Военный городок Уручье в воспоминаниях Неверовой О

ВОЕННЫЙ ГОРОДОК УРУЧЬЕ.
ЕГО ПРОШЛОЕ И НАСТОЯЩЕЕ

Куда уходит детство? За какими горами искать ту счастливую страну, где всегда весело, привольно, где целый день во дворе звучат такие знакомые голоса друзей и подружек?
Моя счастливая страна – это военный городок Уручье. Как здорово, что я до сих пор живу рядом с ним и могу часто гулять по его помолодевшим улицам. Но всё равно перед глазами стоят картинки из той, давнишней жизни, когда наши родители были молоды и здоровы, а мы беззаботно бегали по единственной мощёной булыжниками улице.
ДОС 9 так расположен, что в cферу нашего обитания помимо двора входили территория возле магазина, парк, стадион и спортивные площадки рядом с ГДО. Поэтому в моих воспоминаниях много связано с этими местами. Дети, жившие в других местах Уручья, вероятно, запомнили городок и жизнь в нём совсем по-другому.
Хоть и прошло после войны более десятка лет, всё равно наше детство было овеяно её памятью. Мы играли в «наших» и «фрицев», причём «фрицами» быть никто не хотел. В первом и третьем подъездах нашего дома, где были сделаны, но всегда оставались закрытыми запасные выходы, мы устраивали штабы, потом всем двором ходили за стадион смотреть, как на маленьком полигоне проходили учения. В летнюю жару солдаты бегали кросс вокруг поля. Они обуты в сапоги и обмотаны скатанной «в колбасу» шинелью. На головы надевали противогазы и каски. На боку болтался котелок, а за спиной автомат – какой же воин без оружия? На финише солдат встречал полковой оркестр, который особенно громко играл, подбадривая отстающих. Стоявшие рядом офицеры с секундомерами криками подгоняли бойцов, помогая им вложиться в нормативы. Некоторые солдаты даже падали на финише, отдав борьбе с секундами все силы. Помню, как остро я жалела этих, отстающих солдатиков и как сильно радовалась в душе, что я девчонка.
Пацаны целыми дворами играли в «ножички». Бросали его «с локтя», «с головы» и как-то ещё, при этом ножик обязательно должен втыкаться в землю. Резались до темноты, захватывая территории. Девчонки делили землю палочками, очерчивая возможно больший участок, не сгибая коленей. Любили собирать фантики от конфет и потом ими обмениваться. Но с обменом дело обстояло туго. Конфеты покупались в единственном магазине Уручья и фантики у всех получались одинаковые. Только у одной девочки, Ляли Броудо, были необыкновенные фантики. Дело в том, что её бабушка жила в Москве, и погостив у неё, Ляля привозила набор бумажек невиданной красоты, который мы с тайной завистью рассматривали.
Зимой всем двором строили крепости, назначали командиров, разведчиков, санитарок и даже «ездовых собак» впрягали в санки. Воевали с 
«перводосниками», но это всегда была игра: до настоящих драк дело не доходило ни разу.
Начальником стадиона, ГДО и примыкавшего к нему парка был подполковник Зильберман. Детям нашего двора было хорошо известно его лицо и фамилия. Очень скоро мы его прозвали Зелик. Своё хозяйство Зильберман содержал в идеальном порядке и ежедневно делал обход территории, включая дальние уголки парка. Увидев его, мы кричали друг другу: «Зелик, Зелик идёт, убегали по траве и прятались за деревья. Наверняка он нас видел и слышал, но ни разу не обругал и не выгнал из парка.
 А парк в Уручье был замечательный! В лесу с настоящей травой и большими елями были сделаны аллеи, вдоль которых посажены кусты и расставлены голубые скамейки. Парк украшали цветочные клумбы с георгинами в центре и несколько гипсовых скульптур, покрытых белой краской. Краска быстро облазила под час-
 
ГДО и вход в парк. Конец 1950-х годов            
тыми дождями и  «гэдэошные»  тётки  их без конца подкрашивали.
 
