Ку-ку

Начинать работу в новом доме всегда волнительно. Но на старом месте я трудилась прекрасно, без нареканий. Просто в один прекрасный день хозяин умер, а наследникам мои услуги оказались ни к чему.
Прежний хозяин хотел, чтобы я всегда находилась в его большом кабинете. Любил со мной поговорить. А здесь мое рабочее место будет на кухне. Так как моя задача – оповещать о том, который сейчас час, каждые полчаса – придется, видимо, повышать голос. А то не в каждой комнате будет слышно.
Постараюсь ничего не пропустить.
Ку-ку.
***
Со своего места в прежнем доме я видела очень многое. Кто заходит к хозяину, кто выходит, кто что делает. Один раз, когда хозяин выпил снотворное и крепко уснул, один из племянников решил покопаться в полке письменного стола. Я увидела это из-за своей дверцы и, вопреки всем инструкциям, огласила десять часов на пару минут раньше. Племянник подскочил и передумал рыться в чужих вещах.
Здесь же мое рабочее место не самое удобное. В щели, которые оставляет, закрывшись, дверца, я могу видеть разве что обеденный стол. И даже когда выхожу объявить время – тоже мало что успеваю разглядеть. А бой часов, под который происходят мои объявления, еще и нередко заглушает слова хозяев. Не то чтоб я была любопытна, но лучше б знать, что происходит в доме. Мой оклик, кстати, однажды грабителя напугал, настоящего, не то что тот трусливый племянник…впрочем, не буду хвастаться.
Зря я волновалась за свой голос: из разговоров новых хозяев стало ясно, что в их жилище всего одна комната. Впервые о таком слышу, очень хотелось бы посмотреть, но эти люди же не сумасшедшие, чтобы устраивать экскурсию по своей квартире  - настенным часам.
Сколько было комнат в моем старом доме – я даже не знаю. Много. Тем более для одного человека, пусть даже очень милого. Ему было одиноко, и навещали его, как я уже сказала, только неудачливые грабители – они забирались и не понимали, что тут красть – и жадные племянники, одному из которых в результате дом и достался. Да, тому самому. Он не забыл, как я его напугала, и хотел выбросить меня на свалку. На счастье, мимо проходил старичок, похожий на моего прежнего хозяина: невысокий, чуть сгорбленный, седой. Казалось, он мечтает на ходу и ничего не видит у себя под носом, я решила забыть о нем и посмотреть на  синее небо и  белые облака, пока меня не сунули в грязный ящик. Каждый раз, объявляя, который час, я мельком видела их в окне и не придавала никакого значения, подумаешь, облака, на картине, висевшей рядом с окном, они и то красивее, а сейчас не могла насмотреться, потому что… но трагические мысли про «потому что» были прерваны звонким, вовсе не старческим голосом:
 - Молодой человек, что это у вас в руках? Какие чудесные часы!
 - Обычные часы, - «молодой человек» говорил отрывисто и брезгливо, будто недоумевал, как это старик-прохожий смеет запросто обращаться к нему, новому владельцу такого богатого дома.
 - Нет, не обычные, - старичок погладил корпус часов, мне было приятно, будто гладили меня саму по перышкам.  – Очень даже необычные! За какую сумму вы отдадите мне их, раз уж для вас они - мусор? Чем-то они насолили вам, видать, раз такой солидный господин решил сам дойти до мусорных баков!
Я чуть не рассмеялась в голос. Хитро. Да уж, продавать «мусор» он теперь бы не стал. Лишь бы не разозлился и не шваркнул мной о землю.
 - А вы кто – старьевщик? – разобиделся наследник.  – Забирайте эту гадость.
И сунул мой домик в руки старичка.
 - Я знаю тебя, - зашептал старичок на ходу. – Таких, как ты, осталось очень мало. Но ты не только уникальная – говорят, все часы, сделанные этим мастером, приносят счастье и спасают от беды. Интересно: почему ты попала в мои руки?
