В памяти лица

…в памяти, в памяти лица тех,               
                кого сегодня с нами нет…

  Так решил собрать, написать и назвать материал выпускник НВТУ 1961 года Борис Михайлович Максимов о наших друзьях и товарищах, наших однокашниках, которых сегодня с нами уже нет.
    Осенью 1961 года Новосибирское военно - техническое  училище выпустило две сотни лейтенантов, которые разлетелись по просторам громадной страны в строившиеся города и гигантские предприятия оборонного значения в них. Мы влились в воинские коллективы Министерства Среднего машиностроения, приступили к созданию оборонного потенциала Родины. В мире в те годы было неспокойно. Наши извечные противники открыто бряцали оружием, мир висел на волоске в буквальном смысле.
   Прошли годы и …в жаре и лютом холоде легли проспекты новые юных городов… в Железногорске, Снеженске, Северске, Зеленогорске, Навои, Шевченко, Сосновоборске, Краснокаменске, Степногорске, Дубне, Обнинске, Протвино и многих других,  с нашим непосредственным участием. Созданный оборонный потенциал и сегодня надёжно служит безопасности нашей Родины и мира на земле.
   Те две сотни мальчишек лейтенантов сегодня офицеры в отставке. Мы убелённые сединами майоры, подполковники и полковники  отставники, вместе с другими выпускниками нашего училища, с сотнями гражданских ветеранов Росатома, как теперь называется бывший наш Средмаш, уже отметили семидесятую годовщину нашего министерства и наших военно-строительных частей.
   К сожалению, многие наши товарищи не дожили до этого дня. Считаю что наш долг, святая  обязанность доживших до дня сегодняшнего помнить о них, о их благородных делах и поступках. В нашей памяти, в наших сердцах они будут с нами до дней наших последних.
   Думается, что раз наши ребята ушли в мир иной раньше нас, значит больше нас они отдали сил и здоровья делу служения нашему Отечеству. Давайте вспомним о них поимённо.
   Титанические усилия за многие годы приложил Борис Михайлович Максимов, чтобы установить меж нами выпускниками 61 года связь, добыть сведения кто, где и как проживает. Но добыть сведения обо всех наших товарищах ни ему, ни тем, кто ему активно помогал, не удалось. И тут ни чего не поделаешь. Жизнь, наша служба раскидали нас по огромным просторам бывшего СССР, а после распада той страны, на верность которой мы присягали, и после ликвидации наших частей в судьбах всех нас произошли такие изменения, которые сделали эту задачу, практически не выполнимой. Поэтому, обо всех моих однокашниках, о ком хотелось бы написать, сделать это не могу.
   Но! Есть у нас на сегодня сведения о ком-то из наших товарищей, или нет, они в нашей памяти. Всем здравствующим я шлю низкий поклон, а ушедшим друзьям царство небесное и вечная память, во имя чего я и пишу эти строки.
   Начну с кратенького воспоминания о моём самом близком друге по училищу Петре Михайловиче Харитонове.
    Самым близким для меня он был потому, что все три года мы с ним сидели за одной партой, в строю стояли рядом. Все трудности и радости тех трёх лет были у нас общими. На полевых занятиях по тактике ели, в полном смысле слова, из одного котелка. Петя, он в строю стоял передо мной, всегда получал в свой котелок первое, а я второе. Я в те годы был с виду худющ и Петя думал, что мне не хватает пищи, что худоба моя связана с недоеданием, и поэтому каждый раз прекращал черпать из котелка раньше, заставлял меня доедать. По этому поводу мы с ним каждый раз безобидно поругивались.
   Будучи неплохим лыжником, в первые месяцы учёбы он, тем не менее,  не мог преодолевать марш броски, которые нам еженедельно устраивал по пятницам наш уважаемый взводный лейтенант Мещеряков. Я до училища немного занимался лёгкой атлетикой, и марш броски бегал без особой усталости. Бывало, добегаем до ст. Иня Восточная и Петя от взвода отстаёт. Я молча забираю у него карабин и вещмешок, а иногда приходилось и подхватывать его под руку. А уж когда выпал снег и мы стали бегать на лыжах, мне уроженцу Калмыцких степей, каждый раз помогал уже мой незаменимый Петя. Он, не отходя от меня ни на шаг, показывал мне, как нужно делать шаг и как работать палками, как держать при беге туловище. Когда в конце второго курса я познакомился с моей спутницей жизни и частенько без увольнительной наведывался на улицу И. Земнухова, Петя надёжно меня прикрывал.
