Зеркало

Тучная женщина средних лет, с огромной, чёрной бородавкой на волнистой щеке, из которой торчат несколько волосков, заставляя при взгляде всякого смотрящего, обратить внимание на эту насмешку природы - Зинаида Филипповна Аракчеева, нацепив на себя бесформенное, на два размера больше, платье, купленное три года назад, больше от досады, что оно достанется, внезапно нарисовавшейся у рыночной палатки, конкурентке; в субботний, по-летнему жаркий день, мельком осмотрев себя в маленькое, надтреснутое, пыльное зеркало над умывальником в ванной, и не найдя совершенно никаких дефектов, не умывшись, не причесавшись, и не воспользовавшись абсолютно никакими средствами туалетов современной дамы, не смущаемая уже полностью захватившими поле над верней губой усами, вышла в парадную из своей квартиры, и вспомнив о ритуале, который проделывала ежедневно, опрометью вернулась в квартиру. Не закрывая за собой входной двери, буквально впрыгнула в кухню, и яростно принялась стучать по батарее куском металлической арматуры, отнятой, специально для этого мракобесия, у «еле-влачащегося на бровях», слесаря местного домохозяйства. Так она мстила соседу по квартире - одинокому мужчине лет сорока-пятидесяти, немного, казалось ей, тучному, но всегда элегантно одетому, и пахнущему дорогим парфюмом, который, увидев однажды её на лестничной площадке в нижнем белье, босую, и с мусорным пакетом в руках, рьяно впихивавшую этот самый пакет в мусоропровод, прикрикивая бранные слова; сделал ей замечание: «Некрасиво, мол, в культурном центре страны, в культурной столице, в культурном обществе, появляться в столь непристойном виде!»
 На что, полуголая соседка отреагировала троекратным чиханием, и одновременным «залпом из всех стволов», после чего протолкнув упрямый пакет в трубу голой ногой, сплюнула под ноги опешившему соседу, и послав его «по матери», хлопнула дверью, скрывшись в своём обиталище.

Пила она редко, - по вечерам. И всегда довольно много, потому что пила на будущую жажду. В отпуску бывает совсем распьянствуется до высокой температуры и кашлю, но все же умеет держать себя в руках. Как только проснётся в наркологическом диспансере с иглой в руке, или в любом другом незнакомом месте, так сразу встряхнет себя, опохмелится последний раз, день-два отмокнет, и до вечера уже ни капли в рот, а наутро бежит на работу.

Работает с усердием и педантичностью. На работе ни с кем не общается, даже не здоровается ни с кем кроме директора. «По помытому» ни одна «сволочь очкастая» - как она называет посетителей библиотеки, не прошмыгнёт, окна блестят, ручки дверей сверкают, коврики выбиты.
Дома напротив убираться не любит, и даже мусор выносит, когда жилище затуманит смрад от прогнивших пищевых отходов, до такой степени, что даже не спасают открытые окна. Пол дома моет раз в год, и ведёт «обломовский» образ жизни.  Раз в месяц носит вещи стирать в прачечную. И каждый раз скандалит с приемщицей, и пишет в жалобную книгу своё неудовольствие, по поводу отказа в принятии тряпья. Питается консервами, слипшимися макаронами, яйцами да хлебом, который чаще заменяет хлебный раствор под названием пиво. Мать научила Зинушку готовить, но беспросветная лень, не уступает изредка вспыхивающему энтузиазму, и посещая магазин она предпочитает готовую курицу - сырой.

Бывает разнастроенится, заинвалидит, больше от уныния, нежели от труда. То шею сведет, то будто лом в спине, то запор от нечищеный картошки и рыбных голов скрутит, то ноги вовсе откажут, то руки словно не свои,.. и тогда Зина бежит в поликлинику оформлять бюллетень. В очереди обязательно поссорится с посетителями, нагрубит гардеробщице, в бешенстве заткнет слив в раковине уборной половой тряпкой, да сбежит, устроив потоп. Спевшись с одной врачихой посредством вина и колбасы, последний год добывает больничный лист без проблем, но правда в поликлинике соседнего района. Интереса к жизни почти не имеет, завидуя сериальным страстям; и кабы не баловство алкоголем и руганью, то видно совсем бы зачахла Зина на ниве скучного, однообразного труда и вечеров.

- А, что ты Зинушка, - бывало закрякает престарелая гардеробщица Лидия Сергеевна, - не сменишь работу?

- На кой черт? - огрызнётся Зина, не удостаивая «Паркинсон» (как она ее называет про себя), даже беглым взглядом, вперивши, стекленевшие к закату рабочего дня, глаза, в тёмные углы, проворно ворочая шваброй.

- Ты так хорошо всегда работаешь. Тебя везде возьмут с таким опытом!

- Гхе! - крякнет Зина в ответ, передразнивая собеседницу, а про себя подумает: «Вот ещё! Здесь я все углы знаю, а на новом месте новая пыль, да новые рожи! Не дай черт ещё и псина заведётся! Не терплю до рвоты этой вони и шерсти!» - да на этом закончит свои размышления, и по обыкновению, предастся полному внутреннему бездумью.

- Зря Зинушка, зря, - вновь закрякает бабулька, - тебе надо высокие кабинеты мыть, а не здесь. Там и грязи меньше и тише, и зарплата выше, наверное.

- Пошла ты на ..., - прошепчет Зина. - чтоб тебя, окаянную, скорее дьявол побрал. - да пойдёт выгонять бабку с насиженного места, под предлогом уборки.

После работы махнёт заготовленную бутылку пива, всхрапнёт на диванчике, в уборницкой, да отправляется домой.

«Не ходи здесь! - закричит, целясь метлой в лицо студенту, идущему по аллее к дверям библиотеки. - Слепой ты что ли? Видишь мету! Окаянный!»

И студент, опешивши, обходит аллею по кустам. А Зина наблюдает чтобы не ступил вновь на выметенную дорожку. Так и гоняет прохожих всю смену по улице. Редко встретит отпор, даже на словах, и мнит себя полноправной хозяйкой вверенной земли. После работы и случаются с ней приключения, когда она очнётся вдруг в незнакомом месте.

Однажды, пару лет назад, Зина так вот проснулась в наркологическом заведении, где её уже во всю «капали», и вставши, и поглядевши на себя в зеркало одним глазом (другой не открывался и визуально напоминал переспевшую надлопнутую сливу), дала согласие на кодировку. Выслушав, и тут же забыв, в чем заключается смысл этой процедуры, приняв ее, уже через полчаса познакомившись с какой-то бабой, у пирожково- пивного ларька, отправилась к той на дачу, куда они вместе всю дорогу наряжались пивом в электричке. На даче подравшись с хозяйкой и ее мужем, - алкашем с межгалактическим, внесезонным стажем, судя по дозе в литр горькой, принятой им за каких-то полчаса, была выпинана хозяевами за калитку в рваных штанах и вторым бобром под, до этих пор ещё, хотя и мутновато, но все же видевшем глазом. Ссора вспыхнула в «отравленной компании» из-за мужчины, который упившись, потащил Зину в баню, во время, когда уже жена его спала или вовсе «умерла» на столе кухонной дачи. Только они разделись (как думала Зина - чтобы помыться, хотя на дворе уже лежал снежок), в промёрзлой, полуразваливщейся бане, как в парилку ворвалась ревнивица-жена. Зину били и таскали за волосы супруги вдвоём. Муж, видимо, решил что на них напали марсиане, отчего голыми руками и голыми ногами молотил Зину куда придётся. Когда она упала, они в темноте протоптались по ней и принялись зачем-то рвать её вещи что тузик грелку (видимо белая горячка была уже на подходе, а то и вовсе вступила в права), и в этот самый, для Зины, неожиданный момент, полностью овладела окрепшими алкоголем телами хозяев дачи. Как унесла ноги, Зина не помнила, очнулась она только в тамбуре вагона сидя на полу в луже, пинаемая милиционером.

Сосед был статен, и невероятно красив на взгляд Зинаиды Филипповны, от коего факта ее изрядно тошнило. После вопиющего случая на лестничной площадке, сосед позволил себе несколько раз поздороваться с «нудисткой», да ещё и кланяясь при этом, что поп прихожанам, в результате чего привлёк, на свой коврик перед входной дверью, собачьи экскременты, а затем и не собачьи.

Он переехал в этот дом недавно, с больной женой, которая никогда не выходила из квартиры и вскоре была госпитализирована в больницу, где и умерла спустя несколько дней от рака. С тех пор прошёл год. Зинаида Филипповна не видела и не слышала соседа весь этот год, и не интересовалась им вовсе.

Сосед жил один. Посредством «местного радио», в лице приподьездных старушек, Зина узнала, что он, вроде как, отставной военный, или моряк, и что зовут его Виктором Григорьевичем или Григорием Викторовичем.

Однажды она, будучи в состоянии изрядного подпития (нализавшись на банкете, в честь дня работника библиотеки, возвращалась из пивной, где продолжала, по обыкновению своему, праздновать в одиночестве), столкнулась с соседом на лестничной площадке, что называется нос к носу, и испугавшись обвинений по поводу атаки батареи арматурой, войдя в ступор, глядя прямо в глаза на расстоянии нескольких сантиметров, с силой пахнула перегаром, и подперевареными салатами в лицо улыбающемуся «офицеру», и икнув: «дай пройти, нахал!» - с силой толкнула последнего в плечо, и проперла, как танк мимо бани, отирая бетонную стену своей вспотевшей спиной. «Офицер» пошатнулся, прижался к перилам, дабы пропустить «вездеход», едва не угодив в пролёт, громко выдохнул.

