Над судьбой. Том первый. Глава восьмая

   
 
        Мечты об идеальном устройстве общества дорого стоили поручику Титову. В Санкт-Петербурге полагали, что дальше Камчатки земли нет. Туда-то и сослали мятежного офицера. Остаток, в общем-то, ещё только начавшейся жизни он должен был провести среди камчадалов, охотников, да ссыльных.
      

 У монаха — доминиканца Томмазо Кампанеллы, было, очень много времени, чтобы всерьез поразмышлять    над недостатками общественного устройства.   За двадцать семь  лет пребывания в тюрьме он успел углубить свои познания и в философии, и в политике,   и даже в медицине.
      

 Вершиной же творчества неугомонного итальянца стала его книга «Город Солнца». Забавная вещь, и в отличие от «Капитала» Маркса ни догмой, ни, слава Богу, руководством к действию не являлась. Так себе, умственные упражнения человека,  лишенного возможности заниматься реальной политикой.   
         

Но Денис Титов собирался построить Город Солнца не на словах, а на деле. Едва прибыв к месту ссылки, он тут же открыл школу, где совершенно бесплатно стал учить грамоте всех желающих. Вскоре он сделался всеобщим любимцем и вызывал большую симпатию даже у начальника крепости.

 Рассказы Дениса о городе солнца будоражили умы. Многие, особенно ссыльные, страстно увлеклись идеей.
 

Всю зиму готовился заговор. Всегда считалось, что с Камчатки бежать невозможно. Но Денис о том, что земля круглая вспоминал не только на уроках географии. Весной льды расступились, и с материка пришла старая, разбитая бригантина. Всё вооружение — три пушки. Но раздумывать было некогда.

Большая часть захваченной врасплох команды согласилась отправиться в неизведанные земли строить Город Солнца. Тех, кто не захотел, ссадили на берегу.
         

 Гарнизон крепости не спешил оказывать сопротивление. Вычистив склады от содержимого, Денис оставил начальнику крепости письмо на имя императрицы, где тщательно перечислил  все материальные ценности и обещал при первой же возможности вернуть изъятое. Он не хотел начинать доброе дело со зла.         

 Соболиные шкуры и золото Титов намеривался обменять в английских колониях на инструменты и домашний скарб. Поселиться предполагалось где-нибудь на необитаемом острове.
         

В атлантический океан восставшие решили попасть, обогнув Америку с севера. Таким путём ещё никто не ходил, но это  не испугало мятежников. Медленно, пробиваясь сквозь плавучие льды, бригантина двигалась намеченным курсом. Прошли пролив, открытый Берингом, поднялись до полярного круга. Запасы провианта стали  истощаться, и пополнить их было нечем. Люди  начали роптать, по судну поползли слухи, разговоры.
      

Денис верил, что ещё шаг на север и льды расступятся. Повернув на восток, можно будет выйти прямо в Гудзонов пролив, а там,  рядом и Квебек,  и Монреаль. Корпус судна, палуба, паруса, рангоут, такелаж — всё покрылось льдом. Бригантина стала неуправляемой. Команда взбунтовалась, офицеров быстро разоружили и заточили в трюм.
         

От 69° с. ш. на веслах стали пробиваться на юг. Про Город Солнца все быстро забыли. Сделав запасы провианта на Алеутских островах, новые хозяева  положения  решили выйти в Атлантику через Магелланов пролив. Однако после долгого ремонта и вынужденной стоянки в Северной Калифорнии мнение команды опять изменилось.
         

Кто-то вспомнил, что китайские купцы из корпорации   Кохонг  дают за соболей в Гуанчжоу в три раза больше, чем англичане. Этого  оказалось достаточно, чтобы вновь поменять курс.


Пираты, как всегда, появились неожиданно. Капитан брига, ликуя, что такие богатства достались без малейших потерь, был милосерден. К тому же, почти вся команда захваченной бригантины дружно подалась в пираты. Недовольных, вместо того, чтобы, как положено, скормить рыбам, решили ссадить в испанском порту Акапулько на юго-западе Мексики.
            