    Его доброту и кристальную честность я оцениваю только сейчас. Это очевидно потому, что каждый раз, когда я делал что-нибудь не так, он ворчал на меня, ругал, убеждая, что я поступаю не правильно, не по  Уставу, подвожу нашего командира отделения. Если помкомвзвода Алексей Градечный или командир отделения Юра Жучков объявляли мне наряды вне очереди, Петя всегда выговаривал мне: «Правильно тебе всыпали! Надо бы дать больше! Будешь знать, как нарушать…»
    Ни когда не забуду один случай, из-за которого мы очень серьёзно поссорились. Не разговаривал со мною Петя несколько дней. А случилось вот что.
   По пути из военного городка в учебный корпус зашли мы с Петром в продовольственный магазин, что располагался рядом с нашим жилым городком на улице, по пути в учебный корпус.
   В казарму отпросились с самоподготовки на минутку и очень спешили. Я из «Советского воина» получил накануне очередной гонорар и решил купить чего ни будь вкусненького. В магазине, как всегда, было полно народу. Все покупатели стояли в отдел справа, где продавались мясные, молочные и иные продукты. В отделе  слева, где продавалось вино и водка, народу не было. Я подошел к продавщице того отдела, дал ей деньги и попросил пройти в другой отдел и купить мне банку сгущёнки, пачку печения и каких-то конфет. Сказал ей, что сдачи не надо и продавец охотно выполнила мою просьбу. Отовариваясь для меня, женщина брала и несла мне купленное так, чтобы не видели покупатели из очереди во избежание их недовольства. Я быстренько взял из её рук покупку, рассовал по карманам и направился на выход. Петя поджидал меня на улице. Открывая входную дверь, я заметил, как из очереди от самого прилавка в мою сторону направляется майор Осокин, читавший нам в то время историю КПСС. Выйдя из магазина, я сказал Пете: «Пошли быстрее, там Осокин,  нам может влететь». Петя, очевидно не подумавши, сходу ринулся за мной. По дощатому тротуару, чуть ли не бегом мы направились в учебный корпус.   
    Когда мы уже отошли от магазина метров на пятьдесят я оглянулся и увидел, что за нами быстро шагает майор Осокин, пытаясь нас нагнать. Тут-то до меня и дошло, что наш преподаватель подумал, что я купил спиртное. Не знаю, что на меня нашло, но я стал хулиганить, изображая купившего запрещённый для нас продукт. Я сунул правую руку в карман, где была сгущёнка и стал правым боком прижиматься к Пете, как бы пряча за него содержимое правого кармана. При этом, я всё время торопил и торопил своего друга. Несколько раз, поворачивая голову в сторону Пети, я косил глаз назад и видел, как почти вприпрыжку следует за нами майор Осокин.
  Когда мы пересекли дорогу, которая шла мимо нашего корпуса в сторону ст. Иня Восточная и готовы были нырнуть через КПП, майор Осокин крикнул: «Часовой! Задержите этих курсантов!» На КПП нёс службу третьекурсник, и он скомандовал нам:«Стоять!» Подошедший майор Осокин, вытирая свою обильно вспотевшую бритую голову носовым платком, скомандовал мне: «Товарищ курсант, выньте содержимое вашего правого кармана!» Я, спокойно, изображая ни чего не понимающего мальчика, вынул из кармана сгущёнку… Перекошенное лицо майора моментально налилось краснотой. Ничего не говоря, он медленно развернулся и пошагал в обратном направлении.
    Наконец догадавшийся мой неразлучный друг, тоже не говоря ни слова, замахнулся, чтобы съездить мне по физиономии. Сколько и каких слов мне пришлось потом от него услышать, писать об этом не буду. Скажу только, что когда майор Осокин ставил мне только тройки, как бы я не отвечал на зачётах и экзаменах, Петя всегда говорил мне: «И правильно делает. Я бы тебе больше двойки ни когда не поставил и выпер бы тебя из училища».