«Да ты пьян!» - икнула осмелевшая соседка, бросив презрительный взгляд из-за спины на соседа,  и поперла вверх по лестнице подобно бомбардировщику, взлетающему с горящей авиабазы. Заложив левый вираж на лестничной площадке и протаранив электрощит правым бортом, выбросив вперёд правую ногу, взяла влево слишком резко, в результате чего промахнулась мимо ступеньки, и накрыла, издавая протяжный звук, похожий на визг фермерской свиньи, лестничный пролёт нижней частью взмокшего фюзеляжа. Путаясь в завязанном, в нескольких местах на узлы, ремне сумки и собственных ногах, рыча, она силилась, из каких осталось сил, принять вертикальное положение, но испытывая сильный упадок здоровья, и боль в правой части лица, сопровождаемую мутными яркими видениями, лишь ползла по ступенькам, как тучный разведчик на сопку. Платье задралось выше всяких приличий и перекрутилось на «броне», босоножки слетели с ног в момент падения, а спутанные волосы плотно покрыли лицо, лишая возможности что-либо хоть сколько-нибудь отчетливо видеть. Занаида уже была готова сдаться, оставив попытки встать «на шасси», как почувствовала как какая-то сила аккуратно вернула её в вертикальное положение, и сопроводила до двери в жилище. Наутро она припомнила что и внутри квартиры волевая рука помогла ей добраться до постели.

«Нахал! Подлый нахал!» - промычала она, припоминая пикирование на лестницу и последующие трудности вчерашнего возвращения домой.

«Жену свою в гроб загнал, паскудник, а теперь и за меня решил взяться?! Сатана!»

Припомнился вчерашний банкет.

«Зина заняла дальний угол стола и беспрерывно нажёвывала. За столом велись какие-то разговоры в которые она не вникала. Директор поздравил всех с праздником и мирно слушал женщин, лишь изредка прикладываясь к бокалу с вином и винограду. Зина пару раз отлучалась «в уборную» и в коридоре усугубляла шкаликом. После второго раза, вернувшись за стол она застала всех за какими-то играми. Потом стали читать стихи собственного сочинения. Зине было невероятно скучно. Одна старая библиотекарша, с очками больше головы и фиолетовым воздушным шаром волос, умасленных какой-то химией, предложила почитать «диковеные» как она их назвала, названия книг которые ей заказывают. Она специально составила список и вот готова поделиться со всеми этой хохмой. Зина сразу поняла что весело не будет, и задумалась над вопросом выпадения волос из голов библиотекарш. У фиолетовой бабки - как называла ее Зина, существовала на макушке проплешина, тщательно маскируемая окрашиванием волос, и химией. 

«Откуда у неё плешь? - рассуждала Зина про себя. - Пьет! И курит много?! Или просто выдрали?! Нет, наверно от скуки. Уж не от читаний точно!»

Фиолетовая бабка, в миру Кристина Сергеевна, развернула тетрадку и принялась что-то мямлить себе под нос. Зина уже хотела вовсе уйти, но тут заговорил директор:

- Кристинушка Сергеевна, мы вас совсем не слышим! Вставайте голубушка на сценку, и декламируйте. Так все будут вас видеть и слышать.

Старушка взошла на сценку, вновь развернула тетрадь и зачитала, громко и с выражением, как первоклассница на первомае:

«О смолении Судов по методу Юлия цезаря и Помпея»

«О починке старых штанов методом наплава и нахлёста» Александра Великого. - автор значит Александр Великий - пояснила она, в смысле что не Александра Великого нахлестывают на штаны! Ну вы поняли - прихихикнула Кристина и махнула дружественно на всех рукой.

«О сдирании шкур с павших лошадей» - Ланселот.

«Об отлове и дрессировке бродяжих вшей Семирамидой» - автор неизвестен.

«Изготовление волынок из Папской кожи» - Жан-Лемер Бельгийский. - вы когда-нибудь слышали о таком авторе? - обратилась она к своим коллегам. Те непонимающе закачали головами.

«Об успехе ростовщичества на том свете» - Акула Вовилонский и Всемирная коллегия ростовщиков.

«О рецептуре и продаже зелёного соуса» Король Анарх. - неужели короли бывают поварами?! - уставилась она на присутствующих! В компании послышались неуверенные смешки.

Нерон. «Обучение игре на скрипке»

«Закваска и крепление белого вина по методу Панурга» - Панург.

«О колочении нерадивых мужей радивыми жёнами, и о семейном счастье бывших проституток» - Настоятельница женского монастыря близ карпатских гор Ефросинья. - за столом повисло недоумение. Кто-то даже немного подавился куском колбасы, а кто-то, кого Зина наблюдала смутно, сплюнул вино на стол.

Любен «О разгрызании свиного сала» - в трёх томах и «О погрызании гранитной плиты науки»

Компания зашумела. Зинаида прилично захмелела и была равнодушна к околесице которую несла со сцены фолетовая бабка.

«О взнуздывании и двойном седлании замов всех мастей и регалий, а так же стреножении контролирующих органов и попирании экологических санитарных норм и правил любого свойства» - Научная-техническая литература.

«Способы добывания денег, не отрывая зада от чего-либо, и о том как дать взятку и остаться в дураках» А так же «Как взять взятку и оставить в дураках при помощи окна, соучастника, и клейстерных перчаток»

«Научный труд о способах не попасться на плагиате и  перипатетике ко всем имущим»

«О раздувании из мух, клопов, и всяких насекомых - слонов любого пошиба» - Адвокатская практика.

«О превращении воды в вино сыном Божьим и превращением любого имущества в вино заблудшими детьми Его» - во как! Вы слышали? ну хоть кто-то?! о таких трудах?

Все качали головами, смеялись и пересказывали друг другу только что услышанные названия. Лишь директор слушал речь спокойно и почти безэмоционально, изредка улыбаясь присутствующим а не услышанному.

«О переутомлении мозга во сне и о пользе перенасыщения организма посредством обжорства» - Грангузье. - это француз какой-то!

«Об образовании чертей» - видимо речь идёт об культурном образовании, а не физическом или духовном.

«О движении небесных тел, и
о пользе индульгенции соразмерно оплате»

«О невежестве профессоров профтехучилищ»

«Об искусстве многожёнства, и сокрытии и успехе самозванства» - Пан Кржезинский.

«О махинациях со стульями и золотыми гирями. Утилизация рогов и копыт в досудебный период и период следствия» - Адвокатская практика.

Майором. «О способе приготовления и изготовлении кровяной колбасы»

Беда. «О превосходных качествах требухи разных сортов»

Доктор богословия Декабекю «О пользе и выгоде свежевания жеребцов и кобыл»

«Жалобы адвокатов на реформы в области подношений» «Адвокатский синдром» - Мишеню и Компания.

Бедонессо. «Об употреблении горчицы после еды»

«Неотесанность попиков» «Доходец от индульгенции»

Варилог. «Мзда брачащихся поповским сожительницам»

А вот хит сезона! - припрыгнула на месте докладчица.
«Хитроумнейший вопрос о том может ли химера, в пустом пространстве жужащая, поглотить вторичные интенции» - Обсуждался на Костанском соборе в течении десяти недель.

Брюльферо. «Итальянская лень»

Пасквино. «Мраморный доктор»

Труд известного короля. «О подтирании задницы молодыми гусями и шутовскими шляпами»

Труд средневекового биолога «О восхвалении болот, и хвастовстве перьями жаб и лягушек»

«Карьерный рост посредством лизания задов» - такой книги я уверена вовсе не существует! - сделала замечание старушка. - Этот книголюб просто насмехается над нами! Над всем библиотекарством!

Фиолетовая бабка ещё на закончила читать свои заметки, как Зина уже спешила по улице в пивную.»

Тряхнув головой дабы сбросить надоевшие воспоминания, насилу встала с постели. И вновь вспомнился сосед-вурдалак.

Отыскав, в сваленных в углу комнаты журналах и заплесневелых календарях времён безвозвратно ушедшей молодости, изображение какой-то Святой, прикрепила его над кроватью к обоям с помощью булавок. Забыв как правильно креститься, принялась обеими руками «выводить узоры» от горла к животу, от живота, то к правому, то к левому плечу, и насколько хватало изгиба бронированного тела, кланяться на икону. Перекрестилась, по меньшей мере, два десятка раз, и успокоившись, отправилась на кухню завтракать.

Опрокинув в нутро кружку с кофе, заваренном в водопроводной, коричневатого цвета воде, и подавившись черствым обломком батона, Зинаида, после акта мщения, вышла на улицу.

 Отправилась она на прогулку по центру Санкт Петербурга. Одна из обветшалых, стоптанных босоножек уже неразличимого цвета, больше однако, похожая на обувь строителя, жутко натирала мозоль у мизинца, а завязанный, в нескольких местах, на узлы, порвавшийся (в драке с двумя пенсионерами за последний арбуз где Зина одержала победу, штабелируя конкурентов сумкой) ремешок женской сумки, подобранной ни к селу ни к мутно-красному платью,  которе ещё больше полнило и без того тучный агрегат на человеческих ногах, неисправимо тёр плечо, так, что на платье в этом месте уже давно зияла дыра, обнажая припухшую и раскрасневшуюся часть тела.