 Арестованные  колониальными властями, незадачливые строители Города Солнца были размещены в  местной тюрьме, как потенциальные шпионы. Титова, единственного  более-менее понимающего по-испански человека,  отправили  в Мехико, для дальнейших разбирательств.
 

                * * *
 
      Платон почувствовал, что умирает. Боль Текумсе испепеляла его. Неведомая сила подняла и тут же бросила Громова в глубину пространства.  Короткий полёт в кромешной тьме, сильный удар, тишина. Он оказался в зарослях кустарника, на окраине дороги. В небе светило ослепительно яркое солнце.
         

Где-то  рядом раздалось громыхание. Платон   непроизвольно  присел, даже не понимая, почему делает это. Он всё ещё не осознавал, что же с ним произошло, и от того находился в полной растерянности. Мысль о том, что  отовсюду может исходить  смертельная опасность, сверлила сознание. Громов вновь внимательно осмотрелся по сторонам.
   

 Мимо проезжала тяжёлая, дребезжащая на ухабах колымага, в которой везли человека,   скованного массивными кандалами.  Маячила широкая спина возницы — солдата, одетого в форму одной из европейских армий былых времён.   Платон  примерно определил, что форма и оружие соответствуют второй половине  18 века.   

Чуть поодаль  верхом на лошади ехал сопровождающий. Эполеты и аксельбанты говорили не столько о важности наездника, как о значении перевозимого в оковах человека.
            

«Что за декорации? – В недоумении спрашивал себя Громов. – Где я? Не сон ли это? А может быть, я попал на киностудию?» Он уже готов был выйти на дорогу, чтобы заявить о себе   окружающим людям, но что-то внутри остановило его.


 В этот миг, едва  верховой подался вперёд на десяток шагов, мощный удар кандалами в висок сразу опрокинул солдата. Мгновенно выхватив из чехла пистолет, пленник тут же выстрелил в офицера. Осечка!


 Платон с изумлением смотрел на разворачивающиеся события, с трудом веря, что происходящее   не бред, не видение, не киносъёмка.
  Дрожащими руками пленник взвёл курок. Офицер уже вскинул ствол, готовясь разрядить  пистолет. Пленник нажал на спусковой крючок, падая на пол телеги. Выстрелы прозвучали одновременно.  Пуля впилась в борт колымаги в нескольких сантиметрах от головы пленника.


 Конь смертельно раненого офицера взмыл на дыбы, всадник безвольно повис в стременах.   В два прыжка пленник преодолел расстояние, отделяющее его от мёртвого врага и, схватив безвольно висящее тело за руку, потянул на себя. Ключ от кандалов был у офицера, и,  умчись испуганный конь прочь, дело могло приобрести совсем другой оборот.

 Выдернув  всадника из стремян, пленник быстро обшарил труп. Ключ висел на поясе. Взяв ключ в  зубы, арестант  вставил  его в замок и, немного повозившись, разомкнул оковы.
      

Громов замер в оцепенении. Всё, что он увидел, крайне напоминало кадры фильма об эпохе  колониальных войн. Но кровь оказалась самая настоящая. Офицер и солдат, без всякого сомнения,  были мертвы.

Представлял ли находящийся в телеге человек опасность, Платон не знал. Он даже приблизительно  не предполагал куда попал и что делать дальше. И он решил выждать.
         

Отбросив оковы, пленник поднялся в полный рост.    Оглянувшись вокруг,   он произнёс что-то невнятное на русском языке. От неожиданности Платон вздрогнул. Окружающая природа, как и форма офицера и солдата, сообщали о Латинской Америке. Человек же, которого   они везли под охраной, был русским. Ведь в момент наивысшего напряжения, каждый, находясь в одиночестве, станет  говорить только на родном языке.


