Объединение ДМ как соответствие образу жизни Часть

Объединение ДМ как соответствие образу жизни Часть
Олег Глазов
Часть 2. УД
Глава 2. Объединение {[Д(ь)][М]} как соответствие образу жизни


Из факта существования у предков русскоязычных отдельной сути [Д(ь)] и только части возможных уже её модуляций в Языке следует, что если и существовало у них на момент “входа” в Европу  объединение {[Д(ь)][М]}, то исключительно лишь в виде устойчивого сочетания. Собственно, начиная с этого момента,  пути детализации как самого признака [предок] так и его значения у предков русскоязычных и предков удмуртов разошлись. Другими словами, из сравнения словарных  запасов удмуртского и русского языков следует, что какие либо знания связанные с дальнейшей детализацией сути [Д(ь)] предки удмуртов получили отнюдь не от предков русскоязычных, - настолько разные значения этого объединения у них в языках.
 
 
Значением этого объединения тогда могло быть только [”сотворивший(ая)”-([Д(ь)]) меня-([М])]. Т.е. признак [предок] детализируется уже настолько, что появляется необходимость задания новому его значению соответствия в Языке. Значением этим было уже не просто некий обезличенный предок, а вполне [конкретный предок, который и “сотворил” именно меня] (отец или мать?). Но это в объединении, а на самом деле, как мы выяснили в предыдущей главе, тот же признак “отец” начинает формироваться задолго до образования самого объединения почти во всех языках возникших в результате детализации алтайских сутей как модуляция сути [Д(ь)], - “{{а-[Д(ь)]}-а}”. Т.е. никакой конкретики (в смысле [мой])  в его значении тогда не было, а было некое свойство признака “предок” определявшее его значение как [отец]. Скорее всего таким свойством было деление кого либо из членов социальной группы своей добычей (едой) со всеми там детьми, т.е. с теми, кто сам ещё не мог эту еду добыть. Причём направлено оно могло быть именно только на мужчину, в отличии от него женщина всегда знала её это ребёнок или нет. Из всего этого следует, что значением модуляции “{{а-[Д(ь)]}-а}” было именно [отец] как [один из предков-мужчин с соответствующим свойством].

(Кстати, о том, что значение [отец] в то время подразумевало всё, что угодно, - [тот, который кормит (защищает, помогает, спасает, сохраняет и т.д.)], -  но только никак не имело в виду сам процесс сохранения генетической информации, которому соответствовало значение сути [Д(ь)], доказывает появление потом в Коллективном сознании понятия Бога-отца. Именно он, Бог-отец,  способен был в том числе на всё,  перечисленное выше, но только никак не на сам процесс передачи генетической информации. В противном случае нам бы пришлось иметь ещё и Бога-мать, но такого у нас нету. Еденичность же самого такого случай упомянутого в соответствующей литературе как раз только подтверждает эту мысль, а никак не наоборот. Проще говоря, сделать ребёнка каждый [Д(ь]урак может, а вот вырастить его может только отец.)   

Таким образом возникновение объединения {[Д(ь)][М]} в языках происходит уже как детализация соответствующего признака “отец”, т.е. вполне ещё человеческого признака. А вот происходит она уже в каждом языке по разному, отсюда и абсолютно разные его значения в разных же языках. Так в тюркских языках у него появляется значение [человек] - “адам” - “{{{а-[Д(ь)]}-а}[М]}” - “[отец меня]”. (Дальше много чего следует, и всё такое интересное, к сожалению эта книга не об этом, а потому не здесь...) И вот здесь уже проявляются непосредственно связанные с процессом Знание особенности, - признак не обязательно мог детализироваться в той или иной языковой среде, он мог быть и заимствован туда из другой языковой среды как знание вместе с соответствовавшим ему там звучанием. По этой причине мы находим сегодня объединение {[Д(ь)][М]} с тем же самым значением [человек] в удмуртском и марийских языках, но ни в каком-нибудь ещё угро-финском. Из чего следует что:

- это знание и предки мари, и предки удмуртов не создали сами, а получили от тюркоязычных;
- на момент получения этого знания предки удмуртов и предки мари скорее всего могли быть одним и тем же народом;
- те, от кого они получили это знание, обладали вообще гораздо большим знанием, чем они сами, т.е. уже тогда они отставали в развитии (количестве накопленного знания).

(Там ещё интереснее, - в языке удмуртов есть ещё одно слово со значением [человек] - “морт”. У Коми в языке значению [человек] соответствует одно единственное слово -  “морт”, - почему так? - чуть дальше, здесь же, в Части 3. Морт.)

Ещё раз: модуляции сути [Д(ь)] “ад”, “од”, “уд” и их производных в языках предков воти (угро-финов) и предков русскоязычных соответствуют значениям человеческих признаков. До их возникновения Язык у всех развивался практически одинаково, а потом всё пошло очень и очень по разному. Что свидетельствовать о начавшейся детализации самого Языка (вслед за детализациией соответствующих признаков) из  одного единого древнего языка на много новых языков. В случае предков удмуртов и предков русскоязычных, это были абсолютно разные образы жизни.

Не вдаваясь в подробности детализации модуляции сути [Д(ь)] “ада” в “адам” у тюркоязычных (т.е. не вдаваясь в то, что есть значение [человек] у них тогда, - тема это большая, а потому не здесь), замечу только, что она прошла у них без образования в том числе значения признака места как сопряжённого. И связано это с тем, что ни у тюркоязычных, ни у предков удмуртов, которые заимствовали у них это самое знание, такого места ещё не было, - кочевали они тогда, не жили на одном месте, т.е. признака как места у них просто не было.