 Все эти обстоятельства и неудобства нисколько не расстраивали нашу героиню, так как она твёрдо знала что Бог, в которого она веровала лишь изредка (ближе к обеду, когда колокола церкви, за спиной которой жила одна из библиотек, своим благозвучным звоном, поселяла хоть какие-то мысли в головушку Зины), посылает испытания абсолютно всем своим детям, в которых видит «непростоту бытия». Позапрошлым вечером в пятницу, Зинаида Филипповна посещала кинозал, где по своему обыкновению заснула где-то на середине сеанса, пролив на своё выходное, привычно мятое платье, сидр, и сейчас мастерски прикрывала пятно сумкой, мирно покачивающийся в такт нескромному наросту чуть выше пояса в виде пуза, соединяющему в единое целое живот, бюст и шею, превращая хозяйку в подобие залежалого зефира. Свой будничный досуг она проводила всегда единообразно -  безучастно таращась в телевизор, одновременно пополняя нутро гастрономией, а голову пивом. На выходных выходила из дому, не ради любопытства, а просто потому что так делают все кого она видит.

Если смотреть на неё сзади, то можно принять её форму за разбухшую кеглю. Наверху маленькая, округлая башня, совсем без шеи, переходящая в узкие мясистые плечи, и всё ниже - широкая спина, спина, спина,.. пятки.

Она бывала в театрах, когда на работе предлагали бесплатные билеты, но часто засыпала в разгар постановки. Посещала концерты, по билетам полученным тем же путём, но так увлекалась ромом и ромовыми бабами в буфете, что бывало просиживала там все время, и уходила последней, нагоняемая охраной.

Выйдя из подъезда, она направилась прямиком к близлежащему продуктовому магазину, где немного поколебавшись, выбирая между пивом и мороженным, выбрала последнее (вдвоём эти два предмета, что уже было проверено, никак не уживались во «внутреннем мире» потчующейся, заставляя немедленно искать любое подходящее место для скорейшего оправления), и жадно откусывая от оного, так что на бесформенной взмокшей лепешке, под названием лицо, - усы, губы и подбородок, окрасились в цвет шоколада, а на платье, упали несколько капель черно-белого цвета, которые были незамедлительно растерты потной ладошкой. Войдя в метро, Зинаида размахивала мороженым так, чтобы непременно, но незаметно, запачкать хорошо пахнущих, с пышными длинными волосами, дам, целясь по привычке им в парикмахерскую область или предательски в спину. Палочку от эскимо, она, изображая подобие улыбки, которая поднимала щеки кверху, закрывая заспанные засланные глаза, погрузила в рюкзак какого-то школьника, заметя через приоткрывшуюся щель в молнии, красивые, и видимо дорогие учебники. Утерев наскоро губы, щеки и усы, уже бывшей в употреблении бумажной салфеткой, слипшейся и изменивший белый цвет на жёлтый, Зинаида победно ухмыльнулась, выпуская на подбородок желтого цвета слюну.

Вдохнув, неожиданно резкий и даже мерзкий (даже для Зининого обоняния) смрад от салфетки, и припомнив, какое место своих телесов она терла ей вчера, брезгливо отбросила ту вбок от себя, под горло мирно наблюдающему за шествием, со стены, мозаичному Ленину.

Попутчики, равняясь с ней, делали два резких шага в сторону, смущаемые устойчивым, неприятным запахом, который распространялся предположительно из нижнего белья Зинаиды.

Войдя в вагон метро, оттолкнув на входе какого-то школьника, она бесцеремонно, изображая гримасу нескончаемой боли в ногах и чуть выше пупка, махнула рукой какому-то юноше, дабы он освободил ей место, и вприпрыжку бухнулась на сиденье рядом с мужчиной в летнем костюме белого цвета. Когда туша заволокла вагонный диван своим весом, то издала звук, больше похожий на треск, а так как поезд ещё стоял на станции, то треск этот слышали все посетители вагона, сосед в белом костюме рванул со своего места как конь от огня, и выскочил из вагона на перрон, заметив на голове ходячей газовой камеры, жирную муху, которая следовала за своей хозяйкой, подумалось ему, от самого совершеннолетия. Зинаида Филипповна раздвинула ноги и будто специально задрала на себе платье выше колен. От вида ее животных, обросших волосами и синяками ног, многие невольные попутчики, отвернулись от Ети.

Проехав на метро шесть остановок, она вышла на Невском, и широко расставляя ноги в стороны, затопала, с креном на левый бок, в сторону Дворцовой площади.

Зинаида работала в двух библиотеках. Одну мыла изнутри, другую мела снаружи, и считала себя причастной к искусству. Уже давно она хотела заказать художнику портрет, дабы увековечить ее стремительно увядающую красоту, но из пяти кандидатов, явившихся к ней на порог по объявлениям в газетах, не выбрала ни одного.

Не смотря даже на работы, она спросила у кандидата: сколько берёшь?

Патлатый, уже седой, одетый в сношенный вельветовый костюм, с неухоженой бородой и грустными, оплывшими глазами художник, заявил: тыща!

«Да ты пьян! Поди прочь!» - рявкнула клиентка чесночным перегаром в лицо портретисту, орашая его морщинистое лицо крошковатой слюной.

«Как ты такими ручищами кисть-то держишь?» - фамильярно заявила Зинаида второму кандидату.

Преподаватель детского художественного кружка развёл руками и принял попытку подняться со стула. Ножка у стула отвалилась и стул, увлекая за собой пассажира, заваливаясь набок, упал на пол. Художник, лицом буквально влип в пол. Открыв глаза он увидел перед собой влипший в пол обрывок сушеной рыбы. Аккуратно отлепив, под гогот хозяйки, лицо от пола он поднялся на ноги.

«Пошёл вон! - рявкнула Зина. - Ах, ты бродяга! Ну нельзя же быть таким жирным!» - прорычала госпожа, и вытолкала, с трудом поднявшегося с пола гостя, за дверь.

«Ты слишком молод, а значит непрофессионал!» - ответила она выпускнику худшколы, приведённому преподавателем в велтветовом костюме.

«Ты хоть краски-то мешать замешивать умеешь? - уставилась она вопросительно на молодого человека глядя ему прямо в глаза! - А... глаз-то мутный! Тоже пьяный!  Подите, и бесплатно не надо!» - обращаясь уже к обоим портретистам, проскулила натурщица, завидуя красоте, и живому блеску глаз молодого художника.

Последние двое, лишь завидев Зинаиду, интересовались: с кого надо писать? и узнав, что натура перед ним, не прощаясь хлопнули дверью.

«Рвань коришневая!» - зачем-то выкрикнула она вслед, уже спускающемуся по лестнице, последнему портретисту.

Идя по Невскому и щурясь яркому солнцу, Зинаида воображала себя с Геннадием Степановичем - директором большой библиотеки (где имела честь она служить искусству изнутри), на морском берегу, где-то в центре культурной страны.

«Он в белом костюме и непременно в шляпе, с сигарой во рту; она в своём любимом огуречном платье, и на высоких каблуках. Она представляла как он целует ее в губы и она не морщится от его противных усов (о своих она видимо не подозревала), и запаха табака изо рта.»

Он был высоким под два метра, (она же всего метр шестьдесят) с длинным носом и неестественно зелёным лицом. Зинаида решила что он плохо питается и много курит. Однажды она принесла ему котлеты собственно приготовления, услышав из какой-то телепередачи, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Нажарив котлет, она сама съела десяток, отчего сразу же уснула, остальные невероятно крупные две котлетины отнесла ему.

- Вот, угощайтесь. Сама готовила! - протянула она, в обеденный перерыв, котлеты завёрнутые в очень знакомый директору текст.

- Ой, спасибо! Я как человек холостой совсем истосковался по домашней пище.

- Кушайте на здоровье! - она вышла из кабинета и директор, в надежде что котлеты все же куплены в ресторане, или хотя бы в кафе, развернул бумагу. Это было что-то ужасное. Запах свинцом ударил в нос, отбивая всякий аппетит, а приглядевшись, уже будучи одурманенный, он разглядел влипшую в котлету... муху. Сама же котлета (смотрел он на одну) имела на себе юбку из серого жира в котором Гена, морщась, разглядел скорлупу от яиц разного цвета, и всякие мелкие детали которые говорили о том, что сковородку не мыли, да-да - ни разу.
Он отпрянул головой от стола, ловя себя на мысли, что очень много мгновений отдал неприятному зрелищу; выпрыгнул из-за стола и рванул к окну. Раскрыв окно настежь, Геннадий глубоко вдохнул, ворвавшийся в помещение, ветер.

- Боже, как сладко! - глубоко вдыхал он, прикрыв глаза. - Чтобы оценить сладость свежего воздуха нужно непременно прежде вдохнуть какой-нибудь кислятины!

Завернув котлеты обратно в бумагу, и отмечая, не без тревоги, во что завёрнуты эти котлеты, он швырнул их в окно, метко попав в большой мусорный бак. Так он поступал с книгами молодых современных авторов, чьи «шедевры» каждую неделю приходили по почте в библиотеку. Прочитав ровно три страницы сначала, и одну из середины он обыкновенно тушил в них сигареты, и швырял, не вставая с кресла, в окно.