     Центральная аллея освещалась фонарями и развешанными поперёк аллеи гирляндами лам¬почек. На аллее, кроме скамеек, располагались все интересные павильоны парка. Первым стоял тир, очень популярный среди военного населения го¬родка. Молодые офицеры приходили туда показать свою удаль. Мы с под¬ружками тоже на них смотрели.
               Вид на ГДО. Осень 2018 г.                Быстрым движением руки они переламывали ружьё, вставляли в ствол пулю и стреляли по целям: кружочки с разноцветными птичками. Если в цель попадали, то птичка опрокидывалась вниз головой. Была и главная, самая трудная мишень. В случае попадания, в ней много всего двигалось, выскакивало и опрокидывалось. Мы всегда ожидали представления, но стрелки попадали в мишень не так уж часто. А сбитых птичек я всегда почему-то жалела, хоть и понимала, что они железные.
За тиром стояла большая беседка. Летом каждый вечер из ГДО туда приносили телевизор и ставили его на возвышение. Телевизор в начале 60-х годов был вещью дорогой и недоступной для большинства семей. Поэтому беседка сразу наполнялась народом. В первом ряду сидели дети, в том числе и я. Смотрели все передачи подряд. Однажды телевизор помог родителям в воспитании. Гулять в дальний и безлюдный конец парка маленьких девочек не пускали, при этом наша бабушка говорила, что там ходят «чёрные солдаты». Что это такое, мы не знали и постоянно нарушали запреты. Но как-то раз в беседке на малюсеньком экранчике телевизора девчонки впервые увидели негров. «Так вот какие чёрные солдаты», - подумали мы, поверили в их существование и после этого долго не ходили на запретную территорию.
Имелся в парке и летний кинотеатр. Снаружи он походил на большущий деревянный сарай, и смотреть кино на его жёстких дере¬вянных скамейках было не¬удобно, а иногда и очень хо¬лодно. Но мы всё равно хо¬дили туда дворовой компа¬нией на детские фильмы, которые крутили каждое воскресенье. Киношная аппа¬ратура барахлила, плёнки рвались, и уручская детвора громко хлопала в ладоши, стучала ногами, кричала, а умеющие это делать маль¬чишки ещё и свистели, засовывая два пальца в рот и требуя продолжения сеанса. Подозреваю, что это всеобщее выплёскивание эмоций нрави¬лось детям ничуть не меньше
      Летний кинотеатр. Конец 1950-х    просмотра фильма.
За кинотеатром располагались буфет и танцплошадка. Они работали только по воскресеньям. В буфете продавали печенье, конфеты, лимонад и иногда нам что-нибудь покупали. На толстых и высоких брёвнах были устроены одноногие столы, но мы с сестрой до них не доставали. Имелась ли в буфете «взрослая» еда и, особенно, питьё, - не помню, но очередь туда стояла постоянно. В буфете было весело – ведь рядом с ним находилась танцплощадка, на которой гремела музыка.
Танцплощадка была интересной. Её деревянный пол покоился на брёвнах, возвышаясь над землёй сантиметров не восемьдесят, и подниматься на него для участия в танцах приходилось по лестнице. Всё это было огорожено высоким забором из металлической сетки. Музыку запускали по репродуктору. Танцплощадка предназначалась для офицеров, и вход туда был платным: возле калитки стояла тётка из ГДО и продавала билетики. Мы с подружками бегали послушать музыку, посмотреть на танцующие парочки, но нам видны были только шаркающие сапоги да туфли.
 В самой дальней части парка располагалась ещё одна танцплощадка для солдат. Дела там шли гораздо интереснее. На утрамбованном куске земли танцевали под гармошку. Танго сменялось вальсами и польками, которые весело отплясывали все желающие. Облако поднявшийся от плясок пыли никто не замечал. В те годы в некоторых офицерских семьях имелись домработницы – обычно девчонки из соседних деревень. Они были немного старше нас, и мы с подружками частенько бегали на дальнюю танцплощадку смотреть, как они танцуют с солдатами и мечтали быстрей подрасти, чтобы так же участвовать в общем веселии.
В конце центральной аллеи стояло ещё одно деревянное здание – гарнизонный дет¬ский сад. Он был совсем маленький и его помнят лишь немногие счастлив¬чики, ходившие туда. Вскоре ему на подмогу выделили площадь в одном из домов по ул. Спортивной, но  этих мест не хватало для 
молодого и стремительно увеличивающегося населе¬ния.
Настоящий детский сад построили в конце 80-х годов, и он до сих пор остаётся единственным дошкольным учреждением городка.
В самом конце парка стояло интереснейшее сооружение, которое называлось «гигантские шаги». В середину утоптанной площадки был вкопан толстый и высокий столб, вверху к нему приделали колесо с четырьмя канатами. Внизу каждый канат заканчивался петлей, в которую надо было садиться и отталкиваясь от земли ногами, вертеться вокруг столба, высоко взлетая в небо. На «гигантских шагах» катались взрослые и дети. Я боялась садиться со старшими. Бывало, мы с моими маленькими подружками подолгу выжидали, когда же все большие разойдутся и мелкоте удастся побегать на верёвке вокруг столба. На спортплощадках возле парка были устроены развлечения для совсем маленьких деток, главных из которых был деревянный барабан. На нём мы походили на белку в колесе. Только белка бегает внутри барабана, а мы накручивали его снаружи. Большие дети это занятие презирали, мы беготню по барабану уважали и частенько набивали себе шишки, когда нога соскальзывала с барабана.
Почему-то так случи¬лось, что к середине 60-х годов от парка остались только трава и деревья. Зато ГДО долго оставалось культурным центром городка. В нём работали курсы кройки и шитья, вышивания, машинописи, детская музыкальная шко¬ла, хор, секция гимнастики, библиотека, по выходным показывали детские филь¬мы, по выходным прово¬дились танцевальные вече¬ра. И даже школьные атте¬статы мы получали в ГДО под уханье духового орке¬стра.  Не  пустовали    спор-
 
тивные площадки и поя-вившийся в середине 60-х годов открытый бассейн.
 
В городке старались, чтобы офицерские дети вступали во взрослую жизнь спортивными, активными, тянущимися к культуре и знаниям.
Жизнь в городке представляла собой что-то среднее между городом и деревней. Конечно, у нас управляться с домашним хозяйством было легче, чем деревенским женщинам. Но и до городской жизни мы сильно не дотягивали. Жители Уручья были в транспортной изоляции от благ большого города. В городке почти все знали друг друга в лицо и подчинялись какому-то общему ритму, задаваемому армейской службой мужчин, графиком завоза продуктов в наш единственный магазин да расписанием движения маленького автобуса, возившего утром в Минск, а вечером обратно всех желающих.