  В любом случае в положении Платона необходимо было что-то предпринимать.  И он решил обнаружить себя. Выйдя из кустов, Громов внятно произнёс.
        - Простите, могу ли я быть, чем-то полезен?
        - Вы кто,– от неожиданности вздрогнул  пленник, направляя на Платона пистолет, - почему вы говорите по-русски?
      

Громов растерянно посмотрел по сторонам. Меньше всего ему хотелось объяснять истинное положение вещей. Впрочем, он и сам толком не знал, что  же произошло с ним.
      

- Я оказался здесь совершенно случайно, - неуверенно проговорил Платон, - но, надеюсь, мы не помешаем друг другу.
        - Возможно, - задумчиво произнёс пленник, не торопясь убрать пистолет, - тогда для начала обыщите офицера.  Там может быть немало ценного.
      

- Российский дворянин Денис Петрович Титов, - немного придя в себя,  представился незнакомец,   - не изволите ли и вы назвать своё имя?         
       - Платон Громов, - улыбнулся Платон, и, немного подумав, добавил, - из разночинцев.
      

 Он тщательно старался стилизовать свою речь под эпоху, в которую попал, всё больше убеждаясь, что находится в самом, что ни    есть 18 веке. Но первый же вопрос, который задал Титов, требовал определённого объяснения.
      

- Сударь, ваш русский язык настолько странен, что я просто теряюсь в предположениях.
 

Конечно, за два с половиной века любой язык меняется до неузнаваемости, отметил про себя Громов, и не каждый из тех, кто с наслаждением слушает рэп  и рок, осилит поэзию  Ломоносова и Державина без словаря. Его вдруг осенила догадка. И он в упор спросил Титова.
      

 - Извините, Денис Петрович, а какой нынче год?
       - Шестьдесят восьмой, - с изумлением ответил Титов, внимательно всматриваясь в глаза собеседника. Немного подумав, он с придыханием добавил, - одна тысяча семьсот шестьдесят восьмой.
      

 Осенью этого года может произойти ночное избиение алгонкинов, осенило Громова, и я послан в прошлое, чтобы предупредить народ  Текумсе. Эту дату с точностью до дня рассчитал Лев Николаевич Гумилёв. О ней неоднократно говорил Высокий Ворон, до событий августа сорок пятого носивший имя Денис Петрович Титов. А человек, что рядом со мною, ни кто иной,  как знаменитый предок Высокого Ворона, в честь которого его и назвала спасённая алгонкинами на Аляске мать.
      

- Денис Петрович, - твёрдо произнёс Громов, - не так давно
вы подняли восстание ссыльных на Камчатке. Оно закончилось неудачей. В противном случае, мы не находились бы здесь.
      

 - Откуда, откуда вы это знаете? – удивился Титов.
       - Мне кажется, - с некоторым сомнением произнёс Платон, - что, я послан помочь вам.
       - Кем? – с опаской спросил Титов.
       - Если честно, я и сам не знаю, - простодушно ответил Громов, - но, по-видимому, это так.
      

 - Для начала нам надо немедленно покинуть это место, - трезво рассудил Титов, - останемся, живы – найдём время обсудить и всё остальное.
 

 Собрав оружие и провиант, они поместили все   трофеи в седельные сумы, погрузив их на заводного  коня. А затем, оттащив трупы и телегу в кусты, не мешкая ни секунды, верхом тронулись в путь.
   

 - Оставим Мехико по левую руку, - объяснил ситуацию Титов, - и  дорога сама выведет нас  к  порту Веракрус, единственному месту, откуда можно    бежать из Мексики.  Этим путём шёл за золотом ацтеков Кортес, эта дорога приведёт нас к спасению. Имея лошадей и небольшой запас еды,  мы, быстрее, чем за неделю выдвинемся к порту.

Только нельзя нигде   останавливаться, и ни с кем   вступать в общение. Ночевать  будем под открытым небом.      