Возражать, при этом, как то  оправдываться, было бесполезно. Я  к тому времени уже усвоил, что лучше промолчать.
  А майор Осокин, меня всё-таки наказал -  по любимому моему предмету в приложении к диплому у меня красуется единственная тройка.

  Вторым после Петра Михайловича Харитонова моим близким товарищем в училище был Геннадий Маркович Москаленко. Сидел он за партой впереди нас, наши кровати с ним были через проход и потому общались мы с ним в училище очень много. Он научил меня фотографии, читая технические журналы, много рассказывал об открытиях и изобретениях наших учёных. Талантлив был этот наш товарищ. В часы самоподготовки, в личное время в казарме, с помощью натфилей, ножниц, малюсеньких отвёрточекон реконструировал 36 кадровый фотоаппарат «Смена» на 72 кадровый. Своё изобретение он послал на завод, выпускавший этот фотоаппарат. Года четыре спустя, в одном из магазинов Москвы я видел 72-х кадровый фотоаппарат «Смена».
   Занимаясь в хранилище учебного оружия у подполковника Зайцева, читая там журналы по новинкам оружия, Гена предложил свой оригинальный вариант  авиационного пулемёта. Его идея была настолько проста и оригинальна, что заводчане, коим Гена с помощью подполковника Зайцева послал свою идею в чертежах, отозвались одобрительно и заявили, что в своей работе обязательно учтут его предложение. Они, наши оружейные конструкторы, бились в то время над решением проблемы скорострельности авиационного оружия, для сверхзвуковых машин.
   А заключалась идея Гены в том, что пулемёту добавлялся ещё один параллельный ствол. Затворы стволов с бойками меж собою соединялись штангой на шарнире. Соединявшая затворы штанга крепилась на ось меж стволами. Затвор первого ствола, запирая ствол и выстреливая, при движении назад, через рычаг - штангу досылает вперёд затвор с патроном  второго ствола и стрельба обоих стволов продолжается с бешеной скоростью до тех пор, пока стрелок не отпустит курок. Заводчане посоветовали Гене о своей идее ни кому, ни слова. Но этим своим большим секретом поделился Гена со мною. Поделился вкратце, в общих чертах. «Все детали моего пулемёта сложны, а многие узлы оригинальны», - сказал он.
  После окончания училища мы несколько лет служили с ним в Красноярске-45, ныне Зеленогорске. В общежитии на Советской 5 жили в одной 520-й комнате пока я не получил комнату. Начинали службу в восьмом полку. Гену избрали секретарём комитета комсомола полка, а я, командуя восьмой ротой на карьере «С», был его заместителем. Потом, когда полковник Молоков из лесу увёз меня прямо на комсомольское собрание в 731 автомобильное ВСО, а проживать я стал в Административном городке, мы встречаться с Геной стали реже, но дружба наша продолжалась. Мне пришлось принимать самое активное участие, помогая Гене в решении его не простых семейных дел. Не единожды я помогал ему с транспортом. Однажды по крупному выручил меня Гена.   
   Холодной зимней ночью дежурил я на линии. Часов в двенадцать закончили  и вернулись в гараж автомобили, перевозившие по стройке бетон и раствор. Двенадцать машин ещё возили из карьера песок и я направился туда. Когда закончилась работа в карьере, я собрал автомобили в колонну и повёл грузовики в автопарк. Выехав из лесу на трассу, я остановил колонну и стал пересчитывать автомобили. Одного самосвала в колонне не оказалось. Отправив колонну в гараж с сержантом, я приступил к поискам пропавшего самосвала.