Быт в в/г Уручье оставался непростым, но наши мамы с этим справлялись. Семьи из 5 человек в те годы были не редкость, и дети помогали мамам по хозяйству.
Не знаю, как в 60-х годах в Минске обстояло дело со сбором мусор-ных отходов, а городке это было занимательно. Нашей семье приходи¬лось сносить мусор с 4-го этажа, и эту работу часто выполняла я. По¬началу деревянные му¬сорные ящики стояли за сараями возле забора госпиталя. Они были грязными, вонючими, около них вечно кор¬мились бродячие коты и собаки. Ходить туда я боялась и сильно радовалась, когда видела, что в стоявшем рядом с мусоркой гараже возится со своим «Москвичом» Танклевский. Бывало и так, что завидев издали промышлявшую собаку, я поджидала попутчика с мусорным ведром, чтобы идти туда вместе. Я была трусихой, но о своих страхах дома не рассказывала, так как понимала – помогать-то надо!
Потом эти мусорки прикрыли, и по дворам стал  ездить  грузовик  с высокими  бортами.  Он строго придер¬живался расписания   и   громко «биби¬кал», въезжая во двор.
    Летом женщины выходили с вёдрами заранее, выстраива¬лись в очередь и коротали ожидание машины, обсуждая новости. Стояла в такой очереди и я. Ведро подавали в руки дядьке высоко наверх, при этом оно наклонялось, и на голову сыпались шелуха и очистки. Потом стала ездить специальная мусорная машина, и мусор в неё мы высыпали сами. Эти машины тоже ездили по расписанию, и если хозяйка не успевала к машине возле своего дома, то искала её по соседним дворам. Я тоже не раз носилась по Уручью с ведром мусора в поисках, где бы его выкинуть.
Вторая обязанность по хозяйству мне нравилась гораздо больше. Не знаю, как в домах построенных раньше ДОСа 9, обстояло дело с готовкой еды. На наших кухнях для этой цели имелись кирпичные плиты, которые топились дровами. Наша семья затапливала плиту редко и только в осенние и зимние холода. Готовили на керогазе. Как трудно кормить семью из 5 человек, в течение дня, пользуясь единственным керогазом! Но в то время все так жили, и это считалось нормой. Керогаз работал почти весь день без передышки, и керосина для него требовалось немеряно. Его покупали в специальном металлическом сарайчике земляным полом, который стоял между 3 и 4 ДОСами. Почему-то за керосином часто ходили дети, в том числе и мы с сестрой. Для керосина у нас имелась специальная ёмкость с узким горлышком. Керосинщик вставлял в него воронку, мерной кружкой на длинной ручке черпал из бочки керосин и заливал его ёмкость. Мне нравилось наблюдать за его действиями, почему-то нравился запах керосина и эту свою обязанность я любила. Керосин стоил копейки, которые я крепко зажимала в кулачке, чтобы не потерялись, и керосинщик отсчитывал нужную сумму своими толстыми «керосиновыми» пальцами с моей розовой детской ладони. Перебоев с топливом не помню, видимо их не было.
 
Между
Между домами виден сарай для продажи керосина
Керогаз мы со временем заменили на двухкомфорочную электроплитку. Потом у многих появились так называемые электрические «чудо-печки». Их конструкция оказалась такой удачной, что это «чудо» перешагнуло в XXI век и некоторые мои знакомые пользуются ими до сих пор!
В конце 60-х годов в нашем дворе поставили за заборчиком большие газовые баллоны. В домах 13 и15 появились газовые плиты и колонки для нагрева воды. И мы на шаг приблизились к цивилизации.
Невозможно забыть, скольких трудов стоила нашим мамам стирка белья, особенно постельного. Его обязательно вываривали, растопив для этих целей кухонную плиту. Стиральных порошков пока не придумали, поэтому в выварку натирали на крупной тёрке хозяйственное мыло, которое за два часа кипячения заполняло вонючим запахом не только квартиру, но и подъезд. Потом горячую тяжёлую выварку вдвоём тащили в ванную, вываливали туда бельё, тёрли его о стиральную доску и полоскали 2 или 3 раза в холодной воде. Отжимали руками даже пододеяльники. Но бельё надо ещё и просушить! Для этого во дворе были вкопаны столбы, и мы выглядывали из окна, свободно ли место для наших верёвок. Чтобы верёвки с прищепнутым бельём не провисали до земли, их подпирали длинными палками со вбитыми и согнутыми крючком гвоздями. Палку хранили дома в кладовке. Аналогичные подпорки имелись у соседей, и мамы одалживали их друг у друга, когда в семье была большая стирка. Зимой, провисев весь день на морозе, бельё походило на тонкий лист металла, который надо было ухитриться стащить с верёвки, с хрустом поломать, погнуть, уложить в таз, поднять на четвёртый этаж и вновь развесить, на растянутых по квартире верёвках, досушиваться. Трудно. Но как вкусно оно пахло после морозного дня!





