Церкви провинции

  Церкви в провинции.


Часть 1
1998 год. Старый прораб Сидоров приехал в свой родной город, куда его вызвал знакомый, друг, предложив работу по восстановлению Церкви. В этом городе он родился, учился и вырос, но выйдя из вагона и пройдя привокзальную площадь, он едва узнал его. Всё изменилось.
С лишком, двадцать лет прошло (21 с половиной) и там, где раньше были пустыри, особенно на берегу реки, сейчас стояли красивые дома. Он еще помнил, как мальчишками ходили они к речке на рыбалку, берег которой был поросший ивняком.
Но ни дома и не изменившийся вид города, - ничто так не удивило, как изменения среди людей. Встретил Сидоров своего знакомого строителя – (и где?) – на рынке, грузчиком-разносчиком работающего. Сам он (Сидоров) всю жизнь проработал на стройке и не представлял, - как можно изменить своей профессии, тем более, - в грузчики пойти?! У этого Димы и мать работала в его бригаде отделочников, и он сам после школы сразу пришел к Сидорову в прорабство, и направлен был на высокооплачиваемую работу на нулях.
Сидоров имел большой ум, в крайнем случае, достаточный, чтобы уметь не показывать своего умственного превосходства. В республиканском строительном тресте Сидоров висел на доске почета, как лучший строитель. И в его прорабстве он знал всех людей хорошо. Были рабочие посредственные, но были и специалисты, ассы своего дела. Поразительна мудрость природы, которая при огромном разнообразии сумела всех уровнять! Перед смертью оказались все равны.
В разговоре с грузчиком Димой, Сидоров узнал, что больше половины тех людей, которых он помнил, вымерло. Некоторые обедняли и спились, другие были забыты напрочь.
Например, Илюха – был классный слесарь-трубоукладчик, и он же был каменщик, и монтажник блоков – стропальщик. В общем, специалист и весёлый человек был Илья Марченко, которого они с «грузчиком» вспомнили. И оказалось (по рассказу Димы узнал Сидоров), что он вышел-таки на пенсию, в свои 60 лет. Его не увольняли, но он часто не выходил на работу по три-четыре дня из-за пьянки. И через год, как вышел на пенсию, которую и пропивал, Илюха умер.
Умер также и Коля Футов – до пенсии один год не дожив. А Берлинского уволили из-за пьянки. И, к тому же, выселили из квартиры за неуплату. Сначала его поселили в барак деревянный на окраине города, но он сам стал бродить по центру и бомжевал – спал, где придется, да так и умер под кустами в парке…
Многих кого вспоминал Сидоров, в разговоре с Димой, не было в городе. Они поступили, наверное, также как и он сам: уехали на заработки в Москву или в Санкт-Петербург, а то и в Тюмень, или в другие Сибирские регионы. Видел Дима одного «нашего» рабочего, он в Уренгой ездил, на стройке там работал.
Много грустного узнал Сидоров. Не от хорошей жизни опускались люди до грубого пьянства. Зарплата в регионе была самая маленькая в стране, а продукты дорожали, как везде, и цены на ЖКХ и другие вещи всегда повышались.
Есть многие умные слова великих людей об этих же проблемах человечества: о пьянке, и о переживаниях и горе: «Горю никакие соглашения не помогут. Излечить его может только смерть, а все другое лишь притупляет и обезболивает…. Одно из средств, которое может притупить всякое горе и переживание, - это пьянство».
Немало людей, поддавшись, становятся на путь, по которому алкоголь ведет их к смерти. Но есть и другое, отвлекающее от горестных переживаний, средство – и это работа. Что и выбрал он, и не один только, с ним работали строители из местных, которых нанял священник.
 
Часть 2.

Однако и друг его встретил тоже с грустью, - у него умер двоюродный брат. Хоронить надо было за городом, на кладбище пригородного поселка, в 10-ти километрах. А Церковь, которую восстанавливали, находилась в том же направлении, чуть подальше. И поехали они с другом на похороны брата его.