  Проехав несколько раз от дороги до карьера, и не обнаружив пропавший автомобиль, я уже решил ехать в город и искать «беглеца» там. Проезжая по лесу в сторону трассы я глянул в боковое зеркало заднего вида и увидел мелькнувший примерно в полукилометре свет фары. Скомандовал водителю развернуться и ехать потихоньку обратно. Стоя на подножке кабины, я стал внимательно осматривать дорогу и прилегающий к ней лес. На крутом повороте  услышал стук о металл. Стуки раздавались из глубоченного кювета, вырытого бульдозером. Пропавший  автомобиль лежал к верху колёсами в том кювете. Отошедший от испуга водитель отчаянно пытался открыть зажатую дверь кабины. Снег и  стены кювета прочно зажали обе двери, не выбраться было бедолаге и через лобовое стекло. Из снега  торчали только колёса самосвала и одна еле светившаяся фара. Что делать? Как извлечь из кабины водителя и автомобиль? Мы докричались до водителя аварийной машины. Он сказал, что  жив и здоров, только очень холодно и трудно дышать. Не мешкая, я оставил водителя своего автомобиля лопатой отгребать от кабины снег, а сам сел за руль самосвала и погнал в общежитие к Гене Москаленко. Он в то время служил в роте механизаторов. Когда я ворвался в комнату спавшего Гены, разбудил его и рассказал что случилось, Гена подхватился как по тревоге. Я крутил баранку летевшего по ночному городу автомобиля, а Гена вслух прорабатывал план наших действий.
     Сначала мы приехали в его роту и подняли трёх Гениных подчинённых. Потом понеслись в парк Управления механизации. Через несколько минут Гена с ребятами выгнали из гаража мощный автокран, и мы рванули в сторону песчаного карьера. По прибытии на место происшествия, Гена быстро оценил обстановку и начал отдавать чёткие и грамотные распоряжения солдатам. Через несколько минут самосвал из кювета мы извлекли и поставили на колёса. Потом взяли его на буксир и потащили в автопарк. Дежурный диспетчер автопарка и сменный мастер уже крепко спали. В цехах заканчивала работу вторая смена воинов автослесарей нашего отряда и с минуты на минуту должна была прибыть смена третья. С сержантом и ребятами слесарями мы осмотрели искорёженный в аварии самосвал и решили к утру его починить, но требовался сварщик. В нашей роте слесарей сварщика не было. Тогда Гена буквально скомандовал мне заводить самосвал и гнать в его роту. Часа через полтора мы привезли и электросварщика. Сформированная нами бригада слесарей ремонтировала самосвал, а мы с Геной в диспетчерской автогаража пили чай и слушали по радиоприёмнику ночные передачи из Москвы. Часов в шесть утра к нам присоединился и выспавшийся диспетчер. Когда в семь утра радио стало передавать последние известия, мои чудо слесари доложили, что самосвал к выезду на линию в первую смену готов. С Геной мы внимательно осмотрели злополучный самосвал и каких-либо поломок и вмятин не обнаружили. Ребята заменили ему оба крыла, лобовое стекло, аккумулятор и радиатор, а Генин сварщик искусно заварил лопнувшую в двух местах раму. После этого я отвёз Гену и его сварщика в его полк прямо на развод. О  происшествии в моё дежурство  ни у нас в полку, ни в автопарке ни кто и не знал. Так Гена спас меня от серьёзного наказания за ЧП во время дежурства.
   Таким надёжным, готовым во всём выручить каждого был мой друг и товарищ Гена Москаленко.
   Но служба, к великому сожалению, у него не сложилась. А всё дело в том, что командование полка, где он служил, не разрешило ему поступить в высшее учебное заведение. Он по-прежнему много читал технической литературы, в полученной квартире оборудовал самый настоящий верстак слесаря и всё свободное время что-то мастерил и мастерил. Его симпатичная жена Катюша, жаловалась мне, что ни куда его не может вытащить. «Мы не ходим даже в кино, занимаемся только железками», - говорила она.
   Его творчески заточенная головушка  тосковала по системным, глубоким  знаниям, желала одного – изобретать, изобретать и изобретать. Но полностью раскрыть свой талант ему было не суждено.
   Раз командование не разрешало поступать в высшее учебное заведение, Гена стал добиваться увольнения из армии. Это в то время в нашей армии было не возможным, и тогда он стал на путь нарушений, чтобы уволиться по несоответствию. Пристрастился к спиртному.  Это и привело нашего друга и товарища к последствиям весьма печальным.