Став постарше, я принимала посильное уча¬стие в этом процессе и поэтому так хорошо всё запомнила. А свою сти¬ральную машину «BOSCH» я просто обожаю. Кто первый в доме придумал приделать к балкону палки с верёвками для сушки белья, я не знаю. Мгно¬венно такие приспосо¬бления появились у всех счастливых обладателей балконов.
      Во дворе сушили бельё только жители первого эта-

жа. Среди них – семья Лукашевых. Их старший сын Славка был уже в классе 9, когда у него появились братья-близнецы. Славка помогал матери и развешивал пелёнки быстро и ровненько, как по линейке, чем восхищал дворовых женщин. Но летом столбы с верёвками по-прежнему не пустовали. Дело в том, что хозяйки вели непримиримую войну с молью. Товаров в магазинах было мало, денег тоже еле хватало до получки, и имеющейся одеждой люди дорожили. Такие основательные вещи, как пальто, могли носить лет по десять, перелицевав его на другую сторону в середине носки. Химия на рубеже 50 и 60-х годов ещё не захватила прилавки магазинов. Мы носили одежду из хлопка, шёлка и шерсти. Её-то и поглощала моль со страшным аппетитом. Прожорливые личинки могли мгновенно сделать решето из любой вещи. Поэтому летом всё, что имелось ценного в доме, включая подушки и одеяла, выносилось во двор, развешивалось на верёвки, раскладывалось на раскладушки и весь день просушивалось на солнце. Вечером члены семьи по очереди выколачивали своё добро палками, а потом чистили его щётками. Гулкие хлопки палок разносились по всему двору, залетая в открытые двери балконов. В окна соседи могли видеть, кто чем богат. Богатство было почти одинаковое.
Этот процесс проделывали каждое лето все дети в нашем дворе многие годы, только с улучшением благосостояния и засильем синтетики он сошёл на «нет».
 
Магазин - 2018
Продукты жители городка закупали в единственном магазине, расположенном в нашем доме. Имелся ещё маленький овощной, где продавали моркву, свёклу, лук, картошку. Других овощей и фруктов в то время не было. Земли под дачные участки военным не давали, поэтому каждую ягодку и травинку приходилось покупать. Из-за этого ранней весной возле магазина появлялся базарчик, на котором женщины из соседних деревень торговали зелёным луком, укропом, редиской, огурцами, фруктами. Ягоды продавали стаканами для еды и ведёрками для заготовки варенья, которое в те годы варили все. Нам с сестрой покупали по стаканчику ягод. Обычно они были кислые из-за нехватки солнца. Но посыпали их сахаром и с удовольствием съедали. Особенно ценной считалась клубника: она вызревала первой, замечательно пахла и была символом наступившего лета.
Возле входа в магазин сидели тётки с мешками жареных семечек. Покупатели пробовали семечки из различных мешков, пытаясь продлить этот процесс до бесконечности, но тётки быстро прекращали бесплатную кормушку. Большой стакан семечек стоил 10 коп., а маленький – 5 коп. Со временем тётки где-то начали добывать стаканы с толстыми стенками и дном, и семечки в маленьком стакане можно было пересчитать чуть ли не поштучно. Тётка насыпала семечки в свёрнутый из газеты кулёк, и счастливый обладатель лакомства шёл по «Бродвею», довольно поплёвывая шелухой. Друзей семечками угощали, надеясь на ответные жесты, когда найти свои 10 коп. в карманах не удастся.
Конкуренцию семечкам составляли петушки на палочках. Эти самодельные леденцы продавали возле магазина тётки цыганского вида и многие дети их покупали. Как я мечтала тоже пососать петушка! Но нам говорили, что это сплошная грязь и зараза и вместо них подсовывали тюльпанчики на палочках, которые вскоре появились в магазине. Я всё равно хотела петушка, но его вкуса так никогда и не узнала.