Директор хоть и обращался к Зинаиде Филипповне на “вы”, но не проявлял абсолютно никакого интереса к личности уборщицы.

Что она только не делала, дабы соблазнить начальника. Однажды даже накрасила губы дрогой помадой, купленной, только ради этого случая. Войдя в кабинет директора, унимая разыгравшийся нервный тик на половину лица, отчего казалось директору, ее потихоньку разбивает кондрашка, она полезла под стол, где ухватила его за ноги.

- Что вы делаете?

- Мне тут помыть надо!

- Пожалуйста! -  встал Гена со стула, и закурил сигарету у окна.

- А курить, в присутствии дамы, неприлично! - вылезая из-под стола с тряпкой в руке и потом на лице, кормой вперёд, заявила Зинаида.

Только сейчас директор заметил на ней огромную розовую шляпу и расхохотался.

Зинаиде захотелось есть, и она зашла в маленькое кафе. Съела двадцать пышек и выпила три стакана кофе. Утерлась бумажкой, и выйдя на улицу закурила сигарету. Сахар прилип к уголкам губ и осел на усах, отчего на душе Зины сделалось невероятно хорошо и радостно.

В сквере рисовал уличный художник, и он так понравился Зине что она буквально подбежала к нему.

При нем было все: синий пиджак, белая рубашка, голубой платок, и конечно, неотъемлемый предмет любого уважающего себя художника (по мнению Зины) - берет. Он держал кисть так, как должен держать ее настоящий художник, - аккуратно, кончиками пальцев, на вытянутой руке, немного согнутой в локте. Рисуя, он наклонял голову то вправо,  то влево, на секунду задумывался и продолжал работу.

- Боже, какая мазня! - проныла она подойдя к нему со спины. Ожидая ответа художника, она уже состроила недовольную усмешливую гримасу, но художник даже не повернулся.

- А ещё берет напялил! Ой-йой - шмыгнула она носом и повернувшись замерла на мгновение, обдумывая, стоит ли мстить невеже, но посчитав что это уж слишком - дама должна следовать этикету - зашагала прочь.

По стране шагал двухтысячный с небольшим прибавком год; ничем особенным не насыщая ни пространство, ни умы; продолжая шествие беспокойного двадцатого века.

Выйдя снова на Невский, раздражённая, она решила что сегодня у неё будет портрет.

«Ничего ничего, вас тут как собак нерезаных» -  заговорила она, толкая в плечо какую-то хрупкую даму, отчего та чуть не упала. - «Я вас всех насквозь вижу!..» - бормотала она себе под  нос.

Остановившись возле уличных музыкантов у Гостинного двора, она, зажав одну ноздрю большим пальцем, сморкнулась на асфальт, после чего продела то же самое со второй ноздрей и вытерла палец о скамейку.

 - Ну и чушь поют, и играют плохо! - пробормотала она глядя на музыкантов.  - Ещё и поют по-немецки! и это в культурной-то столице! - уже почти кричала она.

- Welcome to the Hotel California... - мягко пел солист, аккомпанируя себе на гитаре.

- Эй-эх! И песни бусурманские, и сами бусурмане!

Гитарист принялся виртуозно исполнять соло, отчего Зину перекосило и она выдавила, стараясь перекричать мерзкий инструмент:

- Запищал-то, запищал! небось инструмент ненастроен!

На углу у гостинки сидел мужчина и что-то рисовал.

- А ты неплох! - сказала Зина.

- Пожалуйста портрет, шарж?!

- Жорж!  - Крякнула Зина и загоготала.

- Что простите?

- Нарисуешь меня?

- С удовольствием!

- Ой, смотри слюнями на подавись.

- Что хотите? - вежливо поинтересовался художник, интеллигентно не замечая колкости.

- Картину! Ну, это... портрет! Только знаешь, чтобы на фоне того дома! Музей или что там?! - тыча пальцем куда-то в небо распиналась Зина. - И непременно нарисуй как есть , всю живую красоту передай как она на мне лежит, так и передай.

- Присаживайтесь пожалуйста. - указал обоими руками на стул, художник.

Зина села на стул, отчего тот задрожал.

- Не лопнет? - спросила она.

- Что?

- Табуретка.

- А... стул,.. нет, он железный. Сумочку снимите с плеча и положите на колени.

Чтобы снять сумку снова пришлось, изрядно поерзавши, встать.  Стул будто бы заплакал, моля как мог, о пощаде.

- Так, хорошо, можете сидеть как хотите, только головой сильно не вертите.

- Рисуй уже! - махнула рукой сгорбившаяся кегля, закидывая верх платья на спину, пряча дыру.

Прошло минут двадцать и Зина, посетовав, что не надела шляпу, вскочив со стула, кинулась к художнику с криком: а ну покажи!

- Нет! - перепугался художник, и схватив холст, принялся бегать кругами от тучи с ногами.

- Покажи сказала!

- Не готово ещё! Час, и все! Садитесь!

- Покажи говорю! -  все не унималась натурщица.

- Не покажу. Сядьте на место! - рявкнул он уже как дела а собаку, чем привлёк внимание коллег, - Вы приличная дама, что вы?

Эти слова благоприятно подействовали на свиные уши заказчицы, и прихрюкнув, она снова уселась на стул и мечтательно закурила сигарету.

«...Пляж,.. белый песок,.. Гена, и никого. Они лежат обнаженные и довольные. Зинаида похудела на сто килограммов, а Геннадий от этого помолодел на тридцать лет...»

Докурив сигарету, и бросив окурок под ноги художнику, она следом закурила новую.

«Надо Гене усы все же сбрить, - думала она, - он сразу превратится из таракана в гладкого крокодильчика!..»

На несколько минут она задремала, проснувшись, и чуть было не свалившись со стула, от собственного храпа.

- Готово! - улыбнулся художник. И повернул холст к вниманию заказчицы.

- И что это такое? Не то выражение лица! Я как сидела? А ты как рисуете? - затараторила она, сбиваясь и подзаикиваясь. - Не видно души! Одни краски! Тона слишком завалены набок! Где ты видел окна такого фасона? А крыша-то крыша! - засипела натурщица. - Да ты что, дальтоник что ли?

- Какая крыша? Это небо!

- Тем более! Оно же совсем синее! Как твой нос! Да ты посмотри что ты тут навытворял?! В глазах невидно венеры!  На шее опрелость, а мушка где?

- Бородавка?

- Я те дам бородавка! Ты зачем мне усы нарисовал? Ах ты негодяй. Не буду платить!

- Забирайте и уходите. Ничего не надо. - поклонился художник.

Воспользовавшись случаем, Зина сорвала с художника берет и метнула его на асфальт, целясь в лужу.

Под беретом оказалась большая округлая лысина, и Зина даже немного пожалела невезучего художника.

- Ладно, возьми пятьсот рублей. Заслужил. Работал все таки. Да не беги сразу в пивную!

Художник молча кивал, дабы поскорее отделаться от заказчицы.

«А недурно он все таки меня нарисовал. -  уже дома сказала она себе, и повесив картину на стену, скинув давно замершие, запаутинившие часы. - Ладно, пусть повисит пока, надо завтра второй заход делать.»

На другой день, (воскресный день выпал из жизни Зины, оставляя от себя лишь неровный строй пивных бутылок на полу, и вопиющий случай у входной двери среди ночи - проснувшись оправится, она, не различая время суток, принялась ожесточённо барабанить сковородкой по батарее, и вскоре услышала как где-то снизу закричал ребёнок. Приснился ей сосед. У себя дома он будто бы скакал как слон танцуя, с какой-то бабой, лицо которой сон не передал. Отбросив сковороду на пол Зина уже почти было бухнулась на смятую постель, как в дверь аккуратно постучали. В надежде увидеть соседа, и затащить его силой в объятья, в чем была - в одних трусах - она побежала открывать. Распахнув дверь Зина горделиво вскинула голову и тут же получила по этой самой голове чем-то очень тяжелым, далее последовал удар в живот, предположительно ногой, и Зина грохнулась на под. - Сука! - услышала она знакомый женский голос. После чего дверь аккуратно прикрыли), уже не выходной, а самый первый из будних, (на работу она холила после обеда) совершив уже знакомый читателю ритуал, прибегнув однако к плотному завтраку состоящему из яичницы из четверых яиц да левой куриной вяленой ноги, героиня вышла а точнее вывалилась, упав перед дверью, желая затоптать маленькую собаченку с пронзительным лаем, сбежавшую по ступенькам, под ноги Зины, но отчаянно наступив лишь себе на больную мозоль, а так как в этот момент она уже одной рукой, похожей больше на поражённый, неведомой болезнью, стальной ковш экскаватора, открывала дверь, вывалилась на площадку и ударила бетон своей дюжей сто с лишком килограммовой массой. Собачёнка проскакала по спине обидчицы, вгрызаясь своими маленькими когтистыми лапками в бронебойный пласт под названием спина, и оттолкнувшись от области густых спутанных порослей под названием волосы, полетела восвояси. Нисколько не огорчившись сим неприятным конфузом, Зина, кряхтя поднялась, и не отряхиваясь, вышла из парадной и направилась в магазин. В это раз пиво взяло верх над мороженным и было выпито в один глоток прямо на крыльце лабаза. Бутылку она бросила в пробегающего мимо кота, так как мусорка у магазина была заполнена до отказа, а до ближайшего мусоросборника было никак не меньше пятидесяти шагов, да ещё и в противоположную сторону от станции метро. Бутылка угодила в припаркованный автомобиль и разбилась об асфальт. Двое алкашей, синевших на корточках с бутылкой, загоготали, переглядываясь и кивая на Зину, всем видом выказывая одобрение ее выходке. Одного из них Зина толкнула ногой в лицо, отчего тот завалился на спину, и закашлялся, давясь окурком, второго тут же пнула в бочину другой ногой, и тот повалился набок застонав, и сбивая драгоценную бутылку.