Во дворе, у подъезда пятиэтажки стоял автобус-катафалк. На улице, вдруг, начал моросить летний дождичек. Столпившиеся люди, около дверей автобуса, входили в него по нескольку человек и выходили обратно с грустными и заплаканными лицами. Это сослуживцы прощались с покойным, - те, что не поедут на кладбище. Несмотря на дождик, люди всё приходили, и только через час автобус всё-таки тронулся и медленно поехал к выезду через весь город. На трассе скорость увеличилась, и автобус быстро доехал до поселка, а там и до кладбища.
По широкой длинной аллее подъехали к месту, в середине нового кладбища. Между могил росли еще небольшие вишневые деревья и акации. Кресты казались серыми, даже чернели, были мокрые от дождя. Брата у друга хоронили рядом с могилой его жены, которая умерла тремя годами раньше. Понятно…, что он запил от потери, желая «горе утопить в вине».
Сидоровым, вновь, овладела грусть, он слушал молитвы панихиды, которые пели женщины. Похоронами руководил приглашенный из церкви поп.
Вот оно так удачно и совпало: священник был из того Храма, который надо было восстанавливать в Берёзовке, километра два от кладбища, всего-то. В Советское время это был клуб, сельский кинотеатр, а теперь уже и алтарь был построен, и службы совершались по выходным и по праздникам. Нужно было решить вопрос с отоплением: в пристройке находился котел, отапливался дровами. И ограду нужно было строить вокруг территории Храма. Сидорову много нужно было обсудить, посмотреть чертежи проекта: как трубы отопления менять и прокладывать новые, котел менять на газовое отопление…. Он ехал работать.
Часть 3.
До Берёзовки их подвёз друг на своих жигулях. Рядом со строящейся церквушкой стоял дом, где и проживал священник. Дом барачного типа, на две семьи, с двумя квартирами с отдельными входами передали церкви. С 1991 года массово началось возвращение Храмов и тогда не хватало священников, поэтому в доме уже жил «завхоз» с семьей от Епархии посланный присматривать за церковным имуществом. И тут, в Березовку приехал, только что окончивший семинарию, молодой священник с женой. Завхоз, проживающий с женой и детьми, стал пономарем и помогал на службах, вскорости, как отучился, и смог быть диаконом.
Сидоров особенно не присматривался к священнику ни на кладбище, стоя в стороне, ни в машине пока ехали недолго. Но когда они вошли в дом, в квартиру, из пасмурного сумеречного дня, в освещенное помещение, он увидел очень молодого человека, чему приятно удивился. Священник, скрывшись в другой комнате, быстро вышел затем переодетый в подрясник цвета жидкого черного кофе, с большими латками на обоих локтях.
- Садитесь ко столу, сейчас матушка нам чаю сделает – усиленно и деланно окая пригласил их, как гостей отец Яков.
- Очень рад познакомиться! – обратился он к Сидорову. – Всего только второй год живу и служу здесь. И много трудностей…, помощник мне так и нужен… -
- Да уж, но, однако… какой вы молодой еще! – не скрыл своего удивления Сидоров. – Сколько вам лет? –
 - Двадцать девять… - проговорил отец Яков и, неизвестно отчего, краснея, потупил взор.
К чаю принесли пирожки на большом блюде. «Это жена Николая-завхоза, Зинаида, занимается кухней», - представил гостям отец Яков принесшую пирожки уже не молодую женщину. – «А матушка, поет во время служб, на клиросе, научая местных женщин петь…».
За чаепитием Сидоров присмотрелся к отцу Якову: «Что-то женственное присутствует и в голосе, и в чертах лица его» - подумал он.
Действительно, в лице отца Якова было очень много «бабьего»: вздернутый носик, бледные, с нежной кожей, чуть розовые щеки и большие, серо-голубые глаза, с жидкими и тонкими бровями. А еще и длинные волосы, зачесанные назад и прихваченные в косичку. Усы еще только начинали формироваться в настоящие мужские, а бородка принадлежала к виду «никуда не годных»: реденькая, сильно просвечивающая, погладить и почесать гребнем которую никак невозможно.