(Кстати, место как признак однажды у части из них однажды всё же появляется, - мы знаем его как “эдем” (рай). Из чего следует, что само это место было настолько хорошим, что древние кочевники решили на нём наконец осесть (в противном случае не было бы самого признака, ни тем более его значения [равнина] в Языке) и перестать таким образом уже быть кочевниками.)

Ещё раз, обычная схема тогда в Языке, - это когда некому человеческому признаку (обычно признак некой группы людей) и признаку места, где эта группа людей живёт, соответствует одно какое-то слово в Языке. По этой причине такие признаки являются сопряжённыйми, т.е. такими, которые не могут существовать друг без друга. Появление такого слова в Языке свидетельствует о переходе того или иного социума (группы людей) от кочевого образа жизни к оседлому.

В русском языке были свои особенности. Нет, поначалу было всё как у всех, - в языке возникает объединение {[Д(ь)][М]}, которое соответствует сопряжённым признакам человеческому и места, где этот самый человек жил. А коли такой сопряжённый признак у них появился, то это могло только значить, что они уже стали на тот момент оседлыми. Но, в отличии от кочевников, у которых признак места если и присутствовал, то был весьма незначительным, у предков русскоязычных он имел уже решающее значение, - особенности климата и образа жизни. Таким образом у кочевников (тех же тюркоязычных) детализация объединения {[Д(ь)][М]} в языке произошла по человеческому признаку и стала соответствовать только формировавшемуся тогда значению [человек], в то время как у оседлых народов (тех же предков русскоязычных) она произошла даже не столько по признаку места жительства (как в случае с “эдемом” - равнина, т.е. соответствующее место), а по признаку самого жилища, - “дом”. (Здесь стоит заметить, - нам это потом обязательно ещё пригодится, - что похожая детализация произошла и в германских языках - “home”, “heim”, и т.д. .)

С русскоязычными произошла вообще интересная история, - первоначально, как я уже сказал, объединению {[Д(ь)][М]} у них соответствовали значения как человеческого признака, так и признака места. Только признак места для них был вовсе не главным, -лес он и кругом лес, - гораздо главнее для них был признак самого жилища. Это становится понятно потому, что в результате детализации значения этого объединения в русском языке одновременно появляются слова “дом” и “дым” в соответствующих значениях. Т.е. в лесу гораздо проще заметить (унюхать) дым, который в свою очередь яваляется признаком жилища, и таким образом найти и сам дом. Ещё раз: таким образом в результате детализации объединения {[Д(ь)][М]} в русском языке возникло два слова: “дым” - “{{[Д(ь)]-ы}[М]}” и  “дом” - “{{[Д(ь)]-о}[М]}”. Отсюда следуют как минимум два утверждения:

1-ое: как я уже сказал, предки русскоязычных в то время жили в лесу;
2-ое: жили все они в одном доме, примерно как сегодня ещё живут дикие племена индейцев Амазонки, - в значении [дым] у сути [Д(ь)] присутствует признак множественности (ы) , в то время как в значении [дом] ничего такого нет.

(Кстати, значение [дом] у тюркоязычных, а с ними и у всех угро-финов возникает как модуляция объединения {[Р][Д(ь)]} -  “ю(йу)рта”, у удмуртов “гурт”, а у води, которая собственно потом и стала водью, - “перт”, и т.д. Всё это очень сложные объединения, состоящие уже из трёх сутей, а это значит, что значения, которым они соответствуют, возникли у носителей этих языков очень поздно, гораздо позже, чем у русскоязычных.)

Подтверждением кочевого тогда образа жизни у предков удмуртов являются бекеты, юртообразные жилища, которые использовались ими вплоть до конца позапрошлого века. Сегодня ещё нет соответствующей модели, которая могла бы объяснить, почему тогда люди вообще кочевали. Но, в случае предков удмуртов, можно осторожно предположить, что их кочевой образ жизни совсем не был обусловлен процессом получения знаний, - в противном случае они бы в своих кочевках двигались не к истокам рек, на Север, а к их устьям, в центр и юг Европы. Похоже, что так они уходили от того, ставшего им враждебным знания. Т.е. тогдашние носители этого знания представляли им некую угрозу, т.е. они уже и генетически, и коммуникационно (в используемых языках) разошлись с ними настолько, что связей, которые могли бы их объеденить, просто уже у ни у тех, ни других не было. А была элементарная, животная (т.е. без участия Сознания) конкуренция за ресурсы, которая и побуждала их враждовать друг с другом. И, судя по результату, предки удмуртов в этой вражде победителями отнюдь не были.

Дом как признак возникает у предков удмуртов сравнительно (с предками русскоязычных) очень поздно, я думаю где-то на пороге н.э.. Это следует из самой конструкции слова “корка” соответствующего признаку ”дом” - “{[К]{{о-[Р]}[К]}-а}“. Т.е. оно является уже объединением трёх сутей, в то время как у русскоязычных этот признак (”дом”) возникает на этапе создания в языке объединений из двух сутей. И признак этот сопряжённый, т.е. ему соответствуют в удмуртском языке два значения: [жилище (дом)] и [племя]. Из чего можно заключить, что “корка” была некой “постройкой”, в которой проживало тогда всё племя. “Постройка” потому, что некая искусственноть в ней безусловно присутствовала, но настолько незначительная, что просто как признак она не заслуживала какой нибудь ещё отдельной детализации в языке.

Примерно в то же время (чуть позже) в удмуртском языке возникает слово “гурт” соответствующее признаку очень похожему на признак “корка”, но не совсем. Т.е. у него то же значение [жилище], но его сопряжённое значение абсолютно уже другое [объединение жилищь (деревня)], - почему так? - об этом в Части 3. Морт, там целый дедектив! Пока же подведём черту...