Едва  спало первое напряжение, продолжился прерванный разговор. После некоторых раздумий, Громов решил полностью изъяснить суть   произошедших с ним метаморфоз. Конечно, Титов,  материалист и вольтерьянец, мог и не поверить ему. Но когда Громов дал точнейшую характеристику причин Семилетней войны,    Титов был шокирован.
 Громов тут же  предложил ему вместе добираться до земли алгонкинов и, не имея никаких ближайших планов на жизнь,   он с лёгким равнодушием согласился.
            

Каждая эпоха, полагал Платон, несет на себе нагрузку нравственных противоречий. К примеру, Молотову, в соответствии с не писаной табелью о рангах, дозволялось  Живого Коммунистического Бога запросто величать по старой тбилисской кличке — Коба. И как результат такого панибратства — жена Молотова на зоне имела ряд очень больших поблажек. Ни на делянку, ни в шахту ее не погнали, а дали блатную работу — давить клопов в швах одежды у  сокамерниц.
            

 Царя Николая II все обязаны были называть строго «Ваше Величество». А вот генерал Брусилов, планируя свой знаменитый прорыв на Юго-Западном фронте, запросто шантажировал это самое «Величество», угрожая собственной отставкой. А план его, надо заметить, был крайне рискованным, и для той войны совсем не типичным. Лишь через четверть века его по-настоящему оценили Манштейн с Гудерианом.
               

 Или взять, далее рассуждал Громов, любую европейскую войну XVIII века. Попадает в плен прусский офицер к русским и говорит:  «Господа, мне крайне необходимо на Рождество быть в фамильном имении». «Пожалуйста, уважаемый, — отвечают ему, —  лишь только не забудьте возвратиться». И ведь, возвращались! Честь офицера!

 А вот Текумсе с Оцеолой по этой же схеме и кинули. Дикари, что с них возьмешь!  Но не так страшен чёрт, как его малюют. Сообрази сразу ацтеки, что ужасное чудовище с шестью ногами и двумя руками, всего лишь всадник  на лошади, не гнули бы сейчас потомки Монтесумы и Атагуальпы спины на испанских гасиендах!
               

                * * *
               
Попав в жестокий шторм, шхуна «Удача», следующая из Франции в Луизиану, вынуждена была зайти в мексиканский порт Веракрус. Капитану судна Мишелю Пуатьену, скрипя зубами, пришлось дать добро на ремонт.  По всему было видно — он очень спешил. И было куда.
            

  По мирному договору 1763 года Франция потеряла Канаду. Миссисипи, вплоть до впадения в нее Огайо оставалась зоной  свободного плавания. А земли западнее реки, территорией спорной между Англией, Францией и Испанией.
               

Попытка англичан построить Великий Водный Путь могла дестабилизировать всю обстановку. И жители Луизианы хорошо понимали это. Племянник губернатора колонии Пуатьен был отправлен в Париж для изъяснения позиции властей Луизианы.
               

 Получив добро на открытие поселения и торговой фактории на землях чейеннов, Мишель Пуатьен также отлично усвоил: ни к большим затратам, ни к большой войне с Британией королевский двор не готов. По своим каналам Пуатьен знал, что  если не сегодня, то завтра англичане начнут крупномасштабную акцию против краснокожих на восточном берегу Миссисипи.
               

Крайне необходимо было успеть закрепиться на западном берегу до начала британской операции.   
В те мгновения, когда капитан «Удачи» торопил команду к отплытию, перед ним предстали   Громов и Титов.   
               

 — Мсье, —  всем видом показывая уважение,    обратился к капитану Титов, — не позволите ли вы на вашей шхуне добраться до Луизианы. Мы хорошо заплатим.
                — Сударь! — капитан удивленно взглянул на незнакомца,   —  с таким акцентом, как у вас,  в этих местах не говорит никто. Откуда вы?
            

  — Из России.
                — О, мой Бог! Но какими судьбами?
               