Перекусив пирожком, запивая его чаем, отец Яков откинулся на высокую спинку стула, старого, старинной конструкции (такие стояли в больших конторах раньше). В доме, вообще, было много старой мебели, и у стола, покрытого скатертью, за которым они пили чай, ножки были вырезаны круглыми шарами, один за другим уменьшавшихся к полу.
Отец Яков кашлянул в кулак и начал говорить своим юношеским, с женскими нотками, голосом несовершеннолетнего подростка.
- Тут много работы, вы видели, а мне и службы надо служить и ездить добывать материалы, прорабствовать… - говорил он тихо и жалостливо.
- За строителями смотреть, опять же, надо, показывать им всё. У меня тут из местных рабочая бригада образовалась, профессиональных строителей-то и нет, – словно о болезни врачу в поликлинике говорил отец Яков.
 - Вот, ваша помощь нужна нам очень… - сказал и умолк отец Яков, далее уже не произнес он ни звука, отстраненно слушая разговор.
Сидоров начал высказывать свои соображения. Но лицо отца Якова сделалось бесстрастно, неподвижно и ничего не выражало, кроме робости и внутреннего беспокойства. Глядя на него, можно было подумать, что Сидоров рассказывал о каких-то мудрёных вещах, которые отец Яков не понимал: он даже не кивал головой и никак мимикой не выказывал своего понимания.
«Молодой, видимо, не из очень умных, «жизни не видел», как говорится, ох и трудновато мне будет тут» - решил уже для себя Сидоров.

Часть 4
(Понимаете, есть у нас такая особенность отношения к духовенству, в России).
Он устроился в отведенной ему комнате со старым диваном и тумбочкой-столом у окна. Полистал, разворачивая, чертежи проекта восстановления Храма и прилег отдохнуть.
«Какой-то странный священник», - думал Сидоров, поддавшись неприятному чувству, навеянному от вечернего общения с отцом Яковом. Тот весь вечер был слишком скромен до робости.
«Он же священник, духовный отец! Боже мой! Это учитель народа! И как должен обращаться к нему, пожилой уже, великовозрастный диакон, возглашая во время службы – «Благослови Владыко!». – Хорош Владыко! - усмехнулся даже Сидоров – Ох! Господи, куда смотрел Епископ, когда назначил этого «юнца» настоятелем? Как его и народ принимать будет?»
«Будь, я, например, попом…. Образованный и любящий свое дело поп много может сделать. А проповедь? Чему может научить такой молодой священник? – с такими мыслями и заснул Сидоров, в первый день пребывания на новом месте.
Но он во многом был излишне ироничен и предвзят. Отец Яков оказался не таким, каким казался. Прошло немного дней, недель, и Сидоров подружился и стал своим в этом новом для него мире, околоцерковном.
В действительности, отец Яков был достаточно грамотен и предприимчив. Что касается строительства, - он нашел спонсоров и «добывал» неизвестным путем и кирпич, и железо на крышу и другие стройматериалы. Когда у него появилось свободное время, прорабствовал вместо него Сидоров, - отец Яков начал ездить, стал часто отъезжать. Например, он ездил на кирзавод: там он договаривался с директором завода о поставке кирпичей в рамках благотворительности, когда налогов на благотворительность не берут. Кирпич будет дешевле чуть ли не в два раза. Директор давал отцу Якову 10 тысяч кирпичей, но поставлял всего половину, к примеру. А второю половину директор мог оставить себе и иметь с этого огромную выгоду. Сделка эта была незаконной, наверное. Но приходилось прибегать к таким сделкам, а иначе кирпич было не получить и не было денег чтобы купить много. Это маленькая «хитрость» к каким прибегал отец Яков. Настолько он уже доверял Сидорову, что открылся ему. «Жалко, что приходится грешить, но времена у нас настали, как времена Нэпа после революции 17-го года» - сказал о том отец Яков.