Я очень хотела сказать в благодарность хотя бы «ку-ку», но тогда б он подумал, что я сломана. «Уникальная», какое красивое слово. А он гладил и гладил корпус часов, улыбался и улыбался мне, будто был уверен, что я вижу его лицо сквозь щелочки у дверной створки. По его уверенным движениям и кивкам я поняла, что это было не просто поглаживание: я оказалась в руках мастера, который, проведя руками по вещи, уже знал, исправна она или нет. А я была очень даже исправна.
Не успела я привыкнуть к мысли, что спасена и даже, кажется, неплохо пристроена, как вдруг неподалеку раздались всхлипы.
 - Что с вами, мадам? – подошел к кому-то старичок. Я видела только крашеные редкие волосы на чьей-то голове и руку, широкую, красноватую, натруженную, похоже - растирающую глаза. Сухая рука старичка по-отечески погладила эти волосы, больше похожие на рыжую проволоку. Поначалу «мадам» только всхлипывала, а потом зашептала. Честно говоря, плохо помню ее слова: что-то про то, что семья еле сводит концы с концами, муж каждый вечер все больше ругается на домочадцев, дочь не слушается и вместо школьных занятий занимается глупостями, ощущение, что вот-вот произойдет какая-то беда, и вообще она просто устала до такой степени, что только что вышла не на своей автобусной остановке и не сразу это поняла.
 - Понял: вам нужно средство от беды! – торжественно сказал старичок. – Возьмите!
И протянул ей меня.
***
Я ожидала увидеть какого-нибудь толстого громогласного тирана, опустошающего за день графин горячительного напитка, и маленькую девочку в платье с рюшечками, похожую на дочерей племянников моего старого хозяина, - топающую ножкой и не желающую учить таблицу умножения. Но все оказалось не так. «Тиран» был ростом ниже хозяйки, весь какой-то скомканный, тощий, будто бы чудовище по имени Работа каждый день пила его соки. На кухне он появлялся только на время еды, а потом уходил смотреть телевизор – точнее, дремать под его бормотание, как ворчала его жена. Дочке, тоненькому подростку с вечно растрепанными волосами, тоже не нравился телевизор, и она приходила делать уроки на кухне, оставляя свою «пещеру». Так она называла отгороженный шкафом и ширмой угол единственной комнаты, где уместилась только ее кровать.
Откуда я это узнала, спросите?
Из ее дневника.
Сначала я думала, что девочка пишет мемуары. Так мне объяснял старый хозяин: «А это, птичка, мои мемуары. Записываю всё, что вспомню из своей жизни», - и указывал на увесистый том в потертом переплете. У девочки же была простая тетрадка. Она там писала о себе. Откладывала тетради с школьными заданиями, доставала ее – и писала. А когда я показывалась из-за своей дверцы, чтобы оповестить о времени, девчонка показывала мне язык или передразнивала моё «ку-ку». Никто не научил ее, что можно пройтись от стены к стене, сложить руки на груди и спросить:
 - Ну что, птичка, о чем мы сегодня с тобой напишем?
 - Ку-ку, - сказала бы я.
 - Верно! Надо написать о том, как состоялось мое знакомство с морем! Ты-то никогда не видела моря? Ну ничего, я напишу, а потом прочту тебе вслух.
Или что-нибудь в этом роде. Интересно: а девочка когда-нибудь видела море? Я эту стихию сначала знала только по картине из комнаты старого хозяина. Но после его бесподобных рассказов кажется, что я сама побывала там, где то грозно бушуют, то нежно плещутся волны, меняя цвет. А лохматая малышка, похоже, не бывает нигде, кроме дома и школы.
Я вижу, что она пишет в дневнике. Дорогой дневник, девочки смеялись надо мной из-за старой одежды. Дорогой дневник, я поссорилась с единственной подругой, потому что ей больше нравится дружить с девочками из хороших семей, а у меня, как говорят ее родители, плохая.
Бедная девочка. Непонятно, чем плоха ее семья. И чем плоха старая одежда, мой прежний хозяин, например, на такое внимания бы не обратил, да и сам ходил так, что на него ругались племянники: дядя, ты скупердяй, тебе жалко потратиться на одежду… Не был он скупердяем, просто любил то, к чему привык. Что удобно и уютно. Свой кабинет, кресло. Мемуары. И меня. А девочкины одноклассницы, похоже, в точности как те племянники: они тоже были не прочь, помнится, попересуживать одежду и дома каких-то своих знакомых.