Не особо вдаваясь в подробности, вроде инцидента с представителями испанской колониальной власти, Титов, посвятил Пуатьена лишь в ту часть  своей биографии,   которая не могла дискредитировать его ни с какой стороны.  Одновременно выстраивалась легенда и для  Громова

Выяснив, что имеет дело с дворянами,     француз сразу уловил:  приятная беседа с образованными иностранцами   позволит ему славно провести время. Далёкая таинственная Россия, где по улицам городов бродят медведи, а большую часть года земля лежит под снегом,  вызывала у него неподдельный интерес.   
               

В первый же день пути капитан пригласил пассажиров к себе. Разлив бургундское вино по фужерам, он предложил выпить за добрые отношения между Францией и Россией. Сразу завязался непринуждённый разговор. Французский   Громова оставлял желать лучшего. Перейдя на английский,  приятели быстро нашли общий язык.

 Платон,   восприняв пласт мировой истории   60ых годов 18 века, как срез реальной геополитики, тут же  взял верх над собеседниками. Титов сразу же принял правила игры.


Мысленно переносясь из Санкт-Петербурга в Париж, из Лондона в Нью-Йорк, из Пекина в Стамбул, Громов, будто из рога изобилия, сыпал десятками имён, говоря о подробностях жизни коронованных особ и высшей знати,  которые станут, доступны смертным через многие десятки лет.

Пуатьен был просто очарован. Рядом с ним находился если не Нострадамус, то уж точно граф Калиостро.   
               — Наше поражение, — с сожалением произнес Пуатьен, — закономерно. Французская экономика просто не выдержала напряжения этой войны. Но Россия?! Вы были в Берлине. И, не получив ничего взамен, ушли! Ах, этот Петр Третий! Но Бог свидетель, такие венценосцы долго не живут.
            

 — Сударь, — обратился капитан к Платону, — хочется увидеть привычное свежим взглядом. Ваше мнение для меня весьма ценно.
                — Результат Семилетней войны может иметь катастрофические для Франции последствия, — Платон отхлебнул бургундского и мило улыбнулся Пуатьену, — народ не  станет долго терпеть такой позор. Особенно контрастно это смотрится на фоне бурного роста английской торговли и промышленности.
            

 В неудачах французы обвинят,  прежде всего, своего монарха. А как поступают в таких случаях с царствующими особами, мы все уже знаем на примере Англии. Только убедительные успехи в политике позволят снять напряжение во французском обществе. Если же идеи Вольтера, Руссо, Дидро овладеют умами людей, то Варфоломеевская ночь покажется парижанам просто досадным инцидентом!
               

— Мсье Громов, а вы оказались еще умнее, чем я предполагал! — капитан с восхищением посмотрел на Платона. -  Господа, цель вашей поездки мне совершенно неизвестна. И для меня вы просто загадка. Хочу предложить вам ознакомиться.
                И он протянул Громову томик в прочном тёмно-сером переплете.


«Путешествие по землям шауни» Виктора Бетардье с первых же строк завлекло Платона. Книга могла стать пособием к практическим действиям для таких, как Пуатьен, для этого она и писалась. Однако любая палка имеет два конца. Французы затевали большую игру, не сомневаясь, что она пойдёт по их правилам.

Прозорливым умом Бетардье   уловил тенденции, ставшие для других очевидными лишь через десятки лет. Но Бетардье не знал, и в принципе не мог знать того, что через Гумилёва и Высокого Ворона было доступно Громову. И Платон решил сыграть по крупному.
         

  «Еще сто лет назад бескрайние территория Великих Равнин, писал Бетардье, были практически не заселены. Огромные стада бизонов, численность которых и по сей день определяется десятками миллионов, являлись единственными хозяевами этих безграничных земель.


Теснимые с трёх сторон переселенцами из Старого Света, аборигены вынуждены отступать вглубь материка. Без лошади охота на открытой местности почти невозможна, но, став наездниками, туземцы получили неограниченное количество пищи. Было бы ошибкой думать, что постоянные стычки между племенами уносят много жизней, ничего подобного.