Вечерами они с Сидоровым обсуждали после ужина за столом свои дела, и разговаривали обо всем на свете. Сидоров рассказал отцу Якову всю свою жизнь, как на исповеди – это называлось «откровением помыслов», как пояснил отец Яков.

Часть 5
Однажды. В выходной – поле службы приехали два священника с матушками из других отдаленных сел. Это были знакомые-друзья отца Якова. Не молодые уже люди, раза в два старше. Оказывается, - у отца Якова был юбилей (30-летие), день рождения. Сидоров принимал самое активное участие в подготовке: он сварил-приготовил плов по рецепту узбеков, которые его научили на стройке, когда вместе работали.
Огромный котел во дворе был поставлен на кирпичи и костер под ним….
Собрали застолье. Матушки постарались с другими кушаньями. Пришли и гости деревенские, поздравить батюшку. День рождения прошел хорошо. А беседа и\или дружеский разговор между священниками продолжался далеко за полночь. Сидоров был принят в этот круг общения, как свой. И ему, как новенькому в церковной жизни, священники откровенничали: рассказывали современное состояние внутри церковной жизни.
(Понимаете, это особенность отношения к духовенству в России).
« У нас поп не имеет права на слабость. Церковному начальству не нужны слабые звенья. Но дело тут не только в начальстве. И прихожане, зачастую, отказываются понимать, что у священника есть жена, и дом, и хозяйство, и что он тоже устает и усталость накапливается. Это ведет к тому, что священник, уставши и совершенно «выгорев», деградирует в качестве пастыря. Он уже относится безразлично к горестям людским, но продолжает носить маску, как актер, играя сострадание, а сам мыслит о своих детях, о своем. А люди копируют эту игру. «Роботы делают роботов»». – это говорил отец Сергий, который раньше работал в городских Храмах, а потом был «сослан» за пару км. в село, в стороне от автотрасс.
«Понимаете. В нашей Церкви священник не может надеяться на слово «будущее». В любую минуту, в любой момент тебя могут снять, перевести в другое место и\или просто выгнать. – Скольких я лично знаю священников, что выгнали совсем. – А ведь, это разрушение, - одним движением разрушают то, что было создано годами кропотливой работы, ломаются связи с людьми. Священник действовал творчески, выстраивал отношения с паствой, помогал их семьям, принимал исповеди на полном доверии. А доверие непросто обретается» - отец Сергий в расстройстве даже голос чуточку повысил. – «Ну, вот какой контакт может быть с людьми, когда от тебя требуют ударные реляции, а при малейшем неуспехе перебрасывают с места на место или вообще сдают в утиль?».
Поддержал тему другой священник, с окладистой бородой, отец Владимир. Он поделился, вкратце, своей биографией:
«Я стал батюшкой – по стечению обстоятельств. Вырос я в простой советской семье, - и отец и мать неверующие, и пионеры мы все и комсомольцы. В начале 1990-х, как многие, стал я ходить в Церковь, все время в одну и ту же, и поверил там священникам и помогал им на службах – пономарил. То иконы носил на крестный ход вокруг Храма, то кадило в алтаре разводил и подсвечники выносил. Там меня заметили, и предложили «послужить Богу». А дальше – почти как в историях о «бичах»: о людях, которых подпоили, отняли документы и забрали в кабалу. Я был зачислен в штат пономарем и «верою своею опоен», гордился, что учился дьяконству тут же при Храме. Заочно в семинарию зачислен был и ездил сдавать зачеты по Закону Божиему…. Когда в священники посвящен был – отправлен был в деревню, - а, по послушанию, из прихода ни шагу не отпускали, даже на пару дней. Епископ у нас строгий, - вот, друзья подтвердят…. Паспорт у меня, конечно, не забирали. Но как бросишь приход, да еще не один, - на мне два Храма, вот, висят, и оба восстанавливаются еще. И везде люди приходские и мне помогают и от меня помощи просят, всё по духовной части, конечно. Ну, и отпевать, хоронить, а то и крестить многих пришлось, и пожилых, не только младенцев. К родителям и то позволяли съездить не часто, - несколько раз в год. Вот, друзья на замену в мои приходы ездили, службы проводить».