Я, кстати, всё ждала, когда новый хозяин начнет ругаться, как обещала хозяйка. Но такое случилось только однажды. Малышка зачем-то выкрасила челку в синий цвет. Ох он и раскричался… Грозил, что отрежет ей волосы. Тогда девочка, громко плача, вбежала ко мне на кухню, и схватила ножницы, и сама отрезала челку, и швырнула ножницы прямо в папашу, папаша бросился на нее, она закричала, они выбежали прямо в прихожую, судя по звуку – открылась дверь, это пришла мать, она что-то уронила и тоже начала кричать и плакать…словом, вечер был еще тот. Я уже знала, что напишет в дневнике девочка на следующий вечер: «Дорогой дневник, девочки смеются надо мной из-за отрезанной челки…» Что толку говорить дневнику «дорогой», он же ничего не понимает. «Дорогой» надо говорить кому-то живому. Например - мне.
А еще оба родителя повадились на любой промах заявлять девочке: «ты что, совсем ку-ку?» Мне обидно, между прочим.
Ку-ку.
***
Не успела у моей глупышки…я сказала «у моей»? Я нечаянно, заговоришься тут. Так вот, не успела у хозяйской дочки отрасти челка – как она удумала новую глупость. Она влюбилась.
Каждый день пишет «дорогому дневнику», какой у них в классе замечательный новый мальчик. Все-то в нем прекрасно. И чем больше она об этом пишет своим разборчивым – а то бы мне не разглядеть – кругленьким почерком, тем мне становится тоскливее. Малец-то самый обычный. На благородного рыцаря не похож, сразу завел дружбу с популярными учениками класса. Люди всегда так: понапридумывают кому-нибудь несуществующих добродетелей, а потом страдают от разочарования. Даже мне видно с первого взгляда: мальчишка вздорный, капризный, не то что на глубокие чувства – на помощь старушке перейти через дорогу неспособен. А моя бедняжка все видит в нежном солнечном свете. Нежный солнечный свет – не подумайте, что я совсем ку-ку. Это было по утрам в кабинете старого хозяина: и яркие мазки красок-лучей на стенах, и чудесный воздух из открытого окна, и голос: «Ну что, птичка, как спалось? Хотелось бы тебе, наверное, почирикать на ветке под окном, да нельзя: ответственная должность… хранить время…философская должность, скажу я тебе!»
А теперь вот сижу и смотрю в дневник одной глупенькой девочки. Возмущаюсь обращением «дорогой дневник». Ни разу я тут не слышала ни «дорогая мама», ни «дорогая дочка», откуда только что взялось.
Дорогой…кто? «Дорогой Макс» теперь, дожили. «Я решилась: завтра я признаюсь тебе в любви, дорогой Макс». Не надо! Он всего лишь испорченный мальчишка. А ты будешь плакать. Еще и расскажет кому-нибудь, обязательно ведь расскажет, и будет для всего класса героем, а остальные не упустят случая лишний раз посмеяться над девочкой в старой одежде. Как же тебе это сказать-то?
«А если ты меня не любишь – то мне и незачем жить».
Что?
Во-первых – и кукушке ясно, что не любит. Он и не смотрел в ее сторону ни разу. Во-вторых – что значит незачем жить? Так, пришло время поговорить. Вот как бы начал беседу мой прежний хозяин? Наверное, так: «Прочел я, барышня, ваши строки, написанные, так сказать, горячими чувствами. И вынужден с вами не согласиться…» А может, он сказал бы всё совсем иначе?
Некогда размышлять: мой выход, полчаса. Я выхожу и как можно обеспокоеннее говорю ей:
 - Ку-ку!
 - Сама ты ку-ку, - огрызается девочка и, не оборачиваясь, швыряет в меня карандашом.
***
Она пришла из школы заплаканная. Протопала на кухню, ко мне, и молчит. Точно, свинский мальчик над ней посмеялся вместе со всеми остальными, не иначе.
Она переводит взгляд на меня. Потом под ноги. Потом встает, уходит в ванную и включает воду.