Только краснокожие могут вести никогда не прекращающиеся войны и исчислять раненых и убитых на пальцах рук. Война для них есть продолжение охоты, скорее часть культа, нежели жизненная необходимость.


…Конечно, приход сразу стольких народов на новые, необжитые земли создаёт проблемы определения границ между ними, но в основном эти задачи уже решены. Выдвинувшись на равнины, индейцы практически забыли про голод. В отличие от лесных охотников и земледельческих племен юга, кочевники не зависят от погоды. Бизонов так много, что никому и в голову не может прийти мысль считать их ресурсом ограниченным.


Возможно,  критику и даже насмешки вызовет следующее заявление. С  момента активного проникновения краснокожих на равнины, их численность   возросла здесь в пять-семь раз. Особенно неуместным покажется это сообщение в связи с тем, что народы, живущие в непосредственной близости с поселениями колонистов, быстро вымирают от эпидемий, пьянства, духовного разлада.   


Постоянный избыток высококачественной пищи и сухой здоровый климат создали уникальные условия: если в лесах редко встретишь в индейской семье более трёх детей, то в прериях не редкость и дюжина.
Сегодня общая численность кочующих по равнинам дикарей измеряется сотнями тысяч. В сравнении с количеством жителей Европы и даже   колоний это немного.

 Но нельзя забывать, что каждое туземное племя  есть народ-войско. В наступательных операциях  они  в состоянии выставить не менее четверти населения. В   оборонительных — до половины.
Индейцы всегда готовы сражаться.  Как двенадцатилетний подросток,  так и уже дряхлеющая от старости женщина. Для них нет понятия партизанская война, как и театр боевых действий. Любая война является партизанской, а полем боя вся окружающая местность.


Необходимо взглянуть правде в глаза и признать, что хаотично происходящие в глубинах равнин процессы не имеют общей направленности лишь при отдалённом рассмотрении. Хотим мы того или нет, в прериях идёт спонтанное накопление жизненной силы.


 Беру на себя смелость провести исторические параллели. Нечто подобное происходило у гуннов перед их броском на Европу и у монголов в период, предшествующий установлению централизованной власти во главе с Чингисханом. Можем ли мы гарантировать, что при достижении определенного критического уровня, жизненная сила краснокожих не выплеснется за пределы равнин?


И если это произойдёт, то приоритеты интересов индейцев будут не на востоке, где поселения британцев ощетинились первоклассными фортами, а в Луизиане. И кто станет защищать наших колонистов? Поэтому мы утверждаем, что ситуацию надо срочно брать под контроль и направлять её развитие в нужное для Франции русло.


Пока   ещё не появились лидеры, способные поднять краснокожих  на борьбу, и нет духовных основ, которые бы их сплотили. Необходимо дать дикарям  этих лидеров и выдвинуть для них идеи, близкие им по духу. Индейцы вполне готовы к вендетте против англичан.


Мы же здесь выступаем в роли добрых друзей, надежных деловых партнеров. Этот шанс упустить нельзя. Руками краснокожих вполне реально отбросить наших главных конкурентов в Новом Свете далеко на восток, а павшие в сражениях туземные воины освободят места для полей и ферм французским поселенцам».


Каждый вечер капитан приглашал к себе русских дворян на бутылочку хорошего вина: сыграть партию в шахматы, перекинуться в картишки, поболтать о политике, женщинах. В нежданных пассажирах Пуатьен в первую очередь увидел   незаурядных людей: культурных, порядочных,   обладающих острым, сметливым умом и глубокими познаниями во всех отраслях общественной жизни.


 Постепенно выяснив, что господа не особо обременены делами, капитан предложил им стать компаньонами при открытии фактории на землях чейеннов. Француз искренне полагал, что с таким деловыми партнёрами ему неминуемо будет сопутствовать удача. Эта стезя вела Громова и Титова к стойбищам алгонкинов.  И они, конечно же,  использовали свой шанс!