Летом возле магазина торговали лимонадом. И хотя дома бабушка часто варила компот или кисель, магазинный лимонад мне казался вкуснее. Вероятно, так думало большинство уручской детворы, по¬тому что у лимонад¬ницы всегда толпилась стайка ребятишек. За аппаратом сидела тётка, возле неё стоял синий баллон, который насы¬щал простую воду га-зом. За 1 копейку тётка наливала стакан воды без сиропа, за 3 коп. – стакан с сиропом, за 5 – с двойным!. Сиропов было 2 вида на выбор. Их заливали в высокие ёмкости-трубочки с де¬лениями и с краником, которые укреплялись на штативе. Я всегда меч¬тала, чтобы тётка-лимо¬надница зазевалась, забыла  про краник и в мой стакан попало больше сладкого сиропа.
Потом тётку сменил автомат. Стакан в нём имелся постоянно.
Вскоре к автомату с газировкой добавилась бочка с квасом, к которой в жаркий летний день выстраивалась очередь. Обычно выпивали кружку кваса сразу и наполняли бидончик домой. Командование училища заботилось о том, чтобы семьи офицеров зимой были обеспечены всем необходимым. Поэтому осенью во двор приезжал грузовики с наколотыми дровами, торфом, картошкой, капустой, которые быстро раскупались жителями и разносились по сараям в подвале дома.
Овощи привозили из подшефного колхоза. Хозяйки ждали машину, с нетерпением выглядывая из окна. Картошки покупали сразу мешков 8. Особенно домовитые мамы брали на пробу несколько картошин, бежали домой варить и пробовать её на вкус и только после этого насыпали свои мешки. Ценилась жёлтая и разваристая. В солнечный день хозяйки рассыпали клубни во дворе, перебирали их и просушивали, опять складывали в мешки и только после этого несли в подвалы на хранение. Картошку перебирали и зимой – ведь её должно хватить до следующего урожая!
С капусты пробу никто не снимал. Покупали по 100 кг, квасили всю сразу в выварках и зимой хранили на балконах. Наша семья ходила за грибами, которых было много даже в ближайшем лесу напротив училища. За осень мы успевали насолить два ведра лисичек, волнушек и рыжиков – сыроежки никто не брал. Грибы тоже зимовали на балконе. Их вкус наши родители-сибиряки сравнивали с белыми груздями, которые всегда оказывались вкуснее. Мы мечтали и в нашем лесу найти семейку белых груздей, но это так и не удалось. Видимо, белорусский лес и климат им не подходит.
Соления обязательно придавливались большими булыжниками, которые мама нашла на нашем дворе и притащила на 4 этаж и все 35 лет хранились на балконе, дожидаясь зимнего применения. Тепличное хозяйство в стране было не развито. Помидоры, перцы считались овощами малодоступными, а значит ещё более желанными. К машинам с болгарскими продуктами выстаивался весь городок. Так же было осенью со свежим карпом, а зимой с апельсинами. За ними приходилось долго стоять в очереди в холод, а доставался всего килограмм ароматных фруктов – больше в одни руки не давали. Наша мама и бабушка в очереди за южными дарами никогда не ввязывались, обходились тем, что вырастало соседних садах и огородах и лесными ягодами, которые сами и собирали.
Но как-то раз машина с апельсинами прибыла прямо на глазах у бабушки, она оказалась в очереди первая, да ещё вместе со мной и сестрой Таней. Нам досталось сразу 3 килограмма оранжевых фруктов, и с сестрой съели столько апельсинов, сколько смогли осилить. Часа через два, когда уже стемнело, у меня, в еде более активной, вдруг стала подниматься температура, сначала небольшая, потом подобралась к 39 градусам. Я раскраснелась, высыпала сыпь. Мама разволновалась, решила, что я подхватила в школе какую-то заразу. Но когда следом за мной так же разболелась младшая сестра, родители испугались не на шутку: поликлиника в городке давно закрылась, телефонной связи, чтобы вызвать скорую помощь из Минска, в то время не было. А мы с сестрой становились всё краснее и горячее. Но папа не растерялся, через стадион и поле бегом побежал в МВИЗРУ, нашёл главврача санчасти и на санитарной машине они примчались спасать девчонок. Врач, хоть был и не детский, диагноз поставил сразу. Вот тогда-то мы впервые и узнали слово аллергия. Это сейчас от неё страдает каждый второй ребёнок. А в 50-е годы про такую болезнь никто и не слышал.
Врач дал таблетки, успокоил родителей, сыпь стала исчезать, температура упала. Утром от болезни не осталось и следа, но апельсины были спрятаны и выдавались нам строго дозированно. Аллергия у нас с сестрой не повторялась никогда. Апельсины обе любим и едим в любом количестве.
Поликлиника для гражданского населения Уручья почему-то часто кочевала с места на место, но всегда при этом размещалась в бараках. Думаю, что в середине 50-х годов в ней работал единственный детский врач и звали её Розалия Васильевна. У многих моих ровесников она слушала биение маленьких сердечек, разглядывал гланды, прописывала горчичники. Потом появились другие доктора, но детей нашего двора всегда лечила Розалия Васильевна. Своей поликлиники у современных жителей городка до сих пор нет, и они ездят к врачам в микрорайон Уручье.
С соседями по подъезду, и особенно по этажу, мы были очень дружны. Дети шмыгали туда-сюда по квартирам, соседки тоже часто хаживали к нашей бабушке посудачить. Поэтому днём двери в квартиры не запирали совсем, а ночью закрывали на задвижку.
Деревянных заборов разного вида и размеров было много на территории городка и вокруг него. Я порвала не один подол платья, штурмуя преграды. Но заборы были чем-то вроде украшения, жилая территория не охранялась, и по ней могли разгуливать все, кто хотел. После войны прошло чуть больше десяти лет, время оставалось трудным и не очень сытым. По подъездам часто ходили погорельцы и нищие. Они стучались в квартиры, просили милостыню. И хоть наша семья жила совсем небогато, мы всегда отрезали им краюху хлеба, давали ставшую маленькой детскую одежду и даже немного копеечек, которых самим едва хватало до получки 13 числа. Бабушка часто посылала меня к дверям вынести нищим подаяние, и я помню, что они принимали любую помощь с благодарностью.
Постепенно нищих стало меньше, и ходить по квартирам они перестали. Но на смену нищим пришли цыгане, и с ними надо было держать ухо остро. Цыгане пытались хитростью проникнуть в квартиры, предлагая погадать, несли всякие небылицы, и отвязаться от них не было никакой возможности. Я цыган боялась: ведь глазков в дверях тогда не было и кто на вопрос: «Кто там?» отвечает «Я» так и оставалось загадкой. Бывало, что я подходила к отпертой двери, закрывала её на задвижку и только после этого спрашивала «кто там?». Ведь если стучат в дверь, значит - чужие. Свои и соседи входили без стука.
Из-за такой доверчивости однажды цыгане сильно обогатились. У нас они стянули отрез ткани, который мама купила себе на платье и положила в шкаф возле входной двери. Но это ещё что! Соседке Марии Михайловне муж сделал царский подарок – золотые часы с браслетом-хваталкой. На время уборки тётя Муся сняла их и положила на буфет, стоявший в комнате, расположенной возле входной двери. Закончив дела, Муся вошла в эту комнату, увидела на ещё влажном полу пыльные следы, ведущие к буфету, и сразу поняла, что часы «сделали ноги». Со слезами она прибежала к нам, мама тут же обнаружила свою пропажу, они вместе бросились вниз по лестнице вдогонку, но цыганок уже и след простыл.
После этого случая мы стали осторожнее, ценные вещи прятали подальше, но двери в квартиры всё равно часто оставались незамкнуты. Из-за этого с нашим папой произошёл курьёзный случай. Чтобы помыться в ванной, надо было затопить титан, нагреть воду и помещение. В банный день мылась вся семья, один за другим, экономя горячую воду. За дровами в подвал ходил папа. Он связывал большую вязанку дров верёвкой, забрасывал её за спину, в руки брал ведро с торфом. Нести такой груз на 4 этаж было тяжело, и однажды он вместо нашей квартиры зашёл в открытую дверь квартиры под нами. На глазах у изумлённых соседей Лясниковых папа молча прошёл в ванную, сбросил там дрова, огляделся и понял, что ванна то чужая. Пришлось ему опять всё собирать и нести выше.
Однажды летом в 56-58-ом году за полем стадиона появился цыганский табор. Узнав об этом, родители нам сказали, что цыгане воруют детей и строго-настрого запретили туда ходить. Но мы с девчонками всё равно сбегали посмотреть на их яркие наряды, коней и телеги с крышами. Слово «кибитки» нам ещё не было знакомо. Помню, как подглядывали за жизнью табора из-за деревьев, и нам было весело и страшно одновременно. Цыгане долго не простояли. Военные их погнали кочевать дальше.
На рубеже 60-70-х годов городок обнесли настоящим железобетонным забором. Гражданским жителям выдали пропуска, которые мы были обязаны предъявлять при входе. Когда на остановку прибывал автобус из города, дежурный по КПП включал красную мигалку, которая ещё и громко завывала, напоминая, что надо приготовить пропуска. Я часто видела, как маленькие дети пугались, громко плакали и не хотели идти через вертушку, добавляя шума и неразберихи в толпу возвращающихся домой людей. Такси и скорую помощь на территорию не пускали, приходилось заранее хлопотать об особом разрешении. Проходные просуществовали более десятка лет. Сейчас о заборах, воротах и вертушках ничего не напоминает.
 