«Она просто хочет умыться, потому что плакала», - убеждаю себя я. Но ужас внутри нарастает, нарастает, от него не спрятаться. Тот же ужас приходил ко мне, когда мой хозяин… да где же ее родители!
Мать. Зашла ко мне, уже хорошо.
 - Ку-ку, ку-ку, ку-ку, - бесконечно докладываю я ей.
 - Отто, иди сюда, посмотри, часы сломались. Не вовремя кукует совсем эта кукушка. Чинить или не стоит деньги тратить? – зовет она мужа.
Кажется, я подписываю себе смертный приговор. Сейчас решат, что меня надо просто выбросить. И девочке никак не помогу. И обе мы с ней окажемся в ящиках. Инстинкты есть даже у механических кукушек: от страха я забиваюсь в свой домик.
Скомканный Отто появился в дверях:
 - Может, и починим… а где Мелисса? Уже в душ ушла, даже не показалась?
Да что же вы творите! Ну окликните ее, ну позовите, постучите. Выломайте дверь! Стоят, как сонные мухи.
 - Мелисса? – переспрашивает хозяйка. Да, да, твоя дочь Мелисса!
Пропадать так пропадать. Я с криком вырываюсь из дверцы на всю длину креплений и утыкаюсь клювом в хозяйкино плечо. Хозяйка страшно кричит, визжит и трясется… бледнеет и искажается лицо хозяина…и я проваливаюсь в темноту.
***
Что это? Свет, фигуры, тени. Я не верю в рай для кукушек. А может, он и есть? Такой, о котором говорил хозяин: стать настоящей птицей и чирикать под чьим-то окном в лучах утреннего света.
«А Мелисса? Что с ней?»  - всплывает в моей голове. Я с трудом вспоминаю жуткий визг хозяйки, девочку с отрезанной челкой…где она? Чей это голос?
 - Значит, ничего не можете сделать? – потухший женский голос, кажется, слабеет с каждым звуком. – Я так и думала. Отто сорвал часы со стены и растоптал их, когда наша девочка…нашу дорогую девочку…
Она плачет. Значит, мой домик растоптали? А я, видимо, уцелела чудом? Я сама растоптала бы сотню своих домиков, лишь бы было всё хорошо с моей синеволосой глупышкой. Но это не поможет. Видимо, уже ничто не поможет. Где ты, кукушечий рай?
 - Отто теперь жалеет о часах, говорит – она предупредить нас хотела о беде, а я ее во всем обвинил…
Сама догадливость твой Отто. И вообще страшные вы люди: жалеть о часах, когда ваша дочь…
  - Запчасти, говорите, есть приличные, сгодятся для других часов? Заберите их себе. Я же помню, как вы сказали, что это средство от беды, потому и искала именно вашу мастерскую.
Да уж, не вышло из меня средства от беды…
 - Я побегу в больницу. Хочу отвезти Мелиссе пирог, она его очень любит…и почему я его так давно не пекла? А этот вот пирог – вам, угощайтесь.
Верно. Надо было печь пироги и кормить Мелиссу, пока она еще была…ЧТО? Она жива?! Мелисса жива! Я успела, успела! Создатель всех недогадливых кукушек, слава тебе!
«Она жива. Она жива. Она жива», - повторяю я перед тем, как вновь уплыть в темноту.
***
Снова свет, и тени, и голоса. Не дадут уснуть вечным сном. На этот раз что?
Тоненькая фигурка. Тоненький голосок:
 - Пожалуйста, найдите её. Она меня спасла. Я так хочу, чтобы она теперь всегда была со мной!
Голос будто знакомый. Немного хриплый, но… Мелисса! Она здесь!
 - Сейчас отыщу. Как знал, что эта кукушечка еще понадобится, - улыбается старик-мастер и идет прямо ко мне. Я так и лежала у него на полке? Зачем? Действительно верил, что за мной придут?
Я вижу, как Мелисса уже протягивает вперед худенькие забинтованные ручки. Она пришла за мной. Это обо мне она говорила. Я всегда буду с ней.
Старик берет меня в сухие теплые ладони. И подмигивает.
И я говорю ему на прощанье:
 - Ку-ку.