- Ты чего? - мягко, вкрадчиво спросил второй поверженный. Первый все ещё давился окурком.

- Закрой пасть, прыщ! - рявкнула Зина брызжа слюной, и замахиваясь второй раз ногой, на прикрывающего лицо дрожащей рукой, алкаша. - У?! Ещё хочешь отведать сапогу?

- Нет, нет. Что ты, что ты?! - умоляюще заскулил мужичок.

Зина плюнула ему в лицо, для чего ей пришлось нагнуться ниже ее возможного предела, пнула алкаша ещё раз ногой в колено, и до комплекта угостив его и задыхающегося углём и ватой товарища, ударом сумки по голове, пошагала прочь.

Развязной походкой она спустилась в метро, где задремав проскочила две остановки, и спохватившись, рванула с места как овчарка на зека, рыча и пригавкивая: прочь, пошёл прочь, - отталкивая невзрачного профессорижку с саквояжем и в очках, гудя как труба парохода заходящего в порт, вытолкнув ещё нескольких входящих в вагон пассажиров, среди которых был один, видно отбившийся от группы туристов, японец, который повалился на пол, но быстро вернулся на ноги. В вагон не спешил, провожая взглядом тучу в красном платье.
- Какая толстая женщина, - сказал он на чисто-русском. - И маленькая как все японочки. Истинная гейша. И сари правильного цвета.

Туча, растолкав пассажиров, ворвалась в вагон и встала возле дверей, не впуская больше никого.

На Невском она съела огромный обед в ресторане быстрого питания, запив килограмм еды литром крепкого пива, и отправилась на поиски таланта.

Найдя невзрачного мужичишку у Мало-Конюшенного моста, недалёко от «Спаса На Крови», она уселась на стул и принялась позировать.

Прошло около получаса и над головой сгустились тучи предвещая затяжной питерский дождь.

- Ну нарисовал что ли?

- Ещё немного деталей, и все!

- Смотри до дождя успей.

- Успеем.

Прошло ещё несколько томительных для Зины минут. На улице становилось душно, и лицо, а точнее сказать жирный бледный блин на мощной свае именуемой шеей, покрылся испариной.

- Готово! - сказал художник вытирая платком пот со лба. - Можно посмотреть!

- Ой, какая-то я тут толстая,  ну точно! толще, круглее и старше и со всеми бородавками! Я как будто пьяная здесь...

Художник только улыбнулся в душе, зарекаясь от таких натур.

- А это что? А?! - угрожающе протянула она. - У меня нет там бородавки!

(Уже дома Зина внимательно посмотрела в зеркало и с удивлением отметила, что бородавка все же есть)

- Все же некрасиво ты меня нарисовал! Ну ладно, дождь будет, заверни покупку.

Вообще она не знала других обращений как на “ты”. Ко всем, в любых обстоятельствах она обращалась только на “ты”, и лишь иногда путалась, от злости. Куда уж “выкать” кому попало?! Она твёрдо усвоила из одного кинофильма, что господа все в Париже, и не скрывала свою симпатию к персонажу, изрёкшему эту, как ей представлялась, истину. Разделяя с ним все его смелые начинания, и ненавидя чересчур дикого обращения с ним его Родителя в лице очкастого лысоватого профессорижки-садиста, которому, к великому сожалению, являлась ещё и тезкой по отчеству.

«Разогнать бы всех вас дудочники!

- Позвольте всех разогнать? Всех?! А кто же, позвольте вас спросить, вам будет играть Моцартов?

- Пугачева?!» - скалилась она, разглядывая очередной портрет.

Зина успела до дождя спустится в метро и несла картину перед собой иной раз прикрикивая: дорогу, дорогу! -  и под нос приборматывая - сукины дети!

Картина заняла место рядом с той что висела уже вторые сутки. В комнате было темно и обветшалые потемневшие, и без того темно- зеленые обои, не позволяли насладится портретом.

- Обои что-ль снять? - задалась она вопросом, и принялась тут же их сдирать, с какой-то натянутой свирепостью. Обои отходили плохо, и провозившись минут пятнадцать, решила бросить это занятие, оставив на стене серые проплешины.

- Испрессионизм! - изрекла она, оглядывая стены, знакомое, но совершенно непонятное для неё слово. - Испрессия!

Натирая полы на работе, она тщательно обдумывала что же она хочет получить, и каждый раз приходила к выводу что хочет она естественной красоты! Естественно без красноты, но поданой “с такого угла”, где ее красота, для истинных ценителей, к которым она приравнивала только себя, сияла бы полным цветом! - В общем, хочу чтобы красиво и живо!

В эту неделю ей не удалось прорваться к Гене. Он, то был слишком занят, заперев дверь на ключ, то отсутствовал вовсе!

«Неужто запил, проказник?!» - злилась Зинаида.

В следующий свой выходной Зина, не забыв провести пивной ритуал, отправилась в Екатериниский сад, где так же сидели “без дела” уличные рисовальщики.

Выбрав по типажу похожего на Гену, не глядя совершенно на работы, она уселась на стул, и отпустив несколько властных фраз приказала писать.

- Екатерина Великая! ах какой типаж!  - подхалимничал художник, не зная пока с кем связался.

- Рисуй давай! Якин! - брызнула натурщица, орошая слюной подбородок.

Великая Царица занималась привычным делом, то и дело переходя от курения к обкусыванию ногтей и к дрему.

- Художник, улыбаясь, задавал ей вопросы, желая деликатно подвести свой монолог к предложению причесаться, но клиентка игнорировала все его обращения молчанием.

Окончив работу художник присвистнул и пригласил оценить работу. Только сейчас Зина увидела что все его, так называемые портреты, напоминают горшки с цветами, и как ни странно с глазами.

- Ты что тут намалевал бес проклятый? Подлец! - вскрикнула она писклявым голосом.

- У меня такой стиль, я так вижу. Согласитесь оригинально?!

- Разве такая у меня короткая шея? А внутри получается земля да? И навоз на дне? Скотина!

- Но позвольте, навоз и в самом деле, хм.. хм,.. на дне!

- Сейчас ты вовсе видеть перестанешь! - кинулась она на него и наградила ударом сумки по голове. Отчего у той оторвалась одна из ручек .

- Вы что делаете?

- Я тебе сейчас глаза твои повыдавливаю и пуки переломаю. - Визжала она путая буквы в словах.  - Гандон платкастый!

Художник отбежал на несколько шагов, давая понять что не дастся, и ехидно улыбнулся. Это была роковая ошибка. «Царица» принялась ломать кисти, разбрасывать и давить своими гусеницами, обутыми в подобие лаптей, баночки с красками.

Со всех сторон подбежали коллеги-художники и повалили «Царицу» на землю. Не без труда заломив руки, они принялись грозить ей милицией.

Один из них, который не наступал ей на спину, не тащил за волосы и не заламывал руки, присев на корточки, сказал: Успокойтесь дорогая, все будет хорошо. Не нужно так нервничать... Зина мотнула головой, как кобыла отбивающаяся от слепней, отчего клок волос остался в руке держащего ее за волосы.

- А!.. - взревела она!

- Тихо, тихо, вы же сами причиняете себе боль. - и положил свою руку на лоб Зины.

- Эй ты свищ поганый, а ну пусти, святоша.

Разошлись на том что «Царица» оплатила картину, испорченные кисти и краски.  Схватив свой портрет она удалилась, пообещав отомстить.

Этот эпизод здорово осадил Зину, к тому же, какой-то гад двинул ей, босой ногой в область глаза, отчего лицо немного покраснело а потом и посинело.

Надев очки, она плелась по Невскому и дабы улучшить себе настроение решила заглянуть в Апрашку. На входе, в арке, сидел горбоносый мужичок и крутил, на маленьком, походном столике, напёрстки:

- Так, где шарик? Тут? - разговаривал он сам с собой, задорно привлекая клиентов. - Нет! Тут? Нет! Тут! - ткнул он указательным пальцем на средний напёрсток и опрокинул его. Под наперсном лежал шарик.

Вокруг стояли две бабки, дед, и пару пузатых мужиков, - видимо дожидающихся своих жён. На лице одного из них поселилась досадная злоба, видимо от проигрыша, и он, озираясь ждал новую жертву шарлатана, дабы разделить свою горечь потери и одновременно приподнять себе настроение.

Зина остановилась у стола.

- О! Красавица! Сыграем? Я вижу вы опытный игрок!

«Сейчас ты узнаешь какой я игрок, падаль! - проговорила она не раскрывшая рта!

- Вот! Только для вас! Ставлю все что у меня есть, против любой вашей суммы! - и изъял из-за пазухи пачку банкнот. Проигравший мужик, вздрогнул, и вздохнул, печально опустив глаза.