Когда-то здесь стояли железные ворота и будка с часовым
Думаю, быт в маленьких городах страны во многом походил не наш. Но Уручье был военный городок, и это придавало жизни в нём неповторимость, романтику и даже тревожность. В те годы в Рогачёвской дивизии часто проводились учения. Вой сирены, беготня солдат-посыльных с красными повязками ка руке, суета армейских газиков, называемых в народе «козлами», нагоняли страх на хорошо помнящих недавнюю войну жён офицеров. И пока их мужья носились по полигонам с автоматами наперевес, женщины бежали в магазин закупать мыло, соль и спички. Наша бабушка активно в этом участвовала, поэтому в квартире постоянно имелся запас стратегических товаров. Училище на учения не посылали, но «тревожный чемоданчик» обязательно стоял у каждого офицера.
В нашей семье был дополнительный источник нагнетания страхов. Дело в том, что мама работала в секретной библиотеке МВИЗРУ. Когда в мире в очередной раз начинало пахнуть порохом, ей давалась команда упаковывать карты и схемы в мешки, опечатывать их сургучом и готовиться ехать и прятать секреты. Наши соседки, особенно Анна Александровна Колышкина, пережившая блокаду Ленинграда, в такие тревожные дни приходила к нам в надежде, что маме приказано распаковывать мешки и их содержимое расставлять по полкам.
Запомнились подготовки к парадам. В середине 50-х годов это происходило так. Часть Московского шоссе то первых до вторых ворот перекрывалась военными регулировщиками. Тран¬спорт направлялся в объезд через городок. Его поток был хорошо виден из окон нашей квартиры на 4-ом этаже, и мы с сестрой и бабушкой любили на¬блюдать за движением ма¬шин. Но гораздо интерес¬нее было через щели в забо¬ре смотреть, как  на  сво¬бодном участке шоссе солдаты под барабанную дробь шеренгами отрабатывают строевой шаг, добиваясь совершенства. А если ещё и оркестр подключался, нашей радости не было предела. Тренировки на шоссе просуществовали не более пяти лет. Потом они долгие годы проходили внутри городка возле казарм. Колонны машин с курсантами и пешие колонны солдат дивизии растягивался по всей улице Спортивной. И не дай Бог было встретиться с ними, возвращаясь из города! Свернуть с единственной дороги было некуда и приходилось шагать навстречу параду. Солдаты с радостью рассматривали всех идущих женщин, сопровождая каждую шутками, ахами, комплиментами. Мат звучал редко и сразу же пресекался командами офицеров. Очень жаль, что сейчас в обычном разговоре двух девчонок-подростков можно услышать гораздо больше нецензурной лексики, чем из солдатских парадных колонн всего Белорусского военного округа в 70-е годы.
 
