Банкрот

"Ну, здорово, – сказал Федя. – Как он её." Не самый, наверное, лучший рассказ Шаламова "Заклинатель змей". Интеллигентный зэк в роли "романиста" пересказывает содержание прочитанных романов другим зэкам. "Тискает романы", на языке "зоны". Всю ночь рассказывает – и вот вам: "Как он её"... Какой тут рассказчик не падёт духом?
Дело не только в ограниченности, духовной и душевной, аудитории "романиста" и "заклинателя". Это есть, но тут и другое. Трудно отделаться от крамольной мысли, что конец каждого повествования есть в то же время духовное банкротство автора. Нет законченности нигде, ни в чём. Рассказал – и сам понял, что не сказал ничего. И другие поняли. И отреагировали весьма адекватно: на канву, на внешнее. А что там, внутри? И есть ли?
Духовное банкротство ожидает человека на исходе жизни. Вроде прожил как надо, и нажил, и совершил, и есть что вспомнить... а нет-нет, да укусит ядовитое: а что, собственно, ты сделал, по большому счёту? Так и подмывает сказать: вот они, позитивизма-материализма достойные плоды! Но нет: идеалист и человек духовный переживает то же самое, даже острее, вплоть до бегства от реальности и от себя (пример: граф Л. Н. Толстой). Не в образе жизни дело. В старину князья и бояре перед смертью постригались в монахи, получая при этом новое имя, а имение отписывали монастырю. Голый человек на голой земле. Каким пришёл – таким ухожу... Тоже лукавство своего рода, и тоже – бегство...
Под историей любой жизни можно обнаружить другую историю, подлинную. Если первая – это "что и как", то вторая – "почему". Здесь нет прямой причинно-следственной связи: вот, дескать, почему это... и почему именно так... И вообще никакой связи нет, она может быть только символической, и только в рамках символической же системы, она же мифологическая. Но коль скоро мы как раз от мифологии отказываемся, то должны отказаться и от её связей и её символов. Эта "вторая история" вообще не вербализуется никоим образом. Она даётся как в озарении: так вот оно что, Михалыч! Восклицательный знак, два, три восклицательных знака, но словами не выскажешь и другому человеку не объяснишь, никак...
Вот она-то, эта вторая, и могла бы объяснить ядовитое беспокойство, имей мы достаточно мужества её открыть, историю (как бы) причины, и признать её важность для всего последующего (и для всего предшествующего – если поверить в единство пространственно-временного континуума, скажем так).
Но признать страшно. И снова и снова громоздим вавилонскую башню слов. И снова все виноваты. Пьеса не та, актёры плохие, режиссёр на репетициях появлялся редко, опухший с похмелья и в тёмных очках... И публика дура. И город – дыра. О стране уж и не говорим: империя (ко)зла. Как они нас.
А всего-то сказать себе: банкрот.


2017, 2021.