Занаида вынула пару смятых банкнот из сумки и бросила на стол. Жулик картинно поместил шарик под средний напёрсток, и принялся, приговаривая свою присказку, вертеть напёрстки. Все присутствующие внимательно смотрели за движениями рук, Зина же смотрела в сторону. За ее спиной образовался милиционер в форме, который тоже с интересом наблюдал за “процессом”.

Шарлатан остановился, окинул руками стол и спросил, обращаясь одновременно ко всем присутствующим:

- Где шарик? - после чего, сложив руки на груди, откинулся назад.

Все уставились на зевающую Зинаиду. Она, с какой-то нечеловеческой, как показалось всем присутствующим, скоростью, наклонилась и запустила руки на стол, мигом переворачивая все три напёрстка.

- Нигде! - рявкнула она, орошая, опешившего от такой наглости ловкача.

Шарика и правда нигде не оказалось!

- Разожми руки, паскуда! - зарычала Зина, на находящегося в ступоре мошенника. Тот смотрел стеклянными глазами на Зину и чуть, из глубины, улыбался.

Зина выпрямилась, и со всего маху вломила ногой по столу, подбрасывая его в лицо шулеру. Стол ударил, ломая нос.

Вокруг гомонили. Зина нагнулась и рванула из-за пазухи, теперь уже “кровавого носа” пачку денег!

- Проиграл! - хохотнула она и уже развернулась чтобы уйти, но столкнулась нос к носу с милиционером.

- Минуточку! - сказал он спокойно. - Позвольте?! - и взял деньги из рук Зины! - Ко всем, кто пострадал от действий мошенника, просьба не расходится, - обратился он, повышая голос, ко всем присутствующим. И тут же протиснулся вперёд и схватил за шиворот афериста.

Зина попятилась назад, и через пару секунд уже потерялась из виду, смешавшись с толпой. Она решила не задерживаться, плюнув на проигрыш. Потерю небольшой суммы денег она списала на плату за шоу.

Придя домой, она поставила картину на пол, и жуя колбасу упала на диван.

Она вдруг поняла что художники отнюдь не слабохарактерные бессильные сволочи, а прям таки мужики. Которые могут и в лицо пнуть, даже женщину! Даже Зину!

Она обратила внимание на слово “отнюдь”, которые вдруг явилось  незнамо откуда в ее уме. Значение его она не помнила потому что не знала, и решила взять словарь, дабы пролить свет на это “отнюдь»”, Но словарь она давно изорвала, потому что страницы в нем были большие, и их в книге было много, она рвала из день за днём на протяжении нескольких лет и заворачивала в них котлеты и делала кульки для семечек. Точнее для их отходов.

Махнув рукой и на словарь и на своё неожиданное желание, она подобрала с пола колбасу, и включив телевизор, снова упала на диван.

На следующий день Зина уже сидела у очередного живописца. Заранее попросила убрать все некрасивые детали и выбелить, и без того белое как мел, и выпятнить и охудить лицо.

Купив новое платье в Апрашке, и натянув очки, таким образом маскируя синяк и свою личность, она села на стул.

- А синяк? - крякнула она, снимая очки.

- Это ничего, - сказал как-то невнятно художник, - уберём.

- Да он пьяный! - подумала Зина, но осмотрев работы посчитала его достойным профессионалом, и доверила писать.

Пока художник работал она всерьёз задумалась над похудением. В далёкой молодости, так как она была предрасположена к полноте, мать держала ее на диетах, и Зинуля выглядела неплохо, что позволило ей почти женить на себе соседского парня. Ее козырем было дозволение целовать себя на первом же свидании, а на втором лезть под платье. Она смеялась даже над самыми несмешными шутками кавалера, и часто приглашала в гости, козырнуть идеальным порядком, который, надо сказать, блюла мать Зины.

Мать ждала, да так и не дождалась счастливого дня, дабы избавится уже от своей дочки и зажить полной грудью, и остальными частями тела.

Но свадьба расстроилась, не успевши даже наметится.

На одной из дней рождения в компании жениха, Зина показала себя во всей полноте своего света, отчего отбила всякое желание не только женится на ней, но и жить в одном городе. Плохая слава быстро распространилась по округе и Зина долго не могла показаться на людях. А через какое-то время она заметила что уже немолода и живет уже давно одна, схоронив мать. Учёбу она бросила на первом курсе техникума, сначала работала уборщицей на заводе а потом когда завод закрылся, устроилась на такую же зарплату в библиотеку. Денег ей вполне хватало. Единственной проблемой было лишнее время, поэтому она взяла ещё и подработку. Ела она однообразную еду, ходила в одном пальто по несколько лет, и вконец себя запустила.

Похудеть она решила конечно ради Гены, и мечты о море и песке рядом с ним. Моря она сроду не видела, оно ее и не волновало, и представляло интерес только лишь в комплекте с Геной.

Был ли он когда либо женат она на знала. Она вообще мало что о нем знала. Он просто нравился ей потому что всегда обращался к ней равно как и к другим работницам библиотеки только на “вы”, и частенько угощал конфетами. Ей нравилось как он говорит, как смотрит, даже то как он курит. Хотя терпеть не могла курящих, кроме себя.

Зинаида нашла какой-то старый советский журнал где по памяти видела (не читала) статью про похудение, и прочитав, принялась за дело. Всю неделю она ходила гулять вечерами, проходя по несколько километров. На ночь пила кефир и к выходным заметила, что заметно похудела.  (с гордостью отметила она что запах в туалете перестал быть таким невыносимым.) И о счастье! Гена заметил изменения в ней и сказал что она стала выглядеть моложе.

Всю неделю он ходил в приподнятом настроении и подмигивал, как ей казалось только ей.

«Он поддерживает меня в моей борьбе. Худеем дальше!» - восторгалась она собой.

С каждым днём он улыбался все шире, глаза его светились задорным огоньком, а в пятницу когда она зашла к нему с ведром, он предложил выпить с ним шампанского. Это был прорыв! «Сдался крокодильчик мой! - подумала Зина.  - Ну теперь моя очередь интересничать».

В выходные она снова появилась на Невском с твёрдым решением получить что хочет. «Надо запечетлить себя в переходном состоянии, от толстой уже в прошлом женщины, к упругой красавице».

Она принялась рассматривать работы мастеров.

«Уши, щеки, все не то и подбородок какой то дьявольский, зубы кривые.»

Прошла к художнику который не успел ещё расставить свои работы. Он был молод, глаза светились, руки не дрожали.

По окончании, работа была запакована по просьбе клиентки, не показывая.

Она пришла домой и вскрыла шарж. Осмотрев все картины она нигде не узнала себя.

- В самом деле на дне!

В следующую пятницу Гена был сам не свой! Даже поцеловал ввалившуюся как обычно в кабинет с ведром и шваброй в руках Зину в щеку. От этого жеста Зина расцвела в душе и там же помолодела на тридцать лет и столько же килограммов.

- Зинушка! - обратился он к раскрасневшийся и непонимающей, но предвкушающей сладость, уборщице. Ее лицо от такого обращения исказила нелепая гримаса, выводя на свет всю настоящую придурковатость. - Какой сегодня прекрасный день!

«Зря поленилась голову помыть» - подумала она, слегка ругая себя. В воздухе даже запахло морем. Соленый запах резал закопченные ноздри Зины. Но это наваждение быстро прошло, так как запах был знакомый, и она знала что исходит этот шлейф у неё из-под живота. «А какой сегодня день? День моего рождения что ли?»

Она стояла с ведром и шваброй в руках и тонула в глазах и усах возлюбленного. Вдруг она отметила, хотя раньше этого не замечала, что Гена наверно моложе ее лет на десять. Это ей очень льстило. «Это все из-за усов. - сделала она вывод. - заставлю сбрить!»

Он смотрел ей прямо в глаза. Какой-то одухотворенный и счастливый. Зина расплылась в широкой улыбке, обозначив свой сломанный, в результате пьяного падения, передний верхний зуб.
Она ждала когда он опустится на колено, хотя ей самой это казалось уже как-то чересчур.

Директор сделал два шага назад, взглянул в открытое окно, явно пытаясь там что-то рассмотреть, и открыв шкафчик своего рабочего стола, извлёк оттуда большую коробку конфет.

- Вот. Это вам! - протянул он конфеты Зине. - Да поставьте уже ведро, отбросьте швабру!

От волнения и швабра и ведро выскользнули вместе с резиновыми перчатками из рук Зины. «Где этот подлец запрятал цветы» - подумала она.

- Я уезжаю завтра в отпуск, - пропел он, - и прошу вас не оставлять без внимания мой кабинет. Особенно прошу  поливать мои новые цветочки.

Зина не поняла как она будет поливать цветочки из отпуска, когда она поедет в него вместе со своим новым мужем.

Директор ещё раз взглянул в окно и снова повернулся к Зине.

- Я пойду пожалуй, Зинуша. - мягко сказал он. - Увидимся через две недели.

Он подошёл к окну, заулыбался и помахал кому-то рукой.

- Моя невеста уже внизу. После отпуска устроим банкет и я вас всех с ней познакомлю.

Затем директор быстро взял портфель, и не попрощавшись выскочил (по мнению Зины - на ее собственных крыльях любви) из кабинета.

