришла пора прощаться...
Смерть хоть и косит с травами цветы,
но перед ней не стоит оплошаться
и без нужды переходить на «ты».
Кто скажет, что там, за последним краем?
Исполнив жизнь, не страшно умереть.
Уж если мы, живые, жизнь не знаем,
откуда знать нам, что такое Смерть?
Я коммунист и не религиозен.
Но, отражённый в миллионах призм,
простой вопрос о Смерти так серьёзен,
что не влезает в материализм.

Когда погаснет трезвое сознанье
и в тёмных жилах почернеет кровь,
быть может, мне и обнажится знанье,
что в этом мире Счастье и Любовь.
Но это там. За близкою чертою.
Пока же я ещё перед чертой.
Пока я жив, то я чего-то стою.
Мы были б очень славною четой,
и, будь я глуп, досужее пиитство
могло б меня подвигнуть на стихи...
Меня ж снедает только любопытство —
я слышал столько разной чепухи
о том, как в тюрьмах происходят казни!
Кому-то ток, а мне милей палач.
Я думаю о нём без неприязни.
Он видит кровь и слышит бабий плач.

Но преступленье с долгом несовместно,
Палач не робот, человек живой...
Пусть он исполнит поелику честно
свой тяжкий долг, как я исполнил свой.
Я выхожу за грань земного круга
и обращаю взгляд за облака —
прощай, моя случайная подруга,
прощай, моя далёкая, пока...»

Вадим Антонов
(«Новый мир», 1989, № 4)