   Меня буквально потрясло известие о кончине Бориса Платова. Курсантами мы служили в одном отделении. После училища он был направлен на Мангышлак. Уже будучи пенсионерами мы с ним, благодаря данным Бориса Максимова, созвонились, договорились обязательно встретиться. Боря был, как и в годы учёбы бодр, весел, разговор перемежал шутками и прибаутками. А через полгода после нашего разговора, как гром среди ясного неба пришло известие о его кончине.
   Бывший начальник штаба нашего Ульяновского Управления войск полковник Калинин Алексей Николаевич в Мангышлакском управлении войск всё время служил бок о бок с Борей. Лейтенант Платов и капитан Калинин в одной части командовали автомобильными ротами. Роты по роду деятельности были сопоставимы и всё время меж собою соревновались, а ротные крепко дружили. Оба дослужились до высоких постов и званий. Полковник Калинин закончил на Мангышлаке службу в должности начальника штаба Управления войск, а полковник Платов начальника производственного отдела того же Управления. С душевным теплом, вспоминал Алексей Николаевич своего сослуживца с коим многие годы делил радости и трудности службы в нелёгких условиях  на пустынном берегу Каспия. Он считал, что наш Боря внёс немалый вклад в решение не простых задач, которые решало наше Среднее машиностроение на Каспии. В рекордно короткие сроки там были построены уникальные заводы по производству редкоземельных металлов, объекты атомной энергетики, кварталы современного города. В службе Боря отличался исключительной собранностью, исполнительностью. Он глубоко вникал в производственную деятельность подчинённых частей и подразделений, пользовался большим авторитетом у офицерского состава частей и у руководства строительных подразделений. Во всём был надёжен. «В разведку я бы с ним пошёл», - говорил Алексей Николаевич.
  Благодаря своей принципиальности, Борис Михайлович помог Алексею Николаевичу избавиться от вредной привычки. Сам он не курил и постоянно подначивал своего сослуживца курилку, называя «слабаком», не способным взять себя в руки и покончить с курением. «И допёк он  таки меня своими подначками, - говорил Алексей Николаевич, -  в конце - концов решил я с  курением покончить. Борис, при этом сказал, что я слаб и курить не брошу. Я заявил, что бросил и точка. Больше не закурю. Борис предложил поспорить. Ударили по рукам на ящик коньяка. Я мучился, - продолжал рассказ Алексей Николаевич, - переживая  никотиновую ломку, а Борис постоянно меня строго контролировал. Несколько раз в день приоткроет дверь кабинета и говорит, не куришь? Это так меня задирало, что ни о каком возобновлении курения я и не помышлял. Так с помощью Бориса я и бросил курить, за что безмерно ему благодарен».
   В запас Боря уволился в 1986 году по состоянию здоровья. Дважды он лежал в клинике Средмаша. Врачи и посоветовали ему увольняться со службы, «или служить, но больше к ним не приезжать…».  20 лет службы на Мангышлаке лишили его здоровья. «Но я оптимист, - писал Боря,-духом не падаю. Жизнь продолжается. Надеюсь на встречу с однокашниками…»

    В нашем взводе, но в 11 группе учился и служил Яков Семенович Будилов. Мы не были с ним друзьями, даже много и не общались, но образ этого товарища навсегда врезался в мою память его простотой, постоянной собранностью и подтянутостью, каким-то особым теплом, исходящим от него. Тихий, скромный, волевой парень выделялся среди нас  естественным достоинством. Яша ещё до училища достиг немалых успехов в занятии спортивной гимнастикой, поэтому если сказать, что он красив фигурой, не сказать ни чего. Когда в спортивном зале общества Новосибирского Динамо на тренировке он одевал майку и спортивные трусы, глаз от него было не оторвать. Сильное, мускулистое тело привлекало  строгой точностью пропорций. Мускулы рук, спины и ног не бугрились накачанностью, нет. Они спокойно выражали силу и большие возможности молодого красивого тела.
   За годы учёбы он стал кандидатом в мастера спорта. С Альбертом Черемисиным они несколько раз поочерёдно становились  чемпионами Новосибирской области, Не стал он мастером спорта только потому, что их с Алькой из-за сессии не отпустили на первенство России, кажется в Ригу.