Зина рванула от стола к окну как дикий зверь от зоопарка. Опрокинув ведро с водой, она, огибая директорский стол, повалила книги со стола на пол и затормозила у распахнутого окна, столкнув за борт один из горшков с цветами, которых раньше не замечала вовсе. Не обращая, совершенно никакого внимания на это происшествие, она принялась судорожно выискивать глазами на улице Гену, желая хоть краем глаза взглянуть на его спутницу.

Она была очень стройна и молода. Лет тридцать, не больше. На каблуках она, казалось, была даже чуть выше Гены; они шли взявшись за руки. Зина слышала ее смех, звонкий, и в то же время нежный. Они вышли за ограду, перешли через улицу и скрылись из виду в тени зелёной улицы.

- ...Щеки пухлые а подбородок вдавлен - намекаешь что у меня маленький и узкий мозг? А что это за крючок вместо носа? И что это за зелёная капля на нем висит? Это ягодка? Крыжовник? А,.. сопли значит у меня из носа пузырятся?  - и с размаху одела карикатуру художнику на голову.

Зинаида шла к метро, подавленная, опустив голову. Добралась до дома и решила что сегодня не пойдёт на прогулку. Ей как-то резко осточертело худеть. Она оглянула своё жилище. - Ну и свинарник- промямлила она. - Руки не поднимались что-либо делать и она вышла из дому. В магазине она, впервые за долгие годы, купила две бутылки вина. Придя домой, она по обыкновению упала на диван и включила телевизор. Увлеклась программой про какую-то африканскую страну, где показывали свадьбу толстой, “не первой свежести”, чернокожей девахи и молодого рослого, чернокожего мужчины. Занаида расплакалась и уткнулась в подушку.

Сон в летний полдень.

«Она - королева жаркой африканской страны.

Она сидит на высоком троне - кожа иссиня-чёрная, массивные круглые ноги. Пышные чёрные волосы кудрявятся, струятся, к самому полу, обволакивая трон. Из-под мышек колосятся завитые косы. Лицо выбелено порошком из перетертых слоновьих костей. Одета она в длинный халат расшитый золотом. За спиной висит картина на который она изображена во всей красе, во весь рост, известным европейским художником.

В углу шатра музыканты-барабанщики исполняют национальный гимн на там-тамах; худенькие танцовщицы, обритые наголо, танцуют перед ней (волосы разрешено носить только королеве), она весит двести килограммов, имеет рост под два с половиной метра, и считается самой красивой женщиной “страны Красного солнца”.

В ожидании трапезы, королева нагревается пивом. Она пьёт его из большой трехлитровой кружки, закусывая морской, вяленой рыбой бирюзового цвета, усердно обстукивая ее о большой камень, предназначенный именно для этого ритуала. Пиво варят в этой стране только для неё, из ингредиентов которые доставляют верные слуги, проделывая долгий путь по пустыне, и рискуя своей жизнью. Они в пути несколько недель тащат на спинах огромные тюки. Вот один из носильщиков падает замертво от невыносимой жары, угнетенный жаждой. Его даже не хоронят, а лишь совершают танец вокруг павшего товарища, и уходят, разделив его ношу между собой, оставляя его на съедение диким животным и птицам. Это их дань духам земель. Если павший в пивном путешествии молод - его съедают.

Вносят основное блюдо - рагу из слонятины с бананами, замаринованное и запечённое в пиве, и большую тарелку свежего слоновьего сала.

Королева быстро разделывается с первым блюдом, запивая лакомство несколькими кружками пива.

После первого блюда полагается перекур, сопровождаемый танцем обнаженных мужчин. Королеве подносят сигареты марки Мальборо и Кубинские сигары на золотом подносе. Накурившись, она приказывает снять ее с трона для посещения уборной. После уборной следует омовение, и королева вновь, к всеобщему ликованию, усаживается на трон. Снова льётся пиво по ее щекам, стекая на грудь.

Вносят второе блюдо - шашлыки из рубленного мяса дикобраза. Блюдо, завернутое в жареные слоновьи ужи несут на большом подносе восемь слуг. Уши хрустят на зубах королевы, она поглощает шашлык и снова следует курение, но уже азиатского дурмана, а затем вынос тела в уборную с последующим омовением. После непродолжительного двухчасового сна, ближе к полуночи, когда все племя танцует ритуальный танец и воздает хвалу богам, королева готовится отведать десерт. На десерт сладкое пиво с фруктами и любимое лакомство королевы; вот его уже несут, запах заполняет шатёр, королева старается подпрыгивать сидя на троне и неуклюже, промахиваясь стараясь соединить ладони, хлопает в ладоши. От ее качения трон поскрипывает, а из нутра королевы, с нижней ее части, раздаются звуки больше похожие на хлопки и бой в там-тамы. Музыканты замирают, в шатре водворяется полная тишина, и дождавшись последнего хлопка сопровождаемого многократным чиханием, все слуги бегут к трону. Обступая королеву, они валятся к ней под ноги дабы вдохнуть ни с чем несравнимый аромат.

Кто-то плачет от счастья, кто-то бьется в агонии, все кричат и поют гимн, восхваляя Королеву. Когда смрад рассеивается, опьяненные слуги отступают, освобождая место носильщикам которые несут десерт. На больших носилках четверо слуг вносят блюдо и сваливают его на каменный стол перед королевой. Блюдо завёрнуто в шелковую ткань. Слуги сдергивают покрывало открывая блюдо - маринованный слоновий хобот, обильно политый мёдом.

После десерта вновь следует транспортировка расслабленного тела королевы в уборную, омовение и укладывание в шатре на мягкую кровать с ортопедическим матрасом и балдахином для сна.

Пробудившись королева издаёт протяжный вой и в комнате появляются слуги. Одни несут таз для облегчения, другие - две большие кружки пива. После разгрузки и подзарядки, королева принимает фаворитов, в количестве до десяти, для плотских утех. Вот один уже старается изо всех сил, ублажая Королеву. И с пиком блаженства приходит непреодолимое желание чихнуть что она с удовольствием и делает.

Королева обряжается и усаживается на трон, для судилища и решения важных государственных дел. Ей докладывают о вторжении с моря в государство двух шпионов - белых людей. Их вносят в деревянных клетках. Одна из этих гадин - женщина. Молодая и красивая белая девушка. Присмотревшись, королева отдаёт приказ отдать ее своим вассалам «на растерзание», а после, сварить в кипятке и бросить львам. Девушка рыдает и бьется в клетке как загнанный зверь. Клетку обступают чернокожие, голые мужчины и вытаскивают её за ноги. Один из них бьет девушку по голове, а затем ногой в живот. Девушка замолкает, с неё срывают одежду и начинается ритуал под названием «карусель». Мужчина - рослый белый человек в белоснежном костюме, с усами и аккуратной стрижкой, что-то кричит на непонятном языке. Королева отдаёт приказ перенести его в свои покои. Мужчину уносят. Королева следует за ним. Народ обступает опочивальню. Когда солнце начинает уже клонится к закату, королева, обнаженная и разгоряченная,  выходит из шатра.

- Слабак! - выкрикивает она, поднимая вверх руку. Слуги падают ниц, гогоча и приветствуя Королеву.

Неподалёку валяется обнаженное, окровавленное тело белой девушки.

- Туй! - выкрикивает королева, и слуги хватают, пришедшую в сознание девушку, и волокут к огромному чану с кипящей водой.

Королева подходит к девушке, нагибается, заглядывая ей в лицо, наступает на грудь своей огромной ногой.

- Хри! - выкрикивает она.

Слуги хватают тело девушки и бросают ее в кипящую воду. В этот момент из шатра, выбегает обнаженный шпион и бежит к Королеве. Один из вассалов, бьет его дубиной по затылку и тот падает к ногам королевы навзничь.

- Хри! - снова приказывает королева.

Четверо слуг подхватывают тело белого человека. Он кричит и стонет. В следующий момент его забрасывают в чан с кипящей водой. Из чана торчит только голова. Мужчина кричит, погибая в котле.

- Вот так-то Гена! - ухмыляется королева.

Шпионов сварили. Королева подошла к котлу. Один из слуг, ковшом на длинной ручке, зачерпнул слизскую массу и протянул Королеве. Она вдыхает аромат, но горечь быстро забивает ей нос...»

Зинаида проснулась оттого что не может дышать. Она чихала сквозь сон и не могла продышатся, давясь собственными соплями.

Из отпуска вернулся Гена. Зинаида никак не могла понять что с ним случилось. Он весь светился. И только на банкете, посвящённом его дню рождения, который состоялся через два дня после его возвращения, она заметила что на нем нет усов. Это было первой личной трагедией Зинаиды; второй была его невеста, которую он ввёл и познакомил с сослуживцами. Да, это была та самая белая девушка, которую Зинаида сварила в котле.  На празднике Зинаида долго не задержалась, позабыв как зовут невесту директора, она предпочла, по обыкновению, напиться в  одиночестве. Войдя в свою квартиру, Зинаида принялась крушить посуду, и зеркала. А после, разрыдавшись, упала на диван.

В дверь постучали. Она решила не открывать. Постучали ещё. Она не шевельнулась. Тогда постучали настойчивее. Зинаида поднялась с кровати, запахнула, прожжённый в нескольких местах халат, и подошла к двери.

- Кто там? - спросила она, держась за ручку двери.