На что и отец Яков и отец Сергий, поддакивая, подтвердили, что положение отца Владимира совсем плачевное. А он продолжил говорить:
«Но главное, что всему виной – нищета. Приход сельский, денег ни у кого нет. А церковное начальство еще и отчислений требует: свечи нам поставляют, от продажи процент им дай, иконки там и крестики на реализацию и прочее. А у меня супруга и пятеро детей! Выживали лишь огородом. Пенсия моих родителей была больше моего жалования. И я знаю тех, кто пытался перебраться в город, поближе, - но их не просто запрещали в священнослужении, - а еще сливали на них всяческий компромат, - жалобы и анонимки, накопленные в личном деле…» - и он, в порыве, даже за сердце схватился.
«А ведь, что главное, что давит на сердце, - никакого будущего для детей не предвидится. У нас на селе даже школы нет нормальной, ездят в район, и больницы нет. А я и сам никуда… и даже денег мало-мальски для них заработать не могу, что же за отец такой?!».
«Неужели не было в приходе ничего интересного, - людей, понимающих и.…? – спросил отца Владимира Сидоров.
«Нет. Не было. Все разъехались на заработки, кто в Тюмень, где нефть и газ, кто – в Москву или Питер, где деньги и высокие зарплаты. Ведь, у нас глухая провинция, там сплошная нищета. Бедность я, знаете, легко переношу, мы уж натерпелись с матушкой моей. Но Нищета – это другое. Нищета – это отсутствие надежды, она подавляет, вгоняет в постоянную депрессию. Каждый день – похож на прошлый день, никакого будущего. Ни в чем не видишь смысла. И это страшно!»
Отец Сергий продолжая разговор, перебил отца Владимира, хотевшего еще о чем-то пожаловаться.
«Священники у нас поэтому и теряют всяческую инициативу, уходят в себя, становятся инфантильными. Зачем что-то придумывать (крестные ходы и прочие общие молебны), зачем что-то начинать, если завершить не дадут. Зачем сближаться с людьми, если с ними придется расстаться. И сам горя хлебнешь и людей подставишь и\или того хуже, от веры оттолкнешь. Вот и получается, что все лишь имитируют какую то церковную жизнь»
Отец Сергий добавил немного из своей биографии:
«Вершины своей священнической карьеры я достиг при прошлом Епископе. Тогда я в городе еще был, при центральном Храме. Это особенность нашей системы: меняется начальник – и меняется всё. «Новая метла…» Я сохранил еще свое положение, хотя переведен в село, но в двух км., недалеко. Начальство ценит тот факт, что я окончил МГУ, вернулся в провинцию и занялся не бизнесом или чем-то другим, а пришел в Церковь. Для руководства это вопрос «престижа»: типа – «Вот какие у нас служат!»
С некоторой гордостью в голосе, и поучительностью что-ли некоторой, продолжил отец Сергий разговор:
«Священник берет на себя большую ответственность. Что бы ты ни сделал, исправлять ошибки тоже тебе. И среда окружающая важна не меньше. Говорят: «какой поп, таков и приход», но верно и обратное, – какова среда окружающая – если, вдруг, одни сектанты или фанатики коммунизма. А еще от людей зависит следующее (и их надо перевоспитывать, учить) – когда людям долгое время ничего не нужно, кроме набора ритуалов, священник и сам начинает этим жить (всё же действия). Но душа – важнее обрядовости – вот в чем служение Церкви!» - с таким пафосом и завершилось откровенное общение со священниками прораба Сидорова.
Восстановление Храма шло своим порядком. Но работал Сидоров уже несколько иначе, с искренностью что ли, потому что прикоснулся к внутреннему церковному миру. И еще много раз они беседовали по вечерам с отцом Яковом, к которому Сидоров питал искреннее уважение.
Конец.