   Я за годы учёбы выполнил по спортивной гимнастике только третий разряд. Тренировались же мы третьеразрядники в одном зале и у одного же тренера, что и Яша с Альбертом. Часто видя, как я мучаюсь над выполнением какого-то элемента на спортивном снаряде, Яша подходил ко мне, спокойно и терпеливо объяснял, как нужно выполнять упражнение, страховал и даже помогал выполнить  его.
Я ни разу не видел Якова неопрятным. Говорил он всегда тихо и спокойно. Я ни чем не обязан Яше, но глубоко уважал его. Впрочем, я ни когда, ни от кого не слышал худого слова о Яше, все курсанты, кого я знал хорошо, с большим уважением к нему относились. Закончил Яша службу в должности начальника отдела политработы, получил полковника. Пройти ему пришлось и Чернобыль, где, как рассказывали мне многие офицеры, он не прятался за спины подчинённых, всегда был там, где трудно и опасно вместе с военными строителями, офицерами, сержантами и прапорщиками. Все подчинённые уважали своего начальника за заботу о них, доступность и простоту общения.

   Служил в нашем курсантском  отделении Гена Воротилин. Высокий, стройный русоволосый красавец был родом из Новосибирска. Со школьных лет занимался вольной борьбой. К моменту поступления в училище был кандидатом в мастера спорта и чемпионом области среди юношей в своей весовой категории. Спортивное руководство области и пристроило Гену в наше училище, чтобы не терять этого способного спортсмена. В училище он стал заниматься борьбой самбо и стал чемпионом области и мастером спорта. Помнится, первокурсниками, когда нас ещё не отпускали в город и в клуб Динамо на тренировки, в свободное время многие из нас посещали спортзал училища. Я крутился возле гимнастических снарядов, Гена Москаленко, Володя Лысенко и Гена Воротилин в центре зала раскладывали маты и занимались борьбой. Гене Воротилину на равных бороться было не с кем. Он скучал. И Гена Москаленко однажды позвал меня бороться вдвоём против Воротилина. Не успели мы и охнуть, как оба оказались лежавшими друг на друге, а на нас верхом восседал Воротилин. Во время второй попытки, на которой настоял Москаленко, Воротилин снова акуратненько нас уложил и сделал обоим больно. Генке заломил руку, а мою бедную головушку зажал ногами и потянул, отрывая от туловища. Мои шейные позвонки хрустнув, разошлись, в глазах потемнело. Когда я поднялся на ноги, меня качало из стороны – в сторону несколько минут. Посмеиваясь, Гена сказал: «Не боись. Это сейчас пройдёт, к тому ж это очень полезно для здоровья». Но больше с ним бороться я не стал, как не уговаривал настырный Москаленко. Тренироваться Гена Воротилин начал с Валентином Лапиным. Последний был большого роста, толстоват и очень подходил Геннадию для тренировок. Гена стал учить Валентина борьбе  по настоящему - команде борцов училища был нужен тяжеловес. Для этого он стал заставлять Валентина много есть в столовой.
   Живой, общительный, много шутивший, Гена был душой нашего курсантского коллектива. Любой спор, а часто и ссора у нас гасились спокойным словом Воротилина: «Ну, чё? Пошумели? И ладно. А теперь разошлись и успокоились. Всё. Всё. Мир!». Стоит ли говорить о том, каким авторитетом он пользовался среди нас.