- Это я, - ответил незнакомый мужской голос, - ваш сосед, Григорий.

Зинаида чуть не упала. Взяв себя в руки, она спросила:

- Чего вам?

- Откройте!

- Зачем?

- У вас все в порядке?

- В полном! - прошептала она и упала под дверь.

Проснувшись среди ночи от сквозняка, который продувал ей лицо, она с трудом поднялась на колени и поползла на диван.

До утра она не сомкнула глаз. Беспорядок, неприятный запах, собственная нечистота, жгли ей нутро.

- Надо что-то со всем этим делать! - сказала она себе, когда первые лучи солнца ворвались в комнату.

Она встала с постели и обнаружила на полу изорванные, поломанные картины.

- Ну и слава богу! - сказала она себе, переступая их.

День провела она в постели, глядя в потолок. К вечеру выпила чаю и стала расхаживать по своей квартире. Подойдя к окну она долго смотрела на город, пока глаза не упали на лежащую на подоконнике, ее школьную тетрадь, где она рисовала и описывала своих одноклассников. Она пробежала ее глазами и на пустом листе начала пальцем выводить какие-то завитушки, рисовать, машинально, глядя куда-то мимо, - мишек и звёздочки. Спустя несколько минут, Зинаида подняла руку и уставилась в тетрадь, опустившись на диван. Потом закрыла ее, как-то очень бережно, и отложила на край стола. Она встала и подошла к окну. Безучастно глядела она на багровый закат, кроны деревьев где-то вдали, на полёт голубей над крышами домов. Она смотрела куда-то вдаль, будто бы пытаясь что-то разглядеть, ожидая вот-вот совершившегося видения - падения звёзды, или появления Луны, например. В полной тишине щёлкала, отбивая ритм, секундная стрелка настенных часов.

Падающую звезду она увидела мельком, краем глаза. Может звезда и не падала вовсе, а всего лишь явилась в воображении, но звезда эта упала комом в горло Зины, и она увидела себя в этой звезде - такую же еле-заметную, даже до себя самой, летящую куда попало и стремительно угасающую, превращающуюся в ничто, в память,  которая будет жить, падая, лишь несколько мгновений.

Вдруг само собой включилось настенное радио. Может оно и работало всегда да Зина его не замечала, там говорили о чем-то ужасном и интересном одновременно. Потом были ещё какие-то уже безразличные для Зины новости и в эти секунды холодный пот взял все ее тело в плен и из глаз у неё брызнули слёзы. Она опёрлась руками на подоконник, почувствовав онемение и слабость в ногах. Голова закружилась, а сердце застучало, наливая виски свинцом.

Диктор окончил и заиграла песня. Прямо оттуда - из детства. «Лист календаря» в исполнении Софии Ротару, котирую так любила мама.

Пока играло вступление к песне, переворачивая все внутри Зины, она переварила сообщение, переданное по радио перед песней, которое ее взволновало.

«Сегодня ночью, на окраине города сгорел дом. Пожар вспыхнул когда жители дома: Мать и ее новорождённая двухмесячная дочь спали. По предварительной версии загорелся газ. Мать ребёнка погибла. Так как ребёнок спал в дальней от возгорания комнате, его удалось спасти. Спас девочку сосед - пожилой человек. После медицинского обследования ребёнка определят в детский дом, в том случае, если родственники не отыщутся. Девочку зовут Елизавета, фамилия по-матери - Кравцова. Проживала по адресу улица Карамзина дом тридцать один. Просим откликнутся родственников».

И тут вступила София с первыми строчками песни:

«Как много в жизни дней
Похожих друг на друга
И с каждым днём сильней
Метёт на сердце вьюга...»

Ритм ускорился и Зина начала подпевать:

«...А календарь мой все бедней,
Годами он сорит беспечно
И что ни ночь и что ни день
С часами спорит бесконе-е-чно!

На припеве Зина запела в голос:

Я лист календаря, переверну-у-у-у в надежде
Что следующий день, днём не бу-у-у-у-дет прежним,

Ах лист календаря, а я совсем одна
Так хочется,
так хочется -
Тепла-а-а-а....

На втором куплете Зина затихла, чуть слышно подпевая:

«...А в детстве помню я,
Мне мама говорила:
Каждый свой денёк,
Ты проживи счастливой,

И вновь ритм удвоился и Зина запела:

А я не слушала тогда
Казались вечностью минуты
Мне календарь ответь когда
Сменил вихрь встречный на попу-у-тный...

На втором припеве Зина уже крушила мебель. Она остановилась у зеркала в прихожей.

-  Оползень! - дала она характеристику тому что сама с собой сделала. В этот момент со стены упала икона.

Что-то пробилось в ней, что-то, что имеет собственный голос.

Будто бы обезумев, Зинаида принялась рвать со стен обои, пыльные, перепачканные занавески с окон, срывать ковры со стен, обрывать плакаты, и календари. В квартире наступил полный хаос. Уронив на пол шкаф, который тут же развалился на части, она, среди кипы бумаг, отыскала сберкнижку и  паспорт. С удивлением отметив что ей только сорок лет, и очередной день рождения был месяц назад, она, натянув на себя старые брюки и синий джемпер, утром отправилась в банк.

Посетив банк, где сняла крупную сумму денег, хранившуюся на книжке почти двадцать лет. Деньги эти остались от продажи квартиры отца, после его смерти.
С горечью в сердце вспомнила она как выгнала из квартиры гражданскую жену отца с их маленькой дочкой на руках через полгода после смерти отца.

Зинаида зашла в мебельный магазин, где на неё смотрели косо, но когда она сказала что желает нанять бригаду строителей для ремонта квартиры и возможно обновить всю мебель в квартире посредством магазина, вежливо предложили присесть.

На следующий день бригада уже работала в квартире, очищая ее от мусора. На ремонт ушло полтора месяца. Кухня приобрела светлые обои, белоснежный потолок, голубого цвета кафель и мебель. В комнате появился бордовый кожаный диван, а в прихожей огромное зеркало. Квартира сияла. Во время ремонта Зинаида занималась собой. Полностью обновила гардероб, посетила парикмахерскую, записалась в бассейн и в спортзал.

С трудом справилась она с привычкой курить, алкоголь же не употребляла со времени начала ремонта. Лишь однажды она позволила себе выпить бокал вина за ужином в кафе.

Каждое утро начинала она с пробежки, которая длилась не меньше часа, день заканчивала так же пробежкой. Три раза в неделю посещала бассейн, три раза аэробный зал, соблюдала строгую диету. В первую неделю ее буквально рвало на пробежках, тело изнывало от боли, но она держалась. К концу второго месяца она начала получать удовольствие от физнагрузок и почувствовала легкость во всем теле. Завела множество средств по уходу за телом. Она молодела на глазах. На работе все заметили преображение и с каждым днём улыбались ей все чаще. Она же улыбалась в ответ, казалось всем сердцем, и мило интересовалась здоровьем и настроением коллег.

Дома Зинаида Филипповна соблюдала безупречную чистоту, делая уборку через день.

На третий месяц новой жизни, Зинаиде Филипповне пришлось сменить гардероб. За два, с небольшим месяца, она сумела усадить себя на три размера, а через полгода на четыре.

Шагая с высоко-поднятой головой, она с увлечением разглядывала на улицах наряды женщин, примерно одного с ней возраста.

Вдруг проявился в ней живой интерес переходящий в азарт, и она поменяла стиль работы. Совсем недавно она мыла пол неспеша, тщательно и аккуратно. Но теперь, жалея каждую, лишнюю минуту времени на труд, который тоже бросить не могла, мыла все в десять раз быстрее, нисколько, благодаря опыту, не теряя в качестве уборки, и едва перчатки падали с ее рук, как тут же в них бралась книга. Она читала всех русских классиков, особенно выделяя Толстого.

Соседа она встречала все чаще. Весной, в первые тёплые дни мая, Зинаида Филипповна увидела в окно как Григорий Викторович выходит из машины с заднего сиденья. Теперь его привозил личный водитель. С этого момента он всегда был одет в деловой, чёрный костюм и белую рубашку.

Всю зиму, раз в месяц, она посещала фотографа, и фотопортреты сменяли друг друга на стене. В начале июня, последний, десятый фотопортрет остался висеть на стене.

В один, жаркий июльский вечер, возвращаясь с пробежки, Зинаида Филипповна обнаружила вставленный в дверную ручку входной двери в квартиру, букетик цветов. Она догадалась от кого этот букет, и поставила его в вазу. Букет простоял три дня, когда его сменил новый. Каждые три дня она получала новый букет. Ровно через тридцать дней, в день когда она должна была получить очередной букет, сменив гардероб уже на пятый размер, Зинаида Филипповна купила торт, надела короткое, вечернее платье, и позвонила в дверь соседа.

Через месяц они съехались. Через два, Григорий подарил ей британца. Царапучий кот, давал себя гладить только хозяйке. Он буквально жил у неё на руках, в то время когда хозяйка находилась дома.

- Зинушка, - заговорил за ужином, уже в общей их квартире, Григорий, - моя дочь, она...

- Ну, говори же, - широко улыбалась Зинаида.

- Она работает воспитателем, в детдоме! И!..

Слёзы брызнули градом из глаз Зинаиды. Григорий горячо взял ее руку в свои. - Да?

- Конечно, да! - ответила она задыхаясь...