Арабески. О реках, прудах, ручьях и не только

Арабески. О реках, прудах, ручьях и не только.

Приходилось ли вам наблюдать, как сквозь какую-нибудь преграду – будь то плотина, запруда или иной какой-то затор, из-за которого неспешно протекающая по положенному ей руслу речка нешироко разлилась, пробивается вдруг тонкий ручеек? И не ручеек даже, а так струйка тонкая. Пробивает струйка эта себе новый путь, расширяет промоину. И вот уже действительно – это уж ручеек. Сначала несильный и неуверенный в себе, он постепенно крепнет, увеличивает промоину и вот уже вполне себе приличный поток прокладывает для речки, застоявшейся из-за временной запруды, новое, нежданное русло, новый путь.

Течет себе ручей, крепнет, ширится. Вот и люди уже потянулись к нему отведать свежей водицы, попробовать ее на вкус – какова она? Не было здесь раньше никакого потока. Кто ладошкой зачерпнет, кто скляночкой небольшой, кто кружкой, а кто не первый раз уж к нему пришел, распробовал, какова на вкус новая водица? Глядишь, уже ведерками позвякивает, да друзей еще с собой ведет, советует, где лучше зачерпнуть. А кто подойдет, попробует, скривится, да выплюнет втихомолку непонравившуюся воду себе под ноги, пожмет недоуменно плечами – чего, мол, нашли в ней все остальные? Махнет рукой, да и уйдет спокойно к себе восвояси, чтоб больше уж не вернуться сюда никогда.

А есть и такие. Нет, чтобы также – попробовать, и коли не понравилось, выплюнуть и молча уйти. Нет, не могут они так. Скроются они в прибрежных негустых кустиках, именем чужим прикроются, высунут свою волосатую или, напротив, розовую и ухоженную задницу, вывалят в поток все, что накопил их гнилой, черный от злобы, ливер и скроются опять в зарослях, ехидно посмеиваясь и застегивая на ходу свои, ими же самими испачканные, портки. Зачем? А просто так. Как у Антон Палыча – «Скуки ради».

И по-разному потом может сложиться дальнейшая судьба неокрепшего еще потока. Тот, что изначально покрепче был или успел уж набрать силенок, вильнет в сторону, оставит все нечистоты в излучине поворота и побежит дальше. Другому человек добрый, душевный поможет – кинет в воду пару горстей песочка чистого, пройдет сквозь него поток, еще чище, чем раньше станет. А который и захиреет, замедлит свой бег. Придут к нему люди, увидят плавающую по поверхности грязь и уйдут навсегда. В вот уже и ослаб поток. Уж и не поток вовсе. Ручеек опять. Потом струйка. И вот, нет уже ничего. Земля сухая. И забыли все о нем.
 
А речка что? Та речка, что дала неожиданно для себя дала ему жизнь? Нет. Не речка уж давно. Озерцо, пруд, из которого недавно сквозь преграду неожиданно пробилась первая струйка, подумает – «А стоит мне вновь пытаться пробиться сквозь все эти преграды? Мало я что ли за всё своё течение от родника, истока своего преодолела порогов всяких, преград, слияний всяких не нужных? Сколько русел я на этом пути сменила, сколько стариц за собой оставила? Может, и правда пора уж остановиться, успокоиться? Остаться озерцом? Наслаждаться тишиной и покоем? Будет зарастать потихоньку поверхность моя тиной да ряской, да слой ила внизу медленно увеличиваться. Так ведь и радости ж свои останутся. И заботы. Как без них?
Вот молодые на берег приехали. Дети бегают. Шумят, веселятся. Надо им водички потеплее да почище ближе к берегу плеснуть. Мужички удочки достали, снасти готовят. Подгоню рыбку им пожирнее, да побольше. А то ведь, не дай Бог, не понравится им что - и не приедут больше.

А что? Поди, плохо? Вон рядом, рукой подать. Прудик. Иваньковским называется. Да и не называется уже. Это раньше он речкой, рекой был – Иван-река наывался. Вместе, ведь, начинали. Родники наши истоковые из одной бочажины пробились. И бег свой вместе начали, и русла сколько верст рядом тянулись. А какие планы тогда ещё у речки Иваньки были? До моря добежать. А там, глядишь, и на океан покорится. Где теперь эти планы, мечты эти все где? Сначала Иван-река в Иван-озеро превратилось. Потом в Иванов пруд. Потом уж и вовсе как-то несерьезно – Иваньковским - звать стали. Вон он. Уж и не прудик вовсе, а так болотце. Одно название только и осталось. Да и то уж скоро забудут. Вон давеча опять топографы в округе бродили. Зачастили сюда что-то. Все такие красивые, в длинных белых одеждах. Говорят так тихо, душевно. Смотрят ласково. Сразу ясно – хорошие они и работу свою любят. Снова карту будут обновлять. Иваньковского прудика, поди, на ней уж не будет.
Да. Чудны дела твои, Господи! А могло, ведь все совсем по-другому сложиться. Отнесись кто-то к потоку новому, слабому чуть добрее, чуть внимательнее. Глядишь, не пришлось бы так часто и карты обновлять.