   В середине декабря пятьдесят восьмого в училище проходили соревнования по лыжным гонкам среди взводов на 25 км. со стрельбой в конце дистанции. Подняли нас по тревоге поздней ноченькой и побежали мы в сторону Ини Восточной. Накануне мела метель. В низинах намело глубокие сугробы. Первыми в нашем взводе пошли командир взвода лейтенант Николай Щербаков, Юра Садырин, Гена Воротилин и ещё двое ребят,  коих я не помню. Пятёрка первых торила лыжню в глубоком снегу, и сразу же оторвались от всех нас. Я, было, рванул за ними. Но на лыжах то бегать я не умел… Бежал вприпрыжку словно со спутанными ногами. От первой пятёрки вскоре отстал, отстали от меня и остальные ребята взвода. Изредка на опушках леса на расстоянии до километра мелькала пятёрка направляющих, не видно было и взвода сзади. Всю дистанцию я бежал, как мог, в одиночестве и, в конце – концов, выдохся, стал отставать. Взводный, как оказалось, внимательно за мною всю дистанцию наблюдал и когда я остановился, послал мне на помощь Гену Воротилина. Подбежавши ко мне, он с ухмылкой сказал: «Чё? Выдохся? За нами было бежать слабо? Давай сюда твою амуницию?» Взявши у меня карабин,  и вещевой мешок, Гена встал на лыжню впереди меня и стал показывать мне как надо идти на лыжах. «Чудак. Делай вот так, вот так. Отталкивайся и скользи, скользи», - приговаривал Гена, легко скользя впереди и всё время, оглядываясь на меня. Метров через двести он остановился и спросил меня, смогу ли я съехать с горки. С бугров балок в Калмыкии мы, когда выпадал снег, на лыжах самоделках катались, и я ответил, что съехать смогу. «Тогда вон за теми берёзками скатывайся вниз, стреляй и топай в роту», - сказал Геннадий, вручая мне карабин. Узнавши, что рядом финиш дистанции, я забрал у Геннадия ещё и вещмешок и побежал дальше, а Гена помчался навстречу взводу: «Пойду встречу наших, может ещё кому надо помочь…», - сказал он.
   Когда по прибытии на финиш я отстрелялся из карабина и пулемёта и стал собираться топать в роту, с горы спустился Гена. В одной руке он держал два карабина и два вещмешка, а второй рукой удерживал на своей спине Сашу Кирилова, который выдохся окончательно.
   Таким, готовым в любую минуту прийти на помощь товарищу я и запомнил на всю свою жизнь этого замечательного парня.
   Тяжело пережили мы известие о безвременной кончине нашего друга и товарища Геннадия Воротилина. Практически, в самом начале своей офицерской службы он трагически погиб в автомобильной катастрофе.

    Не могу не сказать несколько слов и о последнем командире нашего отделения Лёше Корниенко.
   Родом он был из Краснодарского края, почти мой земляк. Но служил в другом отделении нашего взвода, за партой сидел от меня далеко и мы с ним, практически, не общались. Не отличался Лёша и особой общительностью. Скромный, аккуратный, во всём и всегда исполнительный парень ни чем, ни когда не выделялся среди нас.
   В конце второго курса серьёзно нарушил дисциплину и попался наш командир отделения Юра Жучков. Поставили нам командиром отделения Валентина Лапина. Еле успевавший в учёбе, всегда полусонный, неопрятный Валька не мог пользоваться среди нас ни каким авторитетом. Однажды ребята хорошенько его подставили и Валентина с командиров отделения сняли. Стали подбирать на эту должность следующего. Во время самоподготовки Лёша Градечный даже сказал тогда: «Четвёртое отделение! Вы думайте и соображайте, кому у вас быть командиром. А то опять будете недовольны новым». Вызывали на беседы некоторых ребят. Те, кто мог бы нас взять под контроль, категорически отказались. Тогда вызвали Лёшу Корниенко, а он отказаться ну ни как не мог. На представлении нам его в качестве командира отделения, красный как свёкла Лёша стоял, опустивши голову. Так и «командовал» он нашим отделением, боясь повысить голос, не говоря уж о том, чтобы кому ни - будь объявить, как мы говаривали тогда, «рябчика», то бишь наряд вне очереди. Прозвучит от помкомвзвода команда «Строиться!», Лёша молча станет на своё место и всё. Даже не глянет в нашу сторону, чтобы проверить все ли на месте. Градечный постоянно на него ворчал: «Ты чего всё стесняешься, как девочка? Когда, наконец, будешь требовать с этих паразитов?» Но Лёша оставался самим собою, лишь иногда он отвечал грозному помкомвзводу: «А чё? Они сами не знают, что и как делать? Я им нянька, что ли?».
  Совсем иным был он на офицерской службе. Его скрытая от постороннего глаза энергия, инициативность, упорство в достижении поставленных задач, постоянная забота о подчинённых часто отмечалась в приказах его командования и даже в приказах начальника Центрального управления. Лёша быстро продвигался по служебной лестнице, был назначен преподавателем в наше же училище, получил звание полковник. Я постоянно следил за его службой, гордился нашим однокашником.