На этой дорожке мы встречались с парадом
Когда появились телевизоры, все усаживались к ним поближе и вглядывались в лица марширующих, пытаясь на малюсеньких экранчиках разглядеть своих отцов. Но видели лишь Танклевского. Он был дирижёром в МВИЗРУ и всегда руководил парадным оркестром. Танклевский каждый день по многу раз «вживую» ходил по нашему двору, но увидеть его по телевизору было событием, о котором соседи сообщали друг другу. Подготовки к параду велись почти круглый год: не успев отшагать 7 ноября, начинали готовиться к Первомаю. Думаю, что это сильно доставало офицеров, которым и без парадов служба мёдом не казалась. Парад люблю до сих пор, но смотрю только с Красной площади: он торжественный и настоящий. А в нашем параде много лишней суеты. Духовые оркестры люблю любые.
Дело было в начале 60-х годов. Летним днём дети, игравшие во дворе, услышали сильный треск и шум в небе. Что-то невиданное пролетело над домами в сторону стадиона. Всё население, оказавшееся в это время на улице, бежало следом. Присоединились к толпе и мы. Прибежав на стадион, люди увидели летательный аппарат с огромным вращающимся винтом, который завис над полем. Так в Уручье впервые появился вертолёт. Под восторженные толпы лётчик то касался машиной земли, то вертелся вокруг своей оси, то зависал над полем, поднимая пыль и ветер, а потом взлетел и растворился высоко в небе. Думаю, что это был молодой весёлый парень, который так незабываемо порадовал себя и нас новой боевой машиной. С тех пор вертолёты часто пролетали прямо над крышами, заполняя треском улицы и квартиры. Многие любили полетать ночами.
Маленькие девчонки этого не понимали. Но чуть повзрослев, мы вдруг заметили, как много красавцев-офицеров ходит вокруг! Мужественные, спортивные, перепоясанные кожаными ремнями, с болтающимися на боку полевыми сумками, с кобурой, с пилотками, в жару не по уставу засунутыми под погон и расстёгнутой верхней пуговкой гимнастёрки, с короткими стрижками и армейским загаром, чуть-чуть запыленные – они были совершенно неотразимы! Помню, как мне завидовали городские девчонки, когда узнавали, что я живу в военном городке и спрашивали, как попасть в ГДО на танцы. Выйти замуж за офицера было престижно, и считалось удачей.



В День Победы устраивался праздник. Посмотреть представление собирались все жители, до отказа заполняя трибуны стадиона. Занимать лучшие места приходилось задолго до начала. Солдаты делились на «наших» и фашистов и за короткое время разыгрывалась война от вероломного нападения немцев до нашей Победы. Реальность событиям придавали треск автоматов, дым и взрывы «холостых» снарядов. «Война» заканчивалась салютом и парадным маршем всех участников по кругу стадиона под звуки духового оркестра и аплодисменты зрителей. Гвоздём программы считалось выступление десантников. Они показывали много диковинного, но я запомнила, как они прыгали сквозь огонь и как ребром ладони разбивали кирпичи. Посмотреть на ломку кирпичей вблизи на поле стадиона сбегались все сидевшие на трибунах мальчишки.
Небо тоже не пустовало. Вертолётчики любили показывать различные трюки со стаканами, наполненными водой, не проливая при этом ни одной капли. А из внезапно появлявшегося в небе «кукурузника» на зрителей сыпались парашютисты. Мы ахали, съёживались, прятали головы под лавки, но парашютисты всегда приземлялись в центр круга, специально для этого выложенного на поле стадиона. На этом праздник не заканчивался. Часть военной техники оставалась возле стадиона для близкого знакомства со зрителями. В то время офицеры-отцы и их сыновья гордились друг другом. Я видела, как после окончания праздника они вместе лазили по БТРам, мерили танкистские шлемы, смотрели в прицелы.
23 февраля на том же стадионе устраивали праздник поскромнее. Под музыку солдаты в белых маскировочных костюмах бегали по полю с автоматами, ползали по сугробам. Заканчивался праздник обязательной раздачей горячей  солдатской  ка-
ши,  приготовленной на
полевой кухне. От желающих не было отбоя, хотя такую же кашу, приготовленную дома мамой, мальчишки есть не хотели.
В начале 60-хгодов городок сильно расстроился, появились названия улиц и новая нумерация домов, которые перестали называться ДОСами. Уличную грязь заменили асфальтом. Прутики, посаженные 10 лет назад, превратились в огромные тополя с надоедливым июньским пухом. В городке стало зелено и чисто. Его территория была украшена множеством гипсовых скульптур, лишь малая часть кото¬рых сохранилась до сих пор.
 В это время на пересечении улиц Спортивной и Школь¬ной появилась ещё одно творение – фигу¬ра воина. Где в нашем единственном  магази-
не был ликёро-водоч¬ный отдел, я не помню. Но он  наверняка был на территории, населённой таким огромным количеством мужчин. Пьющим приходилось туго, т.к. по уручским улицам постоянно ходил военный патруль, который постоянно вылавливал сбе¬жавших в само¬волку солдат и подвыпивших офи¬церов.
     Но всё равно желающие выпить обводили патруль вокруг пальца и выходили из мага¬зина с оттопырен¬ными бутылкой карманами. И толь¬ко гипсовый воин, в любую погоду стоящий у входа, не мог зайти в магазин за согревающим напитком. Поэтому народ моментально назвал этот памятник «непьющим».





















За долгие годы стояния с ним много всего происходило. Сразу он смотрел на улицу Школьную и 84 школу в её конце. Потом его развернули лицом к центральному въезду в городок, потом вокруг него разбили клумбу, которую через несколько лет убрали. В следующую переделку «непьющего» подняли на постамент, сделали к нему ступени и на Советские праздники стали возлагать венки к подножию. Последние изменения произошли в 2017 году. Памятник стал центром транспортной развязки. Не знаю, называют ли его как-нибудь новые жители, но для меня он навсегда останется «Непьющим» - символом военного городка в его самые расцветные годы.

 


К 70-ым годам мы наконец-то получили городскую прописку, и многие женщины стали ездить на работу в Минск. К ним присоединились вышедшие в отставку офицеры  и ставшие студентами повзрослевшие дети. С транспортным сообщением всегда было плохо, а тут его стало катастрофически не хватать. По утрам люди ручейками стекались со всего Уручья, образуя на остановке огромную толпу. Приходивший из Колодищ полным автобус штурмовали с ожесточением и страстью. У дверей образовывалась давка, люди висли на ступенях, пытались утрамбовать счастливчиков, попавших внутрь, там самым не давая автобусу сдвинуться с места. Зимой к процессу добавлялся холод: ведь безрезультатно толкаться на остановке можно было минут сорок. В гололёд повышался риск угодить под колёса автобуса под натиском толпы. Женщины с малолетними детьми и беременные женщины участвовали в штурме наравне со всеми, а многослойные зимние одежды сильно увеличивали габариты. Отставным офицерам, привыкшим в армии к порядку, удалось навести порядок и здесь. Желающие уехать по утрам выстраивались в очередь, и она соблю¬далась, если автобус останавливался в её на¬чале, но некоторым во¬дителям на наши проб¬лемы было наплевать, они тормозили, где придётся, очередь мо¬ментально превращалась в толпу, которая «брала автобус с боем». После окончания ВУЗа я работала на режимном предприятии со строгой пропускной системой и участвовала в тран¬спортных баталиях в течение многих лет. Иногда даже со слезами на глазах, т.к. в случае опоздания на работу процент квартальной прогрессивки снижался для всех сотрудников отдела, где я работала. Мне было бы гораздо легче, если бы снижали только мне одной.
Иногда летом, спеша на работу, я наблюдала интересное явление. Возможно, его запомнила не только я: в середине 60-х годов в городке появился открытый бассейн, утром на дорогу, ведущую на остановку, с бассейна наползал туман. Он был очень плотный и стелился над землёй полосами. Поэтому выйдя на дорогу, можно было увидеть только ноги, идущие вдаль или голову, одиноко плывущую по туманным волнам да взмах откуда-то появившейся руки. Подобные картинки навевали мне мысли о «Дикой охоте Короля Стаха», которой я тогда зачитывалась вместе со всей Беларусью. Уехать в город из Уручья было трудно вплоть до моего отъезда из городка в 1988 году.
    За последние годы воен¬ный городок Уручье изме¬нился до неузнаваемости.
На его старых и новых улицах гудят автобусы, мигают светофоры, регули-руя поток машин, выте¬снивших деревья, цветы и людей с тихих уручских дворов. С приходом цивили¬зации из жизни постепенно уходят тепло и уют, когда в понятие «дом» входит не только метры жилпло¬щади, но и  территория двора со всеми его оби¬тателями, общими горем и радостями.




Жизнь становится удобнее. В городке поя¬вились современные мага-зины, аптеки, рестораны, боулинг-клуб, бензоза¬правка, высотные дома. На поле за стадионом, где в голодные 90-е годы солдатики пасли стадо коров и откармливали в загонах  кабанчиков для нужд дивизии, вырос  целый микрорайон. И даже две церкви (возле остановки на Московском шоссе и напротив 94-й школы) радуют глаз при¬хожан, как бы насмехаясь над нашим атеистическим прошлым.







     Да и бывшие ДОСы помолодели, приосани¬лись, стали разноцвет¬ными и нарядными после ремонта.

 
Ул.Садовая
 
94 школа
 




 














































































 




























Легкоатлетический манеж в 1980-е годы (вверху) и в 2016 г.






 
Бассейн в 1980-е годы

 
Бассейн в 2017 г.




 
Легкоатлетический манеж и бассейн выглядят такими красивыми,
что их не сразу узнаешь

 
Даже памятник Ленину у центрального въезда в городок сменил свою многолетнюю стоянку и перебрался во двор 84 школы, к которой тоже давно пристроили большое современное здание.
 


 И только «Непьющий» стоит на своём посту и охраняет покой жителей.
Я рада происходящим переменам. Мой любимый городок должен быть молодым, энергичным современным, красивым, зелёным, удобным, местом счастливого детства для следующих поколений.
Но все-таки я немного жалею о том, что из жизни городка почти совсем ушло слово «военный». И уже никакой дерзкий лейтенант не проведёт по его центральной улице свой взвод в полночь, орущий «Не плачь, девчонка! Пройдут дожди!» во всю силу молодых солдатских лёгких. Ведь именно служба наших отцов в армии придавала жизни в нём военную романтику, неповторимость и объединяла всех жителей в единую семью, имя которой «Военный городок Уручье». И хоть в нём всё изменилось, приезжайте в городок: там по-прежнему живёт наше детство!












Ольга Неверова (Кухаренко)
г. Минск 2017 г.