допроверялись

Рассказ -быль
     Было это в бытность, когда я исполнял обязанности старшего инструктора отдела политработы по клубно-массовой работе УВСЧ в/ч 20161 в городе Томске – 7 (Ныне Северск). Шла напряженная подготовка к одному из знаменательных праздников страны. Мы с начальником отдела политработы полковником Ананьевским Александром Фёдоровичем готовили приказ по Управлению о подготовке к празднованию всей клубной работы Управления.
   Когда  верстали соответствующий приказ, я зашел к Александру Фёдоровичу и доложил ему, что в одном из полков вообще нет художественной самодеятельности. Это была войсковая часть 42605, где командиром был подполковник Гулий, заместителем по политчасти подполковник Сергеев Иван Степанович, а начальником клуба - старшина сверхсрочной службы Качура Никита Сергеевич.
   Клуб Никита Сергеевич содержал в идеальном порядке. Чистоте и убранности клуба позавидовал бы не один церковный храм России. А культурно-массовой работы в клубе - ни какой. Все двери клуба в любое время суток были заперты. На главной входной двери висел пудовый амбарный замок. Показывали в клубе только кино, да ежемесячно, как и во всех полках по нашему распоряжению, шли спектакли местного музыкально-драматического театра. (Так в то время назывался наш чудесный театр).
   Докладывая моему начальнику о состоянии клубной работы в этом полку, я подсознательно подстраховывался на случай неподготовленности этого полка к смотру. Мне ж в этом случае могло приличненько влететь.
   Полконик Ананьевский тут же в моём присутствии и позвонил замполиту злополучного полка. Иван Степанович положение дел в работе клуба признал, пообещал всё поправить и, сетуя на отсутствие в полку положенного по штату руководителя художественной самодеятельности, попросил помочь ему в подборе работницы на эту должность. Что Ананьевский тут же и приказал сделать мне.
   В тот же день метнулся я по клубам и домам культуры нашего городка в поисках кандидатуры. А на следующий день мне позвонили и дали домашний телефон одной молоденькой женщины. «Она и хормейстер, и пианистка, и сама солистка»,- нахваливала мне женщину заведующая отдела культуры города. Я записал телефон и все данные соискательницы, позвонил оной и сообщил, как и кому позвонить в часть. Дня через два по почте приходит в адрес начальника отдела политработы заявление с визами замполита и командира полка:  «прошу принять на работу заявительницу». Полковник Ананьевский на заявлении написал: «Не возражаю. Нач ОК в приказ».
    Недели через две вечером я и поехал в в/ч 42605, чтобы проверить и оказать, если нужно, помощь новой работнице в подготовке коллектива художественной самодеятельности к смотру.
    На этот раз на входной двери клуба замка не было. В зрительном зале в большом самодельном кресле восседал Никита Сергеевич, который увидев меня, с трудом вылез из кресла и отрапортовал, что идёт репетиция коллектива художественной самодеятельности. Сопровождая меня на сцену, где худенькая, симпатичная молодая женщина мучилась, выжимая нужные ноты у хоровиков, Никита Сергеевич, нахваливая достоинства принятой работницы бубнил: «А як вона поёть, товарыш старший литинант, вы такое и ны слыхалы…»
   Дождавшись паузы в песнопении, я подошел к женщине, поздоровался и представился. На мой вопрос, как работается и есть ли какие проблемы, женщина спросила меня, а можно ли отобрать для хора ребят с голосами. «Я понимаю, что это воинская часть, что тут всё делается повзводно и поротно, как и представили мне ребят для хора, но ведь в хоре должны же быть только те, кто имеет хотя бы какой-то музыкальный слух, голос и мог правильно говорить по -русски». Я догадался, что к чему и посмотрел на Никиту Сергеевича, а он тут же и выпалил: «Поправым, товарыш старший литинант. Вона мине тоже говорыла, но я рышыв взять одын звод, шоб лучше було собыраты на рэпэтиции». «Я скажу Ивану Степановичу, он поможет вам проверить весь полк и отобрать ребят, которые смогут петь в хоре, а ребята узбекской, азербайджанской национальности пусть исполняют сольные номера из песен их Родины, или подготовьте из них вокальные, танцевальные и прочие группы», - подвёл я итог разговору и попросил хормейстершу на минутку зайти в кабинет заведующего клубом. Войдя в кабинет, женщина сразу бухнулась на стул. «Устала бедняжка», подумал я, спросил её имя и стал расспрашивать о подобранном репертуаре, о днях занятий и т.д. В конце беседы я посетовал на то, что в клубе очень жарко, а она работает в пальто. «Никита Сергеевич, ты наверно  не пригласил Наталью Сергеевну в свой шикарный кабинет, чтобы раздеться, а на сцену вешалку не поставил», - пошутил я. Старшина тут же выпалил: «Исправым!» Но Наташа, с испугом глянула на громовержца, а мне тихо произнесла: «Я не могу раздеваться». На мой вопрос почему, тихо произнесла:
  - Я беременна, перед ребятами неудобно.
  - Но это ж, наверно ещё и незаметно. Сколько месяцев? – Спросил я.
   - Семь  месяцев, - пропела Наташа.
  - Так вам же уже пора в декрет! - Выпалил я.
  - Через три дня, - снова пропела Наташа и густо покраснела.
    Я глянул в сторону старшины, но увидел только его затылок в спешно прикрывавшемся дверном проёме…
                2
  Утром следующего дня я и доложил полковнику Ананьевскому  о принятой на работу. «Цёго ще нэ було», - куда ж ты дывывся, ты с нэю хоть разговаривав?», - Строго спросил полковник. Разумеется, я к этому разговору подготовился. Убедительнейшая отмазка у меня была заготовлена, и я доложил, чем был занят и почему не побеседовал с  принимаемой на работу женщиной. «Так! Ну ладно, с тобою розговор ище будет. Давай на послеобеда вызывай сюда замполита, пропагандиста и начальныка клуба», - сказал полковник.   
   Ровно в пятнадцать подполковник Сергеев, пропагандист полка майор Соколов, за которым тянулась слава человека неравнодушного к женскому полу, старшина Н.С. Качура и я вошли в кабинет Ананьевского. Доложивши о прибытии по приказанию, мы присели на стулья напротив стола хозяина кабинета.
  - Иван Степанович, - начал поправляя очки полковник, - доложи пожалуста, как это вы так приняли на работу художественного руководителя самодеятельности, которая с завтрашнего дня уходэ в декрэтный отпуск. Ты с нэю разговаривав, провиряв?
  - Так точно, товарищ полковник, беседовал и проверял, - бойко отрапортовал подскочивший подполковник.
  - Ясно. А ты Соколов, провиряв?
  - Так точно, - ответил тоже подскочивший майор.
  - Та ты такый товарыш, шо  провирку такой молодухы   нэ пропустыш, не-е.  Сидай, сидай. С тобою всэ ясно.
   - И ты Мыкыта провиряв? -  Обратился полковник к  старшине.
    Красный как свёкла Никита Сергеевич пулей подскочил, вытянулся во весь свой немалый рост и выпалил:
   - Так точно, товарыш полковнык, провиряв!
    - Ну, туди всэ и ясно. Як такый молодэць провирыв, тут оно всэ и получилось. Слава богу, шо посли твоей, Мыкыта, провиркы, вона хоть сразу и нэ родыла.
    Я давился от еле сдерживаемого смеха, а Ананьевский, обвёл всех нас пристальным взглядом и тихо сказал: «Свободни».
   Выйдя от начальника политотдела, все трое зашли ко мне   обсудить, что делать и как быть. Подполковник Сергеев и майор Соколов сразу присели к моему столу, а старшину Качуру, долго пришлось уговаривать. «Он товарищ старший лейтенант боится вам стул сломать», - с иронией пошутил  Соколов.
    Сказанному майором мы не удивились, а Никита Сергеевич не  обиделся, ведь весу в его теле  было не менее полутора центнера, росту старшина был за два метра, а его мощная шея начиналась прямо с кончиков плеч. Даже  на прозвище «ходячий шкаф» Никита Сергеевич к тому времени уже